ротивляется.
– Она сопротивляется. – Фон Клейст снова провел когтями по крышке гроба прямо над бледным Танюшкиным лицом. Это выглядело так, словно он хотел погладить ее по щеке, но не мог себе этого позволить. – Вы даже представить не можете, какая сила спит в этой девочке. Слушайте, что мне нужно, Штольц. Мне нужна ее сила, но она сама должна продолжать спать.
– Не получится держать человека долго в подобном состоянии, – пробормотал Штольц. – Это противоречит законам медицины.
– Она не человек, – сказал фон Клейст и убрал руку от крышки гроба. – И она не подчиняется обычным медицинским законам. – Сколько литров вам уже удалось изъять?
– Три.
– Мало. Вы должны ускориться.
– Слишком большая кровопотеря приведет к гибели подопытной. Поверьте, мой господин, я ищу оптимальный баланс. Нельзя спешить. Ни в коем случае нельзя.
Упырь снова вперил в него немигающий взгляд. Под взглядом этим Штольц вытянулся в струну, даже его паучьи пальцы вытянулись, перестали дергаться. Митяю на мгновение показалось, что носки его до блеска начищенных сапог оторвались от пола.
– Хорошо, – наконец сказал фон Клейст, и Штольц разом обмяк, стал похож на тряпичную куклу. – Делайте, что считаете нужным. И найдите лекарства! Она не должна просыпаться ни на секунду. А когда обычные меры уже не будут помогать, мы ее разбудим.
– Разбудим? – Глаза Штольца расширились.
– Да, разбудим. Но предварительно вы проведете операцию… ну, эту вашу операцию на мозге, после которой человек перестает быть человеком.
– Лоботомию?..
– Решите сами. Для меня важно, чтобы она была живой и послушной. Конечно, хотелось бы сохранить такой превосходный экземпляр в нетронутом виде, но мы с вами помним, что случилось, когда вы просчитались с дозировкой…
Он многозначительно посмотрел на вмятину в массивной железной двери. Митяй тоже поглядел. Выглядело все так, словно в дверь попал небольшой снаряд. Но, выходит, не снаряд, а Танюшка. Чем она запулила в эту дверь? И этот ее гроб, он не из простого, а из бронированного стекла. Митяй слышал про такое в партизанском отряде. Раньше слышал, а теперь вот и увидел.
– Я все сделаю. – Голос Штольца стал сиплым, едва различимым.
– И укрепите это… – Фон Клейст постучал когтем по стеклянной крышке.
– Как? – прошептал Штольц.
– Стальные ленты, надежные замки. Я должен и это вам объяснять? Если она придет в себя, боюсь, эта крышка ее не удержит. В ваших же интересах сделать так, чтобы свести все риски к минимуму. А пока найдите человека, который может сделать запоры.
– Я распоряжусь, чтобы прислали подходящего… – Штольц снова мелко-мелко закивал.
– Надеюсь, вам не нужно объяснять, что выйти живым из этой комнаты он не должен?
– Разумеется! Я все понимаю. Мне разобраться самому?
– Разберитесь с лекарствами для наркоза. – В голосе фон Клейста послышалось нарастающее раздражение, а мастера потом приведите ко мне в кабинет. А сейчас ступайте, у меня впереди слишком много дел. Этот новый бургомистр… – Он скривил губы в презрительной ухмылке. – Он не верит в знаки и ничего не боится. Ну что ж, возможно, очень скоро его картина мира изменится коренным образом.
Митяй слушал разговор этих двоих и даже не удивлялся тому, что понимает каждое сказанное слово, он даже понимает, что подразумевается под картиной мира. Наверное, это потому, что увиденное и услышанное уже пропустила через себя Танюшка. Танюшка знает немецкий едва ли не в совершенстве. Баба Оля постаралась. Ну а картина мира… Митяй и сам не дурак, догадался, что это такое.
Штольц уже был на пороге, когда фон Клейст его окликнул.
– Стойте!
Штольц замер, как вкопанный, не решаясь обернуться. Его и без того сутулые плечи поникли еще сильнее.
– Курт Вольф вернулся из своей экспедиции?
– Я не знаю, мой господин. – Все-таки Штольц обернулся. – Он мне не докладывает. Если вам будет интересно мое мнение, он страшный человек, совершенно неуправляемый.
– Мне не интересно ваше мнение, господин Штольц. – Фон Клейст усмехнулся. – И вы не правы, Курт очень послушный мальчик. Разве что самую малость экспрессивный.
– Он проявляет неоправданную жестокость. – Штольц продолжал стоять неподвижно. – Нет, я не жалуюсь, но он уже уничтожил нескольких подопытных ради собственной забавы. Я понимаю, что люди – ресурс восполняемый, но я тратил свои силы и ваше время на их подготовку.
– Спасибо, господин Штольц. – Фон Клейст чопорно склонил голову. – Я поговорю с Куртом о недопустимости подобного поведения. Пусть ищет себе игрушки за пределами вашей лаборатории. А теперь ступайте! Я хочу побыть наедине с нашей девочкой.
Штольц уходил так поспешно, что врезался лбом в притолоку, но, кажется, даже не почувствовал боли. Он удалился, деликатно прикрыв за собой дверь, и еще несколько мгновений до Митяя доносилось гулкое эхо его шагов.
А упырь снова подошел к стеклянному, бронированному гробу, положил обе ладони на крышку, всмотрелся в безмятежное Танюшкино лицо.
– Ну что, моя милая фройляйн, видишь, как все вышло? – сказал ласково. – Я оказался умнее и сильнее своего неразумного старшего брата. Я избежал искушения попробовать этой вашей удивительной погибельной крови. А знаешь, почему? Потому что дух естествоиспытания во мне сильнее голода. Клаус в некотором смысле был животным, ему всегда было тяжело противиться инстинктам. Ирма… – он вздохнул. – Ирма, моя бедная маленькая сестренка! Она просто играла в куклы. Разница лишь в том, что в детстве ее куклы были фарфоровыми, а потом из плоти и крови. Знаешь, мне ее не хватает. Она понимала меня как никто другой. Понимала и по-своему даже любила. Как думаешь, милая фройляйн, кто ее убил? Твоя бабка? А может этот садовник, ее слабоумный племянничек? Или тот волчонок, которого я почти приручил?
Чтобы на заскрежетать зубами, Митяй впился ими в свою порезанную руку, хрустнул челюстями.
Фон Клейст обернулся, обвел взглядом пыточную. На Митяе его взгляд задержался, пожалуй, на мгновение дольше. А может быть, ему просто так показалось. От страха. От ненависти. От сжигающей нутро ярости. Как бы то ни было, а фон Клейст его не увидел. Чужой сон, чужие правила. Даже во сне Танюшка пыталась его защитить. Ничего, он вернет ей долг. Он вырвет ее из упыриных когтей. Чего бы ему это не стоило.
А фон Клейст уже снова повернулся к гробу:
– Померещилось. Знаешь ли, в последнее время я живу, как на пороховой бочке. Приходится решать слишком много задач сразу. Очень плохо, что ты не можешь ответить на мой вопрос, но уверяю тебя, я разберусь со всеми. Мой верный Вольф уже вышел на след. Это очень удобно, не приходится марать руки. В конце концов, я в первую очередь ученый, мне недосуг тратить время на месть. А ты, моя милая фройляйн, очень скоро станешь моей живой куклой. В память об Ирме. С возрастом я становлюсь сентиментален, приятно иметь под рукой доказательство своей победы над средневековым мракобесием. Рано или поздно, я найду причину, по которой ваша кровь такая уникальная, такая губительная для нашего рода. Но даже сейчас ты можете сослужить мне службу. Ты уже мне служишь, милая фройляйн. Мы с тобой станем родоначальниками… – Он не договорил, снова огляделся, подошел к тому углу, в котором прятался Митяй, протянул руку. Митяй испуганно втянул голову в плечи, но упырь не дотронулся до его головы, он потрогал вмурованное в стену железное кольцо. То самое кольцо, к которому крепилась цепь, на которой когда-то держали самого Митяя.
– Странное чувство… – сказал упырь задумчиво и брякнул кольцом по каменной стене. – Рядом с тобой, милая фройляйн, мне постоянно мерещатся призраки. Ну ничего! – Он театрально хлопнул в ладоши. – Завтрашний день многое изменит! Надеюсь, у меня получится завоевать доверие нового бургомистра. С твоей помощью завоевать, разумеется.
Еще несколько минут упырь бесцельно кружил по пыточной, а потом вышел. Наконец, Митяй смог остаться с Танюшкой наедине. Он выбрался из своего укрытия, подошел к стеклянному гробу, посмотрел сквозь прозрачную крышку. В крышке этой были сделаны небольшие отверстия. Наверное для того, чтобы Танюшка не задохнулась. Чтобы игрушка фон Клейста оставалась живой, как можно дольше. Он любил живые игрушки и даже старался не убивать их без лишней надобности. В отличие от своей сестры. Перед глазами сначала поплыл кровавый туман, а потом из тумана этого выступила водонапорная башня с нагревательным котлом. Пронзительно скрипнул, распахиваясь, круглый люк. Чтобы не видеть тех, кто нашел свое последнее пристанище в котле, Митяй закрыл глаза, а когда снова их открыл, сон изменился. С противоположной стороны гроба, положив передние лапы на стеклянную крышку, стоял Костяная башка.
– Башка, – сказал Митяй радостно, и погладил призрачного пса по черепушке. Да, во сне у него это получилось!
Костяная башка приветственно клацнул челюстями и, кажется, вильнул хвостом.
– Вот ты где! А остальные? Где другие Горынычи?
Костяная башка не ответил, вместо этого он сунул черепушку внутрь стеклянного гроба. Для призрака такой трюк – не великая проблема! Сунул и, кажется, заскулил. Этот полный тревоги и отчаяния звук раздался прямо у Митяя в голове.
– Понимаю, нам тоже ее не хватает, но мы что-нибудь придумаем. Обещаю тебе.
Костяная башка зыркнул на него красным глазом, а потом осторожно сомкнул челюсти на тонком Танюшкином запястье. И в этот миг что-то изменилось. Костяная башка сделался бледным, едва различимым, а на впалых Танюшкиных щеках появился легкий румянец.
– Ты ее так поддерживаешь, да? – спросил Митяй шепотом. – Блондинчик сказал, что ты не чуешь Танюшку, когда она вот такая, почти неживая. Но какая-то твоя часть, которая тоже неживая, нашла способ ей помочь?
Костяная башка снова зыркнул на него красным глазом.
– А остальные почему не могут сюда попасть? Разнесли бы здесь все к едреной фене! Как в прошлый раз. Ну? Чего молчишь?!
Костяная башка вроде как вздохнул. Или вернее выдохнул черное дымное облачко. Через мгновение он был уже рядом с Митяем, потянулся к нему, принюхиваясь, а потом огромные челюсти сомкнулись уже на его запястье. Сделалось вдруг нестерпимо холодно, как тогда, когда Митяй разбил зеркало между мирами, а потом Костяная башка вперил в него немигающий взгляд, и холод от руки растекся по всему телу.