– Меня волнует другое. – А вот зря он не поддержал Людмилу в ее феминистических порывах. Вон как она нахмурилась. – То есть, неравноправие полов – это, безусловно, пережиток прошлого. – Оплошность все еще можно было исправить, пусть даже и так грубо.
– И что же может быть важнее равноправия полов? – Людмила перестала хмуриться, но лицо ее оставалось каменным, как у его любимых масок.
– С точки зрения науки, – осторожно начал он, – мне кажется важным тот факт, что обращенные вампиры не обладают должным интеллектом. Сомнительно, что в реалиях современного мира они могут прожить какой-то достаточно долгий срок. Вспомни того, что напал на тебя.
Наверное, она вспомнила, потому что по каменному ее лицу прошла легкая рябь хорошо скрываемой паники. Все-таки, какой бы сильной, какой бы уникальной женщиной не была Людмила, она все равно оставалась женщиной. В том смысле, что должен быть кто-то, способный ее защитить. От этой мысли где-то в животе сделалось жарко и колко, а на коже выступила испарина. Все это: и жар в животе, и испарина, были предвестниками чего-то опасно-непредсказуемого, чего-то такого, от чего Харон старательно открещивался всю свою взрослую жизнь. Это чувство нельзя было измерить звонкой монетой и загасить бокалом дорогого вина. Это чувство нуждалось в тщательном обдумывании и взвешивании.
– Согласна! – Людмила поразительно быстро взяла себя в руки. – Он не показался мне разумным в достаточной степени. Черт побери, он вообще не показался мне разумным! – Она покосилась на проходящего мимо официанта и перешла на шепот: – Но ведь можно предположить, что все это от голода, да? Вот скушал бы он рабу божью Милочку и стал бы на порядок умнее. Возможно такое?
– Не знаю. – Харон в сомнении покачал головой. – Из той информации, которая у меня есть…
– Это насчет Гремучего ручья? – Не дала она ему закончить.
– Да, там не было разумных вампиров.
– В какой среде?
– В среде обращенных селян. Наверняка, и в среде тех немцев, тела которых нашли в овраге. Они не были самодостаточными особями с сохранным интеллектом. Я почти в этом уверен.
– Не согласна! – Людмила снова подняла вверх указательный палец. Харон посмотрел на нее изумленно: – А как насчет того смертельно-раненного, но чудом выжившего мужчины, которого описывал в дневнике мой родственник? Насколько я поняла, регенерация у него была на высочайшем уровне, а мозгов хватило на то, чтобы не загрызть никого в отряде.
– Мне кажется, не только мозгов, но и эмпатии, – сказал Харон задумчиво.
Да, под таким углом он этот вопрос никогда не рассматривал. Случай, описанный старым доктором, виделся ему любопытным медицинским феноменом, но выжившего мужчину он никогда не рассматривал как самодостаточную личность.
– Ты хочешь сказать, что среди них встречаются хорошие ребята? – Людмила подалась вперед. Харон тоже подался, не в силах отвести взгляд от чудесной картины, внезапно открывшейся в вырезе ее шелкового платья. На мгновение он даже потерял дар речи: и от картины, и от собственных догадок.
– Давай предположим, что среди них встречаются высокоинтеллектуальные особи, способные контролировать свои… инстинкты. – И взгляд от Людмилиного декольте он мужественно отвел. В конце концов, чем он хуже вампиров? Он тоже в состоянии контролировать свои инстинкты.
– Тогда это должен был быть первородный вампир. – Людмила лукаво улыбнулась и откинулась на спинку своего стула. Неужели, догадалась о том, какие низменные, какие приземленные у него мысли? – Но ты сам говорил, что эпидемия вампиризма началась после того, как в Гремучем ручье поселились эти… – Она задумалась, вспоминая фамилии.
– Фон Клейсты, – помог ей Харон. – Да, я смею утверждать, что именно с их подачи началась эта трагедия. Возможно, в результате каких-то научных экспериментов.
– То есть, ты на полном серьезе предполагаешь, что они могли ставить эксперименты на живых людях?
Харон кивнул. Людмила несколько секунд о чем-то размышляла, а потом тоже кивнула.
– Хорошо. Сам факт вампиризма не отменяет научный прогресс. Этот фон Клейст мог быть высокообразованным упырем. Так сказать, с научным подходом. Но даже с таким допущением мы снова упираемся в одну и ту же проблему.
– Какую? – Ему и в самом деле было интересно. Сказать по правде, ему было интересно даже тогда, когда эта женщина говорила полную ерунду. Вот такой феномен.
– От первородного вампира не может произойти разумный обращенный вампир. Они плодили безмозглых голодных зомби. Так?
– Получается, что так, – согласился Харон.
– И глупо было бы представить, что сам раненный аж двенадцать раз Отто фон Клейст явился в партизанский отряд, где его мужественно спас мой предок. Уж кого-кого, а этого упыря все местные партизаны должны были знать в лицо. Согласен?
Харон снова кивнул.
– И тот человек покинул отряд, оставив всех в живых, не натворив никаких бед. То есть, проявил не только силу воли, но и в какой-то мере гуманизм. В итоге мы имеем вампира, который наверняка не был первородным, но при этом во время обращения…
– Инфицирования, – мягко поправил ее Харон.
– Ок, пусть будет инфицирование! Который после инфицирования сумел сохранить не только интеллект, но и душу. Как бы пафосно это не звучало. Так?
– Вполне вероятно. – Харону нравилось с ней соглашаться. И дело было не в феминизме и не в патриархате. Просто нравилось и все.
– В таком случае, у меня первый вопрос. Кто он? Кто этот разумный и высокодуховный вампир?
– Я бы задал другой вопрос.
– Задавай!
– Каким образом ему удалось сохранить разумность и высокодуховность?
– Это вопрос научный. – Людмила мотнула головой. – А меня интересует практическая часть истории. Какой человек сумел пережить инфицирование и в каком-то смысле все равно остаться человеком? Есть что-нибудь необычное в твоих исторических заметках? Хоть какой-нибудь намек?
– Нет, – сказал Харон.
– Ты мог забыть. Или не обратить внимание.
– Я не мог забыть, Людмила. У меня фотографическая память. Я помню каждую строчку. Там не было никаких имен и никаких намеков.
– Значит, грош – цена твоим историческим заметкам! – Заявила она. – Нужно искать новые. Нужно искать доказательства. Но этим вопросом мы займемся потом, а сейчас позволь мне продолжить список. – Дожидаться дозволения она, разумеется, не стала, продолжила почти мгновенно: – Если вампиры живут дольше, чем обычные люди, то можно предположить, что этот человек… – Она на мгновение задумалась, – что этот вампир жив до сих пор.
– Я не обладаю достаточной базой знаний, чтобы утверждать это наверняка, – осторожно ответил Харон.
– Ну, а я обладаю достаточной смелостью, чтобы утверждать. Тот вампир мог запросто дожить до наших дней.
– Теоретически.
– А мы пока только теоретизируем, Харон, строим догадки, делаем предположения. Отто Фон Клейста и его сестрицу убили партизаны. Это неоспоримый факт?
– Прямых доказательств у меня нет, но вероятность такого исхода очень велика.
– Хорошо. Заметь, я пока не спрашиваю, как простой смертный может убить почти бессмертного…
– У меня есть предположение, – сказал Харон неожиданно даже для самого себя. Людмила посмотрела на него вопросительно и немного недоверчиво. – Исходя из результатов аутопсии и псевдонаучных предположений. – Он улыбнулся чуть виновато.
– Валяй! – разрешили она. В голосе ее был совершеннейший азарт.
– Один из вариантов мы доказали на практике. Удар в сердце – полностью прекращает их жизнедеятельность. В этом у меня нет никаких сомнений. Второй вариант следует из того, каким способом были убиты люди, найденные в овраге.
– Пуля в лоб! – Глаза Людмилы горели колдовским блеском. Уникальная женщина!
– Да. Необратимое разрушение структур головного мозга. Пуля в лоб в современном мире, декапитация – в мире средневековом.
– Усекновение башки? Красиво. – Людмила улыбнулась. В мягком свете свечей в этом своем сексуальном платье, с этой своей алой помадой она и сама была похожа на вампиршу. Очень привлекательную вампиршу. – Наверное, осиновый кол в сердце – это тоже средневековая интерпретация шпаги. Не напасешься шпаг на каждого упыря.
– Вероятно, ты права.
– А как насчет серебра? Серебра, святой воды и прочих атрибутов веры?
– Я не знаю. На этот счет у меня нет никаких догадок.
– Ладно, хорошо уже то, что этих тварей можно убить.
Ужинающая за соседним столиком дама с легким укором посмотрела в их сторону. Не каждому разговоры об убийствах могут поднять аппетит. Харон поклонился даме и виновато улыбнулся.
– Надо же, какие церемонии, – проворчала Людмила. В голосе ее ему почудились ревнивые нотки.
– Давай попробуем говорить чуть тише. – Ей Харон тоже улыбнулся. Только не виновато, а так, как не улыбался никогда раньше. Наверное, Людмила почувствовала эту исключительность, потому что мгновенно перестала дуться.
– Следующий вопрос, – сказала она, придвигая к себе салат с креветками. – Если фон Клейсты давно мертвы, то кто обратил… кто инфицировал нашего клиента?
И вот это был самый правильный, можно сказать, единственно важный вопрос! Кто сейчас, спустя почти сотню лет, повинен в случившемся в овраге? Харон не сомневался, что именно этот человек, или кто он там на самом деле, виноват в автокатастрофе и нескольких человеческих жертвах.
– Мы с тобой сейчас думаем об одном и том же? – спросила Людмила шепотом.
– Я не знаю, я не умею читать мысли.
– Тогда я тебе их озвучу. Реальность такова, что в нашем благословенном, на хрен никому не нужном городишке появился настоящий вампир. И появление его ознаменовалось аварией экскурсионного автобуса. – Она ненадолго замолчала, а потом продолжила чуть растерянно: – Харон, а ведь он покусал многих. Этот упырь погрыз не только нашего клиента. Я помню раны, с которыми привозили в больницу пострадавших. Это были нетипичные для автомобильной аварии раны. Рваные, словно от зубов. Надо будет уточнить у Мирона. Может быть, делали какие-то экспертизы. Хотя, о чем я?! Какие экспертизы?! Авария и есть авария, что там выискивать? – Она снова замолчала, на сей раз надолго. Харон уже начал тревожиться, но Людмила заговорила снова, и в голосе ее звучал страх: – Послушай, если он их покусал, то они должны тоже того… перекинуться в вампиров?