– И если вдруг что-то пойдет не по плану, я не стану геройствовать. Кстати, какой у нас план? – Стелла лукаво улыбнулась.
Крыть было нечем, потому что, сказать по правде, не было у них никакого плана. Весь их план сводился к тому, чтобы попасть на территорию усадьбы, а дальше должно было начаться то, что Влас больше всего не любил. Импровизация!
– Наш план – выйти из Гремучего ручья живыми, – сказал он строго и нехотя убрал ладонь от Стеллиной руки. – Мы все должны выйти живыми, – повторил с нажимом.
– Ну, раз должны, значит, выйдем, Вацлав Мцеславович. – Тон у Стеллы был легкомысленный, но взгляд… – Вам пора, – продолжила она. – Пойдемте, я вас провожу.
Она ухватила Власа за рукав пальто, потянула в прихожую. Он не сопротивлялся, брел следом покорно, как бычок на веревочке.
– Прощаемся? – спросила Стелла шепотом.
– Прощаемся, – ответил он тоже шепотом.
Она вздохнула, оглянулась на дверь, ведущую в гостиную, а потом впилась в губы Власа долгим и жадным поцелуем. Сколько длился этот поцелуй, он не знал, потому что как-то враз потерял и чувство времени, и почву под ногами. Дышать он, кажется, тоже перестал. А когда все закончилось, оказалось, что он сжимает Стеллу в таких крепких объятьях, что, наверное, ей тоже нечем дышать.
– Давно хотела это сделать, – сказала Стелла и легонько дернула Власа за накладную бородку.
– Я тоже, – только и смог сказать он.
– Видишь, как удачно совпали наши желания. – Стелла отступила на шаг, словно опасалась, что может снова очутиться в его объятьях. Правильно опасалась. – Береги себя, Влас.
– Буду, – он кивнул. – И ты, пожалуйста, не делай глупостей. Обещай.
– Обещаю. Мне хочется продолжения. – Она говорила смело и открыто о таких вещах, о которых он мог только мечтать. Ей хотелось продолжения с ним, с Власом Головиным.
– Мне тоже. – Кажется, он покраснел. Хорошо, что под гримом ничего не видно.
– Поразительная лаконичность! – Стелла снова подергала его за бороду, а потом легонько толкнула в грудь. – Все, Вацлав Мцеславович, встретимся в усадьбе!
– Встретимся, – он кивнул. – В его искусственной бороде запутался аромат ее духов. Пусть бы запутался надолго.
– Что мне делать с ребятами? – Стелла снова обернулась на дверь, ведущую в гостиную. – Они могут остаться у меня. Штольца я в квартиру не пущу, – сказала с какой-то особенной многозначительностью, а он обрадовался этому заявлению как пацан. Так сильно обрадовался, что не сразу понял, что они ведь в самом деле так и не решили, как лучше поступить с ребятами. Предварительный план был прост и понятен. Они с Гриней проникают в усадьбу, а Сева с Митяем дожидаются их за пределами Гремучего ручья. Вот только станут ли дожидаться? Влас надеялся, что их аргументы были достаточно убедительны, чтобы парни не наделали глупостей. Ну, а что касается Сони… Девочке однозначно не место в Гремучем ручье. Никому из этих троих не место, фон Клейст знает их всех в лицо, а Зиночкиного грима на всех не хватило.
– Пусть выдвигаются в сторону лощины, – сказал Влас после недолгих раздумий. – Только не сразу, а когда стемнеет, чтобы не попасться на глаза патрулям. Город они знают хорошо. По крайней мере, Сева. А Соня пусть дожидается нас в квартире. Ты сможешь ее убедить?
– Я постараюсь. – Стелла улыбнулась.
– Ну, тогда я пошел?
– Иди.
Он уже сделал шаг к порогу, когда она снова поймала его за рукав пальто.
– Подожди! – заговорила быстрым шепотом. – Чуть не забыла!
Она выхватила из рук Власа трость, крутнула рукоять и вытащила из трости длинный острый штырь, отдаленно похожий на шпагу.
– Ого! – Влас восторженно присвистнул. – А я думал, трость бутафорская.
– Она и есть бутафорская, я просто попросила, чтобы шпагу заточили.
– Кого попросила?
– Не важно. Это надежный человек, он не предаст. Вы не сможете пронести в усадьбу оружие, но, как я поняла из ваших рассказов, убить вурдалака можно, проткнув ему сердце. Этим можно проткнуть? – Подушечкой указательного пальца она потрогала острие импровизированной пики.
– Этим можно! – Влас не удержался, снова прижал Стеллу к себе, поцеловал.
Да, вот так ему повезло! Вот такую роскошную женщину он может целовать!
Мысли о том, что этот поцелуй запросто может стать прощальным, он от себя старательно гнал.
На сей раз сон занес его в другой дом. Тоже старый, тоже заброшенный, с заколоченными окнами, облупившимися стенами и почерневшей от грязи лепниной. Этот дом был гулкий, холодный и неуютный. Из этого дома ушло даже эхо. Митяй бесцельно бродил по его пустым комнатам – никаких анфилад! – и злился на самого себя. Злился, потому что это был не тот сон, в который он рвался всем сердцем. Этот его не интересовал. Этот отвлекал его от куда более важного. Отвлекал до тех пор, пока он не услышал стон. Стон тихий, едва различимый. Может быть потому, что его не поддерживало эхо. Может быть потому, что у той, кто его издал, почти не осталось сил.
Надо было уйти. Вот просто толкнуть входную дверь и выйти вон. Сон был чужой, но правила были его. Он мог уйти, но вместо этого направился в глубь дома. Потому что дурак! Беспечный и любопытный без меры…
Все страшное и опасное выбирало для себя если не водонапорные башни, то подземелья. Митяй знал это наверняка, помнил по прошлой своей жизни и прошлым своим снам. Вот и это страшное и опасное выбрало подпол. Квадратная дыра в полу, крутая лестница, ведущая вниз. Спускаться по этой лестнице не хотелось, отчасти из-за страха, отчасти от омерзения. Ничего хорошего в подземелье быть не могло. Ни для него, ни для той, на чей почти безмолвный стон он явился.
– Мои правила, – сказал Митяй сердитым шепотом и шагнул к лестнице.
Внизу горел желтый свет керосинки. Света этого едва хватало, чтобы разглядеть то, что происходило в подвале. Но все же хватало. К сожалению… К ужасу…
Лидию он узнал не сразу. Наверное, потому, что никогда не видел ее с распущенными волосами. Раньше не видел, а теперь вот… увидел. Волосы эти, наверняка, когда-то красивые, может быть, даже роскошные, сейчас слиплись от пота и крови. Они занавешивали половину лица Лидии. Рядом с ней стоял Вольф. Он был голый по пояс, наверное, чтобы не испачкать форму в крови. Кровью в подвале пахло так сильно, что Митяя замутило. Сначала его замутило от запаха, а потом от всего остального.
Вольф обернулся, словно почувствовал его присутствие. Обернулся, обвел подвал яростным, невидящим взглядом, оскалился. У него были клыки. Белые и длинные – упыриные! А на шее у Лидии были следы от укусов.
Это было неправильно! Этого просто не могло быть! В Гремучей лощине остался только один упырь!
Но получалось, что не один… Вольф слизнул кровь с клыков, довольно, почти по-кошачьи заурчал и снова припал к шее Лидии.
– Отвали от нее, кровосос!
Митяй не выдержал, бросился в бой! Целился кулаком этому гаду промеж лопаток.
Ничего не вышло… Вроде, и целился, и ударил, да только упырь ничего не почувствовал. Кошачье урчание умолкло лишь на мгновение, но почти тут же возобновилось. Голова Лидии дернулась, занавесь из волос спала. Лидия смотрела прямо на Митяя, во взгляде ее был ужас.
– Беги…
Он не расслышал это полное отчаяния слово, он просто прочел его по ее губам.
Но как он мог бежать?! Как мог оставить ее наедине с упырем?!
Схватить керосинку не получилось, но получилось смахнуть ее с полки. Послышался звон бьющегося стекла, оранжевый огонек погас. Теперь Вольфа и Лидию освещал лишь свет, проникающий сквозь дыру в потолке.
Вольф замер. Урчание его вмиг превратилось в рычание. Он обернулся с такой стремительностью, что Митяй не успел отследить это его движение. Обернулся, обвел взглядом подвал, запрокинул голову вверх. Наверное, решил, что в подвал что-то зашвырнули сверху. Может быть, разбили лампу брошенным камнем. Как бы то ни было, а Вольф прихватил свою аккуратно сложенную на единственном табурете одежду и ушел, оставил Лидию в покое.
Он ушел, а Митяй приблизился. Ее лицо снова занавешивали волосы, а отвести их он не мог. Все его силы ушли на трюк с керосинкой.
– Лидия, – позвал он шепотом. – Лидия, вы меня слышите?
Она не слышала. Или потеряла сознание. Но она дышала, и только это сейчас имело значение.
– Я вернусь, – пообещал Митяй. – Мы вас найдем. Только не умирайте.
Она снова ничего не ответила, и он попятился прочь, вскарабкался по лестнице, оказавшись наверху, огляделся. Вольфа больше не было в доме, но оставалась цепочка следов, ведущих к входной двери. И Митяй взял след! Он проследит за этим упыриной, и когда сон закончится, они придут за Вольфом все вместе с остро заточенными осиновыми кольями.
Входная дверь поддалась легко. Митяй был готов увидеть улицу, на которой стоял этот заброшенный дом, но из одного подвала переместился в другой…
…Теперь уже Вольф болтался привязанный на крюке. Теперь уже Вольфу было больно и страшно. Перед ним, заложив руки за спину, стоял фон Клейст.
– Я предупреждал тебя, Курт? – Голос фон Клейста звучал мягко, почти по-отечески.
– Предупреждал, мой господин. – А вот голос Вольфа дрожал от ужаса.
– Я дал тебе силу и власть, а взамен ты всего лишь должен был проявлять осмотрительность. Так?
– Так…
– И где твоя осмотрительность, Вольф? По Гремучей лощине шатаются эти… – фон Клейст брезгливо поморщился, – голодные твари! Их много, Курт. Их непростительно много! Некоторые из них добрались до города.
– Простите, господин…
– Молчать! – Яростный крик заставил сжаться и Вольфа, и Митяя. – Молчать, пока я с тобой говорю! Пошли слухи! Из-за твоего неповиновения, из-за неуемной гордыни у меня начались неприятности! Ты думаешь, этот… – фон Клейст снова поморщился. – Ты думаешь бургомистр, это ничтожество, едет в Гремучий ручей просто так, с визитом вежливости? Из праздного любопытства? Слухи, мой неразумный Курт! Причиной всему грязные сплетни, которые разнеслись уже не только по городу. Это не визит вежливости! Это инспекция! Попытка разобраться с тем, что тут у нас творится. Со мной разобраться, щенок!