Смерть не хочет щадить красоты,
Ни веселых, ни злых, ни крылатых,
Но встают у нее на пути
Люди в белых халатах.
Люди в белых халатах
Вот опять у нее на пути…[178]
Сказать, что песня впечатлила, означало ничего сказать. В этом мире о медиках не поют. А тут такие слова!
Сколько раненых в битве крутой,
Сколько их в тесноте медсанбатов
Отнимали у смерти слепой
Люди в белых халатах.
Люди в белых халатах
Отнимали у смерти слепой…
Присутствующие приняли песню на свой счет. Врачи, фельдшеры, сестры милосердия… Белые халаты у всех. У сестер, правда, чаще передники, но с некоторой натяжкой их можно признать за халаты. Мне устроили овацию и попросили повторить, затем потребовали списать слова. Не удивлюсь, если начнут распевать по всему фронту. Медиков в армии хватает, и они жаждут признания заслуг.
— Это вы сочинили! — сказал Карлович. — Не отпирайтесь! Все мы знаем, что вы человек скромный. Но только медик мог прочувствовать наш труд, лишенного внешнего героизма, но такой нужный людям. Кстати, что такое «медсанбаты»?
Я понял, что попал. Лопухнулся. Пить меньше надо.
— Медико-санитарный батальон — это вроде нашего лазарета, но с несколько иными полномочиями. Занимается оказанием первой помощи раненым, подготовкой их к эвакуации в госпитали, лечением легкораненых и легкобольных, проведением санитарно-гигиенических и противоэпидемических мероприятий в полосе действия воинского соединения, — выдал я справку. А куда денешься?
— И где ж такие батальоны? — заинтересовался надворный советник.
— Нигде, и это прискорбно. Появление таких частей помогло бы упорядочить помощь раненым.
— Хм! — сказал Карлович. — Вы можете изложить это на бумаге?
— Сделаю, — пообещал я.
Мы вернулись к приятному времяпровождению. Но назавтра Карлович напомнил, пришлось написать. Мудрить я не стал: списал структуру оказания медицинской помощи раненым в СССР. Она оказалась настолько хороша, что пережила Советский Союз. Карлович похвалил и предложил переслать предложения в Главное санитарное управление армии.
— Бесполезно, — сказал я. — Там светил медицины не слушают, а тут зауряд-врач. Сами говорили.
— Нельзя оставить такие дельные предложения втуне! — не согласился Карлович.
— Давайте отправим их Брусилову, — предложил я. — Генерал к нам благоволит, может, прислушается и решит попробовать в масштабах фронта. Полномочий у него хватает. Но вы тоже подпишитесь. Все-таки надворный советник и начальник госпиталя.
— Нет! — покрутил головой Карлович. — Я понимаю, что вы скромный человек, Валериан Витольдович, но на авторство не претендую. Подпишите вы, а я прибавлю рекомендацию.
Вот люди! В моем мире о таком бы не задумались. Там присвоить чужой труд в порядке вещей. Предложения мы отправили. Иллюзий я не питал, но совесть успокоил. Меня задрала местная система помощи раненым. Обидно, когда все видишь, а изменить — руки коротки.
Но что делать с письмами Поляковых? Оставить их без ответа? Сочтут высокомерным. Зачем ссориться с людьми, которые к тебе с душой? Кто вообще, эти Поляковы? Я подумал и решил обсудить это с дантистом. С Мишей мы сдружились. Ему нравилось уважительное отношение аристократа, мне — горячее желание дантиста учиться. Он буквально ходил по пятам, все выпытывая и пытаясь перенять. Многое у него получалось, парень способный. Будет из него хирург! Да и возрастом мы практически одинаковы: Миша на пару лет старше. Оба не женаты — интересы совпадают. Я подумал и зазвал его в гости. Накрыл в своей комнатушке холостяцкий стол: соленые огурцы, хлеб и колбаса. Водка — само собой. Все взял у Кульчицкого. Он дал без звука — отказать орденоносцу?
Миша принял приглашение с удовольствием. Помимо лестного факта посидеть со столом с аристократом и кавалером орденов, его, наверняка, привлекла возможность поговорить о медицине. В этом отношении его хлебом не корми. Но тут он просчитался.
— Ты знаешь такого Полякова? — начал я, после того как мы выпили и закусили.
— Которого? — спросил он, жуя огурец. — Их много.
— Давида Соломоновича.
— Кто ж его не знает? — усмехнулся Миша, цепляя вилкой кусок колбасы. — Самый богатый человек края. Банки, фабрики, железные дороги. Четверо сыновей, которые давно при делах, и дочь на выданье. Такая красавица! — Миша закатил глаза, не забывая жевать. — Я интересуюсь, с чего это вы, Валериан Витольдович, любопытствуете?
Он ухмыльнулся. По русски Миша говорит правильно — университет за плечами, но порой сбивается на местечковый говор.
— Давид Соломонович приглашает меня в гости.
Вилка выпала из рук Миши. Следом на застеленный газетой стол шлепнулся непрожеванный кусок колбасы.
— Вы шутите?
— Какие шутки?
Я достал из кармана письмо Полякова и протянул Мише. Чего таить, раз начал? Перед тем, как взять письмо, Миша вытер руки о штаны. Местечковость у него не только в словах. Лист он развернул благоговейно, словно святыню. Пробежав строки глазами, перечел во второй раз.
— Это не письмо, Валериан Витольдович, — сказал, возвращая бумагу. — Это пропуск в рай. Если Давид Соломонович хочет отблагодарить, я не нахожу слов, чтобы это описать. За свое будущее можете не волноваться.
— Да ну? — не поверил я.
— Валериан Витольдович! — он прижал к груди. — Я понимаю, что вы аристократ, и смотрите на таких, как Поляков, как раввин на выкреста. Но Давид Соломонович человек слова — всегда делает, что обещает. Он заботится о работающих на него людях: им хорошо платят и не выжимают соки, как другие. Работать на Полякова — мечта многих. Его уважают даже в Москве. Императрица наградила его орденом и даровала чин, а ведь он даже не выкрест — остался иудеем.
— Не знал, — повинился я.
— Понимаю, — кивнул он. — Вы лечили его дочь?
— Не довелось. Я ей немножко помог.
— Как?
Взгляд его умолял.
— Защитил от босяков. Они пристали к Лизе на улице. Я увидел и вмешался.
— Почему там не оказалось меня?! — простонал Миша. — Босяков было много?
— Трое.
— Я бы бросился как лев! Чего они хотели от Поляковой?
— Немножко пограбить.
— У них было оружие?
— Нож и револьверы.
— Гм! — сказал Миша. — Со львом я немножко поторопился, хотя все равно бы вмешался. Как вы справились?
— У меня был пистолет.
Чего скрывать? Про пистолет Миша знает, мы даже стреляли вместе. В Минске я прикупил патронов. Они здесь свободно продаются, можно и оружие приобрести. Никому нет до этого дела. Это не в моем мире, где государство боится вооруженного гражданина.
— При возможности обзаведусь, — пообещал Миша. — Ранее я считал, что пистолет доктору не нужен. Вы меня убедили. Ах, Валериан Витольдович, везучий вы человек!
У меня было другое мнение, но спорить бесполезно — Мишу понесло:
— Оказать такую услугу Полякову! Уж он-то отблагодарит!
— Как?
— Например, купит вам клинику. Не стесняйтесь просить! Вы замечательный хирург, у вас будет много больных, разумеется, после войны. Если выйдет, вспомните обо мне, — не вставая со стула, Миша отвесил поклон. — Почему б иметь в клинике зубоврачебный кабинет? Буду рад трудиться рядом.
— Тогда не дантистом, а анестезиологом.
— Это кто?
— Врач, усыпляющих больных для операции. Вы это отлично умеете.
— Благодарю! — кивнул Миша. — Приятно слышать это от вас.
— Выпьем! — предложил я.
Возражений не последовало. Будущий владелец клиники и его анестезиолог (или дантист) хлопнули по чарке и закусили. После третьей Миша порозовел и задумался. Он бросал на меня загадочные взгляды и о чем-то размышлял.
— Скажите, Валериан Витольдович, — начал, придя к какому-то выводу. — Стесняюсь спросить, но если мы с вами друзья… Что вам сказала мадмуазель Полякова?
— Ничего. Мы не успели поговорить. Я отвез ее к дому и распрощался.
— Зря, — покачал головой Миша. — Следовало зайти. Но, может, она прислала письмо?
— Было, — не стал я таиться. — Поблагодарила за помощь.
Глаза Миши приняли умоляющее выражение. Я подумал и достал пахучий листок. Ничего личного там нет, одни лишь вежливые слова. Миша выхватил письмо из моих рук и буквально вгрызся в строчки. Вернув письмо, встал и одернул гимнастерку.
— Валериан Витольдович, я ваш до скончания века!
— Это с чего? — удивился я, не переставая жевать.
— Поляков хочет вас зятем.
Вилку я удержал, а вот куском подавился. Подскочивший Миша хлопнул меня по спине. Кусок выскочил из горла, и я его благополучно прожевал.
— Благодарю! — сказал я, кладя вилку. — В другой раз так не шути.
— Какие шутки? — прижал он руки к груди. — Это чистая правда.
— Сядь! — сказал я. — И объясни толком.
— Все просто, Валериан Витольдович, — начал он, устроившись напротив. — Поляковы происходят из местечковых евреев. Дед у них был сапожником, отец выбился в купцы. Поляков и его братья приумножили состояние. Они богаты, но не приняты в высших кругах. Аристократы смотрят на них с презрением: дескать, выскочки из жидов. Давида Соломоновича это задевает. Он из кожи лезет, пытаясь доказать, что не хуже других. У него русская фамилия и прислуга, он открывает школы для русских детей и помогает бедным студентам. Большинство из них — русские. Только все зря. Потому он ищет аристократа для дочери.
— Он тебе это сам сказал?
— Я еврей, Валериан Витольдович, — хмыкнул Миша. — И мы хорошо знаем, чем дышат соплеменники. Тем более такие, как Поляков.
— Пусть так. Но где он, а где зауряд-врач?
— Вы плохо знаете евреев, — улыбнулся Миша. — Это русской знати вы не интересны. Она ценит богатство и положение в обществе. Евреи смотрят иначе. Врач у них уважаемый человек, а вы еще сумели отличиться. К тому же родственник королей.