— А вы, прапорщик? — генерал повернулся к Котычу. — Видели? Ничего не удивило?
— Было, — ответил прапорщик, помедлив. — На лицах германцев имелись маски. В них они походили на чудовищ. Я этому удивился, но потом забыл. Не до того было — от германских аэропланов отстреливался. А вот вы спросили — и вспомнил.
— Молодец! — похвалил Деникин. — Глазастый!
— Других в летнабах не держат, — довольно сказал Котыч. — Специально отбирают. Да и командир аппарат низко вел, потому рассмотрел.
— Говорят, вас едва не сбили? — спросил Брусилов.
— Перед фронтом «альбатросы» насели, — подтвердил Бартош. — Сразу шестеро. Если бы не наши… И без того еле приземлились. Хвост в мочало превратился.
— Ясно! — сказал Брусилов. — Вопросов более не имею. Антон Иванович?
— Аналогично, — ответил командующий армией. — Отпускаем молодцов. Думаю, награды они заслужили.
— Согласен, — кивнул Брусилов и полез в ящик стола. Достал из него две коробочки красного бархата и вручил их офицерам. — Носите с честью!
— Служим престолу и Отечеству! — отрапортовали Бартош с Котычем, повернулись кругом и вышли из кабинета. В приемной они первым делом открыли коробочки.
— «За отвагу!» — восхищенно выдохнул Котыч, и Бартош его чувство разделил. Появившаяся недавно медаль была желанной у офицеров, поскольку вручалась за личную храбрость.
Авиаторов ею не слишком баловали, больше — пехотных. В отряде «За отвагу» не было ни у кого, так что они первые.
Офицеры прикрепили медали друг другу на кители и вышли из приемной.
— Вечером отметим у мадам Шиманской? — спросил Котыч в коридоре.
— Непременно! — кивнул Бартош.
— Пригласим всех?
— Конечно.
— И Вонсовича?
— Его тоже, — ответил поручик, подумав. — Без его снимков не видать нам наград. Он, конечно, гусь еще тот, но пусть будет…
А в кабинете Деникин спросил у Брусилова:
— Значит, газы?
— Не вызывает сомнений, — кивнул генерал. — Здесь, — он указал на снимки, — отчетливо видны батареи баллонов. Добавь маски у солдат… Решились супостаты! Твоя армия готова?
— Передовые части, — ответил Деникин. — Масок не хватает. Но тех, у кого есть, обучили.
Пропустили через палатки с хлорпикрином.
— Ну, и как? — заинтересовался Брусилов.
— Кто-нибудь да попадется, — улыбнулся Деникин. — Или маску плохо подгонит, или схитрит, чтобы легче дышалось. Кашляет потом и блюет. Другие смотрят и на ус мотают. Выдержим!
Пусть пускают.
— Выдержать — полдела, — сказал Бурсилов. — Следует использовать.
— Как? — Деникин с любопытством уставился на командующего фронтом.
— Представь себя на месте германского командующего. У тебя есть оружие, незнакомое противнику, и ты ждешь от него чуда. Как бы ты поступил?
— Применил бы, а затем бросил войска в наступление.
— Правильно. Но для этого нужно привезти баллоны на передовую, выставить их на передовом крае, сосредоточить позади изготовленные к наступлению войска. Смекаешь?
— Они станут уязвимы для огня артиллерии, — сказал Деникин.
— Именно так, Антон Иванович! Нам остается воспользоваться. Сумеешь? Не промахнутся боги войны?
— Снаряды кладут, как пулю в яблочко, — успокоил Деникин. — С тех пор как встали в оборону, постоянные стрельбы. Боеприпасов, слава Богу, хватает. В бой рвутся.
Он внезапно запел, немилосердно фальшивя: Артиллеристы, Брусилов дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Из многих тысяч батарей За слезы наших матерей, За нашу Родину — огонь! Огонь…
— Вся армия распевает, — сказал, поймав ироничный взгляд командующего фронтом. — Говорят, привезли из Москвы. Пехота тоже поет. Хорошая песня, боевая.
— Я присутствовал при ее первом исполнении, — улыбнулся командующий. — Только никакого Брусилова в ней не было.
Деникин развел руками: дескать, не при делах. По лицу командующего фронтом было заметно, что поправка в тексте песни ему понравилась. О том, что в его армии поют «Деникин дал приказ», Антон Иванович благоразумно умолчал.
— Нужно знать точное место наступления германцев, — сказал, поразмыслив. — Иначе не выйдет.
— Для того у нас и есть эти молодцы, — Брусилов кивнул на дверь. — Пусть летают над линией фронта, все видят и замечают. Артиллерии у нас, слава Богу, много, в том числе трофейной. Снарядов в избытке. Огневым налетом разобьем баллоны, газ потечет на самих немцев. Пока будут суетиться, прочешем шрапнелью изготовившиеся к наступлению колонны. А затем перейдем в наступление.
— В отраву?
— Там нас не ждут, — улыбнулся Брусилов.
— Рискованно, — покачал головой Деникин. — Артиллерией всех не выбьешь, а германцев много.
— Зато встретят нас в чистом поле, а не в траншеях, откуда их еще попробуй выковырять.
Пустим броневики, от них пехоте спасения нет. Пробьем оборону и растечемся по флангам, расширяя место прорыва. Введем в него второй эшелон и артиллерию — и марш на Варшаву.
— Решились, значит! — кивнул Деникин. — Будем брать Польшу?
— Скорее, истреблять германца на ее территории.
— Я понимаю так, что план утвержден Ставкой?
— Да. Мы начнем первыми. Задача — прорвать оборону противника, броском выйти к Висле и взять Варшаву. В случае если противник завяжет уличные бои, окружить город, блокировать его, но внутрь не лезть. Наша задача не захват территорий, а уничтожение армии супостата. Поэтому — стремительный маневр, окружения и котлы.
— Германец попытается ударить с флангов.
— Разумеется, — кивнул Брусилов. — Но как только перебросит части с других участков, перейдут в наступление Северный и Южный фронты. У них задача скромнее — очистить русские земли от врага. Мы с тобой это уже сделали.
— И что дальше? Перемирие?
— В Ставке рассчитывают на капитуляцию.
— Вильгельм не согласится, — покрутил головой Деникин. — Будет сражаться до конца. Германцы — упорный народ.
— Увидим, — Брусилов пожал плечами. — Решать будут в Москве. Мы с тобой люди военные и делаем свое дело.
— Вдруг германцы опередят нас? Пустят газ, до того, как изготовимся?
— Вряд ли. Применить отраву не так просто. Один умный человек объяснил мне, что нужна сухая погода и ветер с запада. Я спрашивал ученых, изучающих погоду, и они рассказали. В июне в Белоруссии преобладают юго-западные и северо-восточные ветра, часто дождливо.
Немцы завезут баллоны на передовую и станут ждать. И вот тут мы их подловим! — Брусилов потряс кулаком. — К тому же чудо-оружие, этот человек назвал его по-немецки «вундерваффе», опасно не столько противнику, сколько применяющей его стороне. Слишком сильные надежды на него возлагает на него противник, забывая о прочем. Остается воспользоваться.
— Откуда он столько знает? — покачал головой Деникин.
— Сам удивляюсь, — сказал Брусилов. — Но нам это помогает, потому мотаем на ус и пользуемся. Валериан Витольдович — уникальная личность. Если бы не он, потеряли бы государыню.
— Думаете, немцы взорвали? Что-то не верю я в революционеров.
— Узнают. В Ставке говорили: жандармы и полиция в Москве свирепствуют. Обыски, аресты… Разберутся. Ну, а мы с тобой должны доказать, что русских этим покушением не сломить. Только злее будем.
— Это точно! — согласился Деникин.
Чем любовь отличается от секса? Последний — фастфуд, набил брюхо — и забыл. Попытка разнообразить секс — это все равно, что на домашней кухне пытаться приготовить изысканное блюдо. Если и получится, все равно — жратва. Любовь — это состояние души, когда даже думать об избраннице приятно. А уж ловить ее взгляд, касаться, целовать… Душа наполняется восторгом, ты словно летишь. В своем мире я об этом забыл, а вот здесь пришло…
Секса у нас с Ольгой этой ночью, считай, не было. Когда женщина в первый раз, это не удовольствие. Страх и боль с одной стороны, опасение их причинить — с другой. Хлопоты по устранению последствий… Зато было море нежности. Воробушек пригрелся у меня на груди, закрыл глазки, и мы оба плыли в волнах наслаждения, не желая прерываться. Но жизнь жестока, с рассветом Ольга наладилась уходить.
— Побудь! — попросил я.
— Не могу, — вздохнула она. — В Кремле уже ищут. Не хочу огорчать маму — ей и без того досталось.
— Будет ругать?
— Наверное, — пожала она плечиком. — Хотя свидания с тобой разрешила. Помоги мне одеться!
— Чаю выпьешь? — спросил я.
— Пожалуй! — согласилась она. — Есть хочется зверски.
Никодим, стараясь не смотреть на Ольгу, накрыл нам стол. Мы пили чай, заедали его булками, смотрели друг на друга и улыбались.
— Первое наше семейное чаепитие, — сказала Ольга. — Так забавно.
— Жаль что ты не медицинская сестра, — вздохнул я. — Представляешь, никакого Кремля, строгой мамы, только ты и я. И никуда не нужно спешить.
— Вставать все равно бы пришлось, — покачала она головой. — Но ты прав. Мне нравится медицина и то, что с ней связано. Из меня вышла бы хорошая сестра.
— Лучше врач. В моем мире миллионы женщин-врачей, и многие из них отличные специалисты. Почему здесь не принимают женщин на медицинские факультеты? Ладно, хирургические специальности, но стоматологи, педиатры, гинекологи, терапевты… Я подавал записку твоей матери, но ответа нет. Это глупо — не использовать такой ресурс. Началась война, и сразу обнаружился недостаток врачей. Мужчин призвали в армию, гражданских лечить некому. Спешно стали открывать курсы сестер и фельдшеров, но проблему это не решит. Не желаете принимать в университеты, создайте женские медицинские институты.
— Узнаю Валериана! — засмеялась Ольга. — Вместо того чтобы говорить о любви после первой ночи с женщиной, он о делах.
Я смутился.
— Но ты прав, — сказала она, тряхнув головой. — Скажу маме. Я знаю, почему она не спешит.
Мы не учим женщин на врачей не потому, что консерваторы. Такого нет нигде в мире, общество к этому не готово. Женщине показаться врачу-мужчине нормально, а вот наоборот… Хотя война многое изменила. Проводи меня!