Туманы и упыри, но про упырей Власу рассказывать никак нельзя. Не поймет. По-хорошему, им бы у Видово разделиться, чтобы дальше каждый пошел своей дорогой. Но ведь от товарища следователя так просто не уйдешь. Прицепился, точно репей.
– А теперь я вот думаю, что оборотню там самое место! Что этот звук может быть с ним как-то связан. И вообще… – Зверобой замолчал, задумался.
– Говори, – велел Влас.
– Видел я кое-что, – сказал Зверобой, понизив голос и оглядываясь по сторонам. – Уже после того, как в усадьбе это все случилось. – Он многозначительно посмотрел на Власа, продолжил: – Ну, после всей этой катавасии…
Он пытался рассказать, подбирал слова, а Григорий думал, что никто не знает, что же на самом деле случилось в Гремучем ручье. Фашисты считают, что на гарнизон напали партизаны. Подорванный автомобиль фон Клейста – тому доказательство. И сожженная в наказание деревня тоже. Горожане и те, кому удалось сбежать из Видово, наверное, тоже винят в случившемся партизан. Но кому, как не товарищу командиру знать, что тщательно планируемая вместе с городским подпольем диверсия сорвалась, что той страшной ночью что-то пошло не так. Да, подложенная Ефимом бомба взорвалась, забрав с собой две жизни: одну человеческую Танюшкину и одну упыриную фон Клейста. Но все остальное… остальное оставалось для Власа тайной за семью печатями. Вот почему он увязался за ним! Потому что хотел разобраться, что случилось в Гремучем ручье. Потому что подозревал, что Григорий может знать больше, чем рассказывает.
– Что ты видел, Василий? – повторил Влас.
– Я сунулся к усадьбе на следующий день. Слыхал, что фашист этот, фон Клейст, увлекался охотой. А если увлекался, значит, и оружие у него должно было быть.
– Мародёрством решил заняться? – Влас поморщился.
– Не мародерством, товарищ командир, а экспроприацией. Не подумал я тогда, что они после этого всего в деревню придут. – В голосе Зверобоя слышалось раскаяние. Хоть и жил он всю жизнь сам по себе, наособицу, но деревенским никогда зла не желал. Может быть, и в самом деле не сообразил, что фрицы станут мстить. – Вот поэтому, не в деревню пошел, а в лощину. Только до усадьбы я так и не дошел.
– Почему? – спросил Григорий.
– Потому что, там в округе фрицев было, как грязи.
– Вокруг усадьбы? – уточнил Влас.
– Да. – Зверобой кивнул. – Я сразу и не понял, что там такое происходит, затаился, решил понаблюдать. Вижу, они тела носилками выносят… – Он замолчал, а когда продолжил, голос его дрожал: – Вот я охотник. Я и крови, и всякого навидался. И медведь меня однажды чуть не задрал. Это я к чему? Это я не бахвалюсь, а чтобы вы поняли, что я не робкого десятка человек.
– Верим, – сказал Влас. – Ты не из робкого десятка.
– Вот и я тогда так думал, товарищ командир, а потом увидел, что это за тела… Сначала они их то шинелями, то одеялами накрывали. А потом, видно, кончились одеяла. И вот часовой, что на воротах стоял, как эти тела увидел, так и бросился в кусты блевать. Потому как там не просто убитые, там всякие были… Только безголовых я штук шесть насчитал… Ну, до того, как сам блевать не кинулся. Думаете, вру? Преувеличиваю, думаете? Или напился тогда до чертиков и примерещилось?
Они ничего не ответили, давая Зверобою возможность выговориться, а он словно бы только этой возможности и ждал.
– Трезвый я был, как стеклышко. А даже если бы и пьяный, то вмиг бы от увиденного протрезвел. Их, этих немцев, не просто убили, их на клочки порвали. – Он очень внимательно посмотрел на Власа. – Человек бы так не смог. Это я вам точно говорю. Да вы и сами понимаете, товарищ командир.
Влас ничего не ответил. Лицо его оставалось каменным.
– И зверя я не знаю, который бы смог.
Григорий вдруг понял, куда он клонит, на что намекает. На оборотня. Влас, видно, тоже понял. А еще странное – не выглядел товарищ следователь очень уж удивленным. Ожидал услышать что-то подобное? Вполне может быть. Вполне может быть, что в усадьбе он тоже успел побывать. Сразу после резни, но еще до появления фашистов. Он ведь должен был встретиться с Ефимом, а потому был где-то поблизости.
– Они их не забрали в город. Никого! – продолжил Зверобой. – Там эсэсовец всем распоряжался. Такой, знаете, молодой, высокий в очочках. Вот по его приказу в ближайшем овраге и выкопали большую могилу. Большую, но неглубокую. Совсем неглубокую. Не подумали, что их же зверье откопает и по косточкам растащит. – Зверобой побледнел, вспоминая эту жуткую картину. – И потом всех туда, скопом в эту могилу… вперемешку солдат с офицерами, баб с мужиками, безголовых с безрукими… Землей кое-как закидали и все. Попрыгали в машины и уехали.
– Они уехали, а ты что же, Вася? – Вот чувствовал Григорий, что это еще не конец истории, что было еще что-то.
– А я там заприметил кое-что… у офицерика, который безголовый.
– Оружие? – догадался Влас.
– Нож. Мне тогда подумалось, что ему нож уже без надобности, а мне пригодится. Да и лежал офицерик с краю. Считай, присыпан не землей, а одними только листьями.
– И ты полез его откапывать?
В голосе Власа снова почудилось отвращение. Не понимал товарищ следователь, что для такого ненормального, как Зверобой, оружие – это любимейшая игрушка. Что за игрушкой этой он и в огонь, и в воду, и в свежую могилу.
– Не успел, – Зверобой вдруг перешел на шепот. – Уберег боженька!
На сей раз он не стал извиняться и прикидываться атеистом, перекрестился размашисто, на Власа посмотрел с вызовом, а потом сказал: – Вот сейчас вы точно решите, что я чокнутый. Но, если захотите, я вам тот овраг и ту могилу сегодня же покажу.
– Надо будет, и покажешь, – пообещал Влас. – Так что там дальше случилось в этом овраге?
– Случилось… Папироской не угостите, товарищ командир?
Папироской его угостил Григорий. И его, и Власа. И сам тоже закурил, потому что чувствовал, что вот сейчас услышит что-то такое, чего до этого не знал.
– Зашевелилась земля, – заговорил Зверобой тихим зловещим шепотом. – На могиле, значит, зашевелилась. Я как это увидел, сразу шась обратно в кусты. Лежу ни живой ни мертвый, смотрю. А из земли сначала рука, потом плечо, а потом уже и голова белобрысая. Солдатик, значит, немецкий откапывается. Я тогда подумал, что его живым закопали, не проверили, как следует. А присыпали ж слегка, вот он очухался и вылез. Ну, успокоился я немного, а тут сморю, земля опять шевелится. И опять рука. Только тоненькая, с ноготками красными. Женская рука. Женщина и выкопалась. Нарядная такая, в блузочке, юбочке, чулочках. Тоже, получается, недобитая. – Зверобой посмотрел на них диким, полным ужаса взглядом. – Как думаете, могло так случиться, чтобы и ее живой закопали?
Отвечать Григорий не стал. Чувствовал он себя так, словно бы это его самого живым закопали.
– Ну, я подумал, мало ли что. Всякое в спешке могло случиться. Иногда снаряд в одну воронку может и два раза… Но чтобы три… – Он сделал глубокую затяжку, закашлялся.
– Третий заживо погребенный? – спросил Влас.
– Тогда я тоже еще думал, что заживо. – Зверобой закивал. – А потом эта дамочка обернулась… – Он с такой силой сжал в руках папиросу, что та переломилась пополам, а Зверобой этого даже не заметил. – Не живая она была, мужики, – сказал он приглушенным шепотом. – Мертвячка. Как есть, мертвячка!
– Мертвячка? – Влас приподнял бровь.
– Я понимаю, товарищ командир. Ты сейчас скажешь, что я или с ума сошел, или спился…
– Я скажу, что далеко было, – перебил его Влас. – Ты ее мог толком не разглядеть. А от одного лишь того факта, что кто-то из могилы выбирается, мозги могут запросто набекрень съехать.
– У него зрение, – сказал Григорий, думая о своем, о том, что все может быть куда хуже, чем кажется. – Он белке в глаз со ста шагов попадает.
– Глаз… – прошептал Зверобой. – Вот и я про глаза. Черные они у нее были, неживые. И знаете, как она обернулась?
Григорий знал… Точно так же обернулась Зося…
– Человек же как оборачивается, если ему нужно? Он всем телом и плечами оборачивается. Ну и головой немного. А там только головой. Понимаете? Как у куклы у нее голова повернулась. И глазюки эти черные сразу меня нашли. А как нашли, так она и запела. Грустную какую-то немецкую песенку. Слов я конечно не понял, но песенку эту буду до конца своих дней помнить. Она пела и из могилы выбиралась. Но как бы нормальная баба выбиралась?
Нормальная баба бы из могилы не выбралась, подумалось с горечью.
– Как? – спросил Влас. Лицо его побледнело, и теперь сам он мало чем отличался от мертвяка.
– Ну, она бы первым делом землю с себя стряхнула. С волос там, с юбки. Ну, чтобы красивой быть, аккуратной. А эта не стряхнула, словно и не заметила, что вся перемазанная. Она мне улыбнулась… У меня аж похолодело все внутри от этой ее улыбки. И пальчиком к себе поманила. Вот так. – Зверобой согнул указательный палец, посмотрел на него с недоумением. – И знаете что? Понял я, дорогие товарищи, что, если вот прямо сейчас не унесу ноги, конец мне придет. Ружье у меня с собой, а даже не подумал, что можно стрельнуть в нее. Такой страх меня обуял, до сих пор, как вспоминаю, так холодным потом прошибает. Я сначала-то на карачках да задом, а потом уже понял, что бессмысленно от нее прятаться, что увидела она меня. Или почуяла… Вот тогда я и бросился бежать со всех ног. И знаете что?
Было видно, что Зверобою необходимо выговориться, что эта история для него куда страшнее и реальнее истории с оборотнем. Что нисколько ему не стыдно за этот свой страх, а поделиться хочется. Просто чтобы не носить это все в себе.
– Что? – спросил Григорий.
– Погналась она за мной. Сначала на двух ногах бежала, как человек. А потом упала на четыре и уже по-звериному, с воем.
Зверобой пытался в своей голове увязать то, что увязать никак не получалось – мертвую немецкую женщину и оборотня. Зверобой искал нить и связь, которой на самом деле не было. А что было, о том Григорию не хотелось и думать. Были упыри. Те самые «игрушки» старухи фон Клейст. Такие же, как бедная девочка Настя, только, наверное, более опасные. «Игрушки» эти по упыриной традиции сначала вроде как умерли, а потом воскресли. Вот это воскресение Зверобой и застал. Вот что-то похожее случилось и с ним, с Григорием. Только в отличие от тех упырей, ему удалось сохранить разум. Как удалось? Были у него кое-какие мысли на этот счет. И все они крутились вокруг тети Оли, вокруг ее последнего подарочка. Вот уж точно… подарочек. Лучше бы сдох он тогда в том овраге! Для всех было бы лучше. А если бы не сдох? Если бы стал таким, как эти упыри, которых видел Зверобой? Как Зося если бы стал? К кому они первым делом идут? К кому Зося пришла? К тому, кого любила и знала при жизни. Вот и он бы пришел к Митяю…