Если я убью безоружного императора лично, этого не простят – ни в Европе, ни в России. Монарх – туды его в качель! Не принято-с. А угодил под картечь, так что ж… На войне случается.
– Я выпалю! – оживился Кухарев.
– Зачем тогда атака и сани? – удивился Синицын. – Картечь всех в экипаже положит.
– Это еще как попадем! – покачал я головой. – Нужно убедиться.
Есть у меня задумка, но оглашать ее поостерегусь – могут не понять. Поставлю перед фактом.
– Пусть будет так, – сказал Синицын, и офицеры кивнули. После чего работа закипела. Отделение егерей отправилось на другую сторону дороги, предварительно проскакав далеко вперед, чтобы не оставлять следов на нетронутом снегу перед засадой. Не нужно, чтобы шеволежеры насторожились. Смотреть по сторонам они будут и внимание обратят – история с Чарным тому доказательство. Даже ночью нас нашел… Расставили пушки и стрелков, замаскировали позиции, отправили назад по дороге дозорного, выделив ему самую резвую лошадку и подзорную трубу. Его задача – заметить кортеж и вовремя упредить засаду. Музыкантов в этот раз мы не брали, да и насторожит поляков звук трубы. Пользуясь паузой, я еще раз проверил пути отхода. В том, что после акции придется драпать, причем во все лопатки, сомнений не имелось.
Наконец, с подготовкой позиции закончили, потянулось ожидание. День выдался морозным, несмотря на теплую одежду, холод пробирал до печенок, и я разрешил егерям разминаться – махать руками и топать. Валенки – не сапоги, много шума не производят. Штуцера егеря предусмотрительно держали под полушубками. Почему? Вы прикасались к металлу на морозе голой рукой? Попробуйте – непередаваемые ощущения, когда кожу прихватит. Минута проходила за минутой, истек час, затем другой. Ощутимо начало подсасывать в желудке. В голове копились сомнения. Вдруг Маре сделал хитрый ход, и Наполеон поехал другим путем, а нас попросту развели? Подумав, я отверг эту мысль – глупо. За корсиканцем сейчас охотятся летучие отряды русской армии, каждый из них мечтает взять в плен императора Франции. На их фоне мои двести егерей – мошка. У Давыдова, к примеру, людей в несколько раз больше. А ведь есть еще Фигнер и Сеславин, отряд Ожаровского… Нет, не затем Маре устроил эту комбинацию. Ему нужно гарантировано убрать Бонапарта, что отнюдь не означает появления на этой дороге французского императора. В последний миг он мог изменить маршрут или, скажем, присоединиться к своим войскам. Сколько на войне подобных случайностей! Хотя это стиль Наполеона – скакать впереди отступающей армии, чтобы первым прибыть в город, где ждут магазины и резервы, и отдать нужные распоряжения.
По лицам офицеров было заметно, что их тоже посещают сомнения, но они молчали. На исходе третьего часа я почувствовал облегчение. Дальше ждать глупо. Через пару часов стемнеет, до ближайшего города два десятка километров, сомневаюсь, что кортеж императора выехал так, чтобы застать ночь в пути. Такие передвижения рассчитывают скрупулезно. Что ж… Не срослось, так не срослось, это даже к лучшему. Не придется ввязываться в кровавую драку, нести потери. Люди уцелеют. А Наполеон… Его перехватят другие, скажем, на той же Березине. История изменилась, в этот раз императору, скорее всего, не уйти.
Я уже хотел отдать команду сворачивать засаду, как с левой стороны послышался топот копыт. Мы повернули головы – дозорный. Он мчался к засаде по всю прыть. Подскакав, спрыгнул на снег.
– Ваше благородие! Едут! Бонапартий!
– С чего взял? – опередил меня Синицын.
– Карета большая, белая, восьмериком запряжена. Впереди кавалерия, за каретой тоже.
– Много?
– До х…я! – выпалил егерь и смутился. – Извиняюсь, ваше благородие.
Я только рукой махнул – не до субординации сейчас.
– Хорошо разглядел? – продолжил допрос Потапович.
– Так точно, ваше благородие, – подтвердил егерь и протянул ему подзорную трубу. – Не меньше двух эскадронов. Скоро здесь будут.
– По местам, господа! – приказал я, перехватывая инициативу. – Вы знаете, что делать.
Офицеры козырнули и побежали к своим ротам. Послышались зычные команды:
– К бою товсь! Стрелять повзводно, целить в лошадей!
Все правильно. Главное – спешить кавалерию. Без коней она нам не противник. Я вышел из зарослей, где мы прятались, встал так, чтобы меня было видно от дороги и поднял над головой штуцер. Над кустами на противоположной ее стороне выросла едва различимая фигура и также вскинула к небу ружье. Отлично: сигнал получен, теперь обе части засады будут действовать заодно. Я вернулся за кусты и подошел к пушке, смотревшей на дорогу сквозь специально проделанный в зарослях прогал.
– Готов, Ефим Кузьмич? – спросил Кухарева, который раздувал тлеющий фитиль.
– Так точно, господин капитан! – улыбнулся подпоручик. – Не сомневайтесь! Вдарим точно.
– После кареты бей по задним всадникам, – напомнил я.
Он кивнул, а я направился к выделенному мне взводу.
– Готовы, Прохоров?
– Так точно, ваше благородие! – доложил унтер-офицер.
– Меня не подстрелите!
– Никак не можно! – закрутил он головой. – Егеря промаху не дадут.
– Ну, и славно! – улыбнулся я и направился к стоявшим у края зарослей саням. Рядом топталась Каурка. Намечая план боя, я решил не менять лошадь на более резвую, хотя офицеры это предлагали. Идти в бой на незнакомом коне… Каурка привычна скакать по снежной целине, остается надеяться, что под разделяющим нас с дорогой лугом не таится под снегом какая-нибудь яма. Стоит кобылке сломать ногу – и все, кончился капитан Руцкий.
Подойдя, я снял с Каурки попону и бросил в сани. Кобылка недовольно всхрапнула: дескать, что ж ты делаешь, аспид? Мороз же. Я ласково потрепал ее по шее. Ничего, милая, скоро всем нам будет жарко. В собственном поту искупаемся… Денщик, выскочив из саней, по моему примеру сорвал попоны с лошадей упряжки и бросил их в сани.
– Боишься, Пахом? – спросил я.
– Есть трохи, – вздохнул он.
– Ничего, – потрепал я его по плечу. – Сам боюсь. Обычное дело перед боем. Ты только правь за мною и слушай команды. Прорвемся.
Он кивнул и занял место в санях. Я забросил штуцер за спину – в этот раз не пригодится. Проверил кремни и порох на полках пистолетов. В норме. Попробовал, как выходит из ножен палаш. Сомневаюсь, что доведется помахать, но эти движения успокаивали. В отдалении послышался топот копыт. Я приник к заснеженным веткам кустов. Из-за поворота на дорогу выскочил десяток всадников и на рысях промчался мимо засады. Боевое охранение – поляки службузнают. Будем надеяться, что следы, оставленные егерями второй засады, их не насторожат, или же они не успеют сообщить о подозрительном обстоятельстве основной части отряда. А вот и он! Дорогу затопила волна всадников. Впереди рысили шеволежеры с пиками. Уперев их пятки в кожаные бушматы, прикрепленные к стремени, поляки несли пики на плечах. Под наконечниками развевались двухцветные флажки-флюгеры в форме ласточкина хвоста. Верхняя полоса кармазиновая (темно-малиновая), нижняя – белая. Национальные цвета. Блядь, сколько же вас! Вспоминаем. Эскадрон польских шеволежеров по штату приравнен к французским конно-егерским и состоит из двух рот. В роте 4 офицера, 13 унтеров, 108 рядовых. Еще трубачи и кузнец, но этих можно не считать. Итого 250 активных штыков в эскадроне. Вооружение – пики, сабли, пистолеты, мушкетоны. Попадаются и карабины. На войне штатная численность редко соответствует реальной – сражения, стычки с противником, но это личная охрана императора, сомневаюсь, что она участвовала в боях. Будем исходить из худшего – 500 умелых и опытных воинов против моих двух сотен. Да они нас сомнут! Во что я ввязался?
Однако давать отбой было поздно. Передний эскадрон прогарцевал мимо моего наблюдательного пункта, следом показалась карета. Белая, как и донес дозорный, запряженная восьмеркой лошадей. На одной из них сидел форейтор – Синицын как в воду глядел. Топот копыт, скрип снега под колесами. Карета поравнялось со мной… Сейчас! Господи, спаси и помилуй нас грешных!
Залп сотен штуцеров прогремел как гром над головой. С укрывавших нас кустов слетел снег. Серый пороховой дым на миг закрыл от меня дорогу, но его тут же снесло ветерком. Егеря не промахнулись. Все восемь лошадей, запряженные в карету, лежали на земле, некоторые бились в постромках. По обеим сторонам экипажа наблюдалась аналогичная картина – кони на снегу, разбросанные на обочине тела всадников. Многие уцелели – опытные гады, успели спрыгнуть с убитых коней, но сейчас мечутся, не понимая, что произошло. Что, не сталкивались с подобным? Сейчас егеря перезарядятся о добавят. Для скорости зарядки со штуцеров сняты штыки – у русских моделей он есть…
Звонко выпалили пушки. От кареты брызнули щепки – Кухарев не промахнулся. Куда угодило второе орудие, я смотреть не стал.
– Ходу, Пахом! – заорал, вскакивая в седло.
Каурка вынесла меня на заснеженный луг и помчала к дороге. Быстрей, быстрей, пока поляки не очухались и не сообразили! Кобылка мчалась изо всех сил, но мне казалось, что слишком медленно. Оглянувшись, увидел несущиеся следом сани. Пахом отставал не более чем на два лошадиных крупа. Молодец, правильно сделал, что его выбрал.
Карета передо мной выросла внезапно. Некогда красивая, украшенная позолоченной резьбой, сейчас она была испещрена оспинами от угодивших в нее картечин. Если там, внутри, кто остался в живых, то я не знаю… Натянув поводья, остановил Каурку и спрыгнул на снег.
– Подъезжай ближе и разверни сани! – крикнул Пахому и рванул на себя ручку дверцы.
Из кареты на меня ощутимо пахнуло запахом крови и человеческого дерьма. На полу неопрятной кучей сгрудилось несколько тел. Запрыгивать внутрь я не стал – высоко, а лестницу раскладывать некогда. Рванул на себя верхний труп, с эполетами на шинели и выбросил его на дорогу лицом кверху. Нет, не Наполеон, какой-то незнакомый генерал. Следующий! Шмяк! Тоже не он. Офицер с аксельбантом на мундире, видимо, адъютант. Где же император? Где Наполеон, мать его в кочерыжку? Я, что, зря все это затеял? Подставил себя и людей?