Они были уже у лаза, ведущего на волю, когда до них докатилось эхо, сотканное из криков боли и ужаса: спущенный с цепи упырь добрался до своих мучителей.
А Митяй, Танюшка и Сева, наконец, добрались до оранжереи.
Снаружи было холодно и влажно. От Гремучего ручья на усадьбу наползал туман, укрывал все плотным пологом, приглушал звуки. Сева стащил с себя куртку, накинул ее на Танюшкины плечи, но Митяй понимал – одной куртки явно мало, когда ты босая. Или Танюшке сейчас все равно? Чувствует она вообще хоть что-нибудь после трепанации, после недель, проведенных в подземной лаборатории фон Клейста? Он не стал спрашивать. Не было у них времени на разговоры. А ему еще нужно найти батю. Без бати он никуда из этой чертовой усадьбы не уйдет!
– Ловко ты управляешься с железками, Танька, – сказал Митяй, намекая на случившееся в подземной лаборатории.
Она ничего не ответила, лишь едва заметно улыбнулась. Вид у нее был рассеянный, если не сказать растерянный. Митяй ее понимал, он и сам был таким же, когда Танюшка с Севой вытащили его из пыточного подвала.
– А с дверными петлями так сможешь?
Вот он и подошел к самому главному. Севе и Танюшке нужно убираться из усадьбы. На воротах – часовые. Через стену им не перелезть. Нет с этой стороны подходящих деревьев, да и Танюшка сейчас не в том состоянии, чтобы лазить по деревьям. Остается потайная калитка. Да, она заварена, но ведь Танюшка может снять ее с петель. Наверное, может.
– Ты о чем, Митяй?
Сева глянул на босые Танюшкины ноги и подхватил ее на руки. Легко подхватил, как пушинку. Да она и была сейчас как пушинка. Худющая, бледнющая, на лице вообще остались одни только глаза. Потому, наверное, и не вырывалась. Не осталось у нее на это сил. Самых обыкновенных, человеческих сил. С ведьмовскими пока было непонятно.
– Я о потайной калитке. Если она сможет ее открыть, у вас получится убраться из усадьбы.
– У нас? – Сева начал понимать, к чему клонит Митяй. И услышанное Севе не нравилось.
– У вас, – сказал Митяй с нажимом. – Ты пришел сюда за Танюшкой. Забирай ее – и уходите.
– А ты?
Глупо задавать вопрос, на который сам знаешь ответ. Потому Митяй и не стал отвечать. Вместо этого он сказал:
– Ты мне уже помог, Сева. – Он бросил быстрый взгляд на Танюшку, добавил: – И ты тоже. Все помогли! Дальше я сам. Мне так проще. Понимаете?
Они понимали, но уходить не хотели. Пришлось ударить по больному.
– Танька, ты сейчас нам обуза. Тебя, как дите малое, нужно на руках носить!
Она не стала спорить. Обиделась? Согласилась с его доводами? Да что бы не подумала, это сейчас не важно! Потом станут разбираться и извиняться, а сейчас у каждого из них своя задача.
Митяй перевел взгляд на Севу, сказал тихо и решительно:
– Уводи ее отсюда. Идите в дом доктора, ждите нас до утра. – Сколько там осталось до утра? Он посмотрел на небо. Сквозь клочья тумана пробивался яркий лунный свет. До рассвета еще оставалось время. – Если не вернемся…
– Вы вернетесь, – сказала Танюшка так же тихо и так же решительно, как до этого он сам. – Мы вас дождемся, Митя.
А если не дождутся, то попрутся в Гремучую лощину им на помощь. В этом у Митяя не было никаких сомнений. Друзья они такие – безрассудные. Он бы и сам поперся.
Григорий не стал удерживать Власа, понимал всю бессмысленность этой затеи, понимал отчаяние друга.
– Иди, – сказал он коротко. – Сам управишься?
Влас ничего не ответил, кажется, даже не услышал вопроса. Запрокинув голову, он смотрел на темные окна второго этажа, на лице его было отчаяние.
– Влас! – Григорий тронул его за плечо. – Встречаемся у водонапорной башни. Слышишь ты меня?
Влас снова кивнул.
Все последующее было бессмысленным, но Григорий не удержался.
– Береги себя.
– Мне бы ее сберечь, Гриня… – И столько боли было в его голосе, столько отчаяния, что Григорию сделалось не по себе.
Это была минутная слабость. Никто из них не мог позволить себе ни слабости, ни сантиментов. Каждый знал, на что идет, и чем все может закончиться. Стелла тоже знала. Сильная женщина. В каком-то смысле уникальная. Власу с ней повезло.
– У водонапорной башни, – повторил Григорий, глядя другу в глаза.
– Спасай девочку, а я как-нибудь сам, – сказал Влас и похлопал его по плечу.
Он растворился в темноте, и как только стихли звуки его крадущихся шагов, Григорий шагнул в поток. Да, у него есть дело, он должен сдержать обещание, данное тете Оле, он должен спасти Танюшку.
В потоке все обострилось и ускорилось. От этой яркости на мгновение закружилась голова, словно бы Григорий хлебнул водки. А потом он услышал крики и выстрелы. Стреляли у часовни, и это было очень плохо. Это могло означать только то, что Танюшка решила нарушить их план, решила начать все без него. Хватит ли у нее сил? Не ведьмовских, а самых обычных человеческих сил? Да, он сделал все, что мог: он плохо закрепил клепки на стяжках и не позволил Штольцу ввести Танюшке дозу лекарства, которое превращало ее в беспомощную куклу. Но он велел ей дожидаться его возвращения. А она что? А она, похоже, решила, что сумеет управиться в одиночку. Эх, молодо-зелено! И вся эта молодость и зелень на его бедную голову! Радует одно – Лидия и Соня в безопасности, а пацаны за пределами усадьбы.
Наверное, в часовне происходило что-то серьезное, потому что снаружи Григорий насчитал десять автоматчиков. Десять снаружи, а сколько еще внутри?
Он не стал разбираться, он просто убил всех и ступил на ведущую вниз каменную лестницу. Что-то случилось с электричеством, лампы на стенах лихорадочно мигали, то погружая все в кромешную темноту, то на мгновения подсвечивая желтым светом мертвые, растерзанные тела. Могильную тишину подземелья нарушало лишь тихое потрескивание ламп. Если здесь и происходил бой, то он уже закончился. Григорию оставалось узнать, кто же вышел из боя победителем.
Яростное мигание ламп раздражало, но не отвлекало от главного. Глазам Григория не приходилось привыкать к стремительной смене освещения. В темноте он теперь видел почти так же хорошо, как и на свету, поэтому не упустил момент появления Костяной башки. Башка выплыл из камеры, в которой Штольц держал Танюшку, зыркнул на Григория красными глазами, клацнул челюстями. Означать это могло что угодно, от приветствия, до укора. Григорий не стал разбираться, скользнул мимо Костяной башки и толкнул железную дверь.
Стеклянный гроб был пуст. Железные стяжки валялись на каменном полу. Они были порваны как раз по местам креплений. Молодец – девочка, все сделала правильно! Крышка тоже валялась на полу, на ее стеклянной поверхности Григорий увидел отпечатки двух маленьких ладоней, а на стенах – следы от пуль. Вот только не от пуль, а от клепок. Тех самых плохо закрепленных клепок, которые позволили Танюшке выбраться из гроба.
Было и еще кое-что, что-то очень важное, что Григорий чуть было не упустил. Едва различимые следы на полу. Одни от босых девичьих ног – Танюшкины. И следы от сапог. Не Штольца и не охранников – другие! Григорий застонал, дернул себя за волосы. Не усидели пацаны за забором, занялись самодеятельностью! Как попали в подземелье? Это ему еще предстояло выяснить. Но сначала нужно их всех найти.
Вслед за Костяной башкой Григорий выскользнул из камеры в «предбанник», перешагнул через тело мертвого часового, толкнул вторую железную дверь.
В этой камере было темно, здесь остро, до тошноты, пахло кровью и чем-то животным. В этой камере и держали животное, потому что назвать человеком притаившееся в дальнем углу существо не поворачивался язык. Промежуточный вид, нечто среднее между живым и неживым. Смертельно голодное и смертельно опасное.
Вот только не для него. Григорий выдернул осиновый кол из груди лежащего на полу фрица и шагнул к оскалившемуся существу.
Можно было не убивать, можно было отпустить эту тварь на волю и предоставить ей полную свободу действий. Но там, на поверхности, помимо виновных, были и ни в чем неповинные люди. Григорий не мог так рисковать.
Отбросив в сторону замаранный черной кровью осиновый кол, вслед за Костяной башкой он подошел к пролому в стене, досадливо покачал головой. Пацаны оказались хитрее и умнее. В отличие от него, пацаны не забыли про ведущий к оранжерее подземный ход. Или это не пацаны, а Танюшка? Ладно, разбираться он станет потом, когда вытащит этих оболтусов из усадьбы. А пока нужно спешить.
– Ищи, Башка! – сказал Григорий и провел ладонью над призрачной черепушкой. Красные глаза вспыхнули чуть сильнее, Башка оскалился и растворился в темноте подземного хода. Григорий шагнул следом.
Он выбрался на поверхность минут через пять, из темноты подземелья нырнул в молочное марево тумана. В тумане этом стены оранжереи были едва различимы, а парк и вовсе терялся за непроглядной завесой. Усадьбу накрыла гробовая тишина. Ни выстрелов, ни музыки, ни голосов. Затаились и живые, и мертвые. Даже Костяная башка куда-то исчез.
Несколько мгновений Григорий просто стоял на месте. Эх, не любил он делать выбор! А теперь жизнь его стала такой, что выбирать приходится на каждом шагу. Такая у него нынче доля.
Этот выбор привел его обратно к дому. И если раньше, всего пару часов назад, дом был похож на круизный лайнер, то теперь он тонул в темноте. Что-то случилось с электричеством. Что-то такое, что погрузило всю усадьбу во мрак. Григорий невесело усмехнулся. Во мрак Гремучий ручей погрузился давным-давно. Может быть, даже до того, как в нем поселились упыри.
Он был уже в нескольких метрах от дома, когда в черных окнах первого этажа один за другим начали зажигаться огоньки. Желтые от электрических фонарей, красные от свечей. Гости, напуганные выстрелами и внезапной темнотой, понемногу приходили в себя.
Григорий, наверное, мог бы войти и через парадный вход, но не стал рисковать, направился к водосточной трубе. Так было проще, так он быстрее доберется до кабинета фон Клей