Нельзя сказать, что их совместные с Иваном изыскания так уж помогли продвинуться в поисках. Может быть, и помогли бы, если бы Фрост знал, что именно ищет. А так он просто собирал и анализировал информацию, пытался найти рациональное объяснение иррациональному.
Наверное, на том его изыскательский азарт и закончился бы, угас во время посиделок в Чернокаменском архиве. Если бы Иван не предложил вдруг копнуть не глубоко, а вполне себе поверхностно, так сказать, снять самый верхний временной пласт. Чуть больше десяти лет, что там копать-то? Но к совету Ивана Фрост прислушался, хоть ему и пришлось бороться с собственным совершенно иррациональным нежеланием «копать».
Или рациональным? Чего он боялся? Почему историю с Горисветовским маньяком считал недостаточно интересной и значимой для более пристального изучения? Не потому ли, что, так или иначе, та история могла задеть и их с Мирославой? Фрост точно знал, что не задела. Еще тогда, в Чернокаменской больнице, он спрашивал у Исаака Моисеевича про Мирославу. Уже тогда он получил ответ, что с ней все хорошо. Все эти годы с ней все было хорошо. Это его жизнь едва не пошла под откос, а она встречается со Славиком Горисветовым. Вот такие превратности судьбы.
«Раскопки» получились достаточно сложными и интересными. Информации о событиях тех лет почти не было в открытом доступе, да и местные не спешили вспоминать историю с маньяком. Сначала эти вынужденные препятствия вызвали раздражение, а потом азарт. «Ломануть» базы местного УВД у Фроста получилось без посторонней помощи. «Ломанул» так, что никто даже не догадался. Не зря, выходит, он считался одним из лучших. Оставалось разобраться с полученной информацией. Информации оказалось неожиданно много. Информация оказалась неожиданно пугающей…
Он ожидал всякого. Собственно, он уже давно все решил. Много лет назад решил. Он решил, что жизнь – это такая несправедливая штука. Юношеские привязанности не значат в ней ничего. Они расстались с Мирославой не слишком хорошо. Вернее сказать, совсем не хорошо. Она бросила его в беде, а сама продолжала радоваться жизни. Даже в больнице его не навестила. Вот такие выводы он для себя сделал. Вот к такой мысли приучал себя многие годы. Наверное, поэтому оказался не готов к открывшейся правде.
Если верить добытой информации, именно Мирослава стала последней жертвой Горисветовского душителя. Если верить добытой информации, Мирослава была мертва не меньше четверти часа. Но ей повезло! Подсобный рабочий лагеря, тот самый дядя Митя, нашел ее уже мертвую, реанимировал, отвез в больницу. Они разминулись всего на какой-то час. Фрост был уже в операционной, когда в приемный покой больницы поступила Мирослава. Наверное, он был настолько плох, настолько погружен в собственные страдания, что ни персонал, ни родители, ни Исаак Моисеевич не стали рассказывать ему про Мирославу. Они не рассказывали, а он не спрашивал, потому что был на нее зол и обижен. Он был зол и обижен на девчонку, которой досталось куда сильнее, чем ему самому. Вот такие дела…
Полученную информацию еще необходимо было «переварить» и осмыслить. Фрост возвращался к добытым файлам раз за разом, пытаясь найти еще хоть что-нибудь, пытаясь понять, когда и как Мирослава попала в лапы к маньяку. С «когда» все было более или менее понятно, вопрос «как» оставался открытым. И Фрост начал «копать» дальше, пока не добрался до баз Чернокаменского психоневрологического диспансера, пока не увидел диагнозы Мирославы. Этого было достаточно, чтобы он остановился. Дальше начиналась запретная территория. Он и так уже нарушил границы Мирославиной приватности, он и так знал про нее то, что она, наверняка, скрывала от посторонних. Потому он не стал «ломать» базы известного психолога, потому не стал «копать» дальше. Ему хватило полученной информации, чтобы понять, что то проклятое лето сломало не только Лёху и его, но еще и Мирославу. Особенно Мирославу! Все! Это был уже почти закрытый гештальт. Больше его ничто не держало ни в Чернокаменске, ни в Горисветово. Можно было уезжать домой.
Он и уехал. Перевернул еще одну страницу своей и, кажется, Мирославиной жизни. Перевернуть-то перевернул, но время от времени вводил ее имя в поисковую строку, наблюдал за ней из дебрей Интернета. Он убеждал себя, что так ему будет спокойнее – знать, что у нее все хорошо. Пусть бы и с этим уродом Славиком! Но на самом деле его не оставляла тревога, кончики пальцев покалывало тысячей невидимых иголок – верный признак надвигающейся беды.
И беда случилась. Вернее сказать, не сама беда, а ее предвестники. Заметку об открытии в Горисветово элитной школы для одаренной молодежи скинул ему Иван. Заметка сопровождалась фотографией, на которой был запечатлен руководящий и педагогический состав. На фотографии по правую руку от Горисветова старшего стояла Мирослава. Она выглядела очень серьезной и очень сосредоточенной, она была именно такой, какой должна быть руководящая дама, осознающая всю тяжесть возложенных на нее задач.
Школа открылась не в сентябре, как это принято, а в первых числах июня. Наверное, предполагалось, что летние месяцы потребуются воспитанникам на окончательную адаптацию, а Фросту думалось, что влиятельные родители просто предпочли заплатить Горисветову за возможность побыстрее сплавить отпрысков с глаз долой. Как бы то ни было, какие бы мотивы не были у администрации и родителей, а школа заработала уже в июне. Это была пока еще лайт-версия настоящего обучения, с экскурсиями, развлечениями и конными прогулками, но официальный сайт школы обещал всем желающим образование класса «люкс» с вдумчивым упором на основные таланты и потребности учеников. Где-то Фрост уже видел подобное…
На том же сайте имелась база вакансий. Вакансий было не так уж и много, преподаватели по основным дисциплинам уже были отобраны, но Фрост нашел-таки то, что искал. Горисветовской школе требовался программист. Разумеется, самый лучший. Разумеется, с наилучшими рекомендациями. Фрост организовал и резюме, и рекомендации всего за пару минут. Ему ничего не стоило изменить собственные личные данные, поэтому в Горисветово он приехал уже не Артёмом Морозовым, а господином Фростом.
На основной работе особых проблем не возникло, спасибо возможности работать удаленно! Начальство у него было креативное и понимающее. Осталось лишь объяснить самому себе, на кой черт ему сдалась эта школа для одаренной молодежи.
Ответ лежал на поверхности – он приехал в Горисветово из-за Мирославы. Ответ лежал на поверхности, но Фрост долго не желал его признавать. Объяснял свой внезапный порыв исключительно изыскательским интересом.
Иллюзии развеялись, когда он вошел на охраняемую территорию усадьбы. Здесь все изменилось! И по сравнению с тем, что Фрост видел тринадцать лет назад, и по сравнению с тем, что было тут чуть больше года назад. Все, что можно было отреставрировать и привести в божеский вид, отреставрировали и привели в божеский вид. Здание усадьбы, оранжерея, конюшня, хозяйственные постройки выглядели так, словно сошли с обложек модных журналов. Старый парк был ухожен, цветники восстановлены, газон ничем не уступал своим породистым английским собратьям.
И всюду были дети! Не те жалкие несколько десятков, что обитали в Горисветово на его памяти. Если верить базе, число учеников приближалось к двум сотням. Здесь были и совсем маленькие, и будущие выпускники. Здесь всем и каждому хватало занятий и развлечений. Вот, к примеру, на территории усадьбы появился хорошо оборудованный стадион, теннисный корт и бассейн. За входом в бассейн присматривала камера видеонаблюдения, она была единственной на всю школу, и Фрост считал это большим упущением. Там, где так много детей, камеры должны быть на каждом шагу, чтобы присматривать за золотой молодежью в формате «двадцать четыре на семь». Ему ли не знать, какой ушлой бывает молодежь! Но Горисветов старший по каким-то только ему ведомым причинам ограничился единственной камерой видеонаблюдения. Это если не считать ту, что на центральных воротах. Интересно, как он объяснял этот факт попечительскому совету? Соблюдением приватности? Не вторжением в личную жизнь воспитанников?
Как бы то ни было, а техобслуживание камеры легло на плечи Фроста. Непыльная работенка. Непыльная и неинтересная. Куда интереснее оказалось работать с детьми. Фросту досталось два пацана двенадцати и тринадцати лет. Нормальные оказались пацаны, вполне вменяемые и обучаемые.
К весьма приличному окладу ему так же прилагалась комната в крыле для персонала, но Фрост предпочитал ночевать в съемной квартире в Чернокаменске. До тех пор, пока не увидел Мирославу.
Она была миниатюрной и чертовски хорошенькой. И ей чертовски не шел скучный деловой костюм, которой она надела, наверное, для солидности. Она была одновременно деловой и озабоченной. Фрост не сразу понял причину этой озабоченности. Сам он был озабочен лишь одной единственной мыслью: узнает ли его Мирослава.
Не узнала. Он не стал ее за это винить. Ни один человек из тех, с кем он был знаком в прошлой жизни, не признал бы в нем Артёма Морозова. Наверное, из-за байка, косухи и длинных волос. Все эти атрибуты вольной жизни сбивали прицел, отводили взгляд от главного. Но то были чужие люди, а Мирослава… Мирослава была его самой первой и самой мучительной любовью. Как она могла его не узнать?!
Но факт оставался фактом, для Мирославы он был господином Фростом, обращалась она к нему исключительно деловым тоном и исключительно на «вы», а смотрела при этом словно бы сквозь него. Это тоже задевало. Кто бы мог подумать, что его может задеть такая мелочь?
У Мирославы потерялась ученица. Об этом Фросту сообщила Лисапета. Та самая Лисапета, которая за тринадцать лет доросла от должности вожатой до должности старшей воспитательницы, приобрела пару десятков лишних килограммов и сделалась еще более тревожной и неуверенной в себе. Та самая Лисапета, которая вместе с дядей Митей когда-то нашла в овраге мертвую Мирославу. И вот сейчас время словно бы сделало круг, и вот сейчас снова пропал ребенок. Фрост был почти уверен, что поводов для волнения нет, но тут же вызвался помочь. А Мирослава его даже не поблагодарила, Мирослава была занята тем, что раздавала команды и инструкции. Даже самый вероятный маршрут она оставила себе, отправив Фроста кружной дорогой.