Солдаты на посту не спускали с меня глаз. Дружелюбия в их взорах не читалось. Такие ткнут штыком – и не поморщатся. Побегу – пристрелят… Маре появился, когда я уже приготовился к худшему. Спрыгнув с лошади, он быстрым шагом подошел ко мне и отвел в сторону.
– Вы с ума сошли, господин посланник! – прошипел вполголоса. – Зачем явились? Если в лагере узнают, что я разговаривал с убийцей императора…
– Я не назвал своей фамилии, а в лицо меня не знают.
– Что вам нужно?
– Поговорить с Даву.
– Зачем?
– Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Он насупился.
– Если вы решили шантажировать нас известными вам обстоятельствами…
– За кого вы меня принимаете, генерал? – в свою очередь возмутился я. – Те бумаги, если речь о них, давно сожжены, а пепел развеян. К тому же я дворянин, более того, граф. У меня есть сведения, которые маршалу, как полагаю, будет интересно услышать. Не забывайте, что я из будущего. Решение в любом случае останется за вами.
– Хорошо, – сказал он, подумав. – Едем. Только мне придется завязать вам глаза. Офицеру вражеской армии нельзя видеть наши позиции.
Я кивнул. Раз завязывают – убивать не собираются. Так и трясся на Каурке где-то с полчаса, ничего не видя. Наконец копыта застучали по мостовой, и повязку сняли. Мы въехали в Лейпциг. Маре отконвоировал меня к зданию с башней – как я понял, к ратуше, там мы спешились и поднялись на второй этаж. В приемной генерал оставил меня на попечение адъютантов, с любопытством воззрившихся на меня, а сам скрылся за высокой дверью. Обратно появился скоро.
– Заходите, граф! – пригласил, указав на открытую дверь. Мы вошли. Даву встретил нас, сидя за столом, заваленным бумагами. Выглядел он усталым.
– Бонжур, ваша светлость! – поклонился я.
Он в ответ окатил меня хмурым взглядом.
– Если вы пришли, граф, чтобы убедить нас отказаться от сражения и уйти во Францию, то напрасно тратите мое время, – сказал наконец. – Генерал уговорил меня принять вас, сказав, что принесли интересные сведения. Слушаю.
– Предлагаю капитуляцию вашей армии и Францию в границах 1792 года! – выпалил я.
– Что?! – он вскочил. – Вы посмели явиться ко мне с этим? Вы наглец, господин посланник! Помнится, в Москве я обещал вас расстрелять. Пришло время исполнить обещание.
– Сначала выслушайте, – поспешил я. – Приговоренный к казни имеет право на последнее слово.
– Хорошо, – сказал он, опускаясь в кресло. – У вас пять минут.
– Для начала вопрос: что случается с государством, армия которого капитулировала?
– Обычное дело, – пожал он плечами. – Его территорию займет противник. Ограбит население, обложит государство контрибуцией. Может свергнуть прежнего монарха и поставить своего. Или аннексировать земли.
– А теперь факты, ваша светлость. Аннексия Франции России не нужна – у нее достаточно своих земель. В моем времени русская армия во Франции никого не грабила и ничего не разрушала. За все платила. Когда русские возвращались домой, их провожали с цветами.
Даву насупился. Ага, забрало. Вспомнил, как вели себя французы в России?
– Теперь о власти. Давайте представим: вы вручаете шпагу моему императору и тут же получаете ее обратно. Две армии встают плечом к плечу и отправляются в Париж. Там Сенат низлагает Регентский Совет и отправляет семейство Бонапартов туда, где ему самое место – пасти коз на Корсику.
Уголки губ маршала тронула улыбка. Угадал. Достали тебя Бонапарты.
– Вместо прежнего Совета регентом при малолетнем императоре Наполеоне до его совершеннолетия становится лучший маршал империи, герцог Ауэрштедский, князь Экмюльский Луи-Николя Даву. Мой император и регент подписывают договор о вечном мире, после чего русская армия отправляется домой.
– Полагаете, Сенат утвердит мое назначение? – сощурился маршал.
– А куда он денется? Если под окнами встанет Старая гвардия с ружьями и примкнутыми штыками – проголосуют единогласно, – заверил я. – Можно и пушки прикатить. Хотя, думаю, излишне. Ваше назначение Париж встретит с радостью. На улицах будут танцевать.
– Ваш император согласится сохранить трон за сыном Бонапарта?
– Почему бы нет?
– Британцы хотят видеть Бурбонов.
– Разве Англия победила в войне? Сколько лет они возятся в Испании? Чья армия стоит сейчас у Лейпцига? Решать будет русский император, а он не сторонник Бурбонов. Эта династия сойдет со сцены. В моем мире так и произошло. Последним императором Франции был племянник покойного Бонапарта Наполеон третий.
В глазах Даву мелькнуло удивление. Ну, да, я об этом ранее не говорил.
– Хорошо, – сказал он, подумав. – Пусть так. Но границы 1792 года… Регентскому Совету ваш император обещал другое.
– Границы можно обсуждать, – не стал спорить я. – Это мое личное предложение. Император, отправляя меня к вам, не давал строгих инструкций. Почему предлагаю это условие? У Франции не останется врагов. В моем времени, утвердившись в старых границах, она получила мирную передышку на несколько десятилетий. Благодаря чему успешно развивалась и стала могущественной державой на континенте. Зачем вам нищие княжества и герцогства, за которые вдобавок придется воевать? На планете полно земель. В девятнадцатом веке европейские государства будут богатеть за счет колоний. Посмотрите на Британию. Чтоб она значила без Индии и других земель за океаном? Впрочем, можете поступить, как вам заблагорассудится.
– Подождите в приемной! – велел маршал. – Мы с генералом обсудим ваше предложение.
Ждать мне пришлось больше часа. Адъютанты поглядывали на меня, но разговор не заводили. Я, в свою очередь, не стремился. Внутренне переживал случившийся разговор. Я прошел по лезвию ножа. Или еще нет? Стукнет Даву моча в голову, и за мной придет расстрельная команда. Кирдык посланнику. Груша останется вдовой, Маша осиротеет…
Мои грустные мысли прервал Маре.
– Зайдите, граф! – сказал, растворив дверь кабинета.
Я подчинился.
– Передайте это вашему императору, – маршал протянул мне пакет. – На словах: в семь утра жду ваших парламентеров. Следует обсудить церемонию. Генерал вас проводит.
Неужели срослось? Ай да, Платон, ай да, сукин сын! Я забрал пакет, сунул его в сумку на боку и пошел к двери.
– Погодите, граф! – окликнул маршал.
Я встал и повернулся.
– Император Наполеон второй… Каким он был в вашем времени?
– Унаследовал от отца ум и отвагу, – ответил я. – Из внешности – только нос. Очень красивый юноша – стройный, с тонкими чертами лица. Его с матерью отправили в Вену, где мальчик рос, никому не нужный. Умер в двадцать один год от туберкулеза. Многие, однако, сочли, что принца отравили – слишком многим мешал. Ибо его имя могло поднять народы в Европе.
– Этот туберкулез… Вы сможете его вылечить?
– Вылечить – нет, здесь не существует нужных лекарств. Но я знаю, что делать, дабы им не заболеть. Это и вам нужно, ваша светлость, в моем времени вы умерли от туберкулеза.
– Хорошо, – торопливо кивнул Даву. – Мы поговорим об этом позже.
Глаза мне на обратном пути не завязали, из чего следовало, что врагом более не считают. Это получило подтверждение за аванпостом.
– До свиданья, граф! – Маре протянул мне руку, которую я охотно пожал. – Знайте: если все сбудется, в моем лице у вас появится верный друг.
– Буду счастлив им стать, господин генерал! – церемонно поклонился я и поскакал к себе.
День клонился к закату. В приемной Александра меня встретил знакомый адъютант.
– Его величество занят, – ответил в ответ на просьбу доложить. – У него главнокомандующий и генералы. Обсуждают завтрашнее сражение.
– Сообщите, что прибыл Руцкий с пакетом от Даву, – настоял я.
Он поколебался, но скользнул в дверь кабинета. Скоро появился обратно и предложил заходить. Я шагнул за дверь. Кабинет был ярко освещен, в глазах зарябило от обилия золотого шитья на генеральских мундирах. Присутствующие с любопытством уставились на меня. Я подошел к Александру и протянул пакет.
– От маршала Даву.
Царь взял пакет, сломал печати, развернул бумагу и впился глазами в текст.
– Что?! – удивленно воскликнул минутой спустя. – Французы согласны капитулировать?
Генералы изумленно загомонили.
– Это правда, граф? – Александр посмотрел на меня.
– Пакет вручил мне лично маршал. Перед этим имели беседу. Я предложил ему капитулировать, он согласился. На определенных условиях.
– Ах, да! – царь углубился в чтение. – Все свободны! – объявил, закончив. – Обсуждать завтрашнее сражение не имеет смысла. Попрошу остаться вас, граф, – он посмотрел на меня. – И еще вас, Карл Васильевич.
Когда генералы вышли, Александр протянул Нессельроде письмо Даву. Тот принялся читать. Царь ждал с выражением нетерпения на лице.
– Что скажете, Карл Васильевич? – спросил, когда Нессельроде закончил.
– Англичане будут против, – ответил будущий министр иностранных дел. – Они хотят видеть на французском троне Бурбонов.
Вот же англофил! Или хочет угодить царю: тот с британцами дружит.
– Ваше мнение, Платон Сергеевич? – спросил Александр.
– У нас есть возможность завершить кампанию с великой славой и пользой для России, ваше императорское величество, – решительно сказал я. – Мы несли основную тяжесть войны, пока британцы сидели на своем острове. Нам и решать. Англичане получат отмену континентальной блокады, из Испании и германских земель французы уйдут – чего ж им больше? Если станут возражать, можно предложить завершить кампанию самим. Будет любопытно посмотреть, что выйдет.
– Не любите вы англичан, – покачал головой Александр.
– Я не люблю всех, кто пытается нанести вред моему Отечеству, ваше императорское величество. Почему русские солдаты и офицеры должны умирать за интересы британцев? Если им так дороги Бурбоны, пусть выделят им земли на своем острове. Или где-нибудь в Индии.
– Только не скажите это графу Кэткарту! – погрозил мне пальцем царь. – Мне предстоит неприятный разговор с ним. Хотя признаю вашу правоту – интересы России важнее. Что по поводу остальных условий маршала? – повернулся он к Нессельроде.