Никита спрыгнул с крыльца, обошел избушку. За ней оказалось что-то вроде заднего двора, густо поросшего бурьяном. Видно, что место это хоть и поддерживали в рабочем состоянии, но давно им не пользовались.
Девчонки стояли кружком, такие разные и одновременно такие похожие! Они рассматривали двустволку, которую крепко держала в руках Эльза. Не то чтобы Никита так уж хорошо разбирался в оружии, но кое-что почитывал и посматривал. Эльзе достался ТОЗ-34, нормальное такое, проверенное временем и опытом многих охотников ружье. И держала она его так, что сразу становилось понятно – не в первый раз. Анжелике, похоже, тоже хотелось подержать. А вот Марфа неодобрительно хмурилась и на двустволку поглядывала едва ли не с отвращением.
– Помнишь, как с ней управляться? – Архип появился словно из ниоткуда, встал напротив Эльзы, посмотрел выжидающе.
Дрогнули Эльзины руки, дрогнул ствол… У Никиты похолодели ладони. Подумалось, что вот сейчас случится страшное. А Архип даже бровью не повел, стоял, ждал. В этот момент Никита отчетливо понял, что егерь не боится умереть, что, возможно, для него смерть – это благоприятный исход всего. И стало еще страшнее, чем было.
Эльза смотрела на Архипа долгим и пристальным взглядом, а потом протянула ему двустволку. В ответ Архип молча кивнул, проверил затвор.
– Она умеет, – он кивнул в сторону Эльзы. – А вам надо научиться.
– Я не буду. – Марфа протестующе замотала головой.
– Будешь. Нужно. Ты слышала, что Леший говорил? Дыры в машине видела?
Марфа молчала, тихонько пятилась от Архипа и двустволки.
– А я эту гнусь знаю не понаслышке. Он никого не пожалеет. Он тебя, Марфа, не пожалеет!
– А мы его силой мысли. – Анжелика со скучающим видом изучала свой маникюр.
– Вот как появятся мысли и силы, так и пожалуйста. – Архип в ее сторону даже не глянул. – А пока за мной идемте.
И они пошли. И Марфа, и Анжелика. На месте осталась только Эльза. Она в растерянности посмотрела сначала на свои опустевшие руки, потом на Никиту.
– Распогодилось. – Он не нашелся, что сказать, и поэтому произнес банальность.
– Зря ты сюда приехал. – А вот Эльза плевала на банальности. Нынешняя Эльза резала правду-матку прямо в глаза.
– Не зря.
– Тут опасно.
Стало даже обидно, что она, хрупкая и почти невесомая, опасается не за себя, а за него – взрослого крепкого мужика.
– Вот оттого я здесь, – сказал он, чеканя каждое слово. – Потому что здесь опасно.
Как же она не понимает, что в этот медвежий угол он поперся только ради нее!
Не понимает. Потому что он ее уже бросал, оставлял в беде и в одиночестве. Она научилась выживать и справляться. Даже защищаться, кажется, научилась. И если Эльза ответит сейчас чем-нибудь злым и обидным, это будет полное ее право.
Эльза ничего не сказала. Или не успела? Совсем рядом громыхнул выстрел, а потом послышался восторженный Анжеликин визг. Похоже, Архип от теории перешел к практике.
А к ним, взъерошенный и еще до конца не проснувшийся, несся Леший.
– Стреляли? – орал он на бегу. – Лика кричала?
– Не бойтесь, молодой человек! – Из ближайших кустов вынырнул Михалыч. – Все в порядке. Это, так сказать, тренировочные стрельбы. Архип велел и вас разбудить.
– А кто боится?! – вскинулся Леший и замотал лохматой башкой. – Было бы чего бояться! Визжат тут всякие, спать мешают… Но раз уж все равно разбудили, тогда ладно. Пострелять я всегда любил.
Получилось смешно и совсем по-мальчишески. Даже Эльза улыбнулась уголками губ. Вот только не Никите она улыбнулась, а Лешему…
Как Степан дотянул тогда до утра, он и сам не знал. Муторно было. Страшно. Пахло болотной гнилью и кровью. Так дурно пахло, что к горлу то и дело подкатывал колючий ком. Хорошо хоть этот… хорошо, что Вран к костру не подходил, сидел в сторонке, разговаривал со своим одноглазым вороном на непонятном языке.
Откуда он вообще такой взялся в здешних краях?
Нет, не тот вопрос Степан себе задает. Спросить бы, кто и за что этого Врана заживо спалить пытался. Да вот боязно правду узнать. Может, даже еще боязнее, чем в его черные глаза посмотреть.
Так и промаялся Степан всю ночь, придремал только на рассвете, когда на болото упал серый туман.
– Степа, вставай! – кто-то легонько толкнул его в плечо, и Степан тут же вскинулся, замотал головой.
Туман там или не туман, а дар его никуда не делся. По-прежнему видел он и звериные тропы, и спрятанную под водой гать, и черные окна бездонной трясины. Это хорошо. Вот бы пусть дар остался, а тот, кто его подарил, ушел восвояси.
Не ушел. Туман скрывал и его наготу, и его неестественное уродство, но Степан знал, стоит только подойти поближе, как все это проявится, вскроется смрадным пузырем болотного газа.
– Одежу мы ему по дороге раздобудем. – Игнат по-своему расценил молчание приятеля. – А пока, он сказал, и то, что есть, сгодится.
Было немного: кусок окровавленной волчьей шкуры, обернутый вокруг бедер. Откуда взялась шкура? Если добыча, то чья? Уж точно не Степана и не Игната. Снова замутило, захотелось самогона и крепкого самосада, такого, чтобы аж слезы из глаз.
– Поохотился ночью. – Теперь голос Врана он слышал не в своей голове, а снаружи, сквозь туман. Был этот голос сиплый и раскатистый, словно звериное рычание.
Поохотился… Посеред ночи на волка… С голыми руками… И вот теперь этот охотничий трофей кровоточит и привлекает к себе всю болотную гнусь разом.
– С вами пойду. – Вран не спрашивал разрешения, а сообщал о своем решении. И Игнат радостно закивал, даже ладонь об ладонь потер в нетерпении. – Дорогу ты теперь найдешь. Ведь так, охотник? – спросил Вран и выступил из тумана…
Пусть бы не выходил, пусть бы прятался в этой мглистой серости и дальше. Потому что теперь Степану точно не уснуть еще много-много ночей…
…Прижилась плоть, приросла рваными лоскутками к костям, прикрыла кровоточащее мясо, но видно, что чужое все, силой взятое, по живому выдранное, кое-как скроенное, будто наспех сшитая из лоскутов рубаха. Вот только не рубаха. Совсем не рубаха…
– Что глаза отводишь, охотник? – в сиплом голосе слышалась насмешка. – Не люб я тебе такой?
– Ты что, девка, чтоб тобой любоваться?! – Хватило сил и на то, чтобы в черные глаза посмотреть, и на дерзость.
Не девка… Не девка и даже не мужик. Вовсе не человек! Оживший, из трясины выползший мертвяк. Гнусь и нежить, которая рядится не то что в чужую одежу, а даже в чужую шкуру.
И страшный. Божечки, до чего же страшный! Когда с него, дочерна обгорелого, цепь с замком снимали, и то не таким жутким был…
– Понимаю тебя, охотник. И за страх не виню. – Рваный, криво заживший рот растянулся в улыбке, обнажая крепкие белые зубы. – Вот так тебе полегче будет?
Спросил и костлявой рукой перед своим лицом провел. И лицо вдруг изменилось! Был мертвяк, а стал обычный мужик, только с глазами горящими, что угли.
Степан моргнул, прогоняя морок. Вран снова усмехнулся, острым, похожим на птичий коготь, ногтем поскреб подбородок, сказал:
– Сил мало. Долго мне эту личину не удержать. Но ты, охотник, не боись, день-другой – и привыкнете вы к любому моему обличью.
И снова стал ожившим мертвяком, положил ладонь на голову ворона, отступил обратно в туман.
– Зря ты так, Степа, – зашипел рядом Игнат. – Не надо его злить. У него такая силища! Такого в друзьях нужно держать, а не во врагах.
Такого бы лучше держать посаженным на цепь посеред непролазной топи, подальше от людей. Но вслух Степан это не сказал, даже мыслей испугался, повел плечами, разминая затекшие мышцы, буркнул:
– Уходить пора.
– Пути видишь? – Дружок закадычный Игнат тоже многое про него понимал, потому и спросил не про одну дорожку, а сразу про все пути. Какой ни выбери, а в нужное место все равно придешь. Рано или поздно.
– Вижу. – Степан перекинул через плечо вещевой мешок, с тоской посмотрел на почти уже догоревший костер. С костром было спокойнее, но с собой ведь огонь не унесешь. – А ты что теперь видишь, Игнат?
– Я не вижу, я знаю. – Игнат загадочно улыбнулся. – Чуйка у меня появилась. Вот у тебя на тайные тропы и зверье чуйка, а у меня – на золотишко. Держись меня, Степа! Вдвоем мы с тобой горы свернем с нашими-то уменьями!
– Вдвоем? – Ему еще верилось, что от Врана можно избавиться, что тот уйдет, как и обещал, как только наберется сил.
Зря надеялся…
Уже собрались идти, когда Вран вдруг сказал:
– Еще об одном одолжении вас попрошу. – Посмотрел он на скрученную у срубленного дерева цепь. – Сбросьте в болото. Чтобы не было этого тут, чтобы не мозолило глаза.
Хотелось спросить, а чего ж сам не сбросит, но Игнат не дал спросить, подхватил с земли замок, зашвырнул далеко в топь. Цепь досталась Степану. Ржавые петли он скручивал неспешно, пытался понять, что за сила такая в этой железяке, если Вран даже дотрагиваться до нее не желает. А когда скрутил, столкнул в воду, да только не на глубину. И место запомнил. Просто так, на всякий случай…
Выбирались из топи долго. И не потому, что Степан терял след. Наоборот, потому что видел больше того, что положено обычному человеку. Невидимые ловушки видел. Ловушки эти светились серебром и поставлены были не на зверя. Вран их тоже видел. Или просто чуял. Подходил близко, но всегда останавливался на безопасном расстоянии, рассматривал серебряную паутину, ухмылялся мертвецкой улыбкой, а потом говорил:
– Другую дорогу придется искать.
А Игнат вопросов не задавал. Ему эти блуждания по болоту были словно бы в радость. И Врана он не чурался, словно и не замечал вовсе его нечеловеческой сути. Наоборот, при любой возможности спешил перемолвиться словом, справиться о здоровье.