Мила как раз собиралась поставить какой-то чудовищно массивный фолиант на место, когда увидела у задней стенки шкафа неприметный альбом в дешевой дерматиновой обложке. В таких альбомах Милина матушка хранила семейные фотографии. А семейные фотографии Харона куда интереснее скучных справочников по гистологии и микробиологии!
Мила уселась за массивный и очевидно антикварный письменный стол, положила перед собой альбом, замерла в предвкушении. Сейчас она прикоснется к прошлому любимого мужчины, и это очень важный момент!
На первой странице была старая, выцветшая от времени фотография, на которой была изображена пара: высокий сухощавый мужчина с вихрастой, непокорной шевелюрой, и улыбающаяся женщина аппетитных форм. Несомненно, родители Харона. Сходство мужчины с фото и Харона было очевидным, даже несмотря на волосы, которых у Харона не было. Следом шло несколько фотографий со свадьбы. Судя по всему, фотограф был любителем и не слишком умелым, но люди, изображенные на фото, были счастливы.
Дальше хроника семейной жизни была уже не такой яркой и мало чем отличалась от хроник сотен тысяч таких же семей. Герои ее все еще были счастливы. Вот беременная, заметно поправившаяся женщина, смотрит в объектив взглядом Мадонны. А вот рядом ее счастливый супруг положил узкую ладонь с длинными пальцами на ее живот. Вот эти же двое, но уже на крыльце роддома. В руках у гордого отца сверток. Младенца не видно в ворохе пеленок, но он там точно есть. А вот и младенец в пластмассовой ванночке – румяный, улыбающийся, с широко раскинутыми ручками и ножками, с пушком на макушке. Мила усмехнулась, погладила младенца по животику. Вот он же, но уже пятилетний в клетчатом пальто на трехколесном велосипеде. На дальнем плане – родители, кажется, они о чем-то спорят.
На следующих страницах было несколько снимков маленького Харона с матерью, но уже без отца. Мать на фотографиях больше не улыбалась. Она поправилась и постарела, на лице ее появилась печать непроходящей усталости. Харону на тех фотографиях на вид было лет десять-двенадцать, но выглядел он взрослее и серьезнее. Мила невесело покачала головой. Обычная история обычной семьи. Любовная лодка разбилась о быт. Или об алкоголизм. Или об любовницу. Как бы то ни было, а отец из семьи ушел примерно тогда, когда Харону исполнилось десять, и все тяготы легли на хрупкие плечи его матери.
Смотреть дальше расхотелось. Веяло от фотоальбома какой-то безысходностью, но Миле было не только обидно за Харона, но и любопытно, каким он был, как взрослел, через что прошел, пока не стал тем, кем стал. И она перевернула страницу.
Это был полароидный снимок. Не слишком качественный, сделанный то ли тайком, то ли впопыхах. В морге… Мила сразу узнала почти не изменившийся за прошедшие годы интерьер и железные решетки на окнах. Даже прозекторские столы те же… Один из них как раз и был запечатлен на фотографии. Прозекторский стол и лежащее на нем тело, накрытое застиранной простыней. Мила охнула, отстранилась от альбома, словно он вдруг сделался смертельно опасным. Сначала отстранилась, а потом решительно вытащила снимок, поднесла к глазам.
Это было не просто тело… Это был Харон, тот Харон, каким он был в подростковом возрасте: худой, длинный, совершенно лысый и… мертвый. Потому что не может живой ребенок лежать на прозекторском столе, укрытый застиранной простыней! Потому что у живого ребенка не может быть такого лица…
Дрожащими руками Мила вернула фотографию на место, поставила альбом в шкаф и вышла из кабинета. Закурить она решилась, только оказавшись на кухне. Потрясение было столь велико, что Мила открыла окно нараспашку, уселась по-турецки на широком гранитном подоконнике. Подоконник показался ей надгробием, но встать и пересесть на стул не было никаких сил. Ей нужно было подумать, сопоставить увиденное, проанализировать информацию.
Информация не анализировалась, но деятельная Милина натура требовала подтверждений или опровержений увиденному. Скорее уж опровержений! Потому что увиденное – мертвый Харон на прозекторском столе – никак не укладывалось в ее картину мира. И чтобы прийти в себя и стабилизировать эту самую картину мира, Мила начала действовать. Методично и тщательно она осмотрела дом. Что искала? Какие доказательства? Она понятия не имела, просто искала хоть что-нибудь до тех пор, пока поиски не привели ее к двери, ведущей в подвал. Это была единственная дверь, оказавшаяся запертой. Эта была единственная дверь, сделанная не из мореного дуба, а из нержавеющей стали. Это была единственная дверь, запиравшаяся не на обычный ключ, а на электронный замок – такой же, как в конторе.
Мила ощутила слабую надежду, что в подвале у Харона тоже расположена лаборатория. Или мастерская с этими его масками. Или хранилище самих масок. Или винный погреб, черт бы его побрал! За стальной дверью с электронным замком могло быть что угодно, но Мила отчетливо понимала, что не успокоится, пока не попадет внутрь.
Ключ-карту она нашла не в ящиках рабочего стола, как предполагала, а во внутреннем кармане одного из многочисленных пиджаков Харона. Все – раз нашла, обратной дороги нет!
Стальная дверь распахнулась беззвучно, свет за ней зажегся автоматически, и Мила вздохнула с облегчением. Нырять в темноту подземелья у нее не было ни сил, ни смелости, а яркий, как в операционной, свет давал надежду, что в подвале скрывается что-то банальное. И не скрывается даже, а просто хранится подальше от чужих глаз и ее любопытного носа. Мила решительно мотнула головой и вошла в подвал.
Здесь не было ничего страшного и ничего опасного. Ничего из того, что она себе напридумывала. Это, в самом деле, был обычный погреб с высокими металлическими стеллажами и аккуратными рядами стоящих на них банок, склянок, контейнеров и картонных коробок. Одна из стен подвала была отведена под охотничье оружие. Два гладкоствольных ружья, один дробовик, коробки с патронами в аккуратном деревянном ящике. В оружии Мила разбиралась вполне себе неплохо. Ее отец был охотником, в ее отчем доме тоже имелось ружье. Правда, хранилось оно не в подвале, а в специальном сейфе. Впрочем, подвал Харона с запирающейся на электронный замок дверью мог запросто заменить банальный сейф.
На второй стене разместился стеллаж для хранения инструментов. Самых обычных инструментов. Никаких тебе окровавленных бензопил, никаких тебе ледорубов… Дышать стало легче. Мила вздохнула, но вздох ее был похож на страдальческий стон. Чтобы убедиться в абсурдности собственных страхов, она заглянула в один из картонных ящиков и нашла в нем упаковки итальянских макарон. Во втором стояли банки с испанскими вялеными помидорами. В третьем – консервы с морепродуктами. Дышать стало еще легче, мимо промышленного двухдверного холодильника Мила шла уже почти спокойно. Одну из дверок она открыла скорее по инерции.
В холодильнике хранилось именно то, что и должно храниться в холодильнике: замороженное мясо, рыба и овощи. Все аккуратно сложенное, практически систематизированное. Мила усмехнулась и распахнула вторую дверцу. В дверце при этом что-то тихо щелкнуло и зажужжало. Несколько бесконечно долгих мгновений Мила смотрела на содержимое ярко подсвеченных стеклянных полок, а потом тихонечко завыла.
На полках ровными рядками стояли двухсотмиллилитровые флаконы. В таких обычно хранят глюкозу и физраствор, но Харон хранил в них нечто другое. Харон хранил в них кровь… Каждый флакон был заполнен до краев и герметично закупорен. Каждое горлышко закрывала защищенная металлической фольгой резиновая пробка. «Как в аптеке» – подумалось некстати, и к горлу тут же подкатил колючий ком, а перед глазами встала Астра с бокалом, наполненным чем-то тягуче-красным.
Картинка сложилась. И мертвый мальчик на прозекторском столе, и стройные аптечные ряды флаконов с кровью говорили об одном. Мила ошиблась! Она выбрала не того мужчину! Черт, она выбрала не мужчину, а… упыря.
Мила аккуратно опустилась на холодный бетонный пол и разревелась. Нареветься вдоволь не получилось, потому что Харон обманул не ее одну. Харон обманул их всех! И Мирон сейчас вместе с ним ищет девочку Леру и упырей, не подозревая, что упырь совсем близко, ближе не придумаешь. Нужно звонить! Звонить ему как можно быстрее! Или лучше не звонить, а писать, чтобы не привлекать внимание того… другого, в котором она так жестоко ошиблась.
Мила вышла из подвала, оставив дверь открытой, прошла на кухню, взяла со стола свой телефон, сделала глубокий вдох, набрала сообщение для Мирона и вернулась обратно. Зачем? Она не знала, зачем. Наверное, чтобы лишний раз убедиться, что флаконы с кровью ей не примерещились. Или убедиться, что во флаконах именно кровь. Она ведь не проверила, не оставила ни себе, ни Харону ни единой надежды.
– Надежда умирает последней, – сказала Мила, сглатывая злые слезы и доставая из распахнутого настежь холодильника один из флаконов.
Флакон она вскрыла отверткой, прихваченной со стеллажа с инструментами. Несколько долгих мгновений она собиралась с духом, чтобы понюхать содержимое флакона, а когда решилась, надежда умерла окончательно и бесповоротно: во флаконе была кровь.
Мила стояла посреди подвала, держала пузырек с кровью в вытянутой, чуть подрагивающей руке и не думала вообще ни о чем. В гудящей голове не было ни одной мысли, их все разогнал страх.
За спиной что-то тихо щелкнуло. От неожиданности Мила вздрогнула и уронила флакон на бетонный пол. Полетели осколки, а сухой воздух подвала заполнил едкий кровяной дух. Она обернулась, и страх ее мгновенно перерос в животный ужас. Стальная дверь в подвал захлопнулась, свет под потолком мигнул и погас. К счастью, ненадолго. Если бы надолго, она, наверное, сошла бы с ума. Лампы под потолком снова вспыхнули, но на сей раз не ярко-белым, а замогильным красным светом. Мила ринулась к двери. По пути она поскользнулась на кровавой луже и чудом удержалась на ногах. Дверь была закрыта, изнутри не оказалось никакой ручки. Зато вместо нее на стене мерзко подмигивал красным электронный дисплей. Мила пошарила по карманам, вытащила ключ-карту, приложила к дисплею, затаила дыхание. Ничего не случилось, не щелкнул электронный замок, дверь не сдвинулась с места. На дисплее вспыхнула издевательская надпись «В доступе отказано! Обратитесь к администратору!»