— Не знаешь, куда Мария Сергеевна с сестрой запропастились? — спрашиваю я у нее: — в комнатах их нет.
— Мария Сергеевна вместе с Валей в монастырь поехали, маменьку свою проведать. — отвечает Ай Гуль и трет рукой покрасневшие глаза: — она велела передать что ей очень жаль, что вынуждена отлучится, но уверена, что ты ее поймешь. А твои плоскодонки на месте, говорят тренировались целый день во дворе. Мелочь весь день в библиотеке провела, она у тебя ученая, а по виду и не скажешь… скажи, а сегодня ночью снова она к тебе придет? Или у вас там очередь установлена?
— Нет никакой очереди, какая тут очередь может быть. Хм, я не ханжа, но… а ты как к такому относишься? В смысле, ты у нас приличная молодая девушка, а я тут…
— Что⁈ — Ай Гуль распахивает глаза и кажется — окончательно просыпается, откидывает голову назад и звонко хохочет: — Ахаха! Fabuleux! Нет, правда, просто прекрасно!
— Гуля?
— Ты меня рассмешил, Володя, — она утирает слезы, выступившие из уголков глаз: — я и приличная молодая девушка? Ты, видимо, газет утренних не читаешь! Маменька меня поедом ест, чтобы я повода газетчикам не давала. Вот завтра с утра принесут газеты, ты почитай. Там у них и рублика есть специальная, «что начудила эта Ледяная Стерва».
— Серьезно?
— Не совсем так, но содержание обычно такое. Это если в «Столичном Вестнике», у них в редакции сплошь народники и карбонарии собрались. В «Новостях» — там полегче, они в основном про политику. А вот «Светская Жизнь» наполовину из сплетен состоит и там завтра такое понапишут! — она аж зажмуривается от удовольствия: — я тебе говорю, маменька мне голову оторвет! Придется на пару деньков из столицы уехать, слава богу что меня в губернию вызывают, говорят Прорыв у села какого-то… а пока я там буду — маменька, глядишь и остынет. А мы потом твою Мещерскую возьмем и в гости к ним поедем, там уж она переключиться на твои difficultés de la vie… ой, все, я устала, с ног долой. Пойду-ка я баиньки… — она встает с софы и сладко потягивается, халат при этом движении опасно натягивается везде, где можно натянуться и распахивается везде, где можно распахнуться. Я отвожу взгляд в сторону и чувствую, что краснею. Вот серьезно? Я — и краснею? Гвардии лейтенант Уваров, чье имя вообще синоним слова «этот бесстыжий» — и краснеет? А с другой стороны — она же моя сестра! Пусть двоюродная, но все же! И испытывать такие чувства к ней — неправильно. Совершенно неправильно.
— Ничего не вспомнил? — участливый голос Ай Гуль совсем рядом. Она подошла ближе.
— Увы. — качаю головой я: — пока ничего. Но я рад, что свое детство провел с тобой. Что мы вместе играли и бегали по курятникам и сеновалам и играли с крестьянскими детьми.
— Что же… не торопись. Нужно больше времени. Ты обязательно вспомнишь. — она наклоняется и меня обдает цветочным ароматом, сладковатым запахом, в котором охота утонуть и не возвращаться. Что-то мягкое и влажное касается моего лба. Поцелуй. Тот самый целомудренный поцелуй в лоб от родственницы. Мамы, тети, сестры.
— Спокойной ночи, Володенька. Завтра поговорим… — говорит она, выпрямляясь. Потягивается и уходит, на прощанье взмахнув рукой. Что же… и мне тоже пора спать.
В своей спальне я застаю девушку, которая сидит на моей кровати и читает книгу. При моем появлении она не поворачивается, только едва шевелит ухом.
— Явился, — говорит она: — что-то долго ты на этом светском приеме был. Мне нужны деньги.
— Какие деньги? — спрашиваю я, присаживаясь на край кровати и расстегивая рубашку: — ты о чем это?
— Не надо дурака валять, Уваров. Деньги за мою голову. Я тебе голову отдала? Отдала. Ты ее в канцелярию Императора сдал? Сдал. Где деньги?
— Зачем лисице деньги? — искренне удивляюсь я: — ты же сама говорила, что тебе от нас, обезьян ничего не надо и что ты умнее нас всех вместе взятых и являешься самодостаточной и совершенной.
— Ты мне зубы не заговаривай, Уваров, — поворачивает голову девушка и ее глаза вспыхивают алым огнем: — ты мне тут не умничай. У нас очень простой договор, Уваров, пока ты закрываешь мои потребности в мужской инь, кормишь, поишь, развлекаешь и не даешь соскучится — я оставляю твоих подружек и всех остальных человеческих самок в покое. Ни одной шкуры за десять дней не сняла! А что в ответ? Деньги где?
— Какие деньги⁈ Мы же договорились — я тебе мужскую инь в «размерах и объемах, удовлетворяющих потребности», а ты людей прекращаешь жрать и все! — искренне удивляюсь я.
— Чтобы я людей жрать прекратила — да! Но я же могу соскучится! Мне вот скучно! Совсем!
— Тут же библиотека есть. Отличная библиотека, ты сама говорила! И вазы, фарфор ханьский, и чай! Все есть! Ты же сотни лет в пещере с одними и теми же книжками да парой ваз с чайником сидела и ничего!
— Дубина ты Уваров! А еще Неуязвимый Отшельник! Мне нужно одну вещь прикупить. Вот! — девушка протягивает мне какой-то журнал и тычет в картинку. Я изучаю картинку и впадаю в ступор.
— Тебе вот это надо? — спрашиваю я наконец. Кицунэ — кивает. Надо мол. Очень надо.
— А… как ты… ну то есть… ты и пользоваться этим собираешься?
— Конечно собираюсь! Зачем покупать что-то, чем ты не пользуешься? — удивляется она: — я же не дракон Цай-Шэня, чтобы над имуществом сохнуть. Я девушка экономная.
— А ты цену за вот это видела, экономная? Это ж стоит как… стадо коров!
— Коровы меня не интересуют — отмахивается она небрежно: — купи мне эту штуковину завтра же!
— Ну нет, так дело не пойдет, — говорю я и ее глаза вспыхивают огнем. Миг и я уже лежу на полу с завернутыми за спину руками, а на мне сидит девушка, из-за спины которой видны распушившиеся рыжие хвосты. Хвосты нервно бьют по полу, словно у раздраженной кошки.
— Значит так? — говорит она и ее голос начинает переходить в высокое шипение, начинает раздаваться отовсюду: — значит ты предпочитаешь быть освежеванным заживо? Сперва я поломаю тебе все кости, а потом…
— И ты все равно останешься без этой своей «штуковины», — выдыхаю я. Кицунэ — задумывается.
— Я надену чью-нибудь кожу и куплю. — отвечает она: — например твою драгоценную кузину. Она же с деньгами, у нее совершенно точно есть деньги.
— Они в банке. Никто сейчас деньги дома не держит, глупая ты лисица, а на входе в банк — стоят магические устройства, проверяющие на уникальный отпечаток личности. И ты лишишься не только «своей штуковины» но и источника мужской инь!
— Тск! Но мне нужна эта штуковина! — тело кицунэ, сидящей на мне вдруг каким-то неведомым образом начинает тяжелеть, и я задыхаюсь под этой тяжестью, подо мной скрипит паркет…
— Мы можем договорится. — говорю я и тяжесть пропадает. Она смотрит на меня сверху вниз, что-то прикидывая.
— Но только в том случае, если ты будешь соблюдать дух и букву нашего первого договора, — добавляю я, почувствовав, что могу дышать свободно: — иначе какой смысл вообще с тобой договариваться?
— Хм. Хорошо. Наш первый договор звучит так — ты мне мужскую инь, а я — не трогаю человеческих самок.
— И мужчин тоже!
— И самцов. А если они нападут на меня?
— Самооборона разрешена. Но только самооборона. Никаких провокаций, никаких «ой, на меня напали, убью их всех». И если ты можешь разрешить ситуацию иным способом — то право на самооборону не засчитывается.
— Хорошо. Взамен ты даешь мне мужскую инь раз в неделю. Если я нарушаю условия, то пропускаем неделю, верно? — наклоняет голову она и из-под черных волос, водопадом спускающихся до пола — выправляются остроконечные рыжие лисьи ушки.
— Верно. Слезь с меня.
— Но где здесь про мотоколяску? Как я смогу купить себе мотоколяску? — не отстает лисица.
— Люди испокон веков практиковали обмен и продажу. Просто предложи что-нибудь еще. Ты всегда можешь заработать и…
— Пффф! Кицунэ никогда не работали!
— И очень даже зря. Сотрудничество открывает возможности. Вот ты, например — уже сотрудничаешь со мной и в результате у тебя стабильный источник мужской инь, нет необходимости постоянно охотиться на людей — сперва не женщин, чтобы содрать кожу, а потом на мужчин, чтобы получить эту самую инь. Вся твоя жизнь представляла собой гонку со временем, гонку за выживанием для того, чтобы отсрочить деградацию.
— Чего?
— Думаешь я не заметил? Как ты вела себя при нашей первой встрече и как сейчас? Ты и правда была голодна. Ты не питаешься обычной едой, не потребляешь мяса, не ешь фрукты и овощи… твоей пищей является мужская инь, не так ли?
— Ты ступаешь по очень тонкому льду, Уваров… — горящие глаза прищуриваются, и я чувствую стальной коготь у себя на шее, так, чтобы одним рывком вырвать сонную артерию и яремную вену, вырвать трахею и оставить на полу — харкать и захлебываться кровью…
— Но теперь у тебя есть стабильный источник еды. И более того — я готов к сотрудничеству и пока я жив — приложу все усилия, чтобы и ты была жива. И чтобы ты всегда была сыта и здорова. — говорю я и чувствую, как она — убирает коготь.
— В первую нашу встречу ты был настроен иначе, — ворчит она, вставая надо мной и протягивая руку: — хотел меня убить.
— Ну. Тогда я не знал многого о тебе. То, что ты совершила — непростительно в любом случае. Ты убивала людей, и никто из них уже не вернется назад. Воскресить их уже невозможно. Назад дороги нет. — я принимаю ее руку и встаю.
— Но тебя, пусть и немного, но все же оправдывает тот факт, что ты совершала эти убийства не для развлечения не потому, что тебе было скучно, что бы ты не говорила. Ты совершала их из голода. Чтобы выжить. Это не значит, что я тебя простил, это не значит, что те люди, которых ты убила — простили тебя. Но… убить тебя сложно, и даже если бы я мог это сделать — я бы задумался. Потому что за те дни, что мы путешествовали вместе я увидел, что ты — не кровожадна. Что когда ты поешь вволю — ты или спишь, или читаешь. И что ты не убиваешь попусту, просто потому что так захотелось.
— Этого для тебя достаточно? Обычно люди хотят мести… — наклоняет голову она, пристально глядя на меня своими горящими глазами: — ты хочешь мести?