– Я буду присутствовать при вскрытии. – Он то останавливался, то снова срывался с места, чем очень нервировал Харона. – У вас вообще есть необходимая квалификация?
– Сядьте, – сказал Харон таким тоном, что Супатый сначала замер, а потом попятился от стола. – Не нужно мне мешать. У меня есть все необходимое для того, чтобы решить вашу проблему.
Супатый обреченно взмахнул рукой и, наверное, смирился с судьбой. Ткнув пальцем в сторону тела, он спросил:
– Вы сможете что-нибудь сделать с его лицом?
– Это единственный вопрос, который вас интересует? – спросил Харон сквозь стиснутые зубы.
– На данном этапе да.
– Вы проводили первичный осмотр? Вас ничего не смутило?
– Смутило. – Супатый глянул на него почти с мольбой. – Меня смутило, что какая-то сволочь выкрала и совершила акт вандализма над вверенным нам телом. Вы вообще можете себе такое представить?!
Харон вздохнул, но Супатого уже было не остановить…
– А санитар… санитар клянется и божится, что ночью глаз не сомкнул и ничего подозрительного не слышал. Я его утром отправил на освидетельствование. Думаю, напился паразит и рассказывает мне теперь сказки.
– А он? – спросил Харон, надевая перчатки.
– А он совершенно трезвый. Но это только усугубляет, знаете ли…
– Следы взлома?..
– Я бы сказал, попытка. – Супатый плюхнулся наконец на стул, старательно вытер мокрое лицо носовым платком, снова перешел на шепот: – Странная какая-то попытка. Людмила Васильевна сказала, что вам можно полностью доверять. – Он с надеждой посмотрел на Харона.
– Можно. – А Харон в задумчивости смотрел на лежащее на столе тело.
– Хорошо! Пренеприятнейшая и в то же время поразительная история у нас приключилась! В прошлом году мы установили камеры видеонаблюдения. Не везде, разумеется, но коридор и центральный вход на них просматриваются. Дверь в прозекторскую, кстати, тоже. Записи мы просмотрели первым делом. На них – ничего подозрительного. В том смысле, что никто ночью из прозекторской не выходил и не входил. Санитар пару раз прошел по коридору, но исключительно в уборную и обратно. Входные двери по ночам у нас всегда закрыты изнутри. Привычка у персонала, знаете ли.
Привычка была правильная. Харон и сам всегда настаивал на том, чтобы на ночь контора запиралась на ключ. Настаивал, но сам же и сплоховал.
– Я до сих пор не могу понять, как его вытащили, – сказал Супатый растерянно. – То есть, попытка была… – Он замолчал.
– Какая попытка? – спросил Харон.
– Окно в прозекторской было раскрыто. Открывается оно только изнутри. Пластиковые рамы, только в позапрошлом году установили.
– Сотрудники могли забыть закрыть с вечера.
– Сотрудники уверяют, что окна были закрыты. Но тут другое любопытно. Я говорил, что у нас на окнах решетки?
Харон не стал отвечать. Вопрос показался ему риторическим.
– Так вот кто-то пытался выломать прутья в одной из решеток. Выломать, разумеется, не получилось. Там арматура двенадцать миллиметров в диаметре! Но прутья разжали.
Харон бросил на Супатого быстрый взгляд. Вот они, наконец, и перешли к по-настоящему интересной части истории.
– Дыра между прутьями небольшая. Голова может еще и пролезет, но все остальное тело ни за что! Он же не гуттаперчевый – этот наш покойник! Его ж как-то нужно было между прутьями пропихнуть! Правда ведь?
Харон снова ничего не ответил. У него возникла идея, подтвердить или опровергнуть которую могла только аутопсия. И аутопсия дала ответы на его вопросы. Пусть и не на все, но хотя бы на некоторые.
Помимо морфологических признаков массированной кровопотери он нашел перелом правой ключицы, обеих лобковых костей и разрыв лонного сочленения. Переломы, по мнению Харона, были посмертными и объясняли, как упырь выбрался из морга на волю. Вот так и выбрался: протиснулся между прутьями ценой сломанных костей.
Сообщать Супатому о своих догадках он не стал. Тем более что куда больше Супатого интересовало внешнее, а не внутреннее состояние тела.
– Надо его как-то привести в приличный вид, – зудел он за спиной у Харона. – В рот трупу, я надеюсь, никто заглядывать не станет, а вот лицо надо как-то облагородить. Без глаза как-то нехорошо получается. И кто только додумался? У кого только рука поднялась совершить этакое изуверство?!
Харон знал, у кого поднялась рука. Даже орудие преступления было при нем, стояло у рабочего стола. Но сам он считал его не орудием преступления, а орудием защиты и, разумеется, ничего не собирался сообщать Супатому. Вместо этого он сообщил Супатому номер своего счета и сумму, которую рассчитывал получить за свои услуги. От суммы Супатый ошалел до такой степени, что на долгое время потерял дар речи. Харон терпеливо ждал. Все сведения, которые интересовали лично его, он уже получил в результате аутопсии упыря, остальное волновало его мало.
Супатый попробовал было торговаться, но Харон умел смотреть на людей так, что у тех отпадала всякая охота вступать с ним в дискуссии. Вот и сейчас отпала. Одного такого взгляда хватило, чтобы Супатый смирился и выполз из прозекторской.
Дальше Харон работал в благословенном одиночестве. Для него было делом чести облагородить и довести почти до совершенства то, что отобрала у его клиента смерть. А упырь теперь, как ни крути, был его клиентом, и Харон не собирался халтурить.
Он сделал свою работу настолько хорошо, насколько это вообще было возможно. Пластический грим восстановил дефект верхнего века и скрыл синюшную бледность кожных покровов. Клыки пришлось подпилить, чтобы вернуть лицу человеческие очертания, с языком ничего делать не пришлось. Увеличившись в длину, он стал заметно уже и улегся в ротовой полости вполне органично. Отросшие ногти на руках тоже требовали маникюра, но с этим справится любой из сотрудников Супатого. Харон всегда был внимателен к деталям, но его попросили привести в приличное состояние именно лицо, что он и сделал.
Заказчик остался доволен, насколько вообще можно быть довольным, потеряв приличную сумму денег. После того, как тело погрузили в перевозку, Харон протянул Супатому свою визитку.
– Зачем? – спросил тот растерянно. Кажется, все мысли его сейчас были заняты чем-то другим.
– Отдайте родственникам усопшего, скажите, что моя контора сделает для них скидку.
Научный интерес никогда не мог затмить интересы бизнеса. Харон умел решать несколько задач сразу.
– Передам. – Супатый сунул визитку в нагрудный карман, промокнул лицо носовым платком, а потом спросил: – Я же могу обращаться к вам напрямую? В случае чего…
– В случае чего, можете. – Харон кивнул. – Для постоянных клиентов у меня есть программа лояльности.
– Вы шутите? – Супатый попятился.
– Я не шучу. – Харон посмотрел на него с недоумением. – Мой бизнес не располагает к веселью.
Глава 23
Придя утром на работу, Мирон первым делом заглянул к Лере и распорядился укрыть ее не тонкой больничной простыней, а еще и одеялом. На посту дежурила Кристина Олеговна. Приказ Мирона она выслушала с непроницаемым лицом, и он сделал мысленную зарубку, что нужно будет обязательно проверить скорость его исполнения.
В ординаторской Мирона уже ждал Горовой.
– Доброго утречка! – Его жирное лицо лучилось благостным оптимизмом, но в самых уголках глаз затаилось плохо скрываемое злорадство. – Ну что, Мирон Сергеевич? Я уже подписал бумаги о переводе. Везем вашу подопечную в Веселовку.
– Везем, – Мирон кивнул, – только не в Веселовку, а в Гремучий ручей.
– Гремучий ручей? – Горовой ошалело моргнул. – Мы сейчас говорим о недавно открывшемся реабилитационном центре?
– О нем самом. Пациентку уже ждут. – Не обращая внимания на начмеда, Мирон принялся стаскивать с себя медицинскую робу.
– И за чей счет банкет? – послышался за его спиной голос Горового.
– За городской счет, разумеется! – Мирон повесил робу в шкаф, снял с вешалки рубашку, обернулся.
Горовой смотрел на него с ненавистью. Не успел, гаденыш, вовремя среагировать.
– И кто курирует это мероприятие? – Лоснящаяся морда Горового расплылась в неискренней улыбке.
– Не знаю точно. – Мирон натянул рубашку. – Но, думаю, мэр. – Он пожал плечами.
Не то чтобы ему так уж хотелось уязвить это ничтожество, но намекнуть Горовому о своих связях было нелишним, чтобы не зарывался и не вставлял палки в колеса. Со следующей недели Мирон собирался уйти в отпуск, а с Горового станется тормознуть это дело исключительно из вредности. Теперь, после упоминания мэра, не тормознет. Кишка тонка!
Распоряжение Мирона насчет утепления Леры Кристина Олеговна выполнила, но как бы наполовину. В том смысле, что одеяло не доходило Лере даже до талии. И наброшено оно было небрежно, так, что одним краем доставало до пола. Мирон сделал еще одну зарубку. Он не был мстительным человеком, но считал, что свою работу каждый должен выполнять добросовестно. Особенно такую работу.
Для транспортировки Горовой выделил самую ушатанную из имевшихся в больничном штате машин – древнюю «буханку», которая угрожающе дребезжала и дергалась так сильно, что всю дорогу Мирону приходилось придерживать носилки. Цербер, которого утром не было в палате реанимации, нарисовался в кузове «буханки», прямо у Лериного изголовья. Наверное, тоже решил лично контролировать транспортировку.
В Гремучем ручье их уже ждали, потому что ворота открылись беспрепятственно, Мирону даже не пришлось выходить на переговоры с охранником, достаточно было лишь высунуться из окна. Небольшая заминка вышла уже на территории усадьбы: им пришлось дожидаться сотрудника, который должен был указать дальнейший путь. Сотрудником оказался крепкого вида санитар. Он же помог Мирону занести носилки с Лерой внутрь уединенно стоящего флигеля. Внутри их уже ждала пожилая женщина с простоватым лицом, натруженными руками и лучиками морщин вокруг глаз. Мирон предположил, что она сиделка, но ошибся. Женщину звали Анной Семеновной, и в штате пансионата она числилась медсестрой.