— Бергхард ему угрожал. Обещал сообщить о нем контрразведке.
— Возможно, но, скорее всего, нет. Глупо. Разоблаченный агент сдаст резидента. Полагаю, дело обстояло иначе. Агент хотел выйти из игры и сказал это Бергхарду. Тому это не понравилось, и он стал угрожать. Тогда агент достал пистолет, заставил немца написать покаянную записку, после чего застрелил, обставив это как самоубийство.
— Если так, то он незаурядный человек.
— Именно, Аркадий Матвеевич, именно. Желал бы я познакомиться с ним. Жаль не получится.
— Почему?
— У нас нет зацепок. Никто не видел его приходящим или уходящим от резидента. Опрос обитателей соседних домов ничего дал. Прохожих на улице не случилось — время позднее. Кого прикажете искать? — подполковник развел руками. — И, главное, зачем?
— Не понял, Петр Семенович.
— А чего тут понимать? Кем бы ни был этот таинственный убийца, он сделал правильный выбор и отказался от сотрудничества с врагом. Заодно застрелил его.
— Лучше бы обратился к нам.
— Чтобы оказаться арестантом? Зачем это ему?
— Лицо, добровольно отказавшееся помогать противнику, освобождается от наказания.
— А репутация? Какое будущее ждет человека с клеймом шпиона, пусть даже бывшего? От него все отвернутся. Видимо, стрелку есть, что терять. Бергхарду не следовало упрямиться. В результате получил пулю.
— К счастью для нас.
— Не скажите Аркадий Матвеевич, не скажите, — подполковник вновь прошелся по кабинету. — Что скажут в Москве? На протяжении долгого времени в Минске действовали германская шпионская сеть, о существовании которой наше жандармское управление не подозревало. Вывод руководство сделает однозначный. Мы с вами поедем на Камчатку следить за благонадежностью эскимосов. Другим тоже не поздоровится. Вас это устраивает?
— Никак нет, Петр Семенович! Но что делать?
— Предположим, все обстояло иначе. От своих агентов мы узнали о германском резиденте. Дождались появления его в Минске, проследили перемещения, выявив связи, а в конце приняли решение задержать. К сожалению, резидент успел застрелиться. Однако бумаги остались. В результате мы раскрыли шпионскую сеть. За резидента нас отругают, конечно, хотя не больно — ситуация сложная. Трудно взять с поличным германского офицера. А вот за разоблаченную сеть обязательно наградят. Повышение в чине, ордена… Не откажетесь?
— Никак нет, Петр Семенович! Как можно?! Но что делать? Первыми покойника обнаружили полицейские. Они-то и вызвали нас. Вдруг проболтаются?
— С полицмейстером я договорюсь. Он человек умный, к тому же не без греха, — подполковник улыбнулся. — Слыхали историю с уничтожением разбойников на Еврейской улице?
— Читал в газете.
— Полиция выдала это за свою заслугу, затребовав награды и чины. Только это неправда. Не было там полицейских.
— Кто же застрелил разбойников?
— Офицер. Проходил мимо, когда тати остановили коляску и попытались ограбить пассажирку. Недолго думая, офицер достал пистолет и положил всех. После чего сел к жертве в коляску и отвез ее домой.
— Ловко! Кто ж этот молодец?
— Зауряд-врач Довнар-Подляский. Известная личность, между прочим. Говорят, талантливый хирург, Брусилова спас.
— Как вы узнали?
— От Полякова. Давид Соломонович пожаловался мне на засилье разбойников в Минске. Его дочь и была той нечаянной жертвой.
— Елизавета Давидовна?
— Она самая.
— Повезло этому хирургу! Желал бы я оказаться на его месте.
— У вас есть свое, Аркадий Матвеевич, и оно может статься куда выигрышней.
— Понял, Петр Семенович! Что требуется?
— Поговорите с другими офицерами. Обрисуйте им ситуацию и перспективы. Вас они послушают. Я, конечно, могу приказать, но лучше, если предложение поступит от вас. Вы с ними на дружеской ноге.
— Что могу обещать?
— Если задержание агентов пройдет гладко, и мы получим необходимые доказательства, то всех причастных к операции представлю к наградам. Кого к повышению в чине, кого — к ордену. Никого не забуду.
— Благодарю, Петр Семенович! — штаб-ротмистр вскочил и щелкнул каблуками. — Непременно поговорю! Полагаю, они согласятся.
— Вот и замечательно! А я навещу полицмейстера. Не задерживаю, Аркадий Матвеевич!
Штаб-ротмистр боднул головой и вышел. Подполковник снял фуражку с вешалки и водрузил ее на голову. «Ловок этот убийца! — подумал, выходя из кабинета в приемную. — Так обставить дело! Выстрел — и концы оборваны. Как на Еврейской улице», — он мысленно хохотнул.
Адъютант в приемной, завидев начальника, вскочил.
— Прикажите, голубчик, подать мой автомобиль, — приказал подполковник.
Офицер кивнул и выскочил из приемной. «Может этот Довнар-Подляский и есть тот агент? — подумал подполковник. — Больно ловок. Нет, — решил мгновением погодя. — Зачем немцу зауряд-врач? Что он может знать в своем лазарете? Связи не просматривается. Совсем разные случаи».
Вернулся адъютант, и подполковник забыл об этой мысли. Он так и не узнал, насколько близок был к разгадке.
Глава 11
В семь вечера извозчик привез меня на улицу, где стоял дом Поляковых. К воротам подъехать не удалось: дорогу загромождали экипажи. Кучера сидели на облучках или толпились у колясок. Все ясно: собственные выезды гостей. Содержать их — как автомобиль с водителем в моем мире. Не бедные гости у Поляковых…
— Далее не могу, — сообщил извозчик. — Звиняй, твое благородие!
— Держи!
Я протянул ему полтинник.
— Прибавить бы, — вздохнул извозчик. — На овес для кормилицы, — он указал кнутом на лошадку.
— Ей на овес или тебе на водку?
— Как можно?! — извозчик перекрестился. — Все ей, родимой.
— Ладно, — сказал я и заменил полтинник рублем. Не буду жадничать. Лошадка у извозчика выглядит сытой, извозчик — трезвым. Пусть порадуются на пару.
Выбравшись на мостовую, я зашагал к воротам. У калитки меня встретил слуга в странном длиннополом сюртуке из зеленого сукна с позументами на груди. Ливрея? Вечер стоял теплый, и лоб слуги покрывали капли пота. Завидев меня, он поклонился.
— Чем могу служить?
— Зауряд-врач Довнар-Подляский, прибыл по приглашению Елизаветы Давидовны Поляковой.
— Проходите, господин офицер! — слуга отступил в сторону. — Вас ждут.
Даже так? Я пересек мощеный брусчаткой двор и поднялся по мраморным ступенькам монументального крыльца. Его украшали колонны с капителями. Привратник в зеленой ливрее распахнул передо мной тяжелую дверь с массивной ручкой из литой бронзы. Я вошел внутрь и оказался в большом зале. Тот был полон людьми. Важные господа в смокингах, дамы, разодетые в цветастые платья… Встречались подростки, принаряженные, но стоявшие чинно. Похоже, праздник семейный.
Гости, сгрудившись в кучки, что-то оживленно обсуждали, на мое появление не обратили внимания. Вот и славно. Подскочил официант с подносом, уставленным бокалами. В них исходило пузырьками шампанское. Я взял один и пригубил. Яркий, цветочный букет растекся по небу и языку. Брют, если не ошибаюсь. И какой! По сравнению с ним, в своем мире я пил мочу.
Встав у колонны, я разглядывал гостей. Большинство из них имели характерную внешность. Мужчины почти поголовно с животами, дамы — полные. Выдающие носы и черные (у некоторых — рыжие) волосы наводили мысль на принадлежность к определенной нации. Занесло меня в кагал[184]!
— Валериан Витольдович?
Я повернулся — Полякова. Незаметно подошла. На девушке было белое, атласное платье с неглубоким декольте, отделанном кружевами. Рукавов нет, их заменяют белые перчатки до середины плеча. В вырезе декольте сверкает бриллиантовым блеском изящное ожерелье. Такие же бриллианты украшали заколки, скреплявшие прихотливую прическу. Если прежде Полякова удивляла красотой, то сейчас она просто ослепляла. И вот что делать? Ручку поцеловать? Не приучен, да и бокал мешает.
— Здравствуйте, Елизавета Давидовна!
— И вам здравствовать! — улыбнулась она. — Спасибо, что пришли. Я, признаться, не надеялась.
— Это с чего? Я ведь обещал.
Смутилась и потупилась. Некоторое время мы молчали. Я заметил, что на нас поглядывают. Ну, да, гостей много, а тут дочка хозяина дома уделила внимание какому-то зауряд-врачу…
— Что у вас за торжество, Елизавета Давидовна? Вы не сказали.
— А зачем? — улыбнулась она. — Ничего особенного. Мне исполнилось девятнадцать.
М-да…
— Вы поставили меня в неловкое положение. Я без подарка.
— Вот и хорошо! — фыркнула она. — Зачем вводить вас в расходы? Пусть об этом думают они, — она кивнула на гостей и сморщилась: — Каждый раз одно и то же. Для меня станет подарком общение с вами.
Многообещающий аванс… Я не успел это обдумать, как подлетел лакей в ливрее:
— Елизавета Давидовна! Батюшка зовут!
— Извините, Валериан Витольдович! — вздохнула. — Сейчас будет самое скучное. Но мы с вами еще поговорим.
Она двинулась следом за лакеем. Тот подвел ее к дверям на противоположной стороне зала и испарился. Лиза вошла в них, но скоро появилась обратно — и не одна. Вместе с ней явился стройный мужчина во фраке с орденом на груди. Обильная седина в его волосах говорила о возрасте. Под руку мужчина вел полную женщину в пышном платье. Троица прошла к центру зала и остановилась. Шум, издаваемый гостями, стих. «Поляковы», — догадался я.
— Шолом, мои дорогие! — начал Поляков. — Я рад, что вы не побрезговали моим приглашением и пришли, чтобы поздравить дочь, — он обнял Лизу за плечи. — Кажется, вчера она еще бегала под столом. Вот такая маленькая! — он свел ладони, показывая. Гости вежливо засмеялись. — А теперь смотрите — невеста! Кому-то достанется счастье!
Гости захлопали в ладоши. Поляков поднял руку. Хлопки стихли.
— В соседнем зале ждет накрытый стол. Думаю, вы проголодались. Давайте поздравим Лизу и пойдем ужинать, пока не остыло, — он засмеялся. Гости угодливо поддержали.
— Прошу!