Вятич сидел никакой. Ни-ка-кой! Как заставить его очнуться, как встряхнуть? Как заставить жить?
Вышла во двор, убедилась, что кони обихожены, а вещи сложены на небольшом крылечке, я огляделась в поисках Кузьмы, но никого не заметила. Нелюбопытный народ в Волково, однако… Ладно, может, это и к лучшему.
Выложенная на давно не скобленный стол снедь умопомрачительно пахла, но Вятич не проявил никакого интереса. У меня даже мелькнула жуткая мысль, что у него какая-то форма шизофрении, бывает, когда человеку становится вдруг все безразлично. Нет, только не это!
И все же Федьку из рук он выпустил с заметным сожалением. Малыш сладко посапывал, не подозревая, что происходит вокруг.
Уложив спящего Федора на лавку и старательно подоткнув со всех сторон, чтобы не упал, пока мы будем ужинать, снова присела рядом с мужем, за все время не произнесшим ни слова. Господи, он хоть не онемел вдобавок?! Я не знала, что говорить, как убеждать, просить, умолять… не знала, что делать, может поэтому просто провела рукой по его волосам, потом еще раз и, прижавшись к плечу, тихонько поинтересовалась:
– Здесь лучше?
Он уткнулся в мои волосы, почти простонал:
– Зачем ты меня нашла?
– Я тебя предупреждала, чтобы не осложнял мне жизнь. Вятич, мы одно целое, где ты, там и мы, потому не бегай больше, пожалуйста. Хочешь, я рожу тебе дочку?
– С ума сошла?
– А когда-то хотел…
Он явно смутился.
– Дворовые с тобой?
– Нет, мы одни.
– Как одни? А как же вы…
– Вот и я говорю: не осложняй мне жизнь.
Нет, дочку я после той ночи не родила, но это чистая случайность…
Я все выдержу!
Единственное, что я умела по хозяйству, – растапливать печь. Научилась этому в Рязани перед самым приходом Батыевых головорезов. Все остальное пришлось осваивать здесь самостоятельно, даже безо всяких советов со стороны. Народ в Волково оказался совершенно не любопытный, за весь следующий день даже просто поглазеть на нас никто не пришел. Надо же? Чего это они, такие деликатные или пофигисты? Лучше бы первое, потому что припасы быстро закончатся, а есть что-то надо. Да и просто научить меня печь хлеб тоже не мешало бы.
Ладно, если гора не идет к Магомету, то Магомету следует поднять задницу и пошевелить ножками…
Я пошевелила. Солнце было высоко в небе, когда я, оставив Федьку на Вятича, отправилась по соседям. И тут поняла, почему не видно любопытных глаз возле нашего почти повалившегося забора. Из всех соседей в деревне оказались только Кузьма и та самая женщина.
– А где остальные?
– А кто? – удивилась женщина. Я подумала, что надо спросить, как ее зовут, не сообразила поинтересоваться вчера. – Еще в два дома скоро вернутся, и все. Кому жить-то?
Ну, забрался Вятич в глушь!
Но сейчас меня меньше всего волновало отсутствие оживленного общества для общения и куда больше то, что завтра, в крайнем случае послезавтра мне свою маленькую семью кормить будет просто нечем. А впереди вообще-то зима. Интересно, как они собирались кормить Вятича, куском хлеба и кружкой молока в день?
Единственную соседку звали Незваной, а крещена она была (что мне удалось выяснить не сразу) Марией. На мое робкое предложение называть ее Машей, женщина вытаращила глаза:
– Чего это? Незвана и есть Незвана.
У Незваны нашлись два потрясающих качества: она действительно была не любопытна (иногда даже слишком) и умела все, то есть абсолютно все. Наверное, это потому, что никто за нее в такой глуши ничего делать не станет, все надо самой.
А еще у Незваны обнаружилась восьмилетняя дочь, что тоже кстати, потому что доверять все время живчика Федьку слепому Вятичу опасно. Но и сидеть с сыном сиднем я тоже не могла. Дочку Незваны-Марии звали Жалей. Ну и имена, одно другого нелепей.
Незвана вдова, мужа деревом привалило два года назад, мучился бедолага три дня, прежде чем помер. Кузьма в Волково мужик не единственный, но еще две семьи тоже мужским обществом не богаты. Незвана вздохнула:
– Перевелись мужики на Руси, что ли?
Вообще она оказалась бабой доброй и толковой, только ей не понять, как можно чего-то не уметь. А еще просто некогда возиться с такой бестолочью, как я. Это я поняла сразу, потому по возможности к бабе не приставала, почему-то стесняясь. Кое-чему меня научила Жаля, научила мимоходом, но в основном пришлось осваивать жизненно необходимые умения самой.
В следующие дни я старательно изображала из себя деревенскую бабу, пытаясь успеть все и ничего не успевая. Как они умудрялись жить в таких нечеловеческих условиях?
Конечно, в чем-то помогала бабкина учеба, когда в ранней юности выезжала в Рязань «подышать воздухом», а бабушка вывозила меня еще и в деревню на пару недель. В результате я белый гриб от мухомора отличить могла. Пригодились и наши с Лушей походы по лесным тропинкам, все же сестрица хоть и городская жительница (Козельск вам не Волково!), но лес знала. А за грибами далеко ходить не пришлось, они просто под ногами за первым же кустом. Окрестности Волкова кишмя кишели всякими лесными дарами, собрать которые легко, но их еще и обрабатывать надо. К тому же грибной суп без добавок не сваришь, пусть не картошка, но хоть репка или морковка должны быть. А где их взять, если сеять надо было весной, а сейчас лето?
Незвана помогала чем могла, но могла она немногим, у нее тоже хлебца чуть, только огородом да рыбалкой жила. Рыбалка выручала и меня тоже, когда от рыбы в воде не протолкнуться, то даже такая рыбачка, как я, способна наловить на уху. Но это лето, а что зимой? К тому же Федька ребенок, ему молоко нужно. То, что стояло в кружке на столе, оказалось козьим. Нет, я прекрасно понимала, что козье молоко полезней коровьего, но вот пить его никогда не могла. Оставленное Незваной, конечно, скисло, женщина принесла еще, и я осторожно предложила напиток Федьке. К моему изумлению, ребенку понравилось! Но это не выход, не может же Незвана все время поить Федора своим молоком, да и творожку бы тоже не мешало… Интересно, а из козьего молока творог делают?
Но где возьмешь ту же козу? Меня осенило: а Козлово на что, не в честь горных козлов же оно названо? Оказалось, в честь семьи Козловых, которые деревню и основали. Но коза там нашлась, ее привели на веревке, неимоверно упирающуюся, животному, видно, совершенно не хотелось переселяться к такой неумехе, как я. Козу я прозвала Манькой, изумив бывшего хозяина и сильно насмешив Жалю, и принялась угощать всякой всячиной, чтобы задобрить. Манька мой кусок хлеба съела, но добреть не собиралась, на траву смотрела почти свысока и то и дело наклоняла голову, явно демонстрируя готовность защищать свою честь при помощи рогов.
– Ах ты, дура рогатая!
Дело в том, что хозяин сказал правду, коза была весьма дойная, ее вымя просто распирало от молока, но отдавать ценный напиток лично мне Манька не собиралась. Я заподозрила, что именно из‑за вредности сей рогатый шедевр и уступлен пришлой странной неумехе за весьма сходную цену.
Ну, и что с ней делать? Первая же попытка пристроиться к вымени, чтобы подоить, привела к тому, что подставленная бадейка была строптивицей опрокинута, а на меня снова наставлены внушительные рога. Я сидела прямо на полу, сбитая вредным животным с ног и чуть не плакала. Как с ней справиться? Попросить Вятича, чтобы подержал, пока буду доить? Но я вспомнила, что в стрессовых ситуациях животные вообще теряют молоко. К тому же воевать с козой всей семьей просто смешно.
Ладно, если не удается найти подход с одной стороны, зайдем с другой.
– Мань, – я принялась разговаривать с козой, как с человеком, то есть проникновенно и безо всяких окриков вроде «стой, зараза!», – у тебя же вымя болит от молока. Давай, я помогу? Ты пойми, мы теперь одна семья, доить тебя буду я. Конечно, я не мастерица это делать, но научусь, ты уж потерпи, а?
Коза внимательно слушала и рога больше в мою сторону не выставляла.
– Давай договоримся, я помогу тебе, а ты мне. У тебя есть козленок? Ну, хотя бы был? А у меня сынишка есть. Федька. Знаешь какой смешной? Ему бы молочка… Дашь? И тебе легче будет…
Ведя столь задушевную беседу, которая со стороны точно показалась бы полным бредом, я спокойно подошла к вредине, погладила ее, подсунула к морде пучок травы и присела, чтобы еще раз попытаться заполучить молоко.
Ласково провела по вымени, снова погладила бока. Манька стояла, настороженно прислушиваясь к моим прикосновениям. Почувствовав, что ей приятно, я гладила и гладила. А потом принялась доить. И ничего, от моей неловкости коза все же нервно переступала ногами, но терпела.
Закончилось все полной глупостью, обрадовавшись, что выдоить, пусть и не до конца, Маньку удалось, я отставила бадейку от греха подальше в сторону, потом взяла рогатую морду в свои руки и… от души поцеловала ее в нос:
– Спасибо, Маня! Я тебя люблю.
Коза настолько ошалела от такого обращения, что даже не дернулась. Интересно, что будет завтра? А вообще, как часто ее доить-то надо? Ладно, спрошу у Вятича, может, знает?
Молоко в дом я несла с видом победительницы. За что и поплатилась. За что я зацепилась ногой уже в избе, не знаю, но после торжественного вопроса: «Кто хочет молочка? Я тут надоила», – я вдруг полетела носом вниз. На пол не рухнула, но большая часть с таким трудом добытой жидкости оказалась пролитой! Грохнув с досады бадейкой, в которую доила, по столу, я расплескала еще.
Конечно, Федьке остатков вполне хватило, но как же было жаль разлитого, добытого с таким трудом!
Вятич осторожно поинтересовался:
– Сама доила?
Я махнула рукой, словно доить коз мое любимое занятие еще с детского сада:
– А в чем проблемы?
– Не боднула?
Мне стало смешно, я могла обмануть кого угодно, даже Маньку, но не Вятича, он прекрасно понял, почему так долго длилась дойка.
– Вятич, мы с ней договорились, только вот надолго ли.
– Если договорились, то надолго. Животные своих привязанностей не меняют.