Багратион сердито засопел. Не любит князь немцев. С Барклаем враждовал, и перенес это отношение на других. Хотя сам грузин, а начальником штаба у него француз.
— Свободны! — махнул рукой командующий. Мы отдали честь, повернулись и вышли из избы.
— Попали под горячую руку, — сказал Семен снаружи.
Я только плечами пожал. Не наша вина, что у Багратиона плохое настроение. С тех пор как главнокомандующим назначили Кутузова, оно такое у князя перманентно.
— Хотел выхлопотать тебе орден, — продолжил Спешнев. — Ты его заслужил.
— Будет тебе! — махнул я рукой. — Главное: живы и здоровы, пушками разжились. В конце концов, командующий прав: я только вернул то, что потерял в Смоленске. Зато Рюмину и Чубарому ордена достанутся, егерей и казаков наградят. Сочтемся славою…
— Ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет бегущий из России Бонапарт, — продолжил Семен. Мы рассмеялись, вызвав тем самым удивленные взгляды штабных.
Фон Бок, которому вернули шпагу, просьбу воспринял с пониманием. Тертый калач, не один год воюет и знает, как в армии добывают награды. Соглашение мы закрепили за богато накрытым столом, где имелись вино и водка, ветчина и даже жареные куры. Синицын по старой памяти расстарался. Став командиром роты, он не снял себя обязанностей по обеспечению теперь уже батальона хлебом насущным. В его распоряжении и общая казна. Это предложил Семен, и офицерское собрание утвердило. Синицину подчинили ротных каптенармусов, и он гоняет их как сидоровых коз. Золотой человек!
Праздновали успех операции офицерским составом батальона. Рюмин и Чубарый выглядели именинниками. Их можно понять: столько служили — и никаких наград. Не успели перейти в батальон — и представлены к орденам. Расстроенного Голицина Семен успокоил обещанием, что следующее дело — его. Лучился радостью штабс-капитан Зыков, получивший под начало дополнительно четыре пушки с зарядными ящиками и упряжками. Теперь он командир усиленной артиллерийской роты и может претендовать на повышение в чине. Довольно улыбался бывший отставной фейерверкер Ефим Кухарев, который прибился к нам в имении графини Хрениной и славно повоевал со своими пушками под Смоленском и в городе. Как и Синицын, Ефим произведен в прапорщики и теперь поставлен командовать четырьмя орудиями.
— Никогда не мыслил о таком, ваше благородие, — сказал он мне после производства в офицеры. — Я же из крепостных. Барин меня мальцом из деревни забрал, повелев обучить грамоте и арифметике — заметил, что смышленый. Помощником к управляющему определил. А мы с тем девку не поделили, разодрались, и я этого немца побил. Барин осерчал и отдал меня в солдаты. Там меня, как грамотного и умеющего считать, в артиллеристы записали. Воевал крепко. Покойный граф Хренин меня отличал, и после ранения забрал к себе в имение. Там я жил в довольстве, но, считай, как дворовой. А тут дворянин, ваше благородие[466]. Любой купец обязан кланяться. А все благодаря вам, княжич!
Он попытался поцеловать мне руку.
— Прекрати, Ефим Игнатьевич! — отдернул я ее. — Мы с тобой теперь дворяне, и, следовательно, ровня. Сам недавно в мещанах числился. Лучше скажи, что делать станешь, как война кончится? После нее тебя из армии непременно попросят — с твоей-то ногой. Это сейчас всех в строй ставят, включая калек и инвалидов[467].
— Не решил еще, — ответил Ефим. — Воротиться к графине? Она-то примет, но как с ней держаться? Как прежде не хочу, а за стол с собой она меня не посадит, поскольку из крепостных. Строга матушка насчет этого. Не ровня я ей, короче: ни то, ни се.
— Сколько лет служишь? — спросил я.
— Двадцать шестой год.
— Формуляр сохранился?
— А как же? — удивился Ефим. — Они все в Петербурге при военном министерстве.
— Значит, имеешь право на инвалидное содержание[468]. Можешь на него жить — пусть скромно, но безбедно. И еще лучше жениться на богатой купчихе и зажить в довольстве.
— Кто за меня пойдет? — махнул рукой Ефим. — Старого и колченогого?
— Еще как пойдут! — усмехнулся я. — Отставной офицер, дворянин, герой войны. У купца есть деньги, он может купить и продать землю[469], но права владеть крестьянами у него нет — это привилегия дворян. Соответственно помещиком стать не может. А вот ты — да. Соответственно, и он при тебе. Если будут дети, они твое дворянство и поместье унаследуют. Да купцы с дочками в очередь встанут! Еще выбирать будешь. Дворяне с ними родниться не спешат, а тебе, как понимаю, без разницы?
— Так, — кивнул Ефим. — Хотя девка не годится — не справлюсь с молодой. Хвостом крутить станет, мужу изменять. Вдову, разве что, какую сыскать?
— Там и выберешь, — кивнул я.
После пирушки фон Бок отвел меня в сторону.
— Какое жалованье у русского капитана? — спросил, понизив голос.
— У пехотного — 200 рублей в год, — ответил я. — У артиллеристов оно выше, но точно не скажу. Есть еще столовые и квартирные деньги. Бедствовать не будете.
— Благодарю! — он пожал мне руку. — Можете на меня рассчитывать. Поднесу вашим начальником историю, как следует. Ваше участие выделю особо.
— Меня не надо, — попросил я и пояснил в ответ на его удивленный взгляд: — Я и без того осыпан милостями. Недавно пожалован в дворяне и получил офицерский чин.
— Позвольте? — удивился он. — Слышал, что вы сын князя.
— Бастард.
— Понятно, — кивнул он.
— Держите! — я сунул ему несколько ассигнаций, которые фон Бок принял без колебаний. — Только спрячьте подальше. Если вас отправят в плен, могут отобрать те же казаки. Вам эти деньги помогут пережить невзгоды. А там… Мы еще войдем вместе в Париж.
— Удивительные вы люди, русские! — покачал головой фон Бок. — Такое отношение к врагу… Мне еще больше захотелось служить вашему императору.
— Учите русский язык, Герхард! — посоветовал я. — Без него не сможете командовать. Для начала попросите помощника из немцев — в армии их хватает, но дальше — сами. Иначе откажут.
— Благодарю, князь! — поклонился капитан. — Не смею надеяться на вашу дружбу, но хочу уверить: фон Бок добро помнит. Можете на меня рассчитывать.
На том и расстались. Семен дал немцу сопровождение из казаков, и они ускакали в штаб Кутузова. А мы занялись текущими делами. Войну никто не отменял.
— Слушаю, — сказал Даву вошедшему в его кабинет Маре. Вставать из-за стола он не стал, а посетителю в ответ на его приветствие ответил легким кивком. — Какие новости?
— Удалось установить, каким образом армия Вестфальского короля утратила четыре пушки.
— Корпус, всего лишь корпус, полковник, — сморщился Даву. — Они могут называть себя как угодно, но мы-то знаем, что представляет собой войско Вестфальского короля. Сброд, набранный из гессенцев и пленных пруссаков. Маршировать их еще кое-как научили, а вот воевать — нет. Зато каждый третий из них гвардеец. Не удивительно, что они потеряли пушки. Как это произошло?
— Рота капитана фон Бока находилась на марше, когда к ней подскакал офицер, который представился майором штаба императора Верном.
— Не припомню такого.
— Его не существует. В штабе императора нет офицера с таким именем. Но фон Бок этого не знал.
— Далее! — потребовал Даву.
— Мнимый Верн сообщил капитану, что император собирает артиллерию армии под свое начало и потребовал следовать за ним.
— Капитан не потребовал письменный приказ?
— Нет, ваша светлость!
— Вестфальцы… — буркнул маршал. — Продолжайте!
— Еще фальшивый майор пообещал капитану провизию и сколько угодно воды, которые якобы ждут их в ближнем лесу. Думаю, это и побудило вестфальцев подчиниться приказу. Войска на марше изнывают от жажды…
— Знаю! — перебил Даву. — Позвольте, догадаюсь. В лесу ждала засада.
— Именно так, ваша светлость! — поклонился Даву.
— На дороге не расслышали выстрелов?
— Их не было.
— Вот как? Артиллеристов перебили холодным оружием?
— Их не стали убивать. Мнимый Верн сдержал слово и отвел вестфальцев к ручью. Пока те пили, их окружили русские егеря и казаки. Со слов артиллеристов их было много: не менее роты пехотинцев и сотни всадников. А у артиллеристов всего лишь тесаки. Им предложили сложить оружие, и они подчинились. Приказ сдаться отдал капитан.
— Его имя?
— Фон Бок.
— Прусак, — процедил маршал. — Подготовьте распоряжение о предании его военному суду.
— Невозможно, ваша светлость. Русские увели капитана с собой, бросив прочих. Они их, к слову, даже накормили. Видимо от того бездельники не торопились сообщить о происшедшем. В противном случае у нас был бы шанс догнать русских. Пока новость дошла до штаба корпуса… Высланный по следам русских гусарский полк безнадежно опоздал, к тому же наткнулся на заваленную деревьями дорогу. Пил и топоров у вестфальцев не оказалось, а обойти преграду не получилось — лес слишком густой. Русские умеют выбирать места для баррикад.
— Азиаты… — Даву покрутил головой. — Хотел бы я знать имя офицера, организовавшего эту операцию.
— Вы его знаете, ваша светлость. Это он!
— Посланец? — поднял бровь маршал.
— Именно. Капитану он представился подпоручиком Руцким. Это слышали другие артиллеристы.
— Это мог быть другой человек.
— Нет, ваша светлость. Совпадает все. Я расспросил вестфальцев. Чуть выше среднего роста, стройного телосложения, на вид лет 25–26, свободно говорит по-французски и по-немецки. И, наконец, фамилия. Сомневаюсь, что в русской армии найдется второй такой офицер. Об этом говорит также дерзость замысла и четкость его исполнения. Для того чтобы действовать так, нужно знать ситуацию во французской армии. Я сомневаюсь, что русские о ней осведомлены. А вот человек из будущего — наверняка. Ему известно все: погода в это время года, состояние дорог, наличие источников провизии и воды. Он как бывалый охотник устроил засаду у водопоя, будучи уверенным, что олени к ней непременно придут.