– Да… – Сил осталось только на это коротенькое «да». А на сколько хватит его самого?
– Я покажу. Смотри…
Стало холодно. Так холодно, как не может быть на земле. Если только в Нижнем мире. Если только на том свете… Август больше ничего не видел. Как он будет смотреть? Зачем ему, мертвому, эти знания?.. Он устало закрыл бесполезные глаза, приготовился умереть…
…Он и умер! Умирал десятки раз долгой и мучительной смертью. Он проклинал ту, что причиняла ему боль, и проклинал себя, за то, что согласился, за то, что поверил в собственную исключительность и собственные силы. Не было никаких сил. Не осталось ни капельки. Каждая из пережитых им смертей забирала свою дань. Когда все закончилось, Августа почти не осталось…
Он лежал под старой липой в высокой, мокрой от утренней росы траве. Где-то над головой в густой кроне чирикала какая-то птаха. Он был все еще жив, но хотел умереть. Многие знания – многие печали. Теперь он знал все, но не знал, что делать с этим знанием. Осознание собственной ничтожности было едва ли не больнее недавних смертей. Он никчемный, ни на что не способный старик, взваливший на свои плечи непомерный груз.
Захотелось напиться! Так сильно, что от желания этого свело зубы. Август встал на четвереньки, потряс головой. Мир закружился сначала в одну сторону, потом в другую. Он умер, а мир продолжал жить своей жизнью, подкарауливать новые жертвы. С четверенек Август встал на ноги, постоял, приходя в себя, огляделся.
Свечная башня осталась в стороне. В просветах, образованных деревьями, он видел лишь кусок черной кладки. Наверное, потому его никто до сих пор и не нашел. Его не нашел, а кого нашел?..
Пошатываясь и прихрамывая, Август направился к башне. Штанины тут же до самых коленей пропитались холодной росой, но это был самый обычный холод, который его почти не беспокоил. Августа беспокоило другое…
Полянка, на которой еще ночью стояли зажженные свечи, была пустой. Ни свечей, ни следов – ничего! Он тяжко вздохнул, растер рукой грудь в том месте, где должно было биться сердце. Этим утром ему казалось, что сердца у него больше нет. Этим утром он жалел только об одном: о том, что до сих пор жив. Что может быть хуже знаний, которые не подкреплены действиями? Он, Август Берг, совершенно точно знал, что не сумеет справиться с тем злом, с которым ему довелось столкнуться. Ему не убить Агнию Горисветову, потому что ее силы множатся, в то время как его собственные почти иссякли. Потому что она уже не человек. Права была албасты…
Стоило лишь подумать об албасты, как на Августа пролился холодный дождь. Это вспорхнула с ветки какая-то крупная ночная птица, осыпая его мириадами сверкающих капель. На мгновение воздух сделался густым и плотным, он пах так же, как пахнет вода в Стражевом озере, как пахнут мокрые косы албасты.
Холод принес прозрение и озарение. Август не способен победить Агнию в одиночку, но он может призвать на свою сторону куда более опасного союзника. И плевать на ту цену, которую потребует албасты! Он готов на все!
Август спешил. Кажется, никогда в жизни он так не торопился. Он шел так быстро, как только мог. Несколько раз даже пытался бежать, но выдыхался уже через несколько шагов. Минувшая ночь почти не оставила ему сил, а на одной только решимости далеко не уйдешь. Потому-то до ближайшей деревни Август добрался лишь к обеду. Еще несколько часов ушло на то, чтобы найти извозчика, желающего отвезти его в Чернокаменск. Не было желающих. Как только крестьяне узнавали, что он явился из Горисветово, разговоры умолкали, люди сторонились его, словно он был прокаженным. Не помогали ни уговоры, ни деньги. Агния и его запятнала, оставила на коже невидимую черную метку.
Когда Август уже потерял всякую надежду и погрузился в пучину отчаяния, судьба явила ему свое милосердие в лице тщедушного, вусмерть пьяного мужичка. Мужичок правил тощей кобылой, запряженной в скрипучую телегу. Правил ловко, несмотря на свое состояние. И он не боялся! Не видел черной метки! Он видел только горсть медяков, которые Август высыпал из кошелька прямо на дно его телеги.
– Полезайте, ваше благородие! – скомандовал он, сгребая медяки и засовывая в карман. – Мы сейчас… Мы мигом вас домчим! Куда, говорите, вам надобно?
Август повторил, куда ему надо, забрался в телегу, рухнул на сладко пахнущую кучу сена. Мужичок икнул, по-разбойничьи свистнул, и кобылка двинулась вперед неспешной рысью. Дорога предстояла неблизкая, телега представлялась Августу не самым удобным средством передвижения, но неожиданно для самого себя он уснул, провалился в глубокий, лишенный сновидений сон. Очнулся лишь на подступах к Чернокаменску, резко сел, замотал головой, спросонья пытаясь понять, что происходит и где он оказался.
Мужичок подвез его до самого озера и уже там, на берегу, Августа осенило. Он порылся в бумажнике, вытащил купюру, помахал ею перед носом мужичка и сказал:
– А скажи-ка мне, любезный, не желаешь ли ты заработать еще немного? – Купюру он держал так, чтобы мужичок узрел ее достоинство.
– Что нужно делать, ваше благородие?! – В залитых самогоном глазах мужичка появился масляный блеск. – Вы скажите, что надобно, а я с превеликим удовольствием! Да за такие-то деньжищи…
– Жди! – Велел Август. – Оставайся здесь и дожидайся меня. – Он порылся в карманах, высыпал в раскрытую ладонь мужичка остатки мелочи. – Мне нужно туда! – Махнул рукой в сторону возвышающегося посреди озера маяка. – Улажу свои дела и вернусь. Уразумел?
– Уразумел! – Мужичок подобострастно закивал. – Дождусь! Чего ж не дождаться?! – Он снова хитро сверкнул глазами, спросил: – А потом куда?
– Обратно, – сказал Август твердо. – Потом ты отвезешь меня обратно, любезный.
Если мужичок и удивился, то виду не подал, снова закивал.
– И не напивайся, – велел Август.
– Да как можно, ваше благородие?!
Возмущение мужичка было неискренним, а за пазухой у него что-то многозначительно булькало. Но Август здраво рассудил, что вернуться назад тот сумеет и пьяным. В конце концов, править лошадью можно и самому, невелика наука. Главное, чтобы дождался, не уехал никуда по пьяной лавочке. Поэтому Август снова помахал перед мужичком купюрой, а потом устало поковылял к привязанной на берегу лодке.
Маяк встретил его сыростью, холодом и тишиной. Даже кошка не вышла на его зов. Август постоял немного в раздумьях, а потом со всей силы топнул ногой.
– Выходи! – заорал во все горло. – Выходи, ведьма! Разговор есть!
Ответом ему стала тишина. Как он мог надеяться, что албасты явится по первому его зову?! Как вообще можно было рассчитывать на помощь нежити?! Он ошибся. В который уже раз подвел тех, кто нуждался в его помощи. Он жалкий и ничтожный старик, от которого отказывается даже смерть.
Сделалось больно. По-настоящему больно, словно бы в сердце ему вбили острый осиновый кол. Сбилось дыхание, и мир вокруг стал мутным. Август смотрел на него, будто сквозь немытое стекло. Или причиной тому были слезы?
– Звал меня, старик? – Плечо онемело от ледяного прикосновения. По нему ползла змея, слепо шарила треугольной мордой, касалась шеи Августа раздвоенным жалом.
– Звал. – Август попытался встать, но змея не давала, прижимала к земле, заставляла оставаться неподвижным. – Мне нужна твоя помощь.
– Вот как! – Змея исчезла, пролилась на сюртук Августа ледяной озерной водой, а албасты вышла у него из-за спины, встала напротив. Сейчас она была юной девой, веселой и любознательной. Это если не знать, кто она на самом деле. Если забыть, сколько ей на самом деле лет. – Ну вот, я пришла на твой зов, старик. Что тебе нужно? Что такому, как ты, могло понадобиться от такой, как я? – Улыбка ее сделалась ироничной, одна из ее кос прямо на глазах у Августа снова превращалась в серебряную змею.
– Помощь. Мне понадобилась твоя помощь. Поможешь? – спросил и затаил дыхание.
– Тебе? – Албасты присела на пол, скрестила по-турецки узкие лодыжки, склонила голову на бок.
– Не мне.
– А кому?
– Детям. Детям, которые остались там… – Он задумался, вспоминая, говорил ли ей, как называется усадьба.
– Детям?! – Албасты снова усмехнулась, обнажая острые, похожие на пики зубы. – Детям, старик?!
– Да. – Он кивнул. – Их нужно спасать, а одному мне не справиться.
– И ты думаешь, что я захочу тебе помогать? – В ее голосе слышалось изумление. – Почему ты так думаешь, старик?
– Потому что без тебя мне не справиться, – сказал он, не задумываясь ни на секунду, а потом добавил: – Потому что ты не такая, как она.
– Ты прав! – Албасты взмыла в воздух, зависла над Августом уже не прекрасной девой, а ужасной старухой. – Я не такая, как она! Я куда страшнее!
– Так помоги мне, – попросил Август очень тихо, почти шепотом. – Мне нужна такая, как ты. Понимаешь? Тебе же было их жалко, – продолжил он торопливо, боясь, что она прервет его на полуслове. – Своих девочек… Я знаю! У меня, пожалуй, не осталось души, но все еще есть глаза.
– И что ты видишь, старик? – спросила албасты, склоняясь над ним, обдавая ледяным, мертвенным дыханием.
– Я вижу в тебе искру, – сказал он просто. – Искру света в том месте, где у тебя должно быть сердце. Помоги мне. У меня осталась только ты одна.
Прозвучало жалко, но Август знал, что сказал правду. Как-то незаметно для них обоих они стали если не друзьями, то уже и не врагами, научились понимать друг друга, научились принимать и оправдывать. Он знал, что это значит для него, но понятия не имел, значит ли хоть что-нибудь для албасты, вековой нежити, давно позабывшей собственное имя.
– Поможешь? – спросил и устало прикрыл глаза.