Несмотря ни на что я был и остаюсь Пилотом, и нет для него большего дела, чем Пилотирование.
Сколько я ни размышлял задним числом о своей жизни, в минуты, когда меня хоть немного отпускало, я возвращался всё к тому же… жизнь моя не была парадом идеально правильных, в точности выверенных решений, счастливого завершения ей также не предвидится, однако и сплошной ошибкой, плодом недоразумений и недостаточной гибкости сознания она не была.
Ибо были мгновения, кричащие об обратном!
Это был действительно триумф, тогда, на Центральном Пульте. И этот Корабль, беспечно резвящийся на просторах космоса, он тоже не был плодом моего воображения, не был он и досадной ошибкой, всё гораздо сложнее… настолько сложно, что только теперь я начинаю подбираться к тайне ответа на вопрос: что же на самом деле из себя представляет человек на фоне величия Вселенной?
Сейчас меня захлестнёт очередной приступ… я опять к нему не готов. К этому нельзя приготовиться, а периодичность приступов всё ускоряется, вы наверное, заметили, что я толком уже не успеваю прочесть написанное накануне, приходится вырезать целые куски…
Проклятие, отчего?!
«Тьернон» был выведен мною на заранее рассчитанную орбиту, позволяющую с максимальной эффективностью транспортировать «снизу» при помощи Вспомогательного Флота оборудование Экспедиции, после чего на борту моего Корабля будут активированы миллионы капсул, которым предстоит принять всех оставшихся пассажиров. А затем… затем состоится сам Полёт.
Мне некогда было в тот миг размышлять о судьбах человечества, я, простой исполнитель того, что называли Планом, имел право вспоминать о собственных страхах и неуверенности лишь переступив порог собственного дома.
Что я и делал. Было ли мне от этого легче? Не совсем. Но и по-другому я не мог.
Всё.
Открыв глаза, я закричал от ужаса. Где я?! Но это было всего лишь помещение Центрального Пульта, в безжизненной тишине которого всё это время пребывало моё тело.
Что меня так могло напугать… я просто забыл, что мой Корабль и я всё-таки не были единым целым.
[возможно, не хватает нескольких страниц]
Это было свинством, так поступать, но, с формальной точки зрения, я был абсолютно прав. За ним был должок, и я этим в должной мере сумел воспользоваться.
Хотя бы в теории.
Но где-то глубоко в душе я всё-таки не смог полностью абстрагироваться от истинной подоплёки происходящего.
Последнее слово я всё-таки хотел оставить за собой. Во что бы то ни стало, воспользоваться мизерными шансами, подаренными мне ситуацией.
Лион и в самом деле уже был там, на орбите, замороженный, ничего не чувствующий… чего он хотел от этого всего? Что ему, такому, Полёт? Это для меня загадка по сей день. Но, как говорилось уже, меня не интересовало, каким образом требуемый мне человек сделает то, чего я от него хочу.
В заранее назначенное мною время его фигура показалась за хлипким заборчиком, он пасмурным голосом поинтересовался:
— Ну и что?
Я открыл калитку, стараясь не шуметь. Не стоит разговаривать через забор, пусть даже и с ним. Хотя… Не в этом дело.
— Ты знаешь, когда Полёт?
Он, мне показалось, опешил.
— Через восемь дней, это все знают.
— Не все. Мари — не знает. И Полёт — через девять, а не через восемь дней, ясно?
Я испытующе посмотрел в его медленно округляющиеся глаза.
— Я… не понимаю.
— Неудивительно. Завтра ты специально заговоришь с ней об этом. Мне плевать, каким образом. Полёт отложили для повторных проверок. Она захочет узнать детали.
— Я не стану этого делать.
— Станешь. В ответ я обещаю предоставить ей возможность выбора. Но выбора настоящего — не простого непротивления тому, что она измыслила себе полгода назад.
Он горестно покачал головой.
— Отчего я должен тебе верить?
Хм… ничего ты мне не должен, в том числе и своей веры. Только сделай, что велят.
— А отчего бы и нет. Ты веришь ей? Вот и дай ей возможность не раскаиваться потом всю жизнь в том, что сделала не она сама, а ты да я.
— С чего бы… знаешь, искренность твоя мне очевидна, врать тебе ни к чему, я тоже очень неплохо знаю Мари. Но вот одна вещь…
— Что?
— Ну, последнее слово. Я-то отныне буду вынужден довольствоваться ролью стороннего наблюдателя. Какой мне смысл?
Понимает, значит не всё потеряно. Рискую. Хотя… поздно отступать теперь, когда я всё поставил на этот последний разговор.
— У тебя есть возможность отступить, у тебя она всегда была. Но и я хочу разыграть договорённую нами услугу — превратив её в лишний шанс для себя. Услуга за услугу. Ты рассчитывал на нечто другое?
— Навряд ли.
Он вздохнул. Видимо, он не раз уже всё это обдумывал, и этот спектакль передо мной разыгрывался просто так, ради приличия. Показать, что он не сдался. Продемонстрировать боевую готовность.
— Мы договорились? — с нажимом произнёс я.
— Да. Договорились.
— Вот и славно.
Я, не прощаясь, слегка подтолкнул его вперёд, задумчиво затем пронаблюдав, как его ссутулившаяся фигура удаляется, постепенно растворяясь во мгле. Мы сильно сдали. Все мы, хоть это и глупо — объединять их и нас в одно целое.
Когда он вовсе скрылся из вида, я запахнул поплотнее полы плаща, отделяясь от сырых досок заборчика. Прогуляться, что ли…
Сырые шлепки моих шагов гулко разносились вокруг, расшугивая что-то живое, копошащееся в мокрых ветвях. С тех пор, как Белые Стены прекратили своё существование, лесные птицы стали подбираться к жилью всё ближе.
Вокруг было до омерзения темно, я не мог различить ни единого светящегося окна, все вокруг давно уже были там, на орбите… чего тогда здесь делать мне? Как, вообще, реагировать на столь скорый уход… эта планета стала домом для многих поколений наших предков, так отчего подобная спешка? Стоило передать по сетям известие о выводе «Тьернона» на орбиту, как посёлки вокруг, да и по всей планете, стали пустеть.
Чувствовалось мне в этом что-то… недостойное. Отчего мой давешний собеседник не считал, что все мы поступаем правильно? Отчего так, по-видимому, не считала Мари? Оставалось неподдельное ощущение позорного бегства, словно мы все чувствовали за собой какую-то вину.
«Но я ведь — Пилот! Я иначе не могу!!!»
Как это легко иногда — прятаться за подобными фразами. Как, порой, гораздо сложнее становится отойти от сказанного единожды, попытаться свернуть со старого пути, пусть рискуя оказаться в совершенно незнакомом месте… Путь мой, отчего ты таков, каков ты есть? Ужели действительно всё было в моих руках, а если так, тогда не слабость ли моя была причиной моих бед?
Я даже сейчас не смогу в точности ответить на собственный вопрос. Волею судьбы мне удалось восстановить ход событий, но и только. Правда ещё, видимо, зреет где-то в самых недрах моей памяти, тенью которой я сделался, и правда эта меня пугает, ещё не родившись. Я в чём-то ошибся… в чём?!
[обрыв]
День настал.
В сознании моём трубили горны, били барабаны… воинственные марши нарушали уже привычную душевную пустоту. Но разум мой не принимал это ликование, несмотря ни на что чувствовалась мною в этом какая-то фальшивая нотка… надо же, её не было раньше.
Утро. Семь часов. Я открыл глаза и вслух произнёс:
— Какая чудесная погода.
Мари уже не спала, её руки были сложены на животе, а взгляд устремлён в потолок. Выражение её лица говорило о каких-то раздумьях.
— Да, замечательная погода. Словно и не осень. Природа знает, что это наш последний день на этой планете.
Если бы я так был в этом уверен…
— Мари, предлагаю, раз так, сегодня не оставаться дома. Давай вызовем аэрон, нам есть что вспомнить…
Она повернулась ко мне, улыбнулась своей по обыкновению грустной улыбкой и кивнула.
— Да, ребёнок требует свежего воздуха. А я, как дура, последние дни сижу дома, нужно же пользоваться, пока дают, кто мне в Корабле лугового воздуха предоставит?!
Ох, обман, сплошной обман… даже для меня тогдашнего очевидный. Что я вообще ожидал от Мари, отчего так затянулась эта горькая комедия, замешанная на наших и чужих судьбах? Зачем же ты так…
— Да, действительно. Давай, я тебе помогу подняться.
Мари в последнее время действительно изрядно потяжелела, ей порой было трудно двигаться, я терпеливо помогал ей выйти за калитку, мирился с этим чужаком за забором, тот уже даже не стеснялся, что я могу его увидеть. Ладно, не время сейчас для этого, всё старое, наносное, осталось в прошлом. И ворошить его попросту бессмысленно.
Кофе был готов мгновенно, мы сидели за столом, смотрели друг на друга, разговаривали тихими голосами… Но прошло наше время, звякнул сигнализатор. Это прибыл вызванный мною ещё с вечера аэрон.
— Я тебе помогу одеться, там всё-таки не так уж тепло.
Воздух на улице был свеж и удивительно сух. Летающая машина нетерпеливо помахивала крыльями в паре ярдов от калитки, я осторожно повёл Мари под руку. Ребёнок наш будущий мне казался в тот миг просто огромным, как вообще Мари умудряется передвигаться с таким животом?
И вот наш дом навсегда исчезает… Мне даже не приходит в голову обернуться, в последний раз глянуть… он же там, где-то внизу, и только потом у меня в голове проносится — я так и не попрощался с ним. Да, всё это остаётся тут, на планете. Выброшенное за борт за ненадобностью. Готовое исполнить любой приказ, любую прихоть своих хозяев, которых больше нет. Пустая скорлупа, которую уже навсегда покинул птенец… Это «Тьернон», выходит, птенец? Это средоточие неземной мощи?!
Надо же, до чего только не договоришься.
Несутся под днищем аэрона наши холмы, присыпанные там и сям неубранной из эстетических соображений осенней листвой. Некому, кроме того субъекта и его товарищей, будет отныне наблюдать всю эту красоту. Мы оставляем планету.
Я повернулся к Мари и аэрон послушно замер — посредине между небом и землёй. Именно тогда.
— Я понимаю, Мари, ты не хочешь лететь.