етящих в меня ножей, животный крик человека в машине Техников и громкий выстрел – всё смешалось в моей голове и раз за разом, мгновениями проносилось перед глазами.
По пути на свободу из давящих стен своего личного лабиринта я встретил в лифте Ищейку, что охотно делился своими планами с вышестоящим Стражем и смотрел на меня с восхищением, а я молча вгрызался глазами в пустоту перед собой и отсчитывал этажи. У выхода меня встретила Марина и о чём-то оживлённо верещала вслед, пока мои мысли несли меня прочь от всего этого кошмара, и я уже не слышал и не видел никого по пути в дождливый вечер. Оказавшись на улице, я быстро зашагал прочь от башни, стремясь как можно скорее слиться с толпой, растаять в спокойной сумятице обычной жизни. Что происходит с Системой и нашей жизнью? Как давно она наполнилась призраками и монстрами из темноты, чудовищами, порождёнными людской болью? Возможно, это какие-то сбои в ядре Системы, а возможно, весь наш мир катится в наспех придуманный цифровой ад. Уверен, наши Техники во всём разберутся.
Я завернул на ближайшую улицу, потом на ещё одну. Я не знал, куда иду и зачем, мне просто захотелось сбежать от бесконечных объяснений и рапортов, от привычного порядка вещей. На краткий миг я представил себе иную жизнь, где мне не придётся думать о судьбах мира, видеть кровь и убийства, где дни протекают в безмятежной рутине… Новая улица – новый поворот – новая жизнь. Дождь под вечер снова набрал свою прежнюю силу и острыми боковыми струями бил мне по голове, по плечам и бурными потоками скатывался по куртке вниз, где у самой земли пропадал навсегда. На улице окончательно стемнело, зажглись реки красочных огней, ярких вывесок, жизнь только начинала закипать. Несмотря на сильный дождь, люди шумными вереницами потянулись на улицы и гуляли под зонтами по брусчатым тротуарам, катались на своих дорогих автомобилях и наслаждались красотами жизни. Люди – поразительные создания, они как тараканы способны прижиться в любых условиях, найти смысл в любом существовании и продолжать жить, радоваться, несмотря ни на что. Посмотришь на эту ночную феерию, на вечный праздник хмельного безумства – и может показаться, что всем уже плевать на дождь и неудобства, люди нашли себя и при таких условиях. Зачем вообще что-то исправлять?
На следующей широкой улице я набрёл на небольшой магазинчик. Он скромно расположился между двух горделиво раскинувшихся ресторанов, сверкал огромной светящейся рекламой и призывно умолял обратить на него внимание. Дождь тем временем всё сильнее хлестал в спину, наливался грузом в обновлённой одежде и гнал вперёд, заставляя искать укрытие. Недолго думая, я решил перевести дух внутри приветливо подмигивающего своей вывеской магазина. Сам он оказался довольно типичным заведением для торговых районов города и специализировался на всевозможных предметах одежды, украшениях и прочих атрибутах внешнего образа. Здесь можно найти всё: от простого комковатого нижнего белья до фешенебельных платьев и дорогих головных уборов, от простых рабочих сапог до туфель прямиком с подиумов и показов высокой моды. Теоретически магазин мог продавать всё, что угодно, и в любых количествах, ведь подобный широкий ассортимент товаров не требовал ни вместительных залов, ни огромных складов, набитых тюками с одеждой. Ему необходима только лицензия для использования механизма Создания, небольшая примерочная в углу, да большое зеркало на стене. В мире, где иллюзорно всё и существуют лишь строчки кода и потоки электрических импульсов, пропущенных сквозь мозг человека, не нужны все эти условности. Вся жизнь – одна сплошная иллюзия, управляемый сон, где каждый волен выстраивать его из воздуха, по одному велению своего разума. Тогда к чему все эти огромные и престижные магазины одежды, где люди в богатых убранствах гуляют, будто по подиуму, вдоль длинных помещений с перламутровыми колоннами и услужливым персоналом? Где каждый стремится вам угодить, прельстить и пустить пыль в глаза? Где каждый их шаг, каждое слово и пируэт, что они выделывают перед вами, доведён до совершенства и выполнен с единственной целью, чтобы вы забылись, потеряли контроль над собой, своими финансами и покупали, покупали, покупали…
Но этот магазинчик не из таких, он не пугал вычурностью своих форм и изысканными манерами местного персонала, но в них уже начинала проскальзывать та лицемерная нотка заботливого друга, присущая их старшим собратьям. Каждая торговая точка мечтала когда-нибудь вырасти, получить больше лицензий и денег, купить как можно больше ненужных помещений и привлекать рыбу покрупнее, с которой можно содрать побольше золотой чешуи. Такова жизнь любого магазина, его истинная сущность – вечная погоня, конкурентная война, где нет места жалости и все методы одинаково хороши. Но когда Техники ввели ограничения на использование Создания, подобные заведения оказались на грани разорения, они споткнулись в этой гонке, сильно поредев в своём ассортименте и предложениях.
Когда я оказался внутри, ко мне сразу величаво подплыла девушка в ярко-оранжевом комбинезоне, на котором висела маленькая табличка с её именем. Она улыбалась во весь рот, услужливо заглядывала в глаза и спрашивала о моих желаниях. Это был хороший вопрос, на который я сам не знал ответа. Зато только здесь я узнал, как сильно отстал от текущих тенденций в одежде, и окончательно понял, что люди давно привыкли к новым условиям жизни. В отличие от нас, они приспособились и смирились. Вся одежда в Системе теперь покрыта каким-то специальным водоотталкивающим слоем, он был почти невидим для глаз, лишь изредка поблёскивал, как чешуя под ярким светом.
Я всегда считал себя весьма консервативным человеком и с неохотой менял свой образ, стиль одежды или какие-то привычные моменты жизни, для меня это всё и есть Я, мой характер и сущность. Тот жизненный ореол, что окружал меня постоянно, я создал сам, сложил, как мозаику, из частичек своего характера, и если отойти подальше, обхватить мою жизнь единым взглядом, то по таким небольшим кусочкам, как фасон одежды или глупые привычки, можно понять меня самого и кем я стал. Если резко попытаться что-то изменить, броситься в нелепые эксперименты, перекраивая свой образ, то это будут лишь фальшивые попытки скрыть свою истинную сущность. Меняя форму, мы не можем изменить содержание, но именно сейчас мне нестерпимо захотелось перемен. Поэтому я опять купил себе обычные тёмно-синие джинсы, бежевую рубашку, тёмный однотонный джемпер и бурую кожаную куртку, а затем выбрал неприметные, но непромокаемые ботинки. Продавец с радостью создал это всё в специальной Консоли, я немного покрасовался у большого зеркала, наблюдая, как приятно лоснится водоотталкивающий слой, под постоянно ободряющие возгласы приветливой девушки, расплатился одним прикосновением и направился к выходу. Я редко бывал в магазинах и всегда старался их быстрее покинуть. Возможно, всё дело именно в этой вечно царящей лицемерной атмосфере, где воздух пропитан фальшью, плохой игрой и ощущением плохо скрываемого пренебрежения ко всем, включая продавцов друг к другу. Маленький лживый мирок внутри другого огромного искусственного мира, это всё не для меня.
Я выбежал на улицу, полюбовался с минуту, как капельки весело отпрыгивают от новой куртки и быстро стекают вниз, а потом сразу позвонил Максу. Парень долго не отвечал на настойчивые сигналы Консоли, но вскоре послышался такой расстроенный голос, будто он уже смирился с участью и готов услышать от меня новую дурацкую просьбу. На мой вопрос о Шолохове он только буркнул что-то невнятное себе под нос, намекая, что это явно не телефонный разговор. Потом я спросил о «Белом шуме», что гораздо больше заинтересовало Макса, и он даже немного оживился, но на все вопросы так и не смог дать вразумительного ответа. Похоже, он сам мало понимал в собственном изобретении. Когда я спросил о своём странном состоянии сегодня на задании и могла ли программа остаться в коде моего тела, Макс о чём-то долго размышлял и ответил, что раньше никто не выживал после использования «Белого шума», поэтому об её дальнейшем поведении он не может ничего сказать. В расстроенном состоянии я завершил звонок, поймал ближайшее такси и отправился прямиком к Шолохову, в свою родную спальную часть города на улицу Возрождения.
Когда мы подъезжали к дому бывшего Стража, я заметил, что окна его квартиры зияют чернотой. Внутри меня что-то встрепенулось, закричало от предчувствия беды и погнало скорее вперёд. Я быстро расплатился с водителем, стрелой вылетел из такси и ринулся в открытую дверь подъезда. Спотыкаясь и падая в темноте, я кое-как влетел на пятый этаж и на время остановился около шестьдесят первой квартиры. Прислушался. Оттуда не доносилось ни звука, как в прочем и во всём доме, хотя, когда я подъезжал, то тут, то там виднелся свет в окнах, и в них мелькали безликие тени местных жильцов. Я осторожно открыл дверь, положил правую руку на эфес меча и шагнул внутрь. Каково было моё удивление, когда в наполненной темнотой квартире я не обнаружил никого, кроме одинокого Шолохова. Он строго, будто по стойке смирно, сидел на краешке своего дивана, тихо сопел и упрямо смотрел вперёд в кромешную тьму. За окном неумолимо барабанил дождь, осторожно шелестя своими каплями по карнизу, и только резвые ручейки из дождинок на окне отбрасывали змеевидные тени от тусклого света, долетавшего с улицы.
– Вы испугали меня, – сказал я, немного успокоившись.
Но Шолохов не ответил, он продолжал смотреть вперёд перед собой и понуро молчать, изредка всхлипывая носом и покачиваясь от напряжения в спине. На мой голос из-за дивана вынырнуло два зелёных светящихся глаза, а вслед за ними показалось круглое тело с всклокоченной шерстью и пушистым хвостом. Барсик подошёл ко мне, понюхал мои грязные и покрытые капельками ботинки, которые я забыл снять на входе, сел рядом со мной и заглянул в глаза.
– Мяу, – требовательно произнесло пушистое существо.
Я посмотрел на кота, который повторил свою настойчивую просьбу, а потом подошёл ближе к Шолохову.