Четыре статуи рябой полимерной стали, сплошь изъязвлённой первой волной вражеского злого тумана, что налетел да осыпался металлической стружкой, снова исказив изначальную белизну снега вокруг. Четыре глыбы, упавшие с неба да так и оставшиеся стоять неровным полукругом, обращённым навстречу далёкому врагу.
Четвёрка боевых коконов мобильной пехоты, четвёрка таких же проверенных в боях машин для убийства, каким был вверенный в охранение зенитный комплекс.
Он развернулся во весь свой огромный рост, они же с тех пор едва ли раз пошевелились. Конструктивно заложенная стремительность насекомообразных экзоскелетов им ещё пригодится, но в режиме ожидания пехота предпочитала экономить свой главный ресурс — энергию.
При столь скромных, хоть и совершенно нечеловеческих размерах бортовые генераторы могли поддерживать в острой боевой фазе лишь основные функции, главным же источником для силовых установок служили свёрнутые жгутами силовые тороиды, несущие в себе неприкосновенный запас полевых накопителей. Потому недвижимы были прекрасные в своей универсальности механизмы, потому даже их пилоты молчали, не перекинувшись за прошедшие бесконечные часы и парой слов.
Всё было и так понятно. Каждое случайное зарево над горизонтом, каждый едва уловимый внешними рецепторами звук, каждый электромагнитный всплеск — всё говорило об одном. Там, далеко за горизонтом, сражался их Легион. Штурмовые силы, оставив пехоту в далёком тылу, приобрели дополнительную маневренность, но потеряли в обороне. Их некому было прикрыть с земли, и все зенитные комплексы оставались тут же, не выпустив покуда ни единого снаряда, не увидев в прицельном интерфейсе своих систем наведения ни единой машины врага.
Но таков был приказ, и пока не последует иного, они четверо будут стоять здесь, слушая общий канал.
Даже теперь, после свалившегося на них послания с небес.
Даже теперь, когда шла битва не за обладание этой безымянной планетой, а за жизнь каждого солдата Легиона.
Зная, что там гибнут их товарищи, зная, что там творится, зная, что станет с ними всеми, если Легион проиграет.
Пехотинцы стояли четырьмя истуканами богу времени. До самого ключевого мгновения, когда за их спинами раздался разъярённый рык стратосферных ускорителей. На него обернулся только один пехотинец, что стоял крайним справа.
Над их головами уже чертили глиссады тяжёлые штурмовики Второго Крыла.
Прекрасные в своей взбешённой мощи.
Волна за волной.
Полные сил, свежие, готовые рвать врага зубами и ногтями.
Теперь, когда им удалось получить возможность вступить в бой, они боялись только одного — не успеть.
Мобильная пехота, приказ сопровождать зенитные комплексы на полтысячи тиков вперёд, потом вступить в бой по обстоятельствам. Выполнять.
Четыре железных статуи ожили в единый миг. В бой. Им приказали идти в бой.
Это было лучше, чем счастье, так звучал вкус самой жизни.
…я отчетливо понял, что не успеваю. Доля секунды, но в этой доле моя смерть. Что ж. Я был готов.
Но она не пришла. Ласковая, нежная, долгожданная. Не пришла.
Отрядный тормошил меня, а бронепехота добивала мою смерть под звук приземляющегося транспорта. Моей смертью был боевой механоид класса UFH-3010. Совершенная, грозная, она, моя смерть, отступила. Тогда мне ещё пришло в голову, что придется жить. Как это сказал Джон, «ради меня»?
Вокруг что-то кричали прибывшие с пехотой пилоты штурмовых машин, радостно хлопая друг друга по спинам «защитников», рядом молча громоздились хищные коконы «пехов». Я сообразил, что именно мне пытаются сказать, только после взлёта, когда разглядел в обзорнике ровный строй нашего эскорта. Восемь штурмовиков с маркировкой Второго Крыла.
Пока я пытался найти свою смерть, опустошённый, раздавленный, они сражались за всех нас. Моя первая и последняя Песня Глубин обескровила Легион, самого меня навсегда сделав слепым и глухим, голым, как младенец. Только теперь я начал понимать, что такими же беспомощными всё это время чувствовали себя в бою Юля с Джоном, ребята из Капитанского отряда, все солдаты Галактики.
Тот выплеск энергии исчерпал не только без спроса подаренную мне на Элдории силу, он опустошил меня целиком, будто разом избавив меня от всей моей сущности Кандидата. И пока я беспомощно барахтался в океане захлестнувшего меня бессилия, жизнь продолжалась без меня.
Вступление в бой свежих сил сломило и без того ошарашенную нашим безумным рейдом оборону врага, и как только было очищено достаточное пространство, была продолжена точечная орбитальная обработка промзон.
В атмосферу огненными шарами поднимались тонны короткоживущих изотопов, но этот ущерб планета переживёт. А мы ей в этом поможем.
Легион уже завершал уничтожение остатков раздробленных мобильных сил врага. Висевшее же над нами дамокловым мечом космическое сражение наконец изменило свою траекторию, флотилия рейдеров противника оставила попытки прорваться и закрепиться на планете, наши же наличные заатмосферные штурмовики уже направлялись операторами Базы в сторону границ Системы навстречу флоту Галактики Птерикс.
Капитан, вы нужны на Новой Базе!
А ещё спустя двенадцать часов и сколько-то минут флот вышел на орбиту, обеспечив окончательную санацию планеты.
Вот и всё. В этом письме было много о себе и мало о самой операции, но иначе не выходит, так что я решил отправить это лично вам. Официальный рапорт я отправлю по обычным каналам.
Мне показалось важным запечатлеть именно эмоциональное впечатление от этого, последнего для меня сражения. В конце концов, парни, погибшие в этом бою, заслуживают не только сухих слов официального отчета, а вам, я знаю, важнее понять, а не просто разобрать дело.
Взамен у меня будет просьба лично к вам. Точнее, не просьба.
На этом я снова становлюсь человеком, а значит, обо мне вы больше не услышите. Не пытайтесь меня вернуть, только вам это под силу, если не считать вечно занятого Совета. Не пытайтесь за мной следовать. Иначе я действительно найду способ вернуться. И тогда былое эхо в моей голове станет чьим-то проклятием.
Прощайте, инвестигейтор. Жаль, что у нас не было шанса поговорить.
Конец записи.
Капитан Ковальский придавил пальцем нужный сектор сенспанели и встал из кресла. Это нужно было сделать. Если уходить, то вот так.
На предплечье знакомыми символами тускло мерцали знаки различия, когда он накинул поверх формы Планетарного Корпуса спадающий до пола белый плащ. Капитан недовольно сморщился при виде Звезды победителя, на которую тот был заколот. Что уж…
Сделав всего пару шагов по коридору, Капитан оказался у полупрозрачной силовой переборки, которой был забран изнутри балкон над плацем для общих собраний. Отсюда были видны ряды одетых в белые плащи десантников.
Он впервые выходил на этот балкон там, на далёкой планете, где погибла Юля, и где они с Джоном стали Капитанами. С тех пор это делал только Джон, Капитан Ковальский всегда отказывался, ссылаясь то на занятость, то на личный авторитет напарника.
Теперь это предстояло сделать ему самому.
Переборка послушалась одного незаметного движения руки.
Стали видны мелкие детали — покрытые отливающими металлом пиннами головы птахов, обращённые к нему глаза людей, стала слышна невероятная тишина, царившая под каменным куполом искусственной пещеры. Такая тишина обычно называется гробовой.
Вот перед ним весь Легион, все, кто пережил ту бойню, которая была запланирована в качестве рядовой операции по переброске.
Молчали ребята из КО, молчали уцелевшие в бою командиры Крыльев, молчали простые парни из рядовых манипулов. Они вторили тем, другим. А я больше не был в состоянии спокойно отмечать это в голове.
Молчал Джон. Молчал Интенда. Молчал Соридж. Молчала Юля. Молчал в полном составе Капитанский Манипул «Тинао».
В отдалении стояла, склонив голову и нежно улыбаясь, Оля.
И рядом — красавчик Рэдди в серой форме Корпуса Планетарной Обороны Пентарры.
Подняв лицо вверх, Капитан Ковальский услышал, как заиграла тихая музыка, идущая ниоткуда.
Это он. Симах Нуари, соорн-инфарх Сиерика.
Пришёл поприсутствовать, вестник беды. С тобой мне не о чем сегодня говорить, благородный летящий. Был ли ты таким же чужаком для своих сородичей, каким чужаком неизбежно оказывался каждый Кандидат Человечества. Кто знает тебя, непрошенный небесный гость.
Капитан Ковальский заговорил негромко, но его услышал каждый.
— Отныне и во веки веков да будет объявлен этот мир Свободной Планетой Галактики Дрэгон. Свободной планетой, ибо за её свободу было заплачено самой дорогой ценой. Ценой жизней наших товарищей, воинов, проявивших великую щедрость и положивших всё, что было возможно, на чаши весов, отмерявших нашу победу. Мы будем помнить их вечно, ибо вечно они живы. Это небо — их бессмертное воплощение. Здесь, в этот миг, на этом месте, положено говорить о славе, героизме, священном долге, что нёс наши машины всё дальше и дальше вперед, но я говорю: просто вспомним их.
Словно ледяной потусторонний ветер ударил ему в лицо, взметнув полы плаща и наполнив глаза слезами. Что-то почувствовав, единым движением чужаки повторили этот незримый порыв, расправляя в воздухе свои могучие крылия пяти метров в размахе.
Набрав полную грудь воздуха, Капитан возвысил голос так, что эхо заметалось между стен.
— Слушайте! Вот их имена!
Произносилась нескончаемая вереница званий, боевых единиц, имён… Капитан не называл в этом длинном списке одного — их родного мира. Каждый из них своей гибелью доказал, что человек способен бороться не только за родимый дом, и они были героями в масштабах всей расы.
… рядовой… капрал… рядовой…
Простые парни, что стояли до конца. Девушки, что никогда не станут матерями. Рядовой, вот второе имя Славы. Сколько их! Капитан не посмел забыть ни одного, их имена огненными буквами горели перед его глазами.