Феофил предложил встретиться вечером, на пиру в честь нашего приезда. Я согласился, скосив недовольный взгляд на сидевшего на троне Михаила. Феофил тяжело вздохнул, отметив про себя мое недовольство.
Я с ближниками направился обратно в свою резиденцию. Да, не так я представлял нашу встречу. Я надеялся на плодотворные переговоры, переманивание Византии на свою сторону, какой-то союз против Рима. Да хотя бы заключение договоренности о некоем нейтралитете Византии в ходе моей нынешней военной кампании. Но нет. Византийцы, а точнее Михаил, затаили обиду за наш поход против них. А ведь мы разошлись в прошлый раз чуть ли не друзьями. Мои люди вылечили Михаила. Да, Феофил дал клятву, но она же тайная, о ней никто не знал. Это было нашим козырем в случае нарушения «вечного мира» двух наших государств. Да в конце концов, Византии выгодно иметь на севере союзника. Это позволит высвободить силы для захвата средиземного побережья. Но — н сложилось. Гордыня Михаила и, как мне кажется, местных элит была выше получения выгоды в долгосрочной перспективе.
Я же решал многие проблемы византийцев. По сути возвращение контроля над Римом было бы дорогостоящим мероприятием, потребовавшим значительных финансовых вложений.
А тут я предлагал выгодный обмен: нейтралитет или союз в обмен на вечный город. Но до этого обсуждения даже не дошли. Гордыня Михаила была выше желания о конструктивном разговоре.
Глава 18
Конец лета 827 г., Царьград
Вечером на пир я пришел только в сопровождении Аги и Радомысла. И все же имперцы умеют пускать пыль в глаза. Сводчатый потолок приемного зала, казалось, и дышал мерцающим светом тысяч масляных ламп. Воздух был пропитан ароматами жареного мяса и экзотических специй. Гул разговоров и ритмичного звона золотых кубков разносился по залу.
Император Феофил сидел вместе со мной и вел светскую беседу со своим учителем Иоанном Грамматиком, который был мне глубоко симпатичен. Это был зрелый мужчина с широким кругозором. И беседа с ним была на удивление приятной и размеренной. Михаила, к счастью, не было на пиршестве. Поэтому обстановка была более комфортной.
Иоанн Грамматик был советником Феофила. Учитель был в не стар, его борода, белая, как свежий снег, резко контрастировала с темной одеждой, а взгляд был спокойным и напряженным.
— Тебе нравится это? — задал вопрос Феофил своему учителю, показывая на фрески мозаики и позолоту.
Они спори о необходимости выпячивать богатство. Иоанн стоял на позиции скромности, а император гнул линию о необходимости воплощения императорской власти через роскошь.
— Даже цезари древности позавидовали бы такому богатству, — отвечал Грамматик, -золото, — усмехнулся он, помешивая вино в кубке, — непостоянная хозяйка. Легко обрести, легко потерять. А вот знания, — он выделил это слово интонацией, — являются истинным сокровищем. Знания, которые вечны, строят империи.
— Через демонстрацию силы и богатства, — отвечал Феофил, — империя утверждает свое господство, внушает трепет и уважение среди своих подданных и врагов.
— Выходит так, что этот пир, эта… расточительность — необходимый инструмент управления?
— Это все, — вмешался я в диспут, показывая на окружающих, — напоминает вашему народу о славе империи. Мир понимает язык богатства и власти лучше, чем язык философии.
Иоанн хмыкнул, но перестал спорить. Разговор плавно перешел в плоскость религии. Оказывается, Грамматик — иконоборец, а Антоний, предыдущий патриарх, был не в ладах с ним. Освободившееся место главы константинопольской церкви было вакантным слишком долго. За два месяца сменилось шесть патриархов, сейчас руководит совет митрополитов. Феофил хотел продвинуть на пост патриарха своего учителя. Но там был такой клубок страстей и контрмер со стороны противников Грамматика, что я даже не захотел вникать.
Я пообещал через пару лет прислать выученных телохранителей. Мои легионеры в первую очередь воины, а не слуги-охранники. Мы сошлись во мнении, что я прав. Иоанн даже привел хороший пример: почему похлебку едят ложкой, а не вилкой? В его образе похлебка — это задача по охране патриарха, а легионеры — это вилка. Для такой задачи, как охрана одного важного лица, нужен другой столовый прибор, ложка. В целом, удалось убедить Феофила в том, что пока нет смысла требовать с моих легионеров выполнять такие задачи. Император расстроился, ведь он рассчитывал на то, что мои воины будут охранять, на что собственно, мы и договаривались. Но
Грамматик был на моей стороне, как мне кажется из-за того, что не хотел рисковать и становиться очередным главой церкви, с которым случится «неприятность». Когда я рассказал, что можно выучить особый вид воинов, которые будут охранять важных персон, он был рад и заинтересован. Я обещал выделить десяток таких профессионалов. Думаю, что Эса с Ходотом смогут помочь и предоставить своих наставников для такой учебы воинов-телохранителей.
Постепенно разговор перешел к внешней политике. Понимая, что мы сейчас говорим о слишком важных вещах мы переместились в отдельную комнату. Я с Радомыслом разместились на лавке с мягкой обивкой с одной стороны, а Феофил с Иоанном сели напротив. И здесь, в вопросах политики, я смог притянуть внимание Феофила на себя окончательно. Начал император с того, что Византия обеспокоена той армией, что находится у Плиски. Я постарался убедить его в том, что войско не является угрозой для его империи.
— Феофил, — обратился я к нему, — мир устал от застойных империй. Он жаждет перемен.
Император встретился со мной взглядом.
— И каких это перемен он жаждет? — спросил он.
Я изложил свое видение не как требование, а как некий пакт, заключенный на взаимовыгодных условиях.
— Мы разделим Европу не как завоеватели, а как архитекторы новой эпохи. Север, от ледяных фьордов Скандинавии до плодородных равнин франков, станет владениями царства Гардарики. Мы будем молотом, сокрушающим мелких военачальников и объединяющим землю под знаменем силы и единства.
— А юг? — голос Феофила хотя и имел нотки скепсиса, зато глаза блестели алчностью.
— А юг, император, — ответил я, — будет греться под золотыми крыльями византийского орла. Испания, Италия, драгоценности Средиземноморья — все будет вашим. Пусть короли воюют друг с другом, пока Гардарики и Византия строят империи.
Я смог донести до него план по разграничению зон влияния.
— Мне кажется, что если мы не договоримся сейчас, то потом наши потомки будут разгребать наши ошибки, — говорил я, стараясь убедить его в своей правоте.
Я хотел подписать секретный договора о разделе Европы: Север (Франция, Германия, Польша) — Гардарики, Юг (Испания, Португалия и весь берег Средиземного моря, кроме французского) — Византии.
Мы говорили о Кавказе, горном хребте, разделенном между нашими владениями. Скифское море, когда-то бывшее барьером, стало бы мостом, водным путем для торговли и, если необходимо, для объединенной мощи наших сил. Юг Кавказа — Византии, север — Гардарики. А Скифское море — море двух государств.
Не было никаких громких заявлений, никаких публичных деклараций. Наш договор был пока еще зыбким соглашением, общим взглядом.
Это был не просто раздел земли; это было рождение новой эры, эпохи, когда медведь Царства и двуглавый орел Византии будут править. Причем каждый на своем месте, на разных высотах, разных территориях.
И как приманка, я предложил ему передать Рим. Я объяснил ему, что именно против Рима собирается армия. Объяснил и мотивы — похищение беременной царицы Милены является моим казус-бели.
В комнате наступила напряженная тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками пира из зала. Иоанн принес карту Европы и писчие принадлежности. На столе между нами лежал свиток с пустой поверхностью, ожидающий написания слов, которые изменят лицо Западной Европы. Это должен был быть тайный пакт о совместной добыче и разделенных территориях, столь же дерзкий и циничный, как и любой другой когда-либо задуманный. Пакт, мало чем отличающийся от того, который был заключен между Молотовым и Риббентропом.
Сравнение, конечно, ужасное. Но история знает огромное количество сговоров. К примеру, Мюнхенское соглашение 1938 г., которое было подписано до того, как СССР заключил пакт о ненападении, который, кстати, заключали в то время все, кому не лень. Мюнхенское соглашение — это тот же пакт, который заключили между собой Германия, Великобритания, Франция и Италия. Соглашение позволило нацистской Германии аннексировать Судетскую область Чехословакии. Запад бросил нацистам часть Чехословакии, словно кость голодной собаке. В конечном итоге это открыто назвали «Мюнхенским сговором», который дал Гитлеру смелости и открыл путь для экспансии нацистской идеологии и захватнической войне.
— А франки? Их империя могущественна — задал вопрос Иоанн.
— Франками, — я усмехнулся, — займется Царство Гардарики.
Мы говорили о границах и армиях, о дани и торговле, наши голоса были низкими и заговорщицкими. Пергамент на столе медленно заполнялся замысловатыми линиями и загадочными символами, договор принимал форму мрачного пророчества. С каждым взмахом пера карта известного мира менялась, союзы разрушались и сеялись семена будущих конфликтов.
Мы проговорили так до глубокой ночи. Но по итогу на наших лицах отражалось изнеможение и чувство мрачного удовлетворения.
На следующий день, не выспавшийся, но довольный небольшой победой, я с ближниками направился на местный рынок. Эса осталась, Гор ее развлекал. Укол ревности неприятно царапнул, нужно уже расставить в своей голове все по полочкам. Я так и не понял, как относится к воительнице.
На рынке мне хотелось увидеть ассортимент и разброс цен. В прошлый раз, когда я организовал стихийный рынок при осаде Царьграда, я получил общее представление. Хотелось сравнить их с рынком в спокойном состоянии. До сих пор не имею казначея, который взял бы торговлю царства в свои руки, приходится самому вникать. Аршак отлично справлялся со своей должностью. Я тяжко вздохнул. Благодаря ему с сносно общаюсь на латыни. Эд, правда, так до сих пор и не умеет толком изъясняться на «мертвом» языке.