И вот сейчас Влас тащит их к той самой обнесенной квартире. Кто в ней тогда жил? Кажется, какой-то городской чинуша. Вальяжный, брюхатый, что тот боров. Такого не грех и пощипать.
Дом казался нежилым. Он отгородился от мира плотными шторами, не пропускающими свет. Одно из окон пересекала трещина, заклеенная чем-то хлипким, ненадежным. Жить в комнате с таким окном невозможно. Лучше бы уже досками забили. Это всяко разумнее и теплее.
Влас потянул на себя ручку входной двери и растворился в темной утробе дома. Григорий и парни шмыгнули следом. Дверь за их спинами закрылась почти беззвучно, будто кто-то специально озаботился тем, чтобы петли не скрипели.
Щелкнула зажигалка, и в руке у Власа заплясал робкий огонек. Света от него едва хватало лишь на то, чтобы осветить дверь с медной табличкой. На табличке была выгравирована цифра «1». Влас приложил палец к губам и не постучался, а буквально поскребся в дверной косяк.
Очень долго ничего не происходило. Григорий слышал немецкие голоса, доносящиеся с улицы, но ни слышал ни звука из-за закрытой двери. Он тронул Власа за плечо, и тот нетерпеливым движением сбросил его руку. Хорошо, что всего лишь нетерпеливым, а не испуганным или, к примеру, брезгливым. Наконец с той стороны послышались шаги – легкие, почти невесомые, а женский голос с бархатной сипотцой раздраженно спросил:
– Кто там?
– Стелла… Стелла Витольдовна, это я, Влас Головин.
В голосе Власа тоже послышалась сипотца, только не бархатисто-приятна, а какая-то взволнованная. Будто бы собирался товарищ командир сдавать какой-то важный экзамен.
– Влас?.. – А в женском голосе теперь появилось удивление пополам с радостью. Интересные дела.
– Стелла Витольдовна, впустите нас, пожалуйста.
Она, эта Стелла Витольдовна, оказалась отчаянной женщиной, потому что не стала спрашивать, с кем он приперся. Или просто настолько доверяла Власу? Как бы то ни было, а дверь бесшумно распахнулась. С той стороны со свечой в руке стояла изящная молодая женщина.
– Поздновато для визитов, – сказала она тем самым бархатистым голосом и вытянула вперед руку со свечей, чтобы получше разглядеть незваных гостей. – Входите! Да прикройте скорее дверь, сквозит!
Влас послушно закрыл дверь, повернул ключ в замке.
– Стелла Витольдовна, я понимаю, что наш визит несколько… – замямлил он.
– Неожиданный? – дама не дала ему договорить, махнула свободной рукой. – Не толкитесь в пороге, молодые люди! Пройдемте в гостиную. И разуйтесь, прошу вас! Только сегодня помыла полы.
По лицу Власа было понятно, как не хочется ему злить дивноголосую Стеллу. Однако, и разуваться в нынешних условиях было неразумно, поэтому Григорий взял инициативу на себя.
– Несравненная Стелла Витольдовна, – сказал он, глядя в ее прямую спину. Лучше бы конечно в глаза, но и так сойдет. – Мы бы предпочли не разуваться. В силу некоторых обстоятельств.
– Так уж и несравненная? – Она остановилась, но оборачиваться не стала. – Кстати, мне знаком ваш голос. Мы встречались раньше?
Встречались. В кабинете у Головина пару лет назад. Стелла Витольдовна тогда забегала подписать какие-то бумаги – легкая, как весенний ветерок и изящная, как лань. Тогда Григорий с ней всего лишь поздоровался. Такой уж он был воспитанный человек. Она кивнула ему вежливо-равнодушно, чуть менее равнодушно, чем Головину. Но мгновения этого хватило, чтобы Григорий успел ее разглядеть.
Не красивая, но, как это принято говорить, с изюминкой. Высокая, стройная, с каштановыми волосами, уложенными с замысловатую прическу. Тонкокостная, бледнолицая, черноглазая, большеротая, с ироничной, не свойственной дамочкам такого типа усмешкой. Одним словом – интересная. Тогда Влас не посчитал нужным представить их друг другу. Да и какой интерес такой вот штучке знакомиться с уголовником? Но Григорий ее запомнил, как запоминал картины в альбоме, украденном у одного старого антиквара. Тот альбом он оставил себе, не смог расстаться с этакой красотой. Названия картин и имена художников выучил наизусть. Даже биографии выучил. Он бы и про эту черноглазую все разузнал, если бы не сел. Просто так разузнал бы, ради интереса. Не дрогнуло в его сердце ничего такого, просто стало любопытно, кто такая, откуда, чем занимается. Тогда не узнал, а сейчас, кажется, все узнает.
– Вам показалось, Стелла Витольдовна, – сказал Влас поспешно. – Вы не знакомы.
Молодец! Не стал подставлять и позорить старого знакомца перед прекрасной Стеллой. Да и перед детишками тоже.
– Странно. – Стелла дернула острыми плечами и направилась в гостиную. – У меня хорошая память на голоса.
У нее на голоса, а у Григория на лица. И вот этого мордастого дядьку на фотографии он очень хорошо помнит. Тот самый боров, хозяин квартиры. А еще, похоже, муженек несравненной Стеллы. Потому что вот она рядом с ним на фотографии, держит под руку, улыбается. На ней элегантное платье, так сразу и не скажешь, что свадебное, но колечко на безымянном пальце и влюбленный взгляд борова красноречивы. Новобрачные. Счастливые или нет – это уже второй вопрос. Вот, значит, чьи побрякушки он тогда вынес и пытался продать. Вот, значит, ради кого землю рыл Влас Петрович Головин. Да-да, не только из-за служебного рвения, имелся у товарища следователя и свой личный интерес. Вот этот черноглазый, большеротый, насмешливый.
– Не зажигайте, пожалуйста, свет, – попросил Влас шепотом. И Стелла, которая уже потянулась к стоящему на старинном немецком пианино канделябру, замерла с протянутой рукой и вопросительным взглядом.
– Нас ищут, – сказал Влас виновато.
– Значит, вас. – Она кивнула, словно бы не услышала ничего для себя удивительного. – Портьеры достаточно плотные, они не пропускают свет, но если вы настаиваете.
– Я вынужден настаивать. – Лицо Власа тонуло в темноте, но по голосу было слышно, как сильно он смущен. Надо же!
– Как скажете. – Стелла запахнула на груди наброшенную поверх шелкового халата шаль. – Может быть, кофе? У меня есть чудесный кофе.
Говорила она совершенно спокойно, без страха и без жеманства, словно для нее такие вот ночные визиты были самым обычным делом. А может и были?
Григорий окинул комнату быстрым взглядом. Хорошая мебель, дорогой инструмент, на круглом столе вазочка с конфетами. Очевидно, что хозяйка не нуждается, потому что те, кто нуждаются, первым делом продают или выменивают на еду все самое ценное. Вот эти сережки с изумрудами, например. Барыга предлагал за серьги совершенно смешную цену, Григорий уже собирался прочитать ему лекцию о классификации изумрудов, когда их накрыл Влас Головин.
– Не надо кофе, спасибо. – Влас неуклюже присел за стол. – Мы побудем у вас. Позволите? Уйдем сразу, как только появится такая возможность.
– Ваш мальчик ранен? – Она, казалось, его не слушала. Или не слышала.
– Я не мальчик! – Тут же огрызнулся Митяй, и Григорий дернул его за рукав. Как закончится вот это все, непременно надо заняться его воспитанием.
– Да, теперь я вижу. – Стелла не смутилась и не обиделась. – Но вы ранены, поэтому вам лучше прилечь. Вон туда! – Она кивнула в сторону обтянутой полосатым атласом оттоманки.
И больше ни слова про грязную обувь и свежевымытые полы!
Митяй кивнул, сначала присел, а потом и прилег на оттоманку. Ноги пристроил так, чтобы не испачкать обивку. Молодец, не все еще потеряно.
Сева присел к столу рядом с Власом. Сам Григорий остался стоять в дверях. Так ему было удобнее и спокойнее. Так он слышал то, что происходило и за окнами, и за дверью. За дверью пока было тихо.
– Ходят слухи, ограбили госпиталь. – Стелла тоже осталась стоять, прислонившись поясницей к пианино.
– Не исключено. – Влас кивнул.
– А часового зверски убили. Буквально растерзали… – В бархатном сопрано Стеллы послышалось напряжение. Очевидно, она была готова принять мысль об ограблении, но не о зверском убийстве.
– Да, ночью на улицах стало неспокойно, Стелла Витольдовна. – Влас достал папиросу, с сожалением покрутил ее в пальцах и прятал обратно.
– Прекратите, Влас Петрович, – сказала Стелла, не повышая голоса, но как-то так, что всем сразу стало ясно, что она раздражена. – Город полнится слухами. Дикими слухами про… – она сделала паузу, словно собираясь с духом, – про упырей! Софочка, наш костюмер, рассказывала про деревню. Кажется, Видово.
Парни тут же встрепенулись, Григорий тоже навострил уши. Что там рассказывала костюмерша Софочка?
– Деревню сожгли. Вы ведь и сами знаете, Влас? – Теперь Стелла смотрела только на Головина, взгляд ее был прямой и требовательный. – Сразу же после того, что случилось в той усадьбе. Сначала усадьба. Потом деревня. Говорили, что жителям удалось спастись. Говорили про партизан… – Взгляд смягчился.
Григорий усмехнулся. Этой необычной черноглазой хотелось видеть в Головине героя. Ну что ж, кто он такой, чтобы отнимать у прекрасной дамы иллюзии? Но Влас от чужой славы отказался, помотал косматой башкой.
– Не партизаны? – Стелла приподняла соболиную бровь.
– Батя мой, – прохрипел с оттоманки Митяй. – Это батя мой их всех спас.
Стелла перевела взгляд на Григория. Смотрела долго, не мигая. Если бы он сам не был упырем, решил бы, что упырь – это она, такой пронзительный у нее был взгляд.
– А потом начали появляться эти… ожившие мертвецы, – сказала она, словно бы сама себе. – Сначала мы думали, что это слухи, какие-то фашистские происки, но потом об оживших мертвецах заговорили офицеры…
– Какие офицеры? – тут же вскинулся Митяй.
– Немецкие. – Стелла усмехнулась. – Немецкие офицеры, мой… – Наверное, она чуть было не сказала «мой мальчик», но вовремя вспомнила Митяеву реакцию, и закончила: – Мой юный друг. Сначала это было похоже на сказки. Знаете, страшные сказки, которые дети придумывают от скуки. Никто не верил. До сегодняшнего дня.
Она отошла от пианино, уперлась ладонями в стол, посмотрела прямо в глаза Власу. Наверное, Влас бы нашел, что ей ответить, но Григорий помешал. Он приложил палец к губам, призывая всех к тишине, а сам прокрался к двери. За дверью было четверо. Четверо и собака. Собака – это плохо. Очень плохо.