— Не беспокойтесь, Валериан Витольдович! — улыбнулся он. — За квартиру будет платить госпиталь.
— Это, что, всем так? — удивился я.
— Не всем, — согласился он. — Но ваш случай особый. У меня много обращений с просьбой об операции на простате. Прослышали. Пишут даже из Москвы. Люди готовы платить. Отчего же не помочь, не в ущерб раненым, конечно? В перерывах между поступлениями партий можете оперировать. Часть денег за операции пойдет на оплату вашей квартиры. Все официально. Согласны?
— Да, — сказал я. — Но у меня есть предложение. Пусть мне ассистируют желающие перенять эту методику.
— Сам хотел об этом просить, — кивнул Загряжский. — Похвально, что не таите секреты.
— А зачем?
— После войны могли б открыть клинику и разбогатеть.
— Простат хватит на всех.
— Но вы все же закрепите приоритет. Напишите об операции в медицинский журнал. Я присовокуплю свою рекомендацию.
— А врачебная тайна?
— В статьях пишут: «пациент А.», — улыбнулся начальник госпиталя. — Хотя вы правы — слух разошелся. Сделаем так. Поведем с десяток удалений, накопим статистку. Статья от этого только выиграет.
— Согласен.
— Ко мне обращаются начальники госпиталей и лазаретов, — продолжил Загряжский. — Узнали, что вы будете служить здесь, и просят разрешить их хирургам присутствовать на ваших операциях. Не возражаете?
— Нет, конечно.
— Договорились. Оперируйте и ни о чем не беспокойтесь! При малейших затруднениях обращайтесь ко мне. Отечеству нужны ваши золотые руки и светлая голова!
На том и расстались. Отдам должное Загряжскому: обещание он сдержал. Любое пожелание выполнялось мгновенно. Впрочем, я не наглел. Пожелания касались инструментов, медикаментов и персонала. После нескольких операций я сформировал бригаду из двух анестезиологов и трех хирургических сестер. С ними и работал. Переменный состав составляли хирурги, желавшие перенять опыт. Приходили многие. По завершению операции я отвечал на вопросы. Их было много. Медицина — консервативная наука, новшества в ней принимают настороженно. Так было и в моем мире. Здесь слушали. Спасенные жизни командующих, война, потребовавшая новых методов лечения, убедительные результаты операций — все это придавало вес моим словам. Еще больше убеждало слушателей увиденное в операционной. Мастерство здесь ценят. После очередной операции коллеги жали мне руку и благодарили за возможность присутствовать. Меня это радовало. Глядишь, больше жизней спасем.
Загряжский помог с производством стентов. От платины решили отказаться — дорого. Нержавеющая сталь здесь имелась, ее и применили. Так начинали и в моем мире. Я заикнулся о титане, но здесь его знали только как химический элемент. Губу пришлось закатать. Удалось разработать ряд ходовых размеров стентов. Медленно, но они стали использоваться для операций на сосудах. Но это я забегаю вперед…
Моими стараниями в госпитале появилась новая сестра милосердия — Лиза Полякова. Произошло это так. Дщерь иудейская не оставила попыток захомутать зауряд-врача. Я в хомут лезть не желал и получил душераздирающую сцену. В ней было все, что прилично любовному роману: слезы, упреки и обвинение в аристократическом пренебрежении бедной дочерью гонимого народа. Слушая это, я едва сдерживал улыбку. В этот момент Лиза походила на Дашу. На ту, порой, находило, и она упрекала отца, что тот, замшелый чурбан, не понимает дочь. Обычно это случалось после того, как я высказывал свое мнение о ее ухажерах.
— Знаете что, Елизавета Давидовна, — сказал я, когда Лиза смолкла. — Приходите завтра к девяти в госпиталь. Я вам кое-что покажу. После этого и поговорим.
Она подумала и кивнула. К моему удивлению приехала. Я приказал облачить ее халат с белой косынкой и объявил, что гостья будет меня сопровождать. Если этому и удивились, то виду не показали — в госпитале привыкли к моим закидонам. В тот день случились две абдоминальные операции — раненых привезли с фронта. На обычного человека кровь, вытекающая из раны, вытащенные из разрезанного живота кишки, вонь от их содержимого производят неизгладимое впечатление. Я ожидал, что Лиза грохнется в обморок или убежит прямо из операционной, даже предупредил на этот счет персонал. Самому отвлекаться было некогда. Однако Лиза не убежала — как тень, стояла у меня за спиной. Оглядываясь, я видел ее побледневшее лицо и упрямый взгляд.
В полдень я сводил на завтрак в ресторан. Здесь так называют обед. К моему удивлению, от пищи Лиза не отказалась, правда, ела мало. После трапезы я провел ее по палатам. В этом мире они кардинально отличались от тех, что в моем мире. Представьте огромный зал с десятками коек, на которых лежат раненые. Стоны, крики боли, запах гниющего тела, мочи и человеческих испражнений. Сестры милосердия, которые бегают с утками и поильниками. Санитары с носилками, на которых тащат раненого из операционной, или выносят накрытый простыней труп. Я ходил от койки к койке, где лежали прооперированные мной пациенты, интересовался их самочувствием, слушал, обследовал, отдавал распоряжения сопровождавшим меня сестрам. Лиза не отставала. Утомившись, я вышел во двор и присел на лавочку. Лиза пристроилась рядом.
— Для чего вы мне это показали? — спросила после короткого молчания.
— Для расширения кругозора.
Она посмотрела удивленно.
— Вы живете в счастливом мире, Елизавета Давидовна. У вас любящие родители и родственники. Вы шьете новые платья и примеряете драгоценности. Но есть и другой мир, вот этот, — я кивнул в сторону госпиталя. — В нем кровь и страдания, боль и смерть. От этих солдат не пахнет духами, но они защищают наш мир. И когда стоит выбор, кому уделить время: барышне или этим людям, я выбираю их. Понятно?
— Да, — сказала она и встала. — Я все поняла, Валериан Витольдович! Не провожайте! Вам нужно отдохнуть.
Она повернулась и пошла к воротам. Я проводил ее взглядом и пожал плечами. А вечером в дверь квартиры постучали. Я как раз принял ванну и собирался спать, но, чертыхнувшись, набросил халат и пошел открывать. На пороге стоял Поляков. Его вид не сулил доброго.
— Нам нужно поговорить! — заявил он и, не ожидая приглашения, прошел в комнату. Я прикрыл дверь и отправился следом. В гостиной Поляков плюхнулся на стул и недобро посмотрел на меня. Я пожал плечами и устроился напротив.
— Лиза рассказала мне о посещении госпиталя, — начал Поляков. — А потом заявила, что пойдет в сестры милосердия.
— Похвально, — кивнул я.
— Что вы понимаете?! — взвился он. — Моя девочка, дочь Полякова, будет выносить судна за какими-то гоями?
— Эти гои защищают нас от врага.
— Я это знаю. Поэтому много жертвую на госпитали и лазареты. Помогаю увечным.
— Лиза сочла это недостаточным.
— Это вы настропалили ее!
Сухой палец указал на мою грудь.
— Даже не пытался. Решение Елизаветы Давидовны для меня новость. Но я одобряю его.
— Что вы делаете со мной?! — Поляков схватился за голову.
Я подумал и сходил к буфету. Принес початую бутылку рома и бокалы. Напустил в них янтарного напитка и придвинул один к Полякову. Тот схватил его и осушил махом. Зря. Ром у меня хороший, его нужно пить, смакуя.
— Никогда не видел ее такой, — Поляков шмыгнул носом. — Глаза горят, губы сжала. «Пойду — и все!» И ножкой топает. Не понимает, что надо мной будут смеяться. Что делать? — он умоляюще посмотрел на меня.
На миг мне стало его жалко. У меня тоже есть дочь. Я отхлебнул из бокала. Хороший ром!
— Почему думаете, что будут смеяться?
— У нас такое не принято.
— Зря. Ольга Александровна, наследница императрицы, командует санитарным поездом. Сестры милосердия в нем — дочери знатнейших людей России. Они почему-то не гнушаются выносить горшки за солдатами. Почему для вас это позор?
Он глянул исподлобья.
— Давайте откровенно, Давид Соломонович! Для чего вы свели меня с Лизой?
Он насупился.
— Вы богаты, но вам не хватает положения в обществе. Зять из аристократов, как вы думаете, исправит ситуацию.
— Вы умны, — буркнул он.
— Благодарю! — кивнул я. — Но вы заблуждаетесь. У меня нет связей в высшем обществе. Возможно, были, но я о них позабыл. Утратил память вследствие клинической смерти. Так что помочь не смогу. А вот Лиза — да.
Он уставился на меня.
— Как воспримут при царском дворе весть, что дочь Полякова стала сестрой милосердия? Что она ухаживает за ранеными солдатами в госпитале? Как считаете?
В его глазах мелькнула понимание.
— К евреям в России относятся настороженно. У вас много единоверцев в Германии. Есть люди, которые считают, что евреи симпатизируют врагу. Ваши пожертвования считают откупными деньгами. А вот делом показать себя патриотом… Это оценят.
— Гм! — он повертел в пальцах бокал. — Можно еще рому?
Не жалко. Я наполнил ему бокал. Поляков отхлебнул, покатал напиток на языке и медленно проглотил.
— Хороший ром! Сразу видно, что учились в Германии. Там ром любят. Хочу спросить. Если Лиза придет в госпиталь… Ей обязательно выносить горшки?
— Какое у нее образование?
— Женская гимназия.
— Госпиталь нуждается в специалистах. Поручить человеку с гимназическим образованием выносить горшки — это все равно, что забивать гвозди микроскопом. Лиза может стать медицинской сестрой. Сделать раненому укол, поставить банки, сменить повязку… Неплохие навыки для будущей матери и жены. Не всегда врач может оказаться под рукой.
— Похлопочете за нее?
— Если не будет возражать.
— Не будет! — покрутил он головой. — Еще просьба. На днях в Минск прибывает государыня-императрица. В ставке пройдет совещание командующих фронтов.
— Откуда знаете?
— У меня, знаете ли, есть связи, — Поляков улыбнулся. — Государыню сопровождает наследница. В ходе таких визитов она посещает богоугодные заведения. Наверняка заглянет в ваш госпиталь. Буду благодарен, если вы представите ей Лизу, упомянув, чья она дочь.
Ну, жук! Ну, хватка!
— Сомневаюсь, что наследница заинтересуется мной.