А вот это было неожиданно обидно. Харон не считал себя беспомощной жертвой, на то у него были все основания. Доказательство этого сейчас лежало в городском морге с дырой в сердце и аккуратно подпиленными клыками. Досадно, что Людмила думает иначе.
– Прости. – Она снова коснулась его руки. – Я знаю, на что ты способен в честном и открытом бою. Но та тварь куда умнее и куда опаснее нашего клиента. Она могла напасть на тебя исподтишка.
В сказанном была своя логика, но Людмила все равно сильно ошибалась на его счет. Почти все люди ошибались, а он не стремился их переубеждать. Ему было комфортно существовать в собственном, под собственные нужды созданном мире. В этом мире было удобно хранить свои тайны. Но в одном Людмила точно была права: пришло время действовать. Больше не получится отсидеться, ограничиваясь исключительно научными изысканиями. Пришло время выйти из тени, в прямом и переносном смысле.
Глава 25
– Ну, как тебе на новом месте?
На сей раз Лера подготовилась к его визиту основательнее: компьютерный стул заменила на удобнейшее кожаное кресло, подкинула дровишек в камин, расставила на пыльных подоконниках хрустальные вазы с чуть поникшими, но все же похожими на живые розами.
– Спасибо, здесь мне лучше. Кажется.
На ней теперь была та самая веселенькая сорочка, в которую ее обрядила Семеновна. Сорочка была не только веселенькая, но и довольно короткая. Лере приходилось то и дело натягивать ее на голые коленки.
– У меня появились розы. – Она кивнула в сторону окна, перед которым растянулся Цербер.
– Там у тебя тоже есть розы, – сказал Мирон, вытягивая перед собой гудящие от усталости ноги. – И отличная сиделка. Ее зовут Семеновна. Она дипломированная медсестра и хорошая тетенька. Цербер, подтверди!
Цербер подтвердил – рыкнул один раз. Лера улыбнулась. Улыбка ее была невеселая. Да и чему радоваться, когда ты, как в клетке, заперта в собственном иллюзорном мире?
– И волосы отрастают быстро, – сказала она, словно разговаривая сама с собой.
Волосы ее и в самом деле изрядно выросли. Еще один медицинский феномен? Не слишком ли много феноменов на одну девчонку?..
– Только никак не могу привыкнуть, – она провела ладонью по этим своим отросшим волосам.
– К чему? – спросил Мирон.
– К шепоту. Я теперь все время слышу какой-то шепот.
Интересные дела! Выходит, он не одинок в своих слуховых галлюцинациях.
– Тебя это напрягает?
– Нет. Наоборот, мне нравится. Я пока ничего не понимаю, но иногда мне кажется, что скоро я начну различать слова.
Это вряд ли, потому что Мирон незадолго до того, как лечь спать, выяснил, что то, что они с Лерой называют шепотом, на самом деле является неким акустическим феноменом Гремучей лощины. О нем даже сказано пару слов в статье местного эколога. Об акустическом феномене и микроклимате, обусловленном особенностями ландшафта. В особенности Мирон не вдавался, ему хватило научного подтверждения тому, что сам он считал слуховой галлюцинацией.
– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Лера и одернула сорочку.
– Что? – спросил Мирон. На самом деле он сам рассчитывал вытянуть из нее что-нибудь полезное, что-то, что позволило бы связаться с кем-то из ее родственников, но, почуяв ее тоску, отложил расспросы.
– Тут так… – Лера прищелкнула пальцами и цветы в вазах мгновенно завяли, а хрусталь потускнел. – Так грустно и одиноко. Как в тюрьме, понимаешь?
Мирон понимал. Цербер, похоже, тоже, потому что он подошел к Лере и положил голову ей на коленки.
– И скучно. – Она провела ладошкой по графитово-черной шкуре Цербера, тот зажмурился. – Что там интересненького в мире?
– Интересненького?
Наверное, было опрометчиво и безответственно рассказывать находящемуся в коме человеку сказки про вампиров, но сказки эти были не только пугающими, но и весьма увлекательными, их запала хватило, чтобы вернуть во взгляд Леры искру жадного интереса. Пусть так! Сначала жажда информации, потом жажда жизни! Психолог из него, конечно, тот еще, зато рассказчик великолепный!
Мирон рассказал ей все без утайки. Ну, почти без утайки – не стал рассказывать про то, что Харон отвез Леру сначала к себе в контору, чтобы снять с ее лица посмертную маску, и только потом стал действовать не как маньяк, а как нормальный человек. Момент этот показался Мирону не совсем этичным, да и не хотелось, чтобы у Леры сложилось о Хароне предвзятое мнение. А оно бы непременно сложилось, расскажи он ей всю правду.
И про свои видения Мирон тоже не стал рассказывать, побоялся, что Лера сочтет его ненормальным. Это было смешно и иронично одновременно. Тот факт, что он может видеть призрак мертвой собаки, казался Мирону уже не просто нормальным, а почти обыденным, а вот призраки мертвых девочек в водонапорной башне до сих пор пугали его до чертиков.
А Леру, похоже, ничто не могло напугать. Историю о вампирах она слушала с тем же радостным возбуждением, что и историю о прошлом усадьбы, в которой волей судеб оказалась. Но больше всего ей понравился вольный пересказ Мирона о том, как Милочка мужественно сражалась с пришедшим по ее следу упырем. Кажется, тут, в своем выдуманном замке с увядшими розами на подоконниках, Лера абсолютно все воспринимала как сказку. Или как сон. Собственно, это и был сон, только очень глубокий.
Мирон уже почти закончил, когда Цербер вдруг насторожился и зарычал. Глаза его теперь горели ровным красным светом.
– Что? – спросили они с Лерой почти одновременно.
– Там что-то происходит? – Мирон выбрался из своего кресла, которое вдруг сделалось чудовищно неудобным.
Цербер рыкнул и оскалился.
– Ей угрожает опасность?
– Мне?!
Последнее, что они успели увидеть перед тем, как призрачный пес исчез, были вспыхнувшие в темноте красные огни. Один раз вспыхнувшие…
– Как ты себя чувствуешь? – Мирон сдернул Леру с ее кресла, принялся ощупывать быстро и бесцеремонно.
– Что ты делаешь?!
Она попыталась вырваться, но он не отпускал, прижимал к себе. В условиях непонятной угрозы, ему казалось важным держать ее в своих объятьях. Этакая отчаянная попытка создать в нематериальном мире хоть что-нибудь материальное. Пусть даже и из их с Лерой тел.
– Как ты себя чувствуешь? – повторил он.
– Никак. – Она мотнула головой. – Как может себя чувствовать коматозница?! – Ее голос сорвался на крик, и огонь в камине зашипел и потух, а на оконных стеклах появилась паутина мелких трещин.
– Тихо. – Мирон погладил ее по голове. Волосы ее были мягкими, от них вкусно пахло чем-то травяным. – Не бойся. Все хорошо.
А вот это он зря. Нельзя давать человеку ложные надежды, тем более, когда сам ты собираешься бросить его посреди его собственного сна. Сна, который в любой момент может обернуться кошмаром.
– Не уходи. – Наверное, Лера что-то почувствовала, предвосхитила его намерение. – Мирон, не оставляй меня здесь одну. – Голос ее звучал спокойно, но он уже слышал эхо приближающейся паники.
– Мне нужно. От меня там будет больше пользы, чем здесь. Понимаешь?
Наверное, она еще не понимала того, что с болезненной остротой только что осознал он сам. Если с телом Леры что-то случится в физическом мире, этому иллюзорному миру тут же придет конец. Ему нужно возвращаться туда, а для этого нужно бросить ее здесь одну.
– Все будет хорошо. – Мирон с усилием расцепил ее сомкнутые вокруг его шеи руки. Оказывается, теперь уже она держалась за него. Как утопающий за спасательный круг. Вот только хреновый из него спасательный круг. Он даже не знает, как выйти из этого сна. Не понимает, где вход, где выход. – Лера, помоги мне!
– Как? – Она больше не цеплялась за него, стояла напротив, спрятав руки за спиной.
– Мне нужно выти из твоего сна. Выпусти меня.
Наверное, он бы сумел сделать это самостоятельно. Помучился немного и научился бы методом проб и ошибок. Но сейчас у него не было времени ни на то, ни на другое.
– Выпусти меня! – заорал он прямо ей в лицо.
Он заорал, а она обиделась. Зрачки ее расширились, сделались черными, на всю радужку.
– Иди! – закричала она на него в ответ. – Пошел вон из моего сна!
Он не пошел, он полетел. Так летит подхваченный ветром опавший лист. Вот только у листа не кружится при этом голова. Вот только лист не орет при этом благим матом от ужаса. Вот только лист не падает камнем на пол и не матерится от боли.
Окончательно в себя Мирон пришел не сразу. Несколько минут ушло на то, чтобы переждать головокружение. Наверное, переход из сна в реальность произошел слишком быстро, потому что голова не только кружилась, но еще и раскалывалась от боли. Мирон встал на ноги, покачнулся, как пьяный, и снова едва не упал. Одевался он по-стариковски: сидя на кровати и тщательно выверяя каждое движение. Выверенности этой с грехом пополам хватило на то, чтобы натянуть джинсы и футболку. Дальше дело пошло легче. Мирон, уже почти не шатаясь, прошел в кухню, забросил в рот сразу две таблетки аспирина и мельком подумал, что чувствует себя как после сильнейшего перепоя. Вот тебе и обратная сторона осознанных сновидений.
Когда Мирон садился в машину, было еще темно, но на горизонте уже занималось пурпурное зарево. К усадьбе он подъехал на рассвете, показал пропуск мрачному охраннику и, едва дождавшись полного открытия ворот, рванул вперед.
Флигель утопал в утреннем тумане, в окнах его было темно. В окнах темно, но входная дверь приоткрыта. Мирон взлетел по ступеням крыльца, ворвался внутрь, сразу же с порога налетел в темноте то ли на комод, то ли на тумбу. В голове зло пульсировала недобитая аспирином боль, а сердце трепыхалось в грудной клетке беспомощно и испуганно.
Дверь, ведущая в комнату Леры, была распахнута настежь, дверь спальни Семеновны приоткрыта. Наверное, это было сделано специально, чтобы слышать малейший шорох. Мирон же сейчас издавал не шорох, а грохот. Плевать! Хоть бы успеть!
Он успел. Лера лежала на своей навороченной функциональной кровати. Цербер лежал у ее ног.