его истинные цели, теперь им стоило потесниться, уступив место нам с Мари.
«Эк тебя сегодня разобрало».
Вот и он.
«Вам прекрасно известно, что не сегодня, да и не вчера, пожалуй».
«Договорились. Да ты не стой, присаживайся, землица сегодня мягкая».
«Некогда присаживаться, ваших обычных разглагольствований на общие темы в этот раз, уж простите, не будет. Меня дожидается…»
«Неужто работа?» — в этом бестелесном голосе сейчас, кроме обычного сарказма, чувствовался искренний интерес.
«Жена. Которая ждёт моего ребёнка. Какие ещё будут вопросы?»
Я действительно не знал, куда бы половчее выплеснуть накопившуюся за полгода в душе агрессию.
«Погоди, не кипятись. Вот оно, значит, как… единственное, что я в вас, людях, никогда не понимал, да уже и не пойму, наверное».
«Быть может, в таком случае мы обойдемся без очередного обсуждения этого вопроса?»
«Злишься… быть может, правильно злишься. Хорошо. Сыграем сегодня, в виде исключения, по твоим правилам. И мне будет что узнать о тебе, да и ты… похоже, решил сегодня прояснить несколько беспокоящих тебя вопросов. Скажу заранее, — оборвал он меня, когда я только открывал рот, чтобы вставить реплику, — я буду говорить абсолютную правду, но только в пределах моих лингвистических способностей и познания вашего языка. Большего, я надеюсь, ты от меня не станешь требовать».
Я кивнул, не то подтверждая этим согласие с его словами, не то вторя своим мыслям.
«Я хочу знать не так много, как вы можете предполагать. Мне нужна только максимально ясно выраженная цель некоторых ваших поступков, а именно, тех, которые касаются меня и Мари».
«Хм, не так уж мало, если учесть факт, что тебе такое приходит в голову впервые с начала нашего знакомства».
Меня поразила резко изменившаяся его фразеология, да и сам голос теперь звучал чётче и яснее, будто его источник находился на этот раз гораздо ближе.
«Если вы…»
«Да погоди ты. На самом деле ответ на твой вопрос лежит не так глубоко под горизонтом твоего видения происходящего. Ты ведь спрашиваешь об этом, хотя и знаешь, что забудешь абсолютно всё, сделав лишь шаг назад…»
«Я когда-нибудь обязательно сумею вспомнить даже без вашей помощи».
«Безусловно, если ты задашься такой целью. Что уже немало. Другое дело, что для этого тебе нужны основания».
«Вы считаете, я сейчас вам задаю эти вопросы без должных на то оснований?»
«Естественно — нет, но вот откуда они взялись, из тех ли временно восстановленных в твоей голове эпизодов наших дискуссий, или, может, откуда ещё?»
«Я… Просто тот я, который ничего не помнит, он уже наверняка знает о том, что существуют участки закрытой от него памяти, он ищет…и обязательно найдёт».
«Что он найдёт?»
«Вас».
«Вот!»
«Что, вот?» — слегка опешил я, голос теперь звучал просто оглушительно.
«Он сделает именно то, что я всегда от него хотел. Пойми правильно, Мари полюбила некогда человека сильного и умного, не обделённого и остальными талантами, но вот незадача, он был абсолютно зашорен понятиями, вложенными ему в голову с раннего детства. Да к тому же оказалось, что, каким-то чудом, он и есть главный объект всех и всяческих устремлений родного ему человечества, точнее заменитель этого объекта ввиду не совсем одушевлённой природы оного».
«Простите…»
«Парень, ты, волею судьбы, оказался в центре интересов различных слоёв своего общества, но при этом ты ничего не смыслишь в том, что же из себя реально это общество представляет. Успеваешь следить за логикой?»
«И вы с Мари…»
«Не путай её сюда, она лишь своевременно согласилась с моими доводами. Ей очень несладко пришлось, но что поделаешь».
«То есть цель всего этого — просто вывести меня из равновесия, заставить меня искать правду самому?»
«Да. Если тебя просто поставить перед фактом, эффекта не будет, Действительный Пилот — слишком важное звено в существующей системе ценностей. Поэтому ты здесь, поэтому, уходя, ты всё снова забудешь».
Он снова стал прежним. Императивные обороты его голоса ввинчивались в мозг, не давая продохнуть.
«Мы больше не встретимся, зря это всё…»
Но он не слушал, ибо не был человеком, пойдя с ним на контакт, ты изначально обречён либо на бесконечный собственный монолог, когда фразы ответов, как в зеркале, отражаются от твоих собственных, либо на его монолог, кажущийся безумным, лишённым смысла и цели… сейчас он просто забыл обо мне, но я-то оказался на его пути! Тень у дороги, вынужденная слушать.
«Лишение человека памяти, так ли оно необратимо воздействует на личность? Неужели стоит запихнуть под череп пару-тройку чужих мыслишек, как он тотчас изменится, станет другим, не тем, чем прежде? Эксперимент».
Я обхватил голову руками в бесполезном жесте защититься от вползающих мне под череп то ли ещё мыслей, то ли уже приказов, пусть не оформленных, но которым уже так сложно не подчиниться. Напрягись… Если постараться, ещё можно различить свои собственные мысли…
«Я полагаю, его стоит продолжить, несмотря на сильное сопротивление одной из сторон. Слишком велика, в данном случае, цена неудачи, как для них, так и для меня».
В этот миг он обратил, наконец, на меня внимание, и тогда я побежал оттуда прочь, подстёгиваемый его запоздалым раскаянием, когда он сообразил, под каким прессом я очутился в ту минуту.
«Как бы не забыть… рассказать всё Мари… она же так и не поняла, кто такой он на самом деле, он не позволил себе раскрыть ей истинные свои замыслы, а она…»
Что должен чувствовать человек, в голове которого вдруг народился болезненный сквознячок, вымывающий из неё то, что ты только что пережил, мысли, чувства, желания и страхи? Ты словно возвращаешься в самое детство, когда там, внутри, ещё нету стольких забот, когда воспоминания действительно не играют никакой роли, и стоит положить в рот карамель, как сразу же всё забывается.
Навсегда.
Нужно всё это забыть… так нельзя жить, когда воспоминания начинают заглушать твоё собственное «я».
Теперь у тебя нет выхода. Или медленно сходить с ума, но продолжать бороться за те идеалы, которые ты нажил, или бросить всё, и бессмысленной грудой протоплазмы лечь в такую же гибернационную камеру, каких тут полно вокруг. Стать ещё одним новорождённым, пустым листом бумаги в обшарпанной рамке, призванной напомнить грядущему, что прошлое не исчезло вместе со мной, оно осталось в делах моих. А их, к сожалению, не изжить, не исправить.
Но как…
[обрыв]
Что же касается моих недельных исчезновений, то такое действительно случилось с тех пор всего один раз, а именно три дня спустя после предыдущих описанных мною событий.
Мой блокнот, навсегда перекочевавший во внутренний карман куртки, покрывался маленькими крестиками, ряд за рядом. Время текло, как песок меж пальцев.
[здесь присутствует несколько листков, написанных той же рукой в другое время и вложенных, по-видимому, позже; почерк нетвёрд, прерывист, стремителен, будто автор этих строк очень спешил]
Ценность именно этой записи невероятна. Сейчас, когда сознание в ужасе замирает на той самой грани, после которой лишь мрак небытия, когда цепляешься из последних сил за те крохи, что ещё хоть как-то оправдывают твоё собственное существование, тебе остаётся лишь уповать на эти несчастные обрывки бумаги, быть может, впитывающие вместе с чернилами саму твою жизнь. И так уж нечаянно случилось, что именно эта запись, воспроизведённая моей слабеющей рукой, лишь каким-то чудом удержавшаяся до сих пор в моей памяти в неизменном виде, содержит то, что я так безуспешно пытался осмыслить все эти годы. Что стоило мне сразу осознать, вырвать правду из океана вдруг обрушившейся на меня бессмысленной и бездушной информации?! Ничего не стоило… только вот, вполне может быть, — не в моих это было силах. А так, лежи листок… дожидайся своего часа, быть может, ты ещё придешь на выручку кому-нибудь другому, тогда как мне ничего уже не поможет. Меня ждёт мой Полёт. Настоящий. Последний.
Читайте, внимайте и… не судите. Ни меня, ни его.
«…четвёртая планета. Хвала свету, ты не покинул своих заблудших детей в погибельный их час. Двадцать восьмой перелёт «Поллукса» был пройден согласно расчётам, ровно за три стандартных года по бортовому времени, и я, его третий Действительный Пилот, в свои семьдесят два года приступил сегодня к стандартной последовательности Проверки. Чётко осознавая, что это будет последняя моя возможность выступить в подобной роли, я, тем не менее, всё ещё на что-то надеялся. Нет, конечно, конструкции и материалы «Поллукса» были способны нести жизнь на своём борту ещё долгие сотни световых лет, однако я был вовсе не так совершенен, как мой корабль. Я устал.
Быть может, именно это и не дало мне сойти с ума, когда я увидел первые поступившие ко мне данные с терминалов центрального пульта. Четвёртая планета… твердь, на которой человек мог жить без дополнительных устройств жизнеобеспечения, где довольно было лучей местного светила, даже мыслить о котором я уже позабыл. На которой ранней осенью могли идти тёплые дожди, сияли лазурью чистейшего льда полярные шапки… на которой мы могли завершить предначертанный нам поколениями наших предков Полёт.
Это не было бредом моего воспалённого воображения. Это было правдой. Неисследованная планета нужного типа. Настолько близкая к стандартам, давным-давно заложенным в память моих терминалов, что ряды девяток, выстроившихся после нуля с запятой в окошке предварительной оценки, зарябили в моих глазах.
Идеал. Одно слово.
О таком я не смел мечтать даже в пору своей юности. Я был в душе согласен на мерзости миров с индексами порядка ноль-девяти, я был бы доволен даже бесконечными опасностями жизни на дне полностью затопленной собственными океанами Миры-8, но ответственность за жизнь личного состава Исследовательской Миссии «Поллукса» не давала мне на это права. Я не мог вот так, единственно ради удовлетворения своих подступающих к горлу чувств, перече