Князь и Середа предупредили, чтобы были осторожны, поодиночке не ходить, лишнего не болтать и в споры не встревать. Пока не привыкли, можем запросто обидеть кого, расхлебывай потом.
Нам с Лушей оказалось даже проще, чем в Новгороде, здесь никого не удивляли женщины в мужской одежде, с оружием и лошадьми, видно, ордынки действительно были на равных с мужчинами.
Посмотреть в Сарае было на что, здесь шумел торг ничуть не меньший, чем в Новгороде, только мы были глухими, потому что ни единого знакомого слова. Чужой мир, чужой язык, чужие обычаи… Мы старались крутить головами во все стороны, чтобы не пропустить чего интересного. Особенно трудно пришлось моим любопытным приятелям.
Чекан тронул меня за локоть:
– Глянь, чего это?
Я глянула, это был всего-навсего верблюд. Старый, облезлый, шерсть после линьки клочьями, один из горбов окончательно завалился на бок, то ли кормили плохо, то ли поили не вдоволь. Но даже облезлость и явное отсутствие хоть какого-то ухода не уничтожили презрительного спокойствия и надменности животного. Его глаза не смотрели вниз, язык медленно гонял во рту жвачку, а нижняя губа отвисла, словно все, кто был вокруг, недостойны даже его плевка.
Хотя насчет плевка я, пожалуй, поторопилась, потому что он последовал. Нет, слава богу, не в нас. Верблюду, видно, надоел неопытный погонщик, и животное ответило доступным ему способом.
Чекан обомлел, наблюдая, как утирает зеленоватую пену с лица хлипкий мужичонка в рваном халате. Куда такому справиться с большущим животным.
– Чего это? – потрясенно повторил Чекан.
– Верблюд.
– Кто?
Ясно, верблюды табунами (или стаями, как у них там?) в Новгород не заплывают, а если такое и бывало, то сам Чекан в это время отсутствовал в какой-нибудь загранкомандировке, вроде вот этой, только в западном направлении.
– Животное такое, очень выносливое, ест и пьет редко, грузы большие перевозит, только вредное очень.
Косясь на надменного плевальщика, Чекан согласился:
– И то… лучше не подходить.
Я была вполне согласна, память об эпизоде из «Джентльменов удачи» с верблюдом Васей всегда заставляла меня держаться от этих горбатых подальше даже в зоопарке. Но Чекан так загляделся на надменное двугорбое облезлое чудо, что налетел на какого-то носильщика, в свою очередь, заглядевшегося на хихикающих женщин. Тот толкнул еще одного и… В результате ДПП (дорожно-пешеходного происшествия) наш любопытный бедолага оказался облитым и обсыпанным. Следующие пять минут мы покатывались от смеха, наблюдая, как с несчастного Чекана пытаются соскоблить что-то вроде дегтя и муки.
Носильщики страшно перепугались, все же испортили дорогую одежду, видимо, знатного господина, но князь Александр кинул им монету:
– Идите, он сам виноват.
Одежду сменили, а вот деготь в волосах долго не поддавался никакому вычесыванию. Чекан, не позволяя выстригать, ходил с полосатой башкой, приводя в изумление всех его видевших. Черные в Сарае были, белые имелись, сивые тоже, а вот полосатых явно не наблюдалось, ну нехватка у них полосатых, хоть плачь.
Я попробовала успокоить бедолагу, заявив, что не один он в полоску, даже лошади такие бывают.
– Иди ты? – забыв о собственных несчастьях, изумился любопытный Чекан.
– Да, в черно-белую полоску, зебрами зовут.
– Это их чего же, красят, что ли?
– Нет, мамы такими рожают.
– Какие мамы?!
– Зебрины, ну, зебры-мамы.
– А…
Не знаю уж, чего он там себе понял, но уже на следующий день я услышала, как Чекан рассказывает какому-то чужестранному купцу, что у него дома в пруду полным-полно полосатых зебр. Купец, едва ли что-то понимавший по‑русски, таращил на Чекана глаза, а тот хватал его за рукав халата и настаивал:
– Не веришь? Во такие! – руки расходились в разные стороны, показывая почти натуральные размеры зебры, рукав высвобождался, но стоило купцу чуть отодвинуться, как рука Чекана возвращалась на место, пальцы снова захватывали ткань халата и повествование продолжалось. – А поют заразы как… – глаза Чекана мечтательно закатились, словно он не в силах описать словами испытываемый восторг от сладкоголосых зебр, – по весне. Ага.
Купец осознал главное – у этого странного уруса есть что-то такое, от чего стоило закатить глаза. Ему можно верить, таких волос не было ни у кого. Реакция купца после осознания столь важного факта, как наличие у Чекана чего-то малодоступного другим, была мгновенной, он поинтересовался стоимостью, причем сделал это жестом, понятным всем, что в двадцать первом, что в тринадцатом веке.
Теперь Чекан оказался в замешательстве, которое длилось всего мгновение. Он почти презрительно помотал головой и даже рукой махнул, мол, у тебя столько нет. Это привело купца в неистовство, теперь уже он вцепился в рукав Чекана, уговаривая продать хоть одного, страдалец так и показывал, поднимая грязный палец и заглядывая строптивому русскому в глаза, мол, хоть одного. Но новгородец не поддавался, в тот момент он был так похож на надменного верблюда, что мне на миг показалось: сейчас плюнет.
– Чего это он?
Не я одна наблюдала за Чеканом, князь тоже прислушался, пытаясь понять, о чем ведет речь с чужаком его слуга. Я, не выдержав, прыснула в рукав:
– Купцу поющих зебр из пруда торгует.
– Кого?!
– Я ему рассказала, что есть такие полосатые лошадки в черно-белую полоску, зебры.
– А при чем здесь пруд?
Дольше терпеть я не могла, прыснув снова: «Это ты, князь, у Чекана спроси» – поспешила прочь, чтобы не позорить полосатого вруна на весь Сарай.
Не знаю, вмешался ли князь, но купец Чекана дожал-таки, тот, видно, пообещал пару голосистых зебр по сходной цене… Ко мне врун подошел почти бочком:
– Насть, слышь, а где эти твари водятся?
– Какие? – я старательно сделала круглые глаза, словно и не подозревая, о чем пойдет речь.
– Ну, которые как я, в полоску.
– Далеко… очень далеко…
– Че ж делать? – Рука Чекана полезла привычным для русского жестом в его блондинисто-деготные волосы.
– Обещал кому?
– Ага. Купец, зараза, настырный попался, продай да продай, весь день хвостом ходил.
– А ты бы ему не врал про поющих в пруду зебр.
– Я ж думал, он не понимает.
– Ты хоть задаток не взял?
– Не, хватило ума. Только обещал, как в Новгород приедет, показать и подарить одну такую.
– Скажешь, что улетели по осени в теплые края, а обратно не вернулись.
– Из пруда-то?
– А почему петь можно, а летать нельзя?
По заблестевшим у Чекана глазам я поняла, что предложенный выход ему понравился.
– Ну и голова у тебя, Настька.
– Естественно.
– Чего?
– Проехали.
– Куда?
– Вперед в светлое будущее.
Хорошо, что рядом не было Вятича, иначе получила бы разнос за словесную самодеятельность. Вот понимала же, что нельзя так разговаривать, а язык срабатывал раньше, чем мозги.
Ночью мне снился Чекан, летящий во главе косяка верблюдов и орущий: «Весной споем!» Кажется, я орала в ответ: «Только АВВА!»
Лично мне не нравились явно подпортившиеся отношения братьев-князей. Помня их боевую дружбу, я дивилась нынешней прохладе. Неужели это из‑за власти? Два Ярославича, два брата не только кровных, но и боевых, что иногда бывает куда серьезней. В Сарае держались если не враждебно, то уж отчужденно. Смотреть было горько, хотелось крикнуть: «Что же вы?!»
Я убеждена, что если этот мир придумал Господь, то дьявол изобрел власть в нем. И не огонь с водой или медные трубы самое страшное, а вот эта возможность властвовать над другими, возможность, за которую отдают свои души даже самые сильные и мудрые. Искушение властью самое сильное искушение в жизни. Обидно, если князь Александр его не выдержит.
А такая опасность была, ведь, войдя в доверие к Батыю, князь мог получить ярлык на всю Русь в обход законного дяди князя Святослава Всеволодовича, и кто знает, как повернуло бы… Невский и так был самой значительной фигурой в Северной Руси (а в Южной – Даниил Галицкий), а возможность подмять под себя еще и растерзанный Киев ставила его на недосягаемую для остальных высоту. Как же хотелось, чтобы князь просто вернулся в Новгород, словно именно этот строгий город мог оградить нашего Ярославича от мирских соблазнов!
Хотелось вернуться, но пока приходилось ждать вызова к Батыю, а потом и вовсе неизвестно чего.
Через день Чекан, зачем-то загибая пальцы, пересказывал, что именно у «этих безбожных» не так. Получалось много.
Одеты все одинаково, что мужчины, что женщины, сразу не поймешь, кто перед тобой.
– Как же ты понял?
– Ха! У них бабы работают! Нет, правда, все бабы делают, и кибитки ставят, и поклажу грузят, и кизяки таскают, и детей рожают…
– Так детей и у нас тоже бабы.
Чекан махнул рукой, от потрясения, которое испытал в этом необычном городе не городе, было не до смеха.
– А мужики слабые, ежели его с коняки ссадить, так совсем хилый. Занимаются только тем, что воюют, охотятся и коней мучают.
– С чего ты взял, что мучают?
– Ага, жилы ему режут и кровь пьют. – Заметив, что многих едва не вывернуло от такого сообщения, он стал рассказывать о другом, да тоже не слишком приятном: – И топят кизяками.
– Чем? – поинтересовался впервые столкнувшийся со степняками Еремей.
– Говном сушеным. Подбирают по степи, сушат и жгут!
– Вонять же будет!
Чекан лишь руками развел, как бы смущаясь, мол, я же говорил…
– Это не город, это пока ставка, город будет после, когда для хана дворец построят. Слышь, Александр Ярославич, у них и бабы в седлах сидят не хуже мужиков. Может, потому конница такая большая?
– Я не слышал, чтобы кто-то их в бою видел.
Чекан вздохнул:
– Может, дело не доходит…
Вообще, рот у Чекана не закрывался все первые дни, он делился и делился впечатлениями, столь необычной и временами неприемлемой казалась жизнь в Орде. Бедолага маялся, увидев, сколько на невольничьем рынке красивых необычной восточной красотой женщин, а еще какие красивые побрякушки можно купить задешево. Вот бы привезти своей Свитанке, небось сразу перестала бы смотреть свысока. Я слышала, как князь приказал купить для Чекана несколько украшений поярче, только пока ему самому не говорить.