— Персонал, не относящийся к группе прямого доступа, должен в течение часа быть зафиксирован в личных капсулах. Вы разве не слышали приказа по Флоту?
Он дёрнулся, как от пощёчины, в эту группу он, как и следовало из его низкого ранга, разумеется, не входил. Напоминать об этом лишний раз, будь я в нормальном состоянии, мне ни за что бы ни пришло в голову, тогда же нужно было что-то совершить нечто такое, что сделало бы меня более… действенной фигурой во всём происходящем. Хотя, что такое эта группа прямого доступа, так, лишние несколько дней, а потом — всё тот же сон без сновидений, вневременное существование в виде бездушного груза, упакованного в индивидуальные гибернационные камеры. Я должен остаться один. Теперь — именно должен.
Кабина Пилота, некогда обставленная и оформленная лично мной, уже добрых полгода служившая мне вторым родным домом… я почувствовал здесь только пустоту, заполнявшую некоторый объём пространства, пустоту и отчаяние. Но пути назад я уже не видел, как не вижу его и сейчас.
Надо же, подумалось, а я, оказывается, забыл стартовую последовательность. Хм, думать сейчас об этом смешно, конечно, я всегда могу прочитать её по листку, записанному ещё когда. Но сам прецедент… я действительно начал забывать. Понемногу, но необратимо, безвозвратно. Успею ли я? Теперь — не знаю, но по-другому и быть не может, иначе — всё — бессмысленно. А посему, отбросим эти пустые мысли.
Спустя четверо суток «Тьернон» отчалил. За эти дни я не смог поспать ни секунды, даже когда выдавалось свободное время. Я не успевал даже тривиально поразмыслить. Я механически исполнял свою роль. Когда же, повинуясь моим судорожным движениям, капсулирующее поле Ходового Реактора «Тьернона» начало впитывать невероятную мощь вторичных генераторов, когда крошечные цифры у меня перед глазами разом завертелись, замелькали, размазавшись в бесформенную серую полосу… десять, сто ярдов, миля, десять миль, сто миль в секунду… лишь тогда я испытал неописуемое, долгожданное облегчение. Больше не было места сомнениям, я начал то самое путешествие в никуда, которое все и всегда называли Полётом.
Что я чувствовал, глядя на чудовищное в своей реалистичности изображение удаляющейся во мрак космоса планеты? Прекрасной голубой планеты, которая, как казалось Пилоту, чьи записки я с таким интересом в своё время читал, должна была стать долгожданным раем для всего Экипажа… не суждено, что бы ни говорили те, кто остался вопреки всему. Но есть шанс всё это исправить. Посему я уже почти ничего не чувствовал, лишь проводил взглядом, да отчего-то наудачу скрестил пальцы.
А спустя ещё несколько почти незаметных по времени вахт, я остался и вовсе — один.
[обрыв]
Сорок Пятая Вахта.
Первые месяцы, когда работа за Пультом ещё в достаточной мере отвлекала внимание, всё было вполне хорошо, но позже, с появлением свободного времени, непрошеным сомнениям уже ничего не мешало вернуться. Часами я бродил по мостику, пытаясь заставить себя не думать. Перестать кружить затравленным зверем по одному и тому же заведённому кругу.
Космос вокруг. Годы прошли с тех пор, но я уже просто не могу отделаться от прежнего ощущения. Несмотря ни на что он оставался для меня запредельным раздражителем, способным повергнуть в ступор шока — в любой момент, не желая испрашивать моего на то дозволения. Когда на меня находило, я надолго замирал посреди рубки, не в силах вымолвить ни слова, поражённый до самого донышка измордованной своей души. Это помогало некоторое время, а потом меня посетила мысль, отделаться от которой я не смог до сих пор.
Выбор мой, он основывался на предположениях, пусть порождённых фактами, но фактами исключительно вторичными, не могущими служить прямым доказательством чего бы то ни было конкретного. Это меня изводило, заставляя бросать Пилотирование. Хотя бы на секунду, необходимую для того, чтобы хоть попытаться сосредоточиться. Хоть на миг — частица свободы… Доказательства остались там, позади, за тушей Двигательных Отсеков, они продолжали удаляться от меня с катастрофической скоростью, каждая секунда делала меня дальше от разгадки, я же мучительно недоумевал, как же мне быть со всеми этими вопросами, как упрятать их от себя подальше. Пилотирование не терпит такого к себе отношения, если всё будет продолжаться, то я, в конце концов, допущу ошибку. А тогда моим планам в досрочном порядке придёт конец. Вместе с «Тьерноном» и миллионами его безмолвных пассажиров. В тот день я всё-таки сдвинулся с мёртвой точки, сдвинулся так, что до сих пор не могу остановить своё падение в неожиданно разверзшуюся подо мной бездну.
Какой до странности шаткой штукой оказалось то, что я полагал вовсе неизбывным. Меня предал я сам.
Одна фраза, неведомо зачем засевшая у меня в мозгу, она всплыла на поверхность моего уже тогда, я это прекрасно сознаю, воспалённого сознания в самом начале моей Сорок Пятой Вахты. Ровно через полгода после Старта. С самого утра по Корабельному Времени.
«Все данные говорят о том, что ваша нервная система уже была неоднократно, а, быть может, и будет впредь подвергаться ментокоррекции глубокого уровня. Не зная наверняка, где искать, я бы ни за что не обнаружил изменений».
Дежурная фраза, некогда оброненная бездушной машиной, теперь свербела во мне день за днём, раз от раза всё сильнее обжигая меня изнутри, отвлекая от прошлого, ведя меня, как мне тогда показалось, в будущее… Останавливало меня от решительных действий лишь одно.
«Результаты неутешительны, попытка принудительно высвободить блокированную память повлечёт за собой катастрофические последствия».
Какова несправедливость — иметь при себе возможное решение всех задач и даже не попытаться туда заглянуть, да и ограничивающий фактор… мне он, в общем-то, я сейчас вижу это со всей определённостью, был почти безразличен. Душа моя саднила так, что даже возможность запереть её в более сырую, чем была, темницу, скорее развлекала, чем страшила.
Я знал, проклятие, я всё знал с самого начала! Из состояния стойкой апатии, напряжённого всматривания в самого себя, я мгновенно обратился к яростному гневу. Мне отчего-то стала очевидной та глубина интриги, мастерски разыгранной Им между нами. И тогда, на третьи сутки метаний, я решился.
Хорошо звучит — «решился».
Я шёл по пустому коридору привычной своей походкой-побежкой, мимо меня проносились упрятанные в промежутках между шпангоутами бестеневые лампы, но вдруг я словно наткнулся на стену. Мне на миг показалось… ужас тот мне вспоминается до сих пор, мне на миг показалось, что я не могу вспомнить цвет глаз Мари. Немыслимо… зачем мне вся эта глупость, которую я называл Планом, если…
Как страшно.
Я сидел на холодном шершавом полу, обхватив колени руками, и дрожал. Я уже вспомнил и глаза, и тонкий изгиб её бровей, но сама мысль… Моя лимбическая система, теперь я в этом был уверен, предаст меня при первой возможности… а дальше мне не жить.
«…попытка принудительно высвободить…»
Что мне с того?! Что мне эта гипотетическая опасность?!!
Я — Действительный Пилот, человек, с раннего детства приученный к тому, что мне предстоит долгие годы бороться с неведомыми опасностями Пространства, я знал свои силы, я был уверен в своих возможностях, и я вполне мог оценить степень риска, которая тотчас бы перевесила любые мои рассуждения, хором говорившие «за». И понимал, по крайней мере тогда, что этот порог ещё далеко не перейдён. Я не учёл одного… ту цену, которую придётся заплатить мне лично.
Хотя… чего теперь судить, я-то заплатил её до конца.
Медотсек был расположен в той же части Головного Модуля «Тьернона», так что мне не пришлось долго сомневаться.
Конечно же, мне пришлось изрядно повозиться со снятием различного рода блокировок, немедленно всплывших в сети Медотсека, стоило мне только выразить вслух несколько первых приказаний. Затем около недели ушло на различные процедуры подготовительного характера, странное время, когда я, выбираясь из Медотсека, шатался, как пьяный, но всё так же стойко шёл выполнять свои непосредственные обязанности, чтобы потом за всю корабельную «ночь» не суметь уснуть, а «с утра» снова, жаворонком, в Медотсек. Под конец я уж и не думал о том, что мне предстоит, я просто ждал своего часа.
Когда же он наступил, я оказался к нему не готов.
Как можно всё это передать словами человеческого языка? Мой мозг оказался полем битвы, я сам, моя душа стали полем битвы… и в сражении том лишь я был участником, и в баталии той лишь я был жертвой. Как много ролей мне приходилось играть с тех пор! Я не сумел сделаться лишь одним — победителем.
Ощущение было такое, будто я скатываюсь в какую-то бездну. Вот на меня начинает ощутимо давить уж и вовсе чудовищный столб атмосферы. Вот я чувствую на искусанных губах соль проступившей крови. Вот меня обдаёт жаром разверзающегося в моей душе кратера, а оттуда на меня огненной лавиной обрушиваются лица, слова, дни и ночи! Бредовый поток того, что было моим собственным бытием… плотина та была мною прорвана осознанно, так что расплачиваться мне — по проступку.
Меня рвали на куски и вновь собирали вместе, меня терзала толпа рассерженных демонов, я же терпел как мог…
…Ветер оказался заметно холоднее, чем можно было ожидать в такой солнечный день. Странности природы. Я шёл по парку.
Было что-то неестественное во всём происходящем, будто не случилось у меня сегодня выходного, а вовсе должен был я быть сейчас в Центре, где меня ждали несданные тесты. Пожмём плечами, мало ли какие у кого ощущения, просто мама посоветовала пройтись по парку. Я краем глаза заметил какую-то девушку, отчего-то слишком напряжённо сидящую с самого края парковой скамейки, каких было множество вокруг.
— Я прошёл Полётный Тест, Мари!
Зачем я произнёс это? Зачем в моём голосе столько радости? И отчего я провозгласил эту бессмысленную фразу именно перед этой одиноко сидящей на скамейке девушкой?
Девушка уже не спала, её руки были сложены на животе, а взгляд устремлён в потолок. Выражение лица говорило о каких-то раздумьях.