Пока князь воевал со всеми подряд, мы просто жили.
На мое возмущение по поводу подарков Батыю и в Каракорум Вятич усмехнулся:
– Вот потому и требую, чтобы ты сначала думала, а потом рот открывала. Что тебя беспокоит?
– Да как же можно возить дары тем, кто столько русских земель в пожарища превратил?! Вятич, неужели им Рязань простить?
– Ты все слышала, что говорил Невский? Про рыцарей тоже? И про литовцев?
– Да что рыцари?! Им врезали по первое число, теперь не сунутся.
– Чтобы не сунулись, нужно, чтобы понимали, что Невский рать наготове держит. А если они будут знать, что он с Батыем воюет или все полки к югу стянул, то почему бы не выступить? Это чудо, что они тогда одновременно с Батыем не напали, а когда опомнились, хан уже сам в их землях был. Ты знаешь, что тевтонцы даже были отозваны от Псковских земель с перепугу?
– Так что же получается, куда ни кинь – всюду клин?
– Да, так. И сейчас Ярославу Всеволодовичу и самому Невскому важнее время выиграть, чем с двумя сразу в драку ввязаться. А еще придется определяться, с кем и против кого дружить.
Не выдержав, я фыркнула, как кошка.
– С Батыем!
– Да, с Батыем.
– Не выйдет, – ехидство из меня так и лезло, – потому что я его убью. Не с кем дружить будет.
Вятич только вздохнул:
– Поживем – увидим…
Мы жили, только вот видеть Вятичу не приходилось, он по‑прежнему был слеп. А в остальном текла нормальная жизнь, Федька учился говорить. Долго молчавший ребенок, как и следовало ожидать, начал тарахтеть без остановки. И конечно, у него обнаружилась масса смешных вывертов.
Наш сынуля почему-то глотал первые буквы слов. Выглядело это так.
Я начинала:
– Гуси вы…
– …уси, – продолжал сын, старательно кивая головой.
– Красные…
– …апки!
– Где вы…
– …ывали?
– Что вы…
– …идали?
– Мы видели…
– …во‑ока, – делал страшные глаза Федя, ни разу в жизни волка не видевший. Я вообще подозревала, что, встретившись с хищником, наше чадо полезло бы таскать его за хвост. Федька категорически не знал чувства опасности, все собаки округи сторонились этого вождя краснокожих, о котах и говорить нечего.
– Украл он…
– …усека…
– Да самого…
– …осева…
– Да самого…
– …то-остава…
Вятич тоже рассказывал ему какие-то сказки, причем Федя периодически озадачивал меня требованием: «Как папа!» Хуже всего, что Вятич, как и я, часто не мог вспомнить, что он там придумывал, а на новые выдумки Федька возмущался:
– Не так!
Какой Батый?! Зачем нам Батый, когда тут столько восторга с ребенком?!
У Вятича появилось много новых знакомых, которые частенько подсаживались к нему на завалинку обсудить текущий момент. Иногда мне было просто смешно наблюдать, как, крякая через слово, какой-нибудь местный дедок вроде шолоховского деда Щукаря разглагольствовал о политике и, естественно, о том, что раньше все было иначе и лучше.
– Ты послушай, что он говорит, – Вятич кивнул в сторону пришедшего побеседовать Глеба Михайловича.
– Что случилось?
Приятель Вятича, любивший порассуждать, крякнул, зачем-то провел тыльной стороной ладони по усам и чуть смущенно объявил:
– У монголов их главный хан Угедей помер…
Он говорил так, словно нечаянно, но всем на радость лично пришиб этого самого Угедея вчера на охоте. Я пыталась сообразить, что это значит.
– И… что?
– Так ведь там теперь новый хан будет.
– Батый?
Вятич усмехнулся:
– Ишь, размечталась. Батый не слишком силен для этого. То есть силен, конечно, но не настолько, чтобы Каракорум под себя взять, а главное, он очень далеко и от него мало кто там зависит.
По серьезному тону, которым говорил Вятич, я уже поняла, что тут не все так просто, как обычная замена одного хана другим. Понятно, что это всегда проблемы, борьба группировок; там где власть, всегда так, что при ханах, что при демократах. Но чем это могло грозить Руси? Наверное, чем-то грозило, если Вятич вдруг озаботился.
– Князя Ярослава в Каракорум вызвали.
– Это еще зачем?
– А я говорил, что просто так не вызывают!
Глеб Михайлович местный политконсультант. Правда, его мало кто, кроме Вятича, слушает, никто не принимает во внимание его политические прогнозы, а зря, потому что он совершенно верно оценивает ситуацию и его прогнозы точны. Надо подсказать князю Александру, чтобы пригляделся к мужику, толковый же. Хотя уж очень языкатый, правду-матку прямо в глаза режет, невзирая на личности, а это не нравится даже положительным князьям вроде Невского. Что ж, недостатки бывают и у великих, в этом я уже убедилась. Нет, речь не о нас с Вятичем, а о князе Невском.
А Глеб поговорить любил… вернее, порассуждать. И знал все обо всех, кроме разве нас с Вятичем. Вот и сейчас он принялся делать выводы из собственного сообщения.
– Кто в Каракоруме власть возьмет?
Мне вдруг стало смешно, мы в своем двадцать первом веке полагали, что во времена оно вести распространялись со скоростью пешехода и никому в голову не приходило вести рассуждения на тему политики, тем паче чужого государства. Послушали бы Глеба, поняли, что политтехнология не вчера родилась.
– Кто?
– А… вот это и задача! А знаешь, отчего этот Угедей помер?
– Не знаю.
Хитрющие глазки Глеба говорили, что уж он-то знает что-то такое, отчего я просто рухну. Вятич, видно, уже слышавший новость, усмехнулся.
– От пьянства.
– Так уж и от пьянства? У них же запрещено вино пить?
– У кого это? – вытаращил на меня глаза Глеб.
– Ну… у этих… монголов…
Я уже не была уверена в своих познаниях монгольского быта. Но мне всегда казалось, что у мусульман распитие спиртных напитков запрещено Кораном. Разве не так? Хорошо, что не успела поинтересоваться, Вятич опередил:
– Это у мусульман запрещено, Настя, а у монголов пока нет.
– Спился, значит?
– Не… башкой о косяк стукнулся по пьянке.
– О какой косяк, у них же юрты?
– Он хан, и у него не юрта, а дворец, – Глеб втолковывал мне, как неразумному дитяти.
– Глеб, вот скажи мне, откуда ты все знаешь? И про монголов, и про рыцарей, и про всех остальных.
– Про рыцарей от Вятича, а про Угедея от купцов. Зря князь купцов не слушает, больше них никто не знает. Караван пришел.
– Откуда, из Каракорума в Новгород?
– Нет, сначала из Китая в Хорезм, оттуда в Сарай, потом…
Глеб подробно описывал путаный маршрут торговых караванов, а у меня закралось сомнение:
– И вот это все один караван?
– Не… один купец рассказал другому, тот третьему, тот дальше…
– Ага, и переврали при пересказе каждый понемногу.
Глебу стало очень обидно за купцов, даже надулся.
– Купцы не врут. Чего им про ханов врать-то?
Логично, про ханов врать ни к чему, это не про свой товар.
Услышав такую сентенцию из моих уст, собеседник снова обиделся:
– Ты, Настя, не с теми купцами зналась, видать. Купцы вообще не врут. Нельзя, один раз обманет, навек доверие потеряет.
А вот это верно, нет, не про обман и доверие, а про не тех купцов! Я точно общалась не с теми, в мое время в торговле принцип прямо противоположный: «не обманешь – не проживешь». Это потому, что купцов извели, осталась одна торговля, в ней обманывают одни, те, что ближе к поставкам, а отвечают другие, те, что ближе к потребителю.
От размышлений о несовершенстве современной мне торговли отвлекли размышления Глеба о новом хане Каракорума.
– Сказывают, там борьба идет между вдовой Угедея Туракиной и ее министрами, даже прогнала кое‑кого. Ух и свирепая баба, сказывают…
При этом имени у меня всколыхнулось что-то внутри, воспоминание явно было связано с чем-то не слишком хорошим. Вот как плохо не знать историю.
– Угедей вроде внука вместо себя завещал, а она сына норовит посадить, Гуюка поганого.
– Кого?
Это имя я знала хорошо, мы знатно досадили тогда Гуюку до Козельска, а потом и возле города тоже покоя не давали. Именно Гуюку я собиралась отправлять золотую пайцзу Батыя с рассказом о тавре на… некотором месте. Батый с Гуюком как кошка с собакой, и если теперь Гуюк будет Великим ханом, то Батыю крышка!
Расклад с приходом к власти смертельного врага Батыя лично меня устраивал вполне. Очень даже устраивал! Чем хуже Батыю, тем лучше мне.
– Туракина – мать Гуюка?
– Да, пока нового хана не выбрали, она всем заправляет. Вон князя Ярослава Всеволодовича, отца нашего князя Александра, к себе вызвала. А зачем?
У меня ухнуло все внутри. Вспомнила, откуда знакомо имя. Это Туракина отравила князя Ярослава в Каракоруме! Ах ты ж змея! Неужели в мире нет приличных людей? Только я вообразила, что нашла соратницу по борьбе с Батыем, как выяснилось, что это та самая гадина, что собственноручно преподнесла отцу Невского отраву на пиру. Нет, с такой я даже против Батыя сотрудничать не хотела. Обойдусь.
– Нельзя князю Ярославу туда ездить, опасно.
Пусть сама свой яд пьет, я даже князю Александру скажу, чтобы отсоветовал отцу в Каракорум отправляться.
– Вот и я говорю, что опасно. Так нет ведь, едет!
– А куда он денется? – это Вятич. – Если не хочет снова увидеть под стенами Владимира тумены Гуюка, то поедет. И подарки дарить будет, и кланяться. Нет сейчас сил, Настя, одному от монголов и от Европы отбиться.
– Может, к папе римскому съездить, его усовестить?
– И что ему сказать? Давайте вместе бить Батыя? Он ответит, как князю Галицкому, мол, давайте, вы бейте, а мы за вас молиться будем. Можем даже корону даровать, только учтите, что тот, кто наш король, во всем подчиняется папе, а папа как дал корону, так и отобрать может или от церкви отлучить, как императора Фридриха.
– А если крестовый поход против монголов организовать?
– Объявлял уже. Только Батый наплевал и побил всех доблестных христиан с крестами и без, вместе и поодиночке.
– Так что, сильнее зверя кошки нет? Батый самый страшный?