История человечества — нескончаемая борьба идеологий. И, увы, выигрывают в ней не самые человеколюбивые. Побеждают наиболее агрессивные и лицемерные. Способные захватить сознание людей, подчинить его себе и не стесняющиеся физически уничтожить тех, кто не поддался.
В этом веке основными идеологиями были религии. И на смену условно терпимому язычеству шли совсем другие учения. Нет, назвать родноверие или «тенгрианство» с митраизмом образцами гуманизма достаточно трудно. Некоторые обычаи вызывали если не тошноту, то оторопь. И всё же… С ними было проще. Собственно, эти религии идеологией в полном смысле слова не являлись, составляя лишь часть чего-то намного большего. Это «намного большее» нам нравилось. А предрассудки и вера в бросающегося молниями седоусого воина самостоятельно отомрут с ростом образованности народа.
Кроме того, многобожие подразумевало возможность существования других богов. Чужих. И достаточно терпимое отношение к ним.
Но набирали силу религии другие. Требующие жесткого подчинения, нетерпимые к другой вере, отрицающие любые отступления от жесткого канона. И готовые с мечом в руках карать иноверцев.
Впрочем, и это не самое страшное. Каждую религию можно интерпретировать в свою пользу. Немного смягчить здесь, немного подправить там. Но каждую веру насаждали конкретные государства, далеко не дружественные язычникам-русам. А принять идеологию врага означало принять руку этих государств. Подчиниться им если не сразу, то несколько позже. Как и произошло в нашей истории.
Из подобных идеологий наибольшую угрозу представляли три родственные авраамические религии, захватившие все древнейшие очаги цивилизации и успевшие сцепиться в драке за сферы влияния. Там, в двадцать первом веке, нам казалось, что этих идеологий две. Мы не считали врагом иудаизм, религию, замкнутую на родстве по крови и направленную внутрь самой себя.
Здесь оказалось иначе. Хазары не были иудеями по происхождению, учение они приняли извне, подправив под себя. В свое время хан Булак тоже понял, что нельзя пускать к себе идеологию врага. С тем же успехом он мог принимать хоть митраизм, хоть буддизм. В хазарских руках любое мировоззрение приняло бы агрессивный характер.
Именно судьба этой, так и не ставшей мировой, религии, показывала путь к решению проблемы. Князь Святослав, наш маленький «Славик» через четверть века пройдет огнем и мечом по городам каганата, вырезав агрессивную ветвь иудаизма вместе с ее носителями. Так было у нас. Так можно сделать и здесь.
Но оставалось еще два претендента на мировое господство.
Ислам переживал тяжелые времена. Арабский Халифат разваливался на части. Тюрки, персы и арабы всё чаще схватывались друг с другом. Независимые и полузависимые государства возникали из ниоткуда, а через год или десять отправлялись обратно в небытиё. Спасали огромные территории, захваченные мусульманами в первые века хиждры. Если бы их не существовало, то на Полумесяце можно было ставить крест. В любом случае, «исламский» вопрос не горел.
А вот вопрос Креста — горел. Христианство уже вовсю вело наступление на север, в первую очередь, на Русь. Уже была успешная попытка обращения Аскольда и Дира, уже существовали христианские общины в крупных городах. И многие дружинники вешали на шею крестики рядом с перуновыми оберегами: пусть будет еще один бог-защитник. Не помешает…
И идеология врага понемногу вползала в русские души. Через четыре года будет убит Игорь, и возмездие за несовершенное преступление настигнет древлян. Не всех, лишь тех, кто остался верен старым богам и начал уже осознавать опасность. Придет к власти княгиня Ольга, которая, на самом деле, и не Ольга, и не Преслава, а неизвестно кто. Отвалятся от складывающейся державы вятичи и западные сивера. А в 972 убьют Святослава, последнюю надежду Руси, и череда религиозных войн обрушится на страну. Государство соберется очень нескоро. И это будет другое государство. Совсем другое.
Вопрос христианства требовалось решать срочно. И радикально. Потому и решили использовать поход Игоря, коренным образом изменив результат. Но план был совсем не так прост, как можно подумать. Впрочем, ты, потомок скорее всего осведомлен о течении данного похода. О каждой мелочи. А в те годы о том, куда и как направлен удар, не догадывался никто. В одно прекрасное утро из городов и весей Руси выступили дружины. На конях, лодьях и пешим порядком. И двинулись на юг, обрастая по дороге присоединявшимися союзниками. Сиверами, сполами, оросами, печенегами. Великий поход начался…»
Кордно, лето 782 от взятия Царьграда, серпень
Когда проверка расчетов несовершеннолетних гениев показала их полную состоятельность, Лютый не решился рассказать Скворцу о своей самодеятельности. Но еще через два дня близнецы вломились на занятие кружка, и, прервав учителя посреди фразы, радостно закричали:
— Ждан Ярославов! Получилось всё! Вероятность больше половины! А в первом случае — вообще ноль восемь!
— И вам здравствовать, — невозмутимо ответил Лютый. — Это хорошо, что вы так любите науку. И что получилось — хорошо. А вот занятие прерывать — нехорошо. И здороваться надо хотя бы иногда.
Счетоводы смутились. Немного.
— Им можно, Ждан Ярославов, — нежно пропела с первой парты Негода Ярышкина, — они у нас самородки…
Братьев поддержка не обрадовала. Ярышкина — известная язва, раз в разговор влезла, обязательно какую гадость скажет.
Но на этот раз Негоде не повезло. Не дал ей учитель почесать язычок об Новака с Новиком. А может, и хорошо, что не дал. Насчет одного из этой парочки у девушки были определенные мысли. Не очень-то и вредные. Только она еще не определилась, насчет какого именно. Но Ждан Ярославов быстро пошептался с близнецами и отправил домой. Так что не судьба…
А розмыслу деваться было некуда. Пришлось идти к Скворцу и получать заслуженный втык за нарушение положения скрытности. Не утаивать же теперь такие важные данные.
Естественно, втык он получил. И от Скворца, и от братыча, примчавшегося по звонку воеводы. Но втык втыком, а мальчишек надо слушать. Собственно, Ждан в решении и не сомневался, почему и назначил место встречи недалеко от Гридницы.
Поняв, куда лежит их сегодняшний путь, братья онемели от радости пополам с удивлением. Большая Воинская! Мечта! Тут такие розмыслы работают! А уж собравшаяся ради них компания, включавшая, среди прочих, еще и воевод-розмысла вкупе со старшим волхвом Скрытной Управы, и вовсе ввела близнецов в ступор. Но смущение длилось недолго. Как только разговор пошел о расчетах, забыто было все.
— В случае, если пришельцы обладали всезнанием, — вещал с крайне важным видом Новак, — вероятность создания союза выше ноля целых восьми десятых. Если обладали нашими с Новиком знаниями — снижение вероятности незначительное. Самая маленькая вероятность, если ничего не знали, но владели современными умениями работы с людьми. Но и тогда — пятьдесят две сотых. Больше половины.
— Мы, — продолжил Новик, — еще посчитали вероятность вятичского промышленного скачка. Без пришельцев получалось максимум ноль два. А с ними — почти единица! Не мог не произойти. Теперь хотим обратные вероятности рассчитать.
— Что значит «обратные»? — уточнил Буривой.
— Вероятность появления пришельцев, исходя из изменения вероятностей произошедших событий, — ответил Новик.
— А сможете? — спросил Скворец.
— Сможем, — сказал Новак, — только данных маловато…
Воевода поднял взгляд на скрытника. Тот кивнул:
— Однозначно!
— Значит так, парни, — обратился Голуб к близнецам. — Понятие скрытности вам знакомо?..
Иловлевский волок, лето 6449 от Сотворения мира, березозол
Кабир проснулся, как от толчка. Мгновенно, словно и не спал. Над лагерем стояла тишина. Но под грудиной тоскливо ныло, а сознание заливало тревожное чувство. Словно кто-то внутри настойчиво шептал: «Опасность! Спасайся!» Да не шептал, а орал, срывая глотку! Паниковал внутренний друг, не раз выручавший Кабира в переделках, заранее предупреждая о неприятностях. Торк тихонько встал, натянул сапоги, кольчугу и пояс с саблей. Потом выбрался из юрты. Огляделся, прислушался. Тишина. Ничего необычного не видно и не слышно. Но внутренний друг не ошибается никогда. Если заныло в груди, жди гадостей!
Кабир подошел к своему коню, мирно пасущемуся рядом с юртой. Освободил ноги от ременных пут, подтянул подпруги. Верный товарищ далеко не уйдет, зато будет готов в любое время принять на спину хозяина и рвануть галопом, унося подальше. А пока… Воин неторопливо двинулся в сторону отхожего места, осматриваясь по пути. Тишина нарушалась только редким лошадиным всхрапыванием да переливчатым храпом «багатуров». Что же не так, что тревожит, кулаком сжимая сердце? Лагерь спит, но часовые бдительны. Пешие сидят у маленьких костерков, конные крутятся поодаль. Правильно, так и должно быть. Кабир поприветствовал знакомого патрульного. Тот вскинулся, схватившись за копье, но узнал:
— Что, не спится?
— Приспичило, — ответил Кабир. — Кумыс на свободу просится.
— Гляжу, ты и до ветру ходишь в кольчуге и оружный!
Внутренний друг завопил еще громче…
— Настоящий воин и с женой спит в кольчуге, одной рукой держась за саблю. А в походе может произойти всякое…. А ты, Утеш, с вечера же заступал?
— Батька Щарах проиграл Гюн-батыру бессонную ночь, — лениво ответил орос. — А нам отдуваться. Ничего, рассвет скоро.
— Не повезло тебе, — зевнул Кабир. — Ладно, пойду, пока штаны еще сухие…
— Давай!
Всадник удалился наматывать круги по спящему лагерю. Тоска в груди чуть ослабла. Непонятно… Опасность исходит от ороса? Еще непонятнее! Кабир дошел до отхожих ям, проскользнул мимо, огибая смрад и стараясь не попадаться никому на глаза. Где-то здесь должен быть табун тысячи. Никого! Куда делись лошади?!
Ночная тишина разлетелась топотом копыт и слаженным ревом тысяч глоток. Кабир, еще не понимая, что делает, упал на землю и перекатился за крохотный бугорок. Вовремя! В считанных шагах пронеслись всадники, на ходу срубив выскочившего откуда-то часового. Воин вжался в землю, оглядываясь. Вражеский отряд был не единственным. Нападавшие летели со всех сторон. Дозорные… А где дозорные? Кабир вдруг вспомнил тряпку из беленого полотна повязанную на предплечье ороса. Измена! Совсем не случайно проигрался батька Щарах!