– Он был старшим. Но он никогда не был одним из нас. Его звали Ромул. Он научил меня всему, что нужно знать Соратнику. Его знания были неисчерпаемы. Как доброта, как мудрость, как сила. Но в путь Века Вне мы пустились без него. Я надеюсь, что он вернется. Даже у Соратника должна быть надежда.
Впервые за весь долгий разговор Миджер почувствовал в словах собеседника что-то кроме бесконечной отрешенной усталости.
Боль, которую не описать.
Острая, раскаленная плазменная пика боли вонзалась Улиссу в бок – каждый раз точно, расчетливо, методично – в одно и то же место, проникая все глубже, застревая где-то там, в недрах бесконечного резервуара, который мог скопить в себе столько боли, сколько посмеет преподнести ему судьба.
Улисс зафиксировался, пытаясь вернуть контроль за ускользающей изнанкой своего хрустального мира. Пока он мог себе позволить лишь продолжать скользить с места на место, прорывая пространство смазанными, до предела уплотненными движениями. Нужно было выиграть время, вернуть себе преимущество после той, единственной ошибки.
Кора атаковала первой, а до этого первой пришла в себя, первой осознала свою ошибку, первой отбросила прочь все сомнения. Первой, без замаха, упреждения, без лишних жестов и поз – ударила насмерть.
Что шуток не будет, Улисс знал заранее, но все-таки сюда он подсознательно шел договариваться. Теперь договариваться было не с кем. Кора, точнее то, что от нее осталось, не знала сомнений. Слишком много страха, слишком много лет в одиночестве, взаперти в клетке, построенной собственными руками. Улисс знал в этой жизни нечто иное, кроме голого выживания, ему не нужно было в одиночку справляться с собой, в одиночку выбираться наверх. Он сумел, благодаря Ромулу, избежать печальной участи вольного наемника, которого заказчики первым бросят в огонь. Кора осталась там, в этом чудовищном мире, и потому ей уже не могла ничем помочь их отчего-то выжившая в водовороте лет детская любовь.
Зачем не умерло то, что не смогло спасти Кору. Что теперь убивало Улисса.
Кора, скажи хоть слово.
Улисс рвался к ней, звал, но докричаться не мог. А она методично настигала его, рационально, следуя непредотвратимому плану, расходовала свое преимущество.
Еще одно слитое движение, еще один поворот вихря, и рубящее движение с полуметра который уже раз вогнало в бок Улиссу новую порцию боли.
Для стороннего наблюдателя место их битвы – огражденная вихрем воздуха площадка двадцати метров в поперечнике – казалось случайным осколком бушующей вокруг Шпиля стихии. Минула всего секунда, как две распластанные в полете фигуры накрыло мутным коконом бурлящего воздуха. Для Улисса с тех пор прошла целая вечность. За которую бок его продолжал набухать кровью, а осколки ребер уже начали свой путь сквозь пузырящуюся пену легких к сердечной сумке.
Уже начиналось кислородное голодание, израненное тело было вынуждено продолжать свое скромное, но все-таки неизбежное участие в свистопляске боя. Организм Улисса стремительно превращался в агонизирующую куклу, которые швыряет сквозь уплотнившиеся воздушные потоки железная воля Соратника. Поперек законов обычной реальности – голой плотью о гранитные бока изломанного хрустального мира. И сегодня они были очень жесткими, эти бока.
Кора преследовала его, рассчитывая до предела измотать волю, заставить отступить перед неминуемой физической гибелью. Раздавить, а потом… что – потом?
Улисс чувствовал, не имея возможности даже перейти в контратаку, что все продолжает следовать четкому плану, а за его спиной уже разверзается пропасть. И пропасть эта зияла на границе тончайшего воздушного потока, слабенького вихря. Спеленутый меж двух слившихся хрустальных миров, он на крошечное мгновение задержит любого, кто задумает отсюда уйти. Чем подобная вольность может закончиться, Улисс представлял в деталях.
В этой схватке ошибок не прощали.
Кора, откликнись.
Молчание в ответ и вязкие мысли в момент колебания перед прыжком.
Сознание Соратника есть фантом, флуктуация плотности в нейтринных полях Земли. Крошечный фильтр, аккумулятор энергии, пришедшийся впору простому человеку, одному на миллиард. Ловушка для человеческого разума, не имеющего с человеком ничего общего. Сознание из глубин того, что зовется физической реальностью. Откуда в нем берется возможность любить, страдать, откуда гнев и радость… откуда врожденная тоска по этому миру, который однажды придется покинуть.
Впервые ли незримое дыхание Матери-земли, единого бога этого мира наблюдает подобную битву не на жизнь, а на смерть. Что такое смерть для бессмертного. Соратник – не его тело, рассказывал Ромул. А что? И что будет с ним, когда он перешагнет через край этой пропасти между сложной простотой хрустального мира и безмерной глубиной того, что за ним, где законов нет, где их диктуешь ты сам… или растворяешься в них, на миг утратив бдительность.
Может быть, Соратник на миг становится частью чего-то большего, своей прародины, возвращаясь сразу назад, а может – просто гибнет как личность, растворяется во всеобщем бытии.
Очередной прыжок с места. Бросая себя вперед подобно реактивному снаряду из катапульты ракетной шахты, Улисс штопором врубился в окровавленную кашу кристаллизованного воздуха. И снова Кора не оставила ему ни единого шанса, он сам раз за разом, по оптимальной траектории швырял себя навстречу удару, Кора же в ответ не форсировала события, не шла на обострение, она методично тратила свое преимущество во времени, превращая бок Улисса в раздробленное издыхающее месиво.
Ловушка. Это была ловушка без выхода. Его тело уже готово было переполниться болью, усталостью, истощением. Что он теряет, обрекая себя на поражение там, за гранью? Однажды Улисс ступал туда, когда у него не было выхода. Из камеры Ромула он ушел именно этой тропой. Сможет ли он уйти сегодня, и куда на самом деле ведут старые следы?
Медленно, бесконечно медленно восстанавливался баланс для разворота. Есть время серьезно подумать. Из глубин своего неуютного хрустального мира Улисс день за днем черпал силы, туда обращался, когда нужно было раскрыться, распахнуть себя навстречу миру, расширить свой мир до масштабов локальной вселенной. Но никогда он не мог помыслить, что соберется уходить туда на бой, серьезный, смертельный.
Это звучало не кощунством – это звучало трагедией. Пути назад не будет. То, что не имело названия, не сможет вынести столкновения двух Соратников в своих глубинах – оно может пострадать само, при мысли о чем Улисса продирала дрожь, но может и ударить в ответ – уничтожив обоих.
Что же мы творим… Кора, зачем?..
Улисс метался среди непроницаемых стен расставленной им на самого себя ловушки и не мог найти выхода. Да, он все еще любил Кору. Хотя давно понимал, что это чувство не имеет ничего общего с их человеческой оболочкой. Между ними было что-то общее, какая-то общая судьба, единый императив, который их объединял. И этот императив лежал далеко за пределами голой бетонной площадки, где они рвали друг друга в клочья. Вернее, она рвала, а он – не мог. Никак.
Улисс, что ты делаешь?
Этот зов нельзя было спутать ни с чем на свете.
Вот и второй план доведен до конца.
Ромул прервал молчание, пришли в движение чудовищные силы, сегодня гневаются сами небеса. Только отчего Улисс не радуется своим победам. Наверное, потому, что он сегодня проиграл в главном. Хотел, чтобы выбирали другие. Выбирать пришлось саму. А выбор у Соратника, оказалось, не так уж велик. Два вида смерти, а между ними – натянутая струна его воли. И струна эта уже была готова разорваться.
Ромул, я тебя ждал.
Улисс, что ты делаешь?
Ему вдруг стало понятно, почему сама Кора еще не там, за пределами, почему не бьет уже этот молот об эту наковальню. Между которыми – Улисс. Она боится. Еще больше его. Там – неведомая для нее территория. Ей не приходилось решать загадки Ромула. Она не знает, кто это, там, за гранью. Даже сейчас она так и не сняла десятилетиями наращивавшуюся броню камуфляжа, благодаря чему ее до сих пор толком не может разглядеть из своего сибирского далека Ромул, благодаря чему Улисс нашел ее так поздно… слишком поздно.
Нырнуть туда – для нее значит раскрыться. Если хочешь жить, знаешь цель этой жизни – вернешься. Пусть таким, как двое Видящих, отрешенных от всего, живущих в мире, который невозможно увидеть глазами. У Коры цели не было.
Кора, зачем ты живешь…
Кто ты такой, чтобы спрашивать?
Эти голоса только кажутся лишенными эмоций. Если прислушаться – они полны таких тонких оттенков эмоций, которые не выразимы обычными словами. Вот и сейчас, прозвучал почти шепот, почти неслышный, почти несуществующий. Но для Улисса этот ответ, который он уже отчаялся услышать, был исполнен такой ярости, такой муки и такой боли, что ему едва хватило сил их вынести.
Должен быть выход. Должен. Ищи.
Кора, я же вижу, ты бьешься не со мной. Я для тебя теперь – никто и ничто, один из полчища врагов, каждый из которых сражается с тобой, лично с тобой. И жаждет только одного, чтобы ты исчезла, желательно – навсегда.
Если бы ты был просто один из них, я просто бы ушла. Я знала, что это ловушка, но все равно пришла, а тут оказался ты. Ты!
Улисса сотрясла чудовищная волна эмоции. Такого Улисс не ожидал. Кажется, он выиграл целую миллисекунду.
Этот голос достиг не только его ушей. Улисс заставил Кору чуть раскрыться. Достаточно, чтобы ее услышали, почувствовали.
Ты ее все-таки нашел, Улисс.
Ромул, не вмешивайся. Оставь нас.
Последнее – уже обреченно. Улисс знал, что просит невозможного. Соратников иногда могли волновать свои проблемы, Ромула интересовала только судьба «Сайриуса».
Если Кора сумеет заметить приближение… когда Ромул видел в том необходимость, он мог перемещаться очень быстро. Скоро он будет здесь. И тогда все пойдет прахом.