– Не надо париков, – поддержала его Стелла. – Грех – сбривать такие красивые волосы. Их нужно просто… – Она щелкнула ножницами, – немного окультурить. Следуйте за мной, Влас Петрович! – и поманила Власа пальчиком.
Зиночка хихикнула, пацаны многозначительно переглянулись, а Влас безропотно поплелся за Стеллой. Как бычок на веревочке.
Стричь его собирались все в той же ванной, благо, места и света тут хватало. Стелла стояла напротив окна, и на его фоне ее силуэт казался завораживающе красивым.
– Раздевайтесь, – велела Стелла.
– Как?.. – Кажется, он снова покраснел. Или побледнел. Не важно, но что-то случилось в его организме от ее слов.
– До пояса. Снимайте свитер, Влас Петрович. А на колени вот набросьте… – Она указала подбородком на висящее на крючке полотенце.
Хорошо, что на нем был свитер, а не рубашка! Потому что с пуговицами он бы сейчас не справился. Он и со свитером-то справился с трудом, запутался в горловине. Но как-то выпутался, плюхнулся на табурет, подгибающиеся колени старательно застелил полотенцем.
– Все, я готов, – сказал нарочито бодрым голосом.
Стелла ничего не ответила, она молча разглядывала его отражение в зеркале. Взгляд ее скользил по его плечам, груди и уже давно зажившему шраму на животе. Взгляд был сосредоточенный, словно прямо в это мгновение она что-то для себя решала. Она решала, а Влас затаил дыхание. Он тоже смотрел, глаз не мог отвести от того, что видел в зеркале. Эта зазеркальная близость одновременно возбуждала и пугала, заставляла сердце срываться в галоп.
Зазеркальная Стелла улыбнулась, щелкнула над его головой ножницами, сказала тоже нарочито бодро:
– Я тоже.
Она работала быстро и ловко, словно всю жизнь только тем и занималась, что стригла косматых лесных мужиков. Она стригла, а он не сводил с нее взгляда. Не с нее, а с ее отражения! И так ему хотелось, чтобы все это не кончалось! Чтобы ножницы щелкали, а руки порхали. Чтобы сладость ее духов накатывала волной от каждого движения. Чтобы это счастье все длилось и длилось.
– Ну вот и все! – сказала зазеркальная Стелла, и в голосе ее Власу почудились нотки горечи. А настоящая Стелла ласково взъерошила его волосы. Нет, не тем жестом, каким ерошила их Митяю – другим, каким-то особенным. И Влас не выдержал, перехватил тонкое запястье, прижался к нему враз пересохшими губами, закрыл глаза. Все это длилось лишь мгновение. Он первый пришел в себя, отпустил руку Стеллы, улыбнулся мучительно-виновато.
– Простите, – сказал шепотом.
– Вам не нужно извиняться, – так же шепотом сказала она, а потом уже в полный голос добавила: – Ну вот и все, Влас Петрович! Смотрите, какой получился франт!
Зазеркальная Стелла подмигнула зазеркальному Власу и снова лихо щелкнула в воздухе ножницами.
Из ванной комнаты Влас вышел на ватных ногах и на многозначительные взгляды Зиночки вообще никак не отреагировал. Губы все еще горели огнем. Да что там губы! Все тело горело!
– Вот это совсем другое дело, – сказала Зиночка одобрительно, а Митяй удивленно присвистнул. Он таращился на Власа во все глаза, словно видел впервые в жизни.
– Ну что, Зиночка, теперь вам не составит большого труда превратить нашего гостя в другого человека?
Он и не заметил, как в комнату вошла Стелла. Захотелось обернуться, посмотреть ей в глаза, но не хватило духа. Вот такой он, оказывается, боевой командир.
– Теперь никаких проблем! – заверила ее Зиночка и по-свойски подмигнула Власу. – Будем делать юношу еще краше? – спросила, глядя на Стеллу.
– Будем делать неприметнее, – сказала Стелла очень серьезным тоном. – Влас Петрович, вы можете изобразить хромоту?
– Могу, – ответил он, не раздумывая.
– И лучше бы вам сутулиться. Чувствуется в вас эта… – Стелла на мгновение задумалась, – выправка.
Влас бросил быстрый взгляд на Зиночку.
– Не переживайте, юноша, – усмехнулась та. – Мне чужие тайны ни к чему. Мне бы с собственными управиться. Я хочу помочь Стеллочке, только и всего.
Она хочет помочь Стеллочке и сама того не понимает, чем для нее может обернуться эта помощь. Стеллочка тоже не понимает! Стеллочка думает, что происходящее – это игра.
Влас вздохнул, перевел взгляд на парней. С этим тоже придется договариваться. Только не ему самому, а Грине. Пусть решит проблему по-своему, потому что молодняк им в Гремучем ручье ни к чему. Горячие головы – вреда от них может быть больше, чем пользы. Сказать по правде, от помощи Стеллы Влас бы тоже с превеликой радостью отказался, но без Стеллы никак, и помощь ее может оказаться незаменимой.
– Ну-ка, пройдите по комнате, Влас Петрович, – вывел его из раздумий голос Стеллы.
Он прошелся. Сначала получалось или только хромать, или горбиться, но раза с десятого начало выходить лучше. После того, как Стелла показала, как правильно нужно хромать и горбиться. У нее удивительным образом получалось преображаться из светской львицы в колченогую старуху. Ей достаточно было лишь накинуть на голову шаль. Даже голос ее менялся, из бархатистого делался скрипучим.
– Вот так, Влас Петрович! Уже намного лучше! – Колченогая старуха, с которой он ковылял по гостиной, разогнулась и снова превратилась в ослепительную красавицу. – Вы, определенно, делаете успехи.
– Спасибо, Стелла Витольдовна.
А ему самому казалось, что они играют в какую-то детскую игру вместо того, чтобы заниматься серьезным делом.
– Зиночка, нам потребуется кое-какой реквизит. И элементы костюма. – Стелла окинула его придирчивым взглядом. – Подберем что-нибудь нужного размера?
– Подберем. – Зиночка кивнула, спрыгнула со стула. – Поговорю с Софочкой. Софочка это наш костюмер.
– Я в курсе, – ответил Влас как можно вежливее. Эх, не хватало ему Грини. Гриня, в отличие от него, умел обращаться с дамами.
Мысли о Грине отрезвили. На Власа словно ушат холодной воды вылили. Его люди, возможно, в беде, а он тут развлекается какой-то пантомимой.
Стелла как-то сразу уловила эту перемену в его настроении, проводила Зиночку до двери, вернулась, встала напротив Власа.
– Каждый из нас должен делать свое дело, – сказала, глядя ему в глаза. – Мы не развлекаемся, Влас Петрович. Мы готовимся к операции. И многое будет зависеть от того, получится ли у вас завтра вечером проникнуть в Гремучий ручей. Вы не должны вызвать ни малейшего подозрения. Понимаете?
Он понимал. Стелла была права, но от слов ее почему-то не становилось легче.
– А я? – заговорил молчавший все это время Всеволод. – Меня как-то будут гримировать?
– Вы останетесь снаружи, – сказал Влас. – Ваша помощь понадобится потом, когда мы выберемся из усадьбы.
Он и сам пока не знал, врет он ребятам или говорит правду. Вернется Григорий, тогда и станут решать. А пока Всеволода и Митяя нужно немного успокоить. Успокоить, но надежды не лишать.
Поверили ли они ему? Влас не знал, но очень на это надеялся. По крайней мере, вопросов ему больше не задавали.
– Зиночка вернется завтра утром, – сказала Стелла. – Коменданта я предупредила. Вы с Григорием подойдете к нему часам к десяти, получите пропуска. Жаль, что Зиночка не смогла увидеть вашего товарища, но в общих чертах я ей его описала. Думаю, все будет хорошо. В усадьбу вас отвезут вместе с остальными работниками.
– А вы? – спросил Влас.
– А я приеду вечером. Не беспокойтесь, Влас Петрович, я найду способ выйти с вами на связь. – Она улыбнулась. Улыбка получилась легкомысленной. Слишком легкомысленной, чтобы Влас ей поверил. Стелла волновалась, но волнение свое пыталась скрыть. В этот самый момент Влас поклялся себе, что сделает все возможное, чтобы ни один волосок не упал с ее головы. И тут же вспомнил, с какой горечью рассказывал Гриня о своих невыполненных обещаниях. Одиночке жить проще. Одиночка отвечает только сам за себя. Но как-то так вышло, что Влас больше не одиночка. Хватило одного единственного касания, одного единственного призрачного поцелуя, чтобы это понять.
Папироса догорела, просыпалась к ногам горсткой пепла. Григорий встал, жестом смертельно уставшего человека потер глаза, а потом решительно шагнул в поток.
Он не нашел тела Лиды и Сони. Означать это могло лишь одно: девочек не было в отряде во время нападения. Могло такое случиться? Могло! Мало ли по какой надобности они могли уйти в лес? Да хотя бы за березовым соком. Или на поиски чаги для Зосимовича. Или за первоцветами. За чем угодно! Главное, что ушли! Они ушли, а он теперь должен их найти.
Почему Григорий был уверен, что Лида с Соней ушли сами? Да потому, что не чуял их следов среди мешанины немецких и собачьих. Тогда не чуял, а сейчас просто обязан взять след.
Он огляделся. Он принюхался, словно Горыныч. Горыныча сейчас особенно не хватало. Но ничего, он и сам нынче не лыком шит, разберется.
Начинать поиски следовало от избы-лазарета. Именно здесь Лида и жила, и работала, именно отсюда нужно начинать.
В избе пахло кровью. Это был густой, омерзительно неживой дух. Он забивал собой все вокруг. Вдыхать его было больно, но Григорий себя заставил. Он стоял с закрытыми глазами, принюхивался и прислушивался к тому, что творилось вокруг и у него внутри. Из сотни едва уловимых запахов выхватил один единственный, знакомый и звонкий, как весенняя капель. Так пахли травы, которыми Лида ополаскивала волосы. Он точно это знал, он запомнил.
Григорий открыл глаза, из густого смрадного облака шагнул к порогу, словно за невидимую нить ухватился. Снаружи стало легче. И дышать теперь получалось без боли, и нить сделалась ярче и ощутимее. Он взял след, и был не намерен с него сходить.
След вывел к землянке, в которой жили Соня с Шурой. Прежде, чем уйти из отряда, Лида зашла за девочкой. Вот и вторая ниточка, не такая яркая, не такая звонкая, но все равно отчетливо ощутимая. Из отряда они ушли вдвоем.
Дальше было проще. Дальше Григорий уже видел следы. Они уходили неспешно, и не таясь. Значит, ушли до нападения, значит, планировали вернуться. А ему сейчас оставалось только одно – идти по следу.