– Почему? – спрашивает он и отчаянно жалеет, что оставил початую бутылку вина в своей комнате.
– Потому что она получится особенной. Все, что вы строите, становится особенным, немножко живым.
– Разве ж это плохо? – Ему становится любопытно.
– На уроке физики нам показывали опыт с увеличительным стеклом. – На раскрытую ладошку Лизоньки садится божья коровка, и она разглядывает ее ровно таким же взглядом, каким Август разглядывает ее саму. Диковинная букашка… – Оно концентрирует солнечные лучи и на выходе получается нечто смертоносное. У нас получилось поджечь лист бумаги.
– Очень любопытные опыт, – соглашается Август. – Только я не понимаю, к чему ты клонишь.
Девочка взмахивает рукой, и божья коровка улетает.
– Ваша башня станет таким увеличительным стеклом. А мы – станем бумагой. – Она смотрит на Августа очень серьезным, почти сердитым взглядом. Ее злит его недогадливость.
– Я не понимаю, – говорит он и встает со скамейки. Пора уходить, беседы с юными умницами не идут ему на пользу.
– Мы все сгорим в этом огне. – Лизонька печально качает головой.
– Откуда тебе знать? – Он начинает злиться. Хватит с него шарад! Наразгадывался!
– Знаю. – Она пожимает худенькими плечиками и уходит первая.
Вот такое у них было знакомство. Потому эта не-живая Лизонька и смотрит на него как на старого знакомца, потому и улыбается.
– Здравствуйте, мастер Берг.
Август и моргнуть не успел, как она появилась прямо перед ним. И не напугала, и не удивила. Албасты приучила его к таким вот трюкам.
– Здравствуй, Лизонька, – сказал Август и отступил на шаг. Не потому, что испугался, а потому, что от девочки веяло могильным холодом.
– Он сказал, что вы непременно придете.
– Кто?
– Леня. Он сказал, вы придете и спасете нас всех.
– Ну вот… я пришел.
– А спасать уже, считай, и некого. – Ее улыбка сделалась грустной.
– Где он? – спросил Август. – Где Леонид?
Не нужно было спрашивать, когда сердце уже само знало правду, оттого и ныло беспрестанно.
– Он стал Светочем. – Лизонькина улыбка померкла. И сама она сделалась прозрачнее. Теперь сквозь ее хрупкое тельце были видны очертания Свечной башни.
– Как это? – Август снова попятился, Лизонька сделала шаг к нему.
– Он умер. – Она говорила строго и с осуждением, словно бы это он, а не она, был маленьким ребенком. – Он умер. Вы не спасли его, мастер Берг. Не сдержали своего обещания.
– Я не обещал… – Август сказал это не Лизоньке, а самому себе. Самому себе пытался объяснить свое бессердечие и бездействие. – Я ничего ему не обещал, я даже на письма его не отвечал! – Он сорвался на крик и тут же испуганно зажал себе рот ладонью.
– А он ждал. – Лизонька склонила голову к плечу, посмотрела на Августа искоса. – Даже когда я умерла, он продолжал надеяться. Я пыталась объяснить ему всю тщетность этих надежд, но он меня не видел. Меня никто из них не видит. Вы первый. Почему вы меня видите, мастер Берг?
Потому что у него была хорошая учительница. С волками жить – по-волчьи выть. Кажется, он заразился от албасты не только бездушием, но и вот этой не-жизнью, научился видеть и чувствовать то, что не дано остальным. Или эта особенность была с ним с самого рождения? Его творения, его каменные дети были особенными, не живыми, но и не мертвыми. Они существовали на самой границе миров, а иногда и сами становились этой границей, форпостом между живым и неживым. Как вот эта башня. Август поднял взгляд вверх на темный, уходящий в ночное небо силуэт.
Свечная башня была его приемным ребенком. Вкладывал ли он в нее свою душу? Несомненно, вкладывал! Хватило ли той частицы, чтобы вдохнуть в нее не-жизнь? Август прислушался. То ли к окружающему миру, то ли к самому себе. Он слышал тяжелое дыхание и гулкое уханье. Мир отзывался на его порывы, отвечал ему тихим, едва различимым шепотом. Да, так и есть! Кажется, он создал еще одну химеру. Нелюбимое дитя, брошенное на произвол судьбы и новой хозяйки. Увеличительное стекло, способное уничтожить все вокруг.
– Почему вы меня видите?! – Августа обдало ледяным холодом. Так бывало, когда его касалась албасты. Нечаянно ли, нарочно ли – не важно. От этого мертвенного прикосновения тело немело на долгие часы. Вот только сейчас его руки коснулась не албасты, а Лизонька. Коснулась, требовательно посмотрела ему в глаза, повторила: – Почему?
Он сдержался, не отдернул руку, не отшатнулся сам. Остатками своей бедной души он понимал, что перед ним стоит ребенок. Несчастный, заблудившийся между мирами ребенок. И этому ребенку нужны ответы.
– Я не знаю, девочка, – сказал он просто. – Наверное, я особенный.
– Он тоже так говорил. – Лизонька убрала руку, и Август полной грудью вдохнул сырой ночной воздух. – Он говорил, что вы особенный, и вы непременно придете.
– Я пришел. – Август потер виски. В голове шумело, как после дичайшего похмелья.
– Вы опоздали. Лени больше нет. Меня больше нет.
– Но остались другие. – Почему-то ему было важно оправдаться перед этой маленькой призрачной девочкой. Или не перед ней, а перед самим собой? – В усадьбе есть и другие дети.
– Она их заберет. Одного за другим. – Лизонька покачала головой.
– Когда?
Нужно было спросить «как», но сроки были важнее. Время сейчас стало его единственным союзником.
– Скоро. Наверное, следующей ночью.
– Что она делает? – Август обернулся, окинул притихший парк долгим взглядом. – Что она с ними делает, Лизонька?
– Она играет. – Лизонька поежилась, как от холода, а Август некстати задался вопросом, чувствуют ли призраки холод.
– Во что? – спросил он вместо этого.
– В прятки. Она играет с ними в прятки. Это так забавно, мастер Берг.
– Что именно?
– Она так выбирает следующего Светоча. Она выбирает, а они, каждый из них, старается попасться первым, старается, чтобы она поймала именно его.
– И ты? Ты тоже… Светоч?
– Я?! – Лизонька усмехнулась. – Я не одна из них! – сказала твердо. – Я не хотела, чтобы она меня нашла, а она все равно…
– Она поймала тебя? – догадался Август.
– Да. Поймала, запятнала, сказала, что я очень особенная девочка, что я стану одной из лучших. Вы чувствуете, как от нее пахнет? – спросила вдруг Лизонька и поморщилась. – Сейчас я уже ничего не чувствую, но тогда, когда я была еще живой… – Она прикрыла глаза, будто вспоминая. – Такой тяжелый запах… Так пахнет на кладбище. Я знаю. Мой папа был кладбищенским сторожем. Я выросла среди могил. От нее всегда пахло смертью. Иногда сильнее, иногда почти неразличимо, но я чувствовала этот запах. А вы?
Горечь полыни, ладан, свечной воск…
– Я чувствую. – Август кивнул, и Лизонька открыла глаза, посмотрела на него совершенно недетским взглядом. Да и можно ли считать это существо ребенком? Есть ли возраст у неприкаянной души?
– Что ты сделала, чтобы не стать одной из них?
– Я убила себя, – сказала она и улыбнулась такой улыбкой, от которой у Августа исчезли все сомнения. Ребенок не может так улыбаться, ребенок не может так просто рассуждать о жизни и смерти. – Было больно. – Лизонька потрогала свою тонкую шею. – Нужно было выбрать другой способ, но у меня не осталось времени. Даже сейчас мне иногда кажется, что мне не хватает воздуха. Смешно, правда?
Августу не было смешно. Августу самому не хватало воздуха от этих страшных слов. А ведь ему еще предстояло узнать многое! Если Лизонька захочет с ним разговаривать, если сочтет достойным, после того, что он сделал. Или, вернее сказать, не сделал.
– Я думала, что меня не станет, и все закончится. – В голосе Лизоньки послышалась грусть. – А ничего не закончилось. Я не стала одной из них, но и не ушла навсегда.
– Тебе страшно? – шепотом спросил Август.
– Мне скучно, – так же шепотом ответила она. – Мне скучно и не с кем играть. Даже поговорить не с кем.
– Лиза, – Август сделал шаг к ней навстречу, добровольно вступил в кокон окружающего ее холода. – Лиза, что она с ними делает?
Теперь отступала она, пятилась назад, мотала головой. На мгновение Август снова увидел перед собой маленькую напуганную девочку.
– Лизонька, – повторил он мягко, но настойчиво, – чтобы помочь, мне нужно знать.
– Вы не поможете. – Она продолжала пятиться и делаться все бледнее и бесцветнее.
– Почему? – Это тоже был важный вопрос. Он не боялся убить и не боялся умереть сам. Он вообще ничего не боялся.
– Потому что она сильнее! – Лизонька перестала пятиться, рванула вперед, прямо к Августу. От неожиданности он не удержался на ногах, рухнул на спину. А Лизонька – или уже не Лизонька? – приземлилась ему на грудь, вцепилась маленькими ледяными пальцами ему в шею. – Потому что она уже давно не человек! – Ее голос теперь звучал прямо у Августа в голове.
– Она сделает меня одним из них? – Воздуха в груди почти не осталось, и сердце с каждым мгновением замедляло ритм. Успеет ли он получить ответ на свой вопрос до того, как оно окончательно остановится?
– В тебе есть искра, но ты слишком стар. Она пожирает детей, старик!
На мгновение Августу показалось, что с ним разговаривает не Лизонька, а албасты. Наверное, это умирающий мозг решил сыграть с ним на прощание такую злую шутку.
– Что?.. – просипел он, из последних сил удерживаясь от того, чтобы не оттолкнуть от себя нежить. – Что она с ними делает?!
– Что? – Лицо нависшего над ним существа менялось, угасающее сознание видело в нем череду знакомых и незнакомых лиц. – Ты хочешь знать, старик?