Итак, воевода принял сведения Аршака-старшего и, каково же было его, Рогволда, удивление, когда ему доложили, что Ларс в городе. На ловца, как говорится, и зверь бежит. Еще больше он удивился, когда к его помощникам обратились с просьбой пригласить на пир молодого словенского наследника. Причем пригласить за немаленькую мзду. Это уже Эсовы сподручные старались. А дальше все завертелось и привело к нынешнему утру.
Гнетущая тишина воцарилась возле избушки. Я, с поникшим Аршаком, сидел на бревне. Эса, широко расставив ноги, играла с метательным ножом, перекатывая его рукоять между изящными пальчиками. Обессилевший воевода сидел в неприятно фонящей луже. Палач, про которого все забыли, воспринял рассказ своего шефа, как откровение и, судя по лицу, в голове пытался заново собрать картину мира. Один Ага продолжал безмятежно чистить рыбу.
– На рассвете мне сообщили, что Радомысл был рад услышать благие вести о тебе, но был сильно взбешен похищением воеводы, – Эса с любопытством посмотрела в мою сторону, – Твой дядя считает, что князь не позволит вершить суд над его человеком, якобы это право князя, а не твое.
И что мне может сделать князь? Я не сильно ниже него в здешней иерархии. Да даже если я прибью его, то мне максимум могут вменить денежную виру. Я помню это из истории. Или это было позднее, когда появилась Русская правда Ярослава Мудрого? Не помню.
– Что мне грозит от князя, если я сам учиню суд? – решил я прояснить возникший вопрос.
– Зависит от князя. Если он посчитает это посягательством на княжескую власть, то может казнить бунтовщика, а если будет в хорошем настроении, то вызовет на суд богов тебя и родственников почившего, – она кивнула на воеводу, – и тогда все решит поединок.
Воеводу словно окатили водой. Он резко метнул взгляд в сторону Эсы. Его мокрая бороденка дрожала от напряжения. Воительница, словно не замечая реакции Рогволда, продолжала рассуждать о возможных действиях князя Олега.
Я не успел предупредить об опасности своего вассала. Воевода, перекатившись вбок, подальше от Эсы, вскочил и, что есть прыти, побежал вдоль берега, все дальше удаляясь от нас. Эстрид, наверное, ожидала нападения, так как она застыла в боевом положении, готовясь обороняться.
Немая сцена нашей компании достойна картин художника Решетникова[8]. Мы как-то спокойно наблюдали за бегством воеводы, даже Ага посмотрел на сверкающие пятки Рогволда.
– Мы так и дадим ему сбежать или кликнуть дружинников дабы словить паршивца? – спросила пустоту Эса.
– Да пусть бежит. Так даже лучше. Вот и свидетель есть, что мы его отпустили с миром, – я кивнул в сторону второго пленника, – верно, дружок?
В ответ эта здоровая детина болванчиком закивала головой.
Бегство воеводы, либо сыграет мне на руку и мне никто не сможет вменить в вину самосуд, либо вскроет смоленскую язву бунтовщиков, так как Рогволду придется форсировать планы по захвату власти. Со свидетелем отлично получилось. Так действительно лучше.
Он подтвердит то, что мы его не судили, не убивали и отпустили. Эса, конечно, погорячилась с шуткой про «почившего», в иной раз и сердце у наших пленников может не выдержать такие угрозы.
Решив отпустить с миром смоленского воеводу, каждый занялся своим делом. Я с Аршаком пошли принимать гигиенические процедуры, а Эса развела костер для ухи. Ага уже закончил разделку тушек.
Завтрак из наваристой ухи можно считать варварством и издевательством над не проснувшимся еще желудком, но, что удивительно, мне понравилось. Благодарность Аге в виде опустевших мисок и сытый взгляд потешили его и подняли настроение силачу.
После завтрака мы направились к лодке и поплыли на городскую пристань прихватив пленника, обещавшего вести себя смирно. Эса сказала, что Радомысл будет ждать утром именно там. Встретившиеся нам по пути рыбаки провожали нас неласковыми взглядами. Аршак говорит, что они посчитали нас за конкурентов, которые уже возвращаются с промысла, оставив их без рыбы. Это было странным, так как полноводная и чистая река буквально кишмя кишела всевозможной живностью. То тут, то там блестели плавники всевозможных видов рыбешек. На берегу, в камышах, крякали утки, а из леса довольно часто на водопой выходили непуганые звери. Это время чистой природы и незамызганной человеком атмосферы. Пройдет всего три-четыре века, когда человек превратит реку в темное ничто, а воздух будет все противнее и противнее вдыхать.
Путь до пристани был довольно долгим. Я даже успел слегка вздремнуть. Когда на излучине реки появился город, а за ним и пристань, я обрадовался. Как оказалось зря. Суровые лица Радомысла и Сокола я заметил практически сразу, как только мы пришвартовались, лавируя между многочисленными ладьями и рыбацкими суденышками.
По ходу, мне предстояло выдержать знатную порку. Хотя, с какой это стати? Меня похитили и пленили. Мне удалось сбежать и дать по мордасам обидчикам.
Более того, я даже раскрыл заговор против князя. Даже целый свидетель имеется. Дядя с учителем не в курсе про заговор и делают выводы из неверных предпосылок. С их стороны, кажется, что меня пытались похитить, а я в ответ сбежал и прихватил дурачков, осмелившихся меня тронуть. Теперь я устраиваю, по их мнению казнь над похитителем, оказавшийся городской знатью Смоленска, а им, бедным послам гостомысловым, нужно теперь искать дипломатические выходы на урегулирование ситуации. Эка я накрутил, однако. Ничего, дядюшка, твои уроки дипломатии и политологии не пропали для меня даром. Сейчас устроим им шоу. Уж этого «гэ» я в той жизни навидался.
Глава 7
Смоленск, весна 826 г.
Как только борта лодки коснулись пристани, я спрыгнул на причал и трусцой пробежал к дяде. С радостным восклицанием я обнял Радомысла, стискивая его так, чтобы аж кости захрустели. С Соколом такое провернуть не получилось, он как уж вывернулся, когда я его прижал, будто родного. Надо отметить, что они обрадовались моему здоровому состоянию, хотя и заподозрили что-то неладное. Сокол даже предположил, что меня слишком сильно приложили чем-то, раз я так бурно реагирую на столь непродолжительное расставание с ними. Дядя промолчал, но старый пройдоха, не подал и виду на мое неадекватное поведение. Он критически оглядел меня, убедился, что я здоров и махнул в сторону, приглашая пройти с ним.
Эса, Аршак и Ага со связанным пленником встали возле Сокола.
– Ты что задумал, племяша? – отойдя в сторону, удивленно прошипел Радомысл.
– Все будет отлично, дядя! Доверься мне.
– Олег требует виры с твоего отца. Требует твоего добровольного заточения в темницу до того, как прибудет Гостомысл. Ты понимаешь, что тебя используют? – кажется, тут еще местная политика вмешалась, раз такие требования, но ничего, чуть подкорректируем план и прорвемся с боем.
– Я знаю, что делаю, дядя. Доверься мне, – я смело взглянул в глаза Радомыслу, – прошу тебя.
Пару мгновений мне казалось, что дядя сейчас прикажет Соколу связать меня и бежать отсюда, пока я не натворил еще бед, но в итоге он шумно выдохнул воздух и махнул рукой в жесте «да будь что будет».
– Спасибо, – я улыбался дяде, как начищенный медяк.
– Должен будешь, – хмыкнул тот в ответ.
Мы подошли к оставшейся группе. Четыре радомысловских варяга стояли неподалеку. Всего нас было восемь человек и один пленник. Мы направились в сторону смоленского кремля.
Путь к князю мы проделали в молчании. Сокол пялился на мою гоп-компанию. Ага его не особо удивил, наверное из-за отсутствия у него оружия. А вот Эса явно произвела положительное впечатление. Дядю же ничего не интересовало. Мне кажется, что он в очередной раз преподает мне какой-то урок дипломатической этики и региональной политики, будто знает наперед мои действия. Ничего, это мы проверим.
Путь к князю не занял много времени. Вокруг нашего отряда началось нездоровое шевеление. У меня есть предположение о том, что слух о нашем "шествии" к Олегу, дойдет раньше, чем мы к нему постучимся в детинец.
На входе в смоленский кремль, нас никто не остановил. Мы вошли в просторный двор. На ступеньках детинца стоял молодой рыжебородый мужик в синем расшитом кафтане. На поясе висел широкий меч, а на руках прикреплены кожаные поножи. Из под полы кафтана выглядывали добротные сапоги, что уже говорило о достатке владельца. Властный и уверенный взгляд выдавал в нем человека, привыкшего командовать. Кустистые брови сталкивались в вертикальную морщину. Острый нос хищно выделялся на вытянутом лице. Так вот ты какой, северный пушной зверек по имени Олег. Вокруг него стояла его дворня, помощники, советчики и просто лизоблюды.
– Здрав будь, Радомысл! – пробасил рыжебородый.
– И тебе долгие лета, княже, – ответил дядя.
– С доброй вестью ты ко мне или что дурное снова учудил?
Вот это поворот. Дядя говорил, что он не в ладах с князем. Не знаю, как они вчера общались по поводу моей пропажи, возможно, это был разговор с глазу на глаз. Но сегодня князь решил напомнить прилюдно о старых размолвках, если обратить внимание на его «дурное снова учудил». Что же такого сделал Радомысл, что князь до сих пор обиду держит?
– Позволь, князь, мне слово вставить, – я решил вмешаться, чтобы не акцентировать внимание на их разногласиях, – пришли мы к тебе с двумя вестями. Одной хорошей, другой – плохой. С какой начать?
Ропот толпы сказал мне, что симпатии в мою сторону есть. Послышавшиеся «Хорош, наглец» и «Смел вьюноша, раз так бает» внушают оптимизм в удачный исход моей авантюры.
Князю на ухо что-то советовали, но он отмахнулся от них.
– Начни с хорошей. О том какая плохая весть я и так догадываюсь, – решил Олег.
– Как скажешь, княже. Хорошая весть для тебя следующая: против тебя был заговор, но я и мои люди его раскрыли. Мы знаем имена предавших тебя и город. Так что можем поздравить тебя с тем, что ты выявил в своем гнезде предателей.
Гомон народа перерос в неуправляемый гнев. Сокол удивленно уставился на меня, словно известное недалекое животное на новые ворота. Дядя же был воплощением невозмутимости. Окрик князя обрубил все звуки. Он хмуро оглядел нас и сделал несколько шагов в мою сторону.