– Птицы… – Ее голос упал до сиплого шепота. – Я вижу птиц.
Значит, птиц… Уже хорошо. Уже не галлюцинации. Хоть и странно. Никита потянулся к ремню на Эльзином запястье.
– От них очень тяжело спрятаться. Но если ты под кайфом, они не могут тебя найти… А я не под кайфом! Из-за тебя и твоих чертовых капельниц я чистая! – Она снова дернулась ему навстречу. Никита даже испугался, что она может вывихнуть запястья. – Развяжи меня!!!
– Это всего лишь птицы.
Всего лишь птицы… У Хичкока тоже были всего лишь птицы, но Эльзе об этом знать не нужно.
– Темно… Он приходит, когда темно… Приходит и приводит с собой птиц…
– Кто приходит? – Никита убрал руку от ремня. Похоже, рано ее отвязывать…
– Человек… Черный человек приходит ночью и приводит птиц! И становится темно! Вокруг него всегда темнота!
Да, развязывать ее рано…
– Темно, Элли, потому что гроза. Может, пробки выбило. Я сейчас посмотрю.
– Нет! Не уходи, не оставляй меня тут одну! – Если раньше Эльза боялась, то сейчас… Это был не страх, это была квинтэссенция страха. Нужно попробовать включить свет. А пока… Никита нашарил телефон, включил фонарик, положил на тумбочку рядом с Эльзой.
– Не бойся, я быстро. А тебе вот, фонарик.
Фонарик мигнул и погас. А вслед за ним погас экран. Наверное, села батарея. Даже наверняка села, он просто не обратил внимания.
В дверь постучали. Будто бы несколько раз с силой ударили кулаком. Эльза издала странный звук, словно бы у нее в легких резко закончился воздух, а потом прохрипела:
– Никита, не ходи. Это он…
– Это соседи. – Это ж каким нужно быть идиотом, чтобы ходить в гости в такое ненастье?
Про запертые на электронный замок ворота Никита подумал уже в тот момент, когда подходил к входной двери. Разумеется, он не собирался ее открывать ни перед злоумышленниками, ни даже перед потенциальными соседями. Но посмотреть-то ведь можно. Вдруг кому-то снаружи стало плохо.
Снаружи было тихо. Раскаты грома не в счет. К грому он уже привык.
– Эй! – позвал Никита шепотом и усмехнулся. С кем поведешься, от того и заболеешь. Эльзе мерещатся всякие черные человечки. Вот и ему теперь… – Есть кто живой?! – спросил он уже громко и уверенно.
Мгновение ничего не происходило, а потом дверь содрогнулась, словно в нее ударили тараном. Или Никите просто так показалось в темноте? Оказывается, в темноте мир меняется радикально. Оказывается, в темноте даже взрослый мужик может почувствовать себя маленьким испуганным мальчиком. Пусть всего на мгновение, но все же…
Вместо того чтобы оставаться у двери, Никита шагнул к окну. Про окно нужно было подумать сразу, но он как-то не догадался. Растерялся из-за всей этой чехарды…
Снаружи стоял человек. Черный и в черном. Разглядеть в темноте хоть какие-нибудь подробности не получалось, света от молний не хватало. Единственное, что Никита успел заметить, это то, что у человека не было лица. Или было, но какое-то неправильное, гротескное, с непропорционально большим носом, почти клювом…
Кажется, он только моргнул, а незваный гость уже исчез, растворился в пелене дождя. Или вот в этой черной туче. В туче Никита не сразу признал птичью стаю, такой плотной, такой монолитной она была. Сколько бы он так стоял, любовался, неизвестно. В реальность его вернул сначала странный шорох, а потом отчаянный крик Эльзы.
Обратно в комнату он летел, не разбирая в темноте дороги, натыкаясь на углы и на мебель. В голове вертелась лишь одна мысль: он так и не отвязал Эльзу, оставил ее одну в беспомощном состоянии. Кошка не в счет.
Как оказалось, сбрасывать со счетов кошку не стоило. Вот только понял это Никита далеко не сразу. Сначала он вообще ничего не понимал. По комнате носились тени, черные мазки на еще более черном. Что-то острое задело Никите щеку. Задело и, кажется, распороло. Птицы?! Он бросился к кровати, ориентируясь только на Эльзин крик. Подоспел вовремя, в темноте почти у самого Эльзиного лица поймал что-то трепыхающееся, остроклювое, яростное. Поймал и свернул шею. Как-то само получилось, наверное, от неожиданности.
– Не бойся! – прокричал он в темноту. – Сейчас я тебя развяжу!
Мертвая птица шмякнулась на пол, Никита наступил на нее ногой, захрустели кости.
– Ты их видишь? – Она больше не кричала. Кажется, собственная участь отныне ее не волновала. Ее волновало лишь это. – Ты видишь птиц?!
Никита справился с первым ремнем, потянулся ко второму, потом подхватил Эльзу, прижал к себе. Ему казалось, что так будет надежнее и безопаснее для нее. А он уж как-нибудь отобьется от этих тварей.
– Ты их видишь?! – заорала Эльза прямо ему в ухо.
– Да! Я их вижу! – заорал он ей в ответ. – И черного человечка я тоже видел.
Мгновение ее спина была напряженной, позвоночник под влажной от пота футболкой натянулся как струна, а потом она вдруг как-то вся обмякла, сказала шепотом:
– Хорошо.
Ничего хорошего в этом не было. Одной рукой Никита продолжал прижимать к себе Эльзу, а второй отбивался от пернатых тварей. Твари, все как одна, рвались к Эльзе. Он шкурой чуял, что именно к ней. И кошка ревела в темноте с поистине тигриной яростью. На мгновение Никите даже показалось, что это и есть тигр. Ну или пантера, на худой конец. А что? Ворвались же в дом птички. Почему бы пантере не заглянуть?..
А еще ему думалось, что долго они так не продержатся, нужно забирать Эльзу и тащить в комнату без окон. Например, в ванную. Болела макушка и разорванные птичьими когтями руки. Проклятый Хичкок со своими проклятыми птичками!
– Элли, нам нужно убираться! – проорал он. Хотел сказать спокойно, но не получилось. – Эти твари сейчас выклюют мне мозг.
Ей бы испугаться, проникнуться драматизмом момента, а она вместо этого расхохоталась.
– Выклюют мозг… – Она хохотала и одновременно вырывалась из Никитиных объятий. – Если мне не выклевали, то и тебе не выклюют… – Ох, все-таки рано он ее отвязал. Остались еще симптомы!
– Убирайтесь! Вон пошли! – Он и не заметил, как смех перешел в крик. На сей раз не испуганный, а яростный. Почти такой же яростный, как кошачье-тигриное рычание. – Я вас не боюсь!
Не боится – это замечательно. Наверное, это тоже хороший признак. А вот он, Никита, боится! И за себя, и за Эльзу, и за чертову кошку, мечущуюся в тишине.
В тишине… А когда это наступила тишина? Когда прекратился птичий клекот и шорох крыльев? И сверху на голову больше никто не пикирует…
– Они ушли? – шепотом спросила Эльза. Никита все никак не мог привыкнуть к этому ее переходу от крика к шепоту и обратно. Да и привыкать, если честно, не хотелось. – Улетели, да?
– Кажется. – Свободной рукой он потрогал свою макушку.
– Мозги на месте? – все так же шепотом спросила Эльза.
– Вроде да. – Голова болела страшно, и по виску горячей струйкой стекала кровь.
– А ты как? – спросил он все так же шепотом.
– Я нормально. Замечательно я!
– Если ты сейчас засмеешься, я тебя снова привяжу.
Никита разжал объятья, сполз с кровати, побрел к той стене, на которой, помнится, был выключатель. Выключатель щелкнул, и комнату тут же залил нестерпимо яркий, как в операционной, свет. Вот только комната не была похожа на операционную. Она больше походила на поле битвы. Пол был усыпан мертвыми, искореженными птичьими телами. Вороны, галки, воробьи и, кажется, даже сова. Охренеть! В раскрытую дверь вошла кошка, в зубах она волокла птичку, превосходящую ее по размеру едва ли не вдвое.
– Это ты их всех, что ли? – ошалело спросил Никита. Можно подумать, ему не о чем было больше спрашивать и нечему было больше удивляться.
Кошка посмотрела на него полным презрения взглядом, швырнула птичку на пол, запрыгнула на колени к Эльзе, заурчала громко, как трактор, принялась тереться башкой об ее расцарапанные ладони. Выходит, Эльзе тоже досталось. Не так сильно, как ему, но все же. Надо будет осмотреть раны, но сначала обойти дом. Птицы ведь как-то проникли внутрь.
– Я сейчас осмотрюсь и вернусь, – сказал он, мысленно уже приготовившись к истерике. Вот только истерики не последовало. Эльза, да и кошка вели себя на удивление спокойно и здраво. – Я быстро!
К открытому окну кухни Никита шел по дорожке из окровавленных перьев. Кошка свое дело знала! То тут, то там на полу валялись мертвые птицы. Никита глянул в клубящееся снаружи ненастье, не увидел ничего подозрительного, запер окно, под раковиной нашел рулон мусорных пакетов и хозяйственные перчатки. Сначала следовало очистить поле боя, а боевые раны могут и подождать.
В общей сложности он насчитал тридцать две мертвые птицы. Кошка не только знала свое дело, кошка была рекордсменкой! За это ей полагался сытный ужин, вот только Никита подозревал, что она уже и так наелась на пару дней вперед. Мусорный мешок он поставил у запертой двери, выходить наружу не было никакого желания. Да и дел у него еще полным-полно.
Пока Никита возился с птицами, Эльза прибралась в комнате, вымыла полы, затерла кровавые пятна. На ее футболке тоже кое-где виднелись следы крови. Он очень надеялся, что птичьей. А еще надеялся, что они сегодня не подцепили какой-нибудь орнитоз или, не дай бог, бешенство! Ведь нормальные птицы себя так не ведут.
– Нужно будет привиться, – сказал он, подходя к Эльзе.
– От чего? – спросила она.
– От бешенства. На всякий случай.
– Ты их не выбросил?
– Кого?
– Птиц.
– Пока нет. Утром закопаю где-нибудь в лесу. А парочку отвезу в город на экспертизу.
– Хорошо. – Эльза вздохнула с явным облегчением. Она вообще выглядела странно, словно бы произошедшее не напугало ее до чертиков, а, наоборот, приободрило.
– Что же тут хорошего? – Никита поймал ее руку, принялся изучать раны. Ничего особенного, поверхностные царапины. У него покруче будут, похоже, останутся шрамы.
– Мне нужно будет утром убедиться. – Эльза тоже рассматривала его раны. С каким-то почти садистским удовольствием рассматривала!
– В чем убедиться?