– У тела отсутствует левый глаз и колотая рана сердца. Они и это постараются замять?
– Конечно! Они уверены, что смерть была ненасильственной. Я это точно знаю, мне сообщил начальник полиции. В итоге мы имеем акт вандализма, надругательство над телом, который непременно попытаются скрыть.
– Что дальше?
– Дальше они обратятся к лучшему специалисту в городе. Кто у нас лучший специалист?
– Я, – сказал Харон.
– Вот! Значит, к тебе и обратятся! А ты им поможешь.
– Это неправильно. – Он все еще колебался.
– Неправильно оставлять родственников в неведении! Вот, что неправильно. Все остальное допустимо.
– У тебя странное представление о морали.
– Уж какое есть. – Она пожала плечами, ощущая на них приятную тяжесть его пиджака. – Мне больше волнует другой вопрос.
– Какой?
– Что случилось с тем человеком? Почему он стал таким? Какой-нибудь чудовищный штамм какой-нибудь чудовищной инфекции мы ведь исключаем? – спросила Мила с надеждой.
– Исключаем, – ответил Харон вполне уверенно.
– Клыки и когти наводят на мысли… Мистического плана мысли. Ты со мной согласен?
– Согласен.
Теперь пришла очередь Милы смотреть на него с изумлением. Такой рациональный человек взял и согласился с существованием упырей? Да она сама до конца не верит, а у нее в анамнезе хотя бы есть сериалы про вампиров, ее психика подготовлена к невероятному.
– В здешних местах однажды уже случалось нечто подобное, – сказал Харон, глядя в темноту за окном. Профиль у него был красивый, аристократический. Да и сам он был красив какой-то особенной, не всем понятной красотой.
– Нечто подобное – это вспышка вампиризма? – на всякий случай уточнила Мила.
– Да, что-то вроде того.
– Расскажи! – не попросила, а потребовала она.
– В другой раз. – Харон покачал головой, вызывая в Миле одновременно раздражение и надежду. «В другой раз» звучало обнадеживающе, намекало на саму возможность продолжения их общения. – Мне нужно разобраться с телом, пока не рассвело.
– Нам нужно разобраться, – сказала Мила с вызовом.
– Нет. – Он снова покачал головой. – Тебе это ни к чему. Я справлюсь сам.
В чем-то он был прав. Не хватало ей, врачу высшей категории, заведующей отделением, Femme fatale, заниматься подобными вещами. А он ведь в самом деле справится. Он и не с таким, судя по всему, мог справиться.
– Хорошо, – согласилась она и тут же продолжила: – Только провожать меня не надо, я доеду сама. Не теряй время.
– Я провожу тебя до машины. – Харон кивнул, принимая ее условия. Иногда он становился удивительно покладистым.
– До машины – пожалуйста!
На самом деле Мила боялась. Чертовски боялась, что та тварь, которую они оставили на первом этаже, может снова восстать из мертвых. А еще она боялась, что вокруг конторы может бродить еще парочка подобных тварей. Наверное, Харон подумал о том же, потому что, когда они спускались по лестнице, крепко взял Милу за руку.
Кадавр никуда не делся и не восстал, он смирно лежал на спине, вперив невидящий взгляд в лепной потолок. Они обошли тело по дуге, перед приоткрытой дверью Харон остановился, прислушался, а потом с досадой сказал:
– Это моя вина. Обычно я всегда закрываю дверь, но твой визит выбил меня из колеи. – Это было приятное заявление, почти комплимент. – Держись поблизости. – Харон еще крепче сжал ее руку, почти до боли, и первым шагнул на крыльцо.
Снаружи все было спокойно. Никого постороннего. Персефона на своем боевом посту. Харон довел Милу до ее машины, первым сунулся в салон, словно там тоже могла спрятаться парочка упырей, а потом сказал:
– Все хорошо. Ты можешь уезжать.
Ей не хотелось уезжать. Даже в свете случившегося ей было хорошо рядом с этим странным мужчиной. Но и мешать его планам она не хотела, она была слишком умна для этого.
– Спасибо за чудесный вечер, – сказала она, снимая его пиджак.
– Я так и не сводил тебя в ресторан. – Он смотрел куда-то поверх ее головы.
– Еще сводишь. Если я не перекинусь в упырицу. – Она улыбнулась. – А если перекинусь, тебе придется меня убить.
– Ты говоришь глупости, Людмила, – сказал Харон строго, но в голосе его Миле почудилась тревога пополам с чем-то еще не до конца идентифицируемым. – Я не стану тебя убивать.
– Даже если я приду по твою душу? – Ей нравилась эта игра, щекотала нервы.
– Ни при каких обстоятельствах. Тебе нужно ехать. – Он забрал свой пиджак, зачем-то на мгновение поднес его к лицу. – И ты не станешь вампиром.
– Ты должен мне завтра позвонить, – Мила решила брать быка за рога. Уже в который раз за эту сумасшедшую ночь.
– Я тебе позвоню. – Он отступил на шаг и растворился в темноте, словно это он был упырем, а она лишь играла в игры, в которых ничего не смыслила.
Глава 17
…Было холодно. Мирон медленно брел по этому странному, незнакомому месту, оставляя следы босых ног на заметенных снежной крошкой каменных плитах. До него здесь уже кто-то прошел. Вот человеческие следы: маленькие ступни, то ли детские, то ли женские. Вот крупные звериные: то ли собачьи, то ли волчьи. И еще один одиночный по-змеиному извивающийся след. Он не был первопроходцем в этом гулком, подернутом патиной времени, давным-давно выстывшем замке. Он шел по следу, и отчего-то происходящее казалось ему очень важным.
– Эй! – позвал Мирон, и замок отозвался гулким эхом. – Эй, есть кто живой?!
Глупо спрашивать у мертвого замка, осталось ли в его стенах хоть что-нибудь живое. Живое не выжило бы в этом чудовищном холоде, который даже слова превращал сначала в облачка пара, а потом в льдинки. Спрашивать глупо, а вернуться в исходную точку разумно. Вот только Мирон не знал, ни как попал в это чертово место, ни где исходная точка. Путеводной нитью для него оставались лишь вот эти цепочки следов на заснеженных плитах. Но даже их рассмотреть было все труднее и труднее из-за сгущающегося вокруг мрака. Очень скоро он не сможет доверять своим глазам. Очень скоро придется ориентироваться только на звуки. На вот этот металлический лязгающий звук, от которого закладывает уши и стынет в жилах кровь. Или кровь стынет от холода?
– Эй! – снова позвал он, не надеясь получить ответ.
Но замок отозвался – завыл по-собачьи, зазвенел металлом, качнулся из стороны в сторону с такой силой, что не получилось устоять на ногах.
Мирон упал на холодные плиты, больно ударившись об них коленями, чертыхнулся, набрал пригоршню снега и утер им лицо. Словно бы он был мертвецки пьян, а снег мог вернуть ему ускользающее сознание. В этом странном мире все менялось и все ускользало, в этом мире постоянным оставался лишь холод. И это бесило!
– Прости… – Голос прозвучал совсем близко. Незнакомый женский голос. – Прости, я пока не разобралась, как настраивать температуру. – И брякнуло что-то тоже совсем близко. Металлом об камень.
– Ну, хоть кто-то живой! Счастье-то какое! – Мирон встал сначала на четвереньки, по-собачьи, а потом и на ноги, по-человечьи, осмотрелся. – Эй, ты где? – Вокруг все еще было темно – никакого просвета. – Не вижу тебя!
– И с освещением пока тоже не разобралась, – донеслось из темноты.
– Так разберись уже наконец! Давай, выкрути уже свет и тепло на максимум, пока мы тут не околели. – Мирона начинало злить происходящее. И холод, и тьма, и прячущаяся в темноте женщина.
– Мне не холодно, – отозвалась темнота. – Я вообще ничего не чувствую, но подожди секунду, я попробую.
И она попробовала. Кажется, даже успешно, потому что прямо перед лицом Мирона вспыхнул оранжевый огонек. От огонька этого шло реально ощутимое тепло, и Мирон протянул к нему озябшие ладони.
– Это максимум? – спросил он ворчливо.
– Сейчас.
Огонек стал увеличиваться, наливаться цветом и жаром, превращаясь из пламени свечи в полноценный костер. И в свете этого костра Мирон начал различать сначала тени, потом силуэты, а потом он увидел все, что было скрыто от его глаз до этой минуты.
Девчонка сидела по-турецки возле тронутой инеем каменной стены. На ней был застиранный больничный халат в мелкую клетку, в руке она держала массивную железную цепь, уходящую куда-то в темноту. Голова девчонки была обрита наголо, на коротком ежике чуть отросших волос тоже поблескивал иней.
– Какая встреча! – сказал Мирон и сделал шаг к ней навстречу. Снег под его ногами таял, а каменные плиты нагревались. – Очнулась, спящая красавица?
– Мы знакомы? – она посмотрела на него удивленно. Глаза у нее были синими-синими, со снежными искрами на дне зрачков.
– Я с тобой точно знаком.
– Не помню. – Она пожала плечами, а потом потрогала кончиками пальцев свой бритый затылок. – Кажется, я перебрала с коктейлями. – В голосе ее была растерянность.
– Кажется, не только с коктейлями. – Мирон встал напротив, посмотрел на девчонку сверху вниз. – Как тебя зовут?
Это был важный вопрос, потому что надо же ему ее как-то называть.
– Я Лера, – ответила она сразу же, без запинки. Это хорошо, значит, ретроградной амнезии у нее нет. – А ты кто такой?
– Я? – Мирон усмехнулся. – Я Мирон, твой лечащий врач.
Заявление это должно было произвести на нее впечатление, но отнюдь не то, которое произвело. Она вдруг хихикнула.
– А что такое? – спросил он, уже чувствуя, но еще не до конца понимая, в чем подвох.
– С каких пор лечащие врачи приходят к пациентам в трусах?
Мирон окинул себя быстрым взглядом и чертыхнулся. Так и есть – в трусах! Но пасовать перед какой-то девчонкой, перебравшей коктейлей, он не собирался, поэтому сказал:
– Ты, знаешь ли, тоже не в бальном платье, Лерочка. Посмотри, если не веришь.
Лерочка посмотрела, провела ладонью по обтянутой вытертой фланелью коленке, нахмурилась.
– Ничего не понимаю.
– Я тоже, – признался Мирон.
– Что за хрень?! – Она убрала руку с коленок, потеребила вытянутый ворот халата, потом скользнула ладонью по бритой макушке. – Что со мной? – спросила испуганно. – Почему на мне эта хламида? Где мои волосы?