Внутри было сумрачно, тусклый свет проникал лишь сквозь узкое окошко-продых, но разглядеть внутреннее убранство все равно получилось. Клетушка три на три метра. Из мебели – сбитый из досок топчан, укрытый старым одеялом, и колченогий табурет, который одновременно служил и столом. В центре – небольшая железная печурка с дымоходом, уходящим на поверхность. Снаружи дымоход этот был надежно замаскирован, но что станет, если развести в печке огонь?
– Дым вверх не поднимется. – Митяй упал на топчан. – Будет по дну оврага стелиться. Думаю, это безопасно. Мне не холодно, – он дернул ворот свитера, освобождая тощую шею, – а ты, если замерз, разведи огонь. И глянь-ка, там внизу должен быть ящик.
Митяй нагнулся, нашарил в пыльной темноте под топчаном что-то деревянное, прямоугольное, потянул на себя.
– Запасы на черный день, – прохрипел Митяй. – Батя всегда был готов к черному дню. Он только мне этот схрон показал. Мамка не знала, а я вот знал. Как война началась, пригодились запасы. Мамка думала, что я ворую. – В голосе его послышалась боль. – А я просто знал про схрон, вот и таскал отсюда продукты понемногу. Ты открой ящик, посмотри. Там еще оставалось, я точно знаю.
Дважды Севу просить не пришлось. В ящике хранились самые настоящие богатства! Холщовый мешок с сухарями, три мешка поменьше с крупами, восемь банок с тушенкой, соль, пакет заварки, кусок сахара-рафинада, завернутый в аккуратную тряпицу, бутыль самогона. Все это было накрыто одеждой. Штаны, свитер, колючие шерстяные носки, клетчатая пижонского вида кепка, драповое пальто. Сухое, в отличие от Севиной куртки!
– Не возражаешь? – Он сбросил куртку, натянул пальто. – Продрог до костей.
– Да пожалуйста. – Митяй следил за ним из-под полуопущенных век. – Давай пожрать чего-нибудь себе сваргань, а я подремлю.
И даже о сухих дровах позаботился дядя Гриша! Аккуратные полешки лежали рядом с печкой, а спички нашлись в кармане пальто. Севе только и оставалось, что развести огонь. И раздобыть воды…
– Ручей тут в пяти метрах, – ответил Митяй на его незаданный вопрос. – Котелок за печкой.
Ручей Сева нашел по тихому журчанию воды. По дну оврага стелился густой туман, но сейчас это было даже хорошо – точно не будет виден дым от печи.
Когда он вернулся обратно в схрон, Митяй уже спал. Сева потрогал его лоб, он показался горячее, чем раньше. Да и дыхание Митяя сделалось сиплым, беспокойным. Отгоняя дурные мысли, Сева взялся за приготовление завтрака. Перловка с тушенкой – пища богов! Главное, сейчас ничего не испоганить, потому что повар из него был не так чтобы очень хороший.
Получилось хорошо, очень вкусно. В ящике дяди Гриши Сева нашел алюминиевую ложку и такую же чашку. Пить и есть они с Митяем могут и по очереди. Нужно только Митяя разбудить.
Митяй просыпаться не хотел, ворчал, отмахивался, но Сева был непреклонен. Для скорейшего выздоровления человек должен нормально питаться и много пить. Этот непреложный факт он узнал от Лидии Сергеевны и теперь был намерен ему следовать. Даже если придется кормить Митяя с ложечки.
Он даже попытался, но Митяй оскорбился, дрожащей рукой отобрал ложку. Вот только съел совсем немного. Зато чая выпил целых две кружки.
– Сам поешь, – сказал, натягивая до подбородка одеяло. – Ты сегодня полдня конем работал. Небось, умаялся.
Сева и поел. С превеликим удовольствием! Кажется, никогда в жизни он не ел такой вкусной еды и не пил такого вкусного чаю. Теперь бы поспать.
Он устроился прямо на земле возле горячего печного бока. Ему бы только полчасика подремать…
23 глава
Из лагеря выступили, когда окончательно рассвело. Наверное, Влас опасался переходить болото по темноте. Зря опасался, эти места Григорий знал как свои пять пальцев. Знать-то знал, но спорить не стал, понимал, что с Власом спорить бесполезно. Одного раза хватило…
И оружия ему не выдали. Вот такие пироги…
– Все, что твои удальцы в отряд принесли, то потом с собой же и прихватили, – сказал Влас мрачно. – А отряд обескровливать я не позволю, у нас тут каждый ствол на счету, сам понимаешь. Поэтому ты уж, Гриня, как-нибудь сам. Мирным путем, так сказать.
Мирным путем – это значит с голыми руками против фрицев. Ну что ж, как-нибудь управится.
– У меня с собой нож был. – Григорий бросил на командира косой взгляд.
– Не было, – отрезал тот. – Ничего у тебя с собой не было, кроме нафаршированного свинцом брюха.
Врет. Нож у Григория всегда имелся. За голенищем, по-разбойничьи. Эх, дурканул он! Надо было к Шуре сбегать, попросить хоть кухонный. Шура бы не отказала, но теперь уж поздно.
А Влас, по всему выходит, ему не доверяет. Несмотря на все его недавние заслуги перед отечеством. Да и с чего бы менту доверять уголовнику, пусть даже и заслуженному! Поэтому на Власа Григорий был не в обиде, рассудил, что оружие можно найти и по пути. Времена нынче смутные, всякое может случиться.
Вот потому, что времена смутные, он и решил подстраховаться.
– Тогда давай-ка, Влас Петрович, организуй мне посох!
И шли они как раз мимо осинника. Очень удобно, если разобраться.
– Посох? – Влас старался держаться позади, но сейчас поравнялся, заглянул в глаза.
– Посох. – Григорий широко улыбнулся. – Мы ж через топь пойдем. Всякое может случиться. – Вот, смотри, и деревце как раз подходящее.
– Деревце, говоришь, подходящее? – Влас задумчиво осмотрел осину, а потом вытащил из-за пояса топорик. Сам-то он к походу подготовился, вооружился до зубов и топориком, и ножиком, и автоматом.
– Ну, а чего далеко ходить, когда вот оно – все под рукой?
Осинку Влас срубил одним махом, но вот затачивать, вопреки надеждам Григория, не стал. Но, как говорится, и на том спасибо. Даст бог, и не пригодится осинка. Детишки ему про упырей доложили первым делом. Григорий слушал их рассказ и холодел душой от мысли, что с ними могло случиться непоправимое, а он ничем не сумел бы им помочь. Оставалось надеяться, что это были последние упыри. Не могла же старая карга оказаться такой плодовитой! И вообще, как же он не подумал, что Ирма фон Клейст решится позабавиться напоследок? Эксперимент с бедной Настеной ей ведь удался…
Довольно долго шли в полном молчании. Григорий думал о своем, но под ноги смотреть на забывал, потому как вот она – трясина, чавкает под ногами, булькает газовыми пузырями. Если ты к такому непривычный, на болото лучше вовсе не соваться. Не для слабонервных получается путешествие. Вот он с малолетства на болото ходил. Сначала с мамкой и бабкой за клюквой, а позже с дедом на охоту. Потому и знал, какие ловушки может устроить человеку топь.
Он знал, а вот Влас, похоже, подзабыл. Задумавшись о своем, Григорий не сразу услышал всплеск за спиной, сделал по зыбкой гати несколько шагов и лишь потом обернулся.
И на старуху бывает проруха… Проруха приключилась с бывшим следователем, а нынче командиром партизанского отряда Власом Петровичем Головиным. Проруха засосала его по самые подмышки, так, что теперь над гнилой болотной водой виднелась только его башка да рука, цепко сжимающая приклад автомата.
– Оступился, Влас Петрович? – вежливо поинтересовался Григорий. – Ты сейчас, главное, не рыпайся. Будешь рыпаться, они тебя быстрее утянут.
– Кто? – прохрипел Влас, но рыпаться и в самом деле стал меньше.
– Кикиморы, или еще какая болотная нечисть. Мне бабка всякое рассказывала. Я бы тебе тоже порассказал, но у тебя, как я погляжу, времени на сказки не осталось.
Про время Влас очень хорошо все понимал, по глазам было видно, по вот этому полному отчаянной ярости взгляду. Другой бы уже благим матом орал, молил о спасении, а этот молчит, только глазами зыркает. Григорий вздохнул, улегся на пузо, прямо на сочащуюся болотным гноем зыбкую не-твердь. Несколько метров полз по-пластунски, а потом одной рукой уцепился за ствол чахлой березки, а вторую с зажатым в ней посохом выкинул вперед.
– Хватайся, товарищ командир.
Схватился. Дважды просить не пришлось. За посох схватился, но автомат из второй руки не выпустил. Такой молодец.
Григорий потянул. Боялся, не будет после ранения сил. Ан, нет! Были и силы, и сноровка, и злость на Власа, за вот это его недоверие. Злился и тянул, тянул и злился. Пока не вытянул! Трясина отпустила свою жертву с мерзким разочарованным чавканьем, запузырилась, закипела, словно котел. И в самом деле впору вспомнить бабушкины сказки про кикимор. Вот только не верил Григорий в кикимор. В упырей верил, в адского пса верил, а в кикимор что-то не получалось.
Они лежали на спинах и часто дышали. Точнее, это Влас часто дышал, еще и зубами от холода клацал, а он ничего. Сказать по правде, холода он почти и не чувствовал.
– Пригодился посох. Да, товарищ следователь? – спросил, не глядя на Власа.
– Пригодился, – прохрипел тот.
– На здоровье.
– Да какое тут, к хренам, здоровье! Вымокли до нитки! – Влас уже не лежал – уселся и сверху вниз смотрел на Григория.
– Скоро из болота выйдем. – Он тоже сел, для приличия зябко поежился. – Разведем костер, обсушимся. – Что ж ты, Влас Петрович, так сплоховал?
Влас ничего не ответил, молча встал на ноги, Григорию помогать не стал. Ну и ничего, он не гордый.
– За мной держись, товарищ командир. Во второй раз я ведь могу и не успеть.
– Ты и в первый раз не особо спешил, – буркнул Влас.
Вот тебе и благодарность. Он и до войны-то слыл самым въедливым и подозрительным следаком, а сейчас сделался и вовсе невыносимым. Может, потому и жив до сих пор?
До твердой земли добрались без приключений, на небольшой полянке развели костер, развесили на вбитых в землю колышках одежду, сами присели поближе к огню. Из походной котомки Григорий достал сухую пачку папирос, протянул Власу.
– Будешь? Твои-то, небось промокли.
От курева Влас отказываться не стал, молча взял папиросу, так же молча прикурил от вытянутой из костра головешки, посмотрел на Григория сквозь облачко дыма.