Фантастика 2025-31 — страница 257 из 1136

Часть 2

Где под ногами клетки поля,

В бой ведёт с небес рука.

Hо новый ход как наша воля,

И чёрный лак как знак врага.

Мы в землю падали словами —

Не прорасти и сорняками.

Какая смерть ещё нам, ад —

Всё здесь, мы сами себе ад!

Александр Непомнящий, «Ад»

Пролог

В ней сражались ярость и страх. Ярость напоминала о предательстве, страх пел об одиночестве. Ярость побеждала. У неё не было времени на слабости, бей сама или окажись побеждённой. Но всё равно страх не сдавался.

Смотровая площадка у основания Хрустального шпиля превратилась в кровавый вихрь, но она чувствовала, что её противник всё медлит. Избитый, харкающий кровавыми пузырями, он по-прежнему чего-то ждёт. Ждёт от неё.

В действительности эта битва не была местью, ответом на вероломное нападение от того единственного, кто мог стать для неё опорой в жестоком мире корпораций. Это была попытка разведки боем. Выяснения для самой себя, того ли она боится, и чем она готова поступиться ради своего будущего.

Страх шептал, что так не может продолжаться вечно, что таких как он – Соратников – могли быть десятки. Что она для них? Они не станут сомневаться или играть в благородство. Они сметут её со своего пути так же просто, как она сейчас наносила ошеломлённому противнику удар за ударом, вынуждая контратаковать.

Ненависть твердила, что им не нужна независимая сила, им нужен лишь исполнитель, фанатичный, с железной волей и чужим холодным расчётом за спиной. Ненависть побеждала. Она докажет, она заставит его раскрыться.

Зачем ты меня искал? Ты. Именно ты. Зачем?

Моя Кора разучилась верить.

Да, она разучилась верить. Он же силён, он почти безупречен, он знает много больше неё. Значит, он сам решит, может она ему верить или нет. Нужно лишь подвести его к нужному ответу. И она продолжала тратить своё преимущество, миллисекунда за миллисекундой, убивая его, чтобы он наконец перестал уходить от ответа.

В сторону смотровой площадки уже нёсся свинцовый дождь, это кто-то посторонний решил их поторопить. Она улыбнулась, продолжая бесполезный немой диалог, лишь бы всё быстрее случилось, пока страх не пересилил, пока ярость ещё сильна.

Успеваем.

Он раскрылся в верхней, самой уязвимой части дуги атаки. Уперся в пространство. Избитое тело словно с размаху впечаталось в уплотнившуюся, вязкую воздушную массу. Она же продолжала движение, не оставляя ему выбора. И тогда кокон лопнул.

Огненная сила сорвалась с привязи и прошла сквозь её тело, сметая все преграды на своём пути, выжигая то, что бессмертно. Наступила темнота и тишина. Он сделал свой выбор. Она же победила свой страх. Осталась только ярость. И с нею ей теперь жить дальше. Заново.

1Пояс Хильд[34]

Космос пуст и прекрасен. Он – как река, текущая из страны огня в страну вечного мрака. По этой реке временно открыто свободное судоходство. Одно ограничение: как ни старайся, все плывут по течению. И будут так плыть, пока не вырвутся на волю дремлющие во мраке чудовища, не наводнят верхний и нижний миры, после чего на защиту сущего в последней битве поднимутся павшие воины и ушедшие боги, они сразятся с чудовищами и перевернут мир, и огненный левиафан уничтожит всё, кроме реки, и двух последних людей, которые есть надежда и начало. Никто не знает, кто они и как их зовут. Даже они сами не знают. А те, кто скажет вам, что знает – солжёт.

А ещё уцелеют в последней битве семеро богов, дабы продолжить незримо оберегать то малое, что осталось от двух миров, отныне и навсегда, поскольку чудовища не дремлют и ещё вернутся. И так будет продолжаться до конца времён, пока не разверзнется Вечность, и не поглотит в свои пучины свет и мрак, и наполнится им, и разомкнёт круг.

Но пока течёт река, плывут по ней стальные скорлупки, в них сидят люди, и часть из них знает, куда течёт река, куда идут корабли. А потому последняя битва для них уже началась. Это их счастье и проклятие, это их жизнь и смерть. Отныне и навсегда. Об одном они не подозревают – что на самом деле ничто не предопределено.

«Бергельмир», есть выход на трассу.

«Фригг», подтверждаю. Начинаем операцию, ожидаемый сеанс связи – плюс два-три-ноль.

Полковник, порвите их там, конец связи.

Навигаторы, по моей команде энергию на эм-решётки, режим полного радиомолчания. Обмен прямыми импульсными сигналами. Главные калибры к бою, фокусировка линз девиаторов на полную. Начали.

В южный отсек сквозь переборки послушно проник угрожающий свист – это покуда без подачи рабочего тела начал выходить на ходовой режим первичный реактор. Стрелки индикаторов дружно поползли вверх, отмечая возросшую энерговооружённость «драккара».

Штурмовая группа «Бергельмира» крепилась к гнёздам в переходных тамбурах, лучше дополнительные полчаса проторчать в разогретых в боевое состояние «эзусах», чем терять потом лишние пять минут на вход в шлюз и декомпрессию тамбура. У остальных, малых «драккаров», забитых пехотой под завязку, такой роскоши как тамбур просто не было предусмотрено конструкцией. С другой стороны, в условиях огневого контакта в горячем «эзусе» больше шанс выжить, чем вне его. Даже биокапсулы навигаторов обладали куда менее надёжной защитой.

Прошла команда начала активной фазы, и выходной поток литиевого цикла реактора начал поступать на рабочее тело – дейтерий-тритиевую плазму, доведённую до подкритической плотности во вторичном контуре. Загрохотали внешние сопла, навалилась тяжесть.

При крошечном тоннаже «драккара» несвободная траектория на термоядерных ускорителях ничуть не походила на равномерный пресс химических двигателей, слишком сложно было регулировать мощность потока, в результате тяжесть наваливалась рывками и обрушивалась ударами, словно это волны какого-то космического шторма возжелали выбить из недр корабля всё живое. Чтобы защитить лёгкие, в них ледяными камнями колыхалась фторорганика, вызывая рефлекторные спазмы удушья. От давления на сетчатку в глазах плавали багрово-зелёные сполохи, и только имплантированные разъёмы на симпатических нервах продолжали услужливо поставлять данные паникующему мозгу.

Флот «Бергельмира» между тем обнаружили. Заорал в общем канале аларм, но его тут же погасили, и так понятно, что про них теперь не забудут. Это «Драккары» подобрались к цели достаточно близко, чтобы эм-решётки потеряли свою камуфлирующую эффективность. Точное наведение на них пока невозможно, но это вопрос времени.

Началась килевая болтанка – бортовая система уклонения перехватила управление над вторичными девиаторами и маневровыми соплами, вызывая хаотичные рысканья вдоль траектории основного курса, сбивая с толку оборонительные алгоритмы цели. Группа начала активно обмениваться пучками сигналов, координируя построение.

«Бергельмир», почему он не открывает огонь?

«Двойка», кто его знает, экономит пиропатроны. Всем быть внимательными, заходим на стыковку с южной гемисферы, две огневых, подавить «липучкой», нам желательно не вымораживать корабль. Выполнять.

Цель явно берегла силы на свой последний шанс – сорваться с крючка именно на фазе абордажной стыковки. Грузовик словно взорвался – в сторону приближающихся с кормы «драккаров» полетели белёсые струи, это пневмопушки начали отстреливать бортовой запас закалённых ледяных гранул.

При космических скоростях они были не хуже свинцовой шрапнели, зато на этих широтах сол-систем быстро испарялись в вакуум и не могли нанести урон посторонним кораблям впоследствии. Одновременно на полную мощность включились маршевые двигатели цели, визуализируясь на тактических мониторах как ещё три мёртвых кильплазменных зоны, где «драккару» было гарантировано мгновенное разрушение прочного корпуса, не говоря уже о гибели экипажа.

Началась привычная свистопляска, «Бергельмир» и три меньших борта принялись описывать вокруг неповоротливой цели тридцатикилометровые петли, ловко уворачиваясь от угрожающих им секторов сферы огневого контакта. Одновременно стрелки́, не дожидаясь снижения перегрузки, начали ловить южную часть корпуса цели, где мерцали две отметки оборонительных гнёзд. Следовало завести туда уэрэс так, чтобы детонация аккуратно накрыла всё «липучкой» – коллоидом-наполнителем боеголовки. Сам по себе он безвреден и подчистую испаряется в вакуум спустя пару часов. Но вот стрелять огневой блок до тех пор уже не сможет, а если повезёт, его вовсе заклинит от перегрева сервоприводов.

Южная[35] гемисфера свободна, подходим.

Четыре «драккара» по очереди заложили вираж, разворачиваясь оверход и маршевыми гася избыточный импульс.

Исчезнувшая перегрузка и навалившаяся вдруг тишина привычно заставляли экипаж дёргаться – корабль словно решил отделиться от них, лететь дальше отдельно, а вы как знаете. Лишь привычное громыхание причальных опор вывело людей из транса. Есть касание, и есть осевое ускорение. Это туша грузовика принялась их теперь куда-то тащить своими ходовыми, как на буксире. Ничего сейчас вырубят, бесполезно, только зря ресурс реактора изводить.

В распахнутые створки внешнего тамбур-люка как горох посыпались бойцы штурмовых групп. Перебор их магнитных захватов по прочному корпусу грузовика больше напоминало гигантскую человеческую сороконожку, бегущую по металлическому листу. Трам-тарарам.

Контроль, мы под грузовым отсеком, занимаемся прочным корпусом. Сделайте что-нибудь с этой консервной банкой, ускорение нам не помогает.

Странно, что они до сих пор не легли в дрейф.

Грузовик «Фокстрот-Танго-652—29», заглушите ходовой реактор, вы сейчас рискуете собственным кораблём, если у замков внешнего шлюза сорвутся опоры, корабль вымерзнет. Мы даём гарантию не причинять экипажу никакого вреда, нам нужен только груз.

Тишина в эфире. И продолжающееся ускорение.

Ну и чёрт бы с ними.

Заходим внутрь, смотрим, что с грузом. Инженерная группа, на выход, разберитесь с коммуникациями грузовика.

Снова грохот сороконожки, на этот раз более вальяжной. Там-трам-там.

Так, у нас есть несколько спокойных часов на разгрузку-погрузку, более чем достаточно, даже если эти идиоты всё-таки не заглушат реактор.

Контроль, нужные контейнеры мы отыскали, теперь это всё тут надо инактивировать.

Инженерная группа, что вы возитесь? Заглушите реактор и обесточьте систему крепления груза.

Пауза.

Контроль, у нас проблема. Мы вскрыли основную шахту, там пусто. Похоже, у них нестандартное расположение коммуникаций, а может и вообще бесконтактное управление.

Такое может быть?

Не знаю, но заглушить реактор мы в разумные сроки не сможем.

Питание на электромагниты якорей они же не по радио подают? Разблокируйте контейнеры.

Я боюсь, тогда все они свалятся в кучу на корме, причём нужные вам контейнеры сейчас восточнее всего, их тупо погребёт под лавиной.

Проклятье. Это не корабль, а недоразумение.

«Тройка», носовыми залп по касательной к прочному корпусу грузовика. Только аккуратно.

Выполняю.

Пучок плазмы послушно пропахал самый край внешней антирадиационной оболочки грузовика.

Грузовик «Фокстрот-Танго-652—29», заглушите ходовой реактор или мы снесём вам рубку. Даю вам пятнадцать секунд.

Время шло, и было слышно только, как в своём канале вяло переругивается штурмовая группа.

Понятно, чёртовы служанки. Невероятно, до чего людей доводит чрезмерное должностное рвение.

«Тройка-огневая», вскройте это корыто между первой и второй переборкой.

«Бергельмир», у нас ещё полно времени, зачем…

Выполнять. Они давно оттуда ушли.

Фонтан осколков брызнул во все стороны, пришвартованный «драккар» тряхнуло, было слышно, как воздух вырывается из разгерметизированных отсеков грузовика, вокруг пробоины корпус начал покрываться характерной изморозью. Реактор продолжал функционировать.

Контроль, что у вас там происходит?

Ничего, продолжайте работать, нам необходимо обесточить крепления, но только у конкретных контейнеров, берите в работу штурмовую группу, пусть вскрывают палубы, ищите короба с питанием замков. Обо всех подвижках сообщать.

Есть.

Ситуация с этой консервной банкой складывалась неприятная. Если предположить, что в корабле вообще никого нет, и в контейнерах ничего нет, и вообще всё это одна грандиозная подстава…

Навигаторы, отправьте прямо по курсу активный зонд, искать любые подозрительные сигналы, слепые пятна от эм-решёток.

Полковник, вы предполагаете…

Я ничего не предполагаю, работаем в темпе. Куда тащит нас это корыто?

К Церере, конфигурация сейчас как раз оверсан с Сатурном, две недели свободного хода, грузовик туда изначально и…

Ясно, будут данные от зонда, любая ерунда, сообщать немедленно.

Есть.

Вот ведь влипли. Бросать сейчас всё на полдороге было бы крайне неприятно. А всё потому что надо следить за лоцией самостоятельно, а не оставлять всё на навигаторов. Пояс астероидов в трисекции Хильд и без того был слишком непредсказуемым местом. Две недели хода, говорите. Нет, не к Церере спешит грузовик, это раньше траектория была инерционная, сейчас он проскочит планетоид так, что даже не заметит. Или нужно будет заново рассчитывать для этой громады активную фазу, это вам не лёгкий «драккар» с его энерговооружённостью, а с разбитой рубкой этим, опять же, просто некому заниматься.

В общем канале было слышно, как в своих «эзусах» пыхтят-стараются вояки, с уханьем и русматом вырывая палубные плиты из креплений. Не было это похоже на нормальный штурм флотской единицы противника, наблюдалась форменная самодеятельность, пиратский абордаж с попутным вандализмом и грабежом всего, что плохо лежит.

Штурмовая группа, всем убраться с общего канала.

Стало намного тише.

Инженерная, что там у вас?

Отслеживаем фидеры, готовность минус три-ноль мин.

Всё равно долго.

Полковник, есть данные от зонда. К нам что-то движется. По косвенным данным судить трудно, но порядка десяти единиц, будут здесь никак не раньше, чем через час. Пытаемся уточнить параметры траекторий.

Так вот куда корыто торопится. Ситуация стала предельно ясной.

Обе группы в трюме, отставить все работы, немедленно возвращайтесь на борт, навигаторы, подготовить оптимальную трассу ухода, отправить через транспондеры пассивных бакенов кодированный импульс на «Фригг», предупредить, что у нас на хвосте может быть вражеский флот. Ждать команды на расстыковку.

Кажется, в тех контейнерах вообще нет никакого груза. Что им зря рисковать. Этот грузовик сам по себе был достаточной приманкой.

Вояки загрохотали по гулкой броне в обратном направлении, теперь им мешало два «же» тягового усилия злосчастных ходовых реакторов грузовика. Интересно, зачем им сдались эти лишние сэкономленные минуты, если бы грузовик вёл себя прилично, как самая обычная лоханка, никто бы, может, и зонд не стал запускать, и они могли бы легко попасться.

Где-то здесь скрывалась некая извращённая логика. И нужно было её шустрее расшифровать, пока ещё чего не случилось, на их голову.

Полковник, все на борту, прочный корпус герметизирован, разрешите расстыковку.

Расстыковку разрешаю.

«Бергельмир» рыкнул ходовыми, выравнивая осевое ускорение. Вот зачем «драккары» всегда швартовали соосно с носителями. Во избежание подобных эксцессов с неуправляемыми реакторами последних. На маневровых не всегда можно развить нужную тягу.

Приготовиться к расстыковке по сигналу.

«Бергельмир» резко тряхнуло, раздался неприятный металлический хруст, но ритм дрожания палуб не изменился, в нём до сих пор говорили басовитые нотки реактора грузовика.

Полковник, расстыковка не удаётся.

А вот и обещанные неприятности. Здесь всё с самого начало пошло не так.

В каком смысле не удаётся?

Опорные замки при рывке получили такую нагрузку, будто сами опоры сейчас намертво закреплены на броне грузовика.

Чёрт бы вас всех побрал.

Двигатели оставить в текущем режиме. Инженерная группа наружу, осмотреть опоры, остальным ждать на своих местах.

Ждать… чего ждать-то.

Контроль, вижу следы каталитической сварки, похоже, тут броня снаружи была покрыта наноактиватором, а сварное тело нанесено внутренним слоем, при касании автоматически начался процесс перекристаллизации. Плюс, кажется, там внутри прочного корпуса на дополнительных шпангоутах собраны достаточно мощные электромагниты…

Вот теперь совсем ясно, грузовик одновременно был и приманкой, и ловушкой, и средством доставки изловленных к месту назначения. Какая похвальная изобретательность.

У нас не больше десяти минут на гарантированный отход, есть возможность в эти сроки разблокировать опоры?

Разве что попытаться вскрыть здесь прочный корпус, как мы это сделали в трюме, но электромагниты…

Ясно, возвращайтесь. Навигаторы, поступим так, маневровым соплами создаём килевой баланс ускорений, прижимаем нас по максимуму к опоре, потом гасим северные сопла, рывок тяги нас должен оторвать, заодно маневровые заранее прогреют то, что под нами.

Полковник, причальные замки не рассчитаны для работы на разрыв, скорее всего мы потеряем часть опор.

Чем это нам грозит?

Замки крепко сидят в корпусе, мы рискуем выморозить южные отсеки, к тому же удар во многом придётся на несущие переборки, это, в теории, угрожает полным разрушением корабля на предельных нагрузках. Нам же ещё от них уходить, полковник!

А какие варианты? Скоро они будут здесь и вообще живьём нас сожрут, а пару человек специально довезут до Цереры и там устроят показательную казнь медленным удушением, вам этого хочется, навигатор?

Молчание. И правильно, нужно было как-то вырываться.

И время уходит.

Так, огневая, как только маневровые выходят на максимум, начинаете поливать грузовик плазмой, пусть нас немного посечёт осколками, не важно, постарайтесь нанести несущим хордам и внешним энергомагистралям этого корыта максимальный урон, возможно, удастся частично обесточить электромагниты. Навигаторы, север гасим синхронно, по сигналу. Поехали.

Теперь осталось понять, выдержат ли такой рывок индивидуальные крепления экипажа. Кувыркающиеся внутри корабля триста килограмм армопласта могут наделать дел.

В каналах наступила напряжённая тишина, все ждали, чем вся эта авантюра закончится. И только забирала всё выше натянутая струна вторичных реакторов, которые обслуживали маневровые двигатели.

В какой-то момент к ней присоединился грохот гауссовых орудий ближнего боя, у них конструктивно были самые большие углы отклонения от оси. Палубу начало трясти, послышался визг разрываемых предельными нагрузками конструкций, потом корабль сотряс чудовищный поперечный удар, будто огромный молот изо всех сил ударил его под дых.

И почти тут же на борту снова воцарилась долгожданная невесомость.

Флот, доклад.

«Двойка» потеряла две опоры, идёт падение давления в машинных отсеках, пробую залепить трещины при помощи дронов, существенная деформация корпуса, к полёту готов условно.

«Тройка» опор не теряла, серьёзно побита осколками внешняя броня, визуально наблюдаю трещину в переборке, залепим, самодиагностика повреждений пока не отработала, реакторы дают небольшой перегрев, к полёту готов.

«Четвёрка», одна опора болтается на обломках механизации, слышу грохот касаний по внешней броне, остальные просто не убираются. Думаю, маршевое ускорение первую опору должно сорвать окончательно, прочный корпус дополнительно пострадать не должен, к полёту готов условно.

«Бергельмир» остался практически цел, сказалась куда большая масса. Авторы этой занимательной ловушки на подобный тоннаж явно не рассчитывали. А так… как ни печально, минимум один корабль они потеряли: дотянет с экипажем до места, и то будет неплохо. С вымороженным реакторным отсеком корабль жив, пока не погас вторичный контур, как только его заглушат, прощай, птичка ремонтонепригодна. Интересно, каковы реальные повреждения у остальных, в первую очередь – несущих конструкций.

Время до прибытия противника?

Минус два-ноль мин.

Мало.

Так, всем бортам приказ – расходимся сейчас на максимуме доступной тяги, в случае потери мощности, перегрева реактора, угрозы разрушения несущих или просто невозможности уйти от преследования – без геройства, экипаж покидает корабль в индивидуальных капсулах и «эзусах». Маяки включать не раньше, чем пройдёт час после выброски. Спасатели вас разыщут. Оставшиеся на ходу корабли – точка сбора прежняя, идём туда тихо, не забываем про транспондеры. Всем всё ясно?

Гирлянда зелёных огней пробежала по панели личного состава. Бойцы понимали, что в случае выброски невесть где, вероятность, что тебя своевременно отыщет дружественный спасатель, в этой глуши не так чтобы велика, да и перспектива несколько суток кряду, пока не выработается ресурс капсулы, болтаться в тишине, темноте и холоде космоса, не грешила оптимизмом.

Не лучше ли просто дождаться, когда тебя сожжёт преследователь? Впрочем, у каждого всегда оставалось право не выбрасываться.

Викинги, надеюсь всех вас увидеть на «Фригге». Активировать маршевые двигатели.

Болтающуюся опору «четвёрки» сорвало первым же ударом ускорения, сорвало и унесло куда-то вдаль, так что она моментально исчезла в паутине далёких холодных звёзд. Даже Солнце здесь, в Поясе Хильд, было холодным.

Под этим солнцем можно было лишь наблюдать, как красиво разлетаются осколки брони в клочья разодранного грузовика. Если там кто-то и был, теперь они все, скорее всего, мертвы. Печально, осталось надеяться, они знали, на что подписывались. Потому что иначе это и вовсе глупая смерть.

Белый фейерверк быстро угас, остался лишь медленно проворачивающийся по инерции остов, даже упорные реакторы наконец заглохли. Организаторы ловушки серьёзно подстраховались, внутри никаких маяков, загонщики до последнего держались на дальних подступах, вот только с ректорами переборщили. Кто ж знал, что птичка вырвется из силка.

Полковник, «Бергельмир» готов к старту.

Ждём ещё, у нас лучше дела с предельным допустимым ускорением, дадим остальным оторваться.

Интересно – в космосе, где полёты порой длились годами, всё равно зачастую исход решали минуты и секунды. Кому жить, кому умереть. Кому выиграть, кому проиграть. Кому всё, а кому ничего. И людей к этому нужно готовить. Что однажды бесконечная череда бортовых будней сменится яростью скоротечного боя. А смерть в космосе зачастую вообще – дело считанных мгновений. Это тебе не метрополия, где, раненный в каких-нибудь центрально-африканских болотах, ты можешь потом часами загибаться от сепсиса. Тут всё, как правило, случается так быстро, что человеческое сознание этого вообще неспособно заметить. Очень гуманно, протаранить вражеский борт на встречных курсах, разлетевшись не в пыль – в перегретый газ от энергии импакта.

Впрочем, в космосе для особо невезучих есть другой вариант – медленно задыхаться в исчерпавшей биоресурс капсуле, когда за тобой никто не прилетел, в темноте, тишине, тесноте, удушающей жаре или ледяном холоде, в полном одиночестве.

Вот поэтому они и ждут. И даже эм-решётки не активируют, чтобы рвущийся сюда флот точно знал, что они тут, никуда не делись, их не надо искать, они все на месте.

Полковник, минус пять мин ВВК. Скоро мы будем в захвате цели их фугасных торпед.

Да, пора.

Навигатор, по команде всю энергию на маршевые, повысить в камерах долю трития до максимального, вынуть из реакторов регулирующие стержни, активную защиту на автоматический поиск целей, эм-решётки перевести в восточную гемисферу, запитать и оставить развёрнутыми максимально возможно при максимальном ускорении. Экипажу быть готовыми к предельным перегрузкам. Подключить вторичные сопла на холостое питание в режим случайного маневрирования. Больше никаких активных действий не совершать, курс прежний – на Цереру. Преследователей проинформировать на открытом канале, что в настоящий момент мы совершаем над ними насильственный орально-генитальный половой акт, и что им это непременно должно понравиться. «Бергельмир», старт.

Боль от ударов маршевых двигателей пронзила всё тело. Можно было в садистских подробностях прочувствовать, как в глазных яблоках начинают рваться сосуды, как лопаются бронхи, как по рёбрам принимаются змеиться трещины, а острые края изломов впиваются в плоть.

Кости под своей тяжестью стремились с корнем вырваться из суставных сумок, а внутренние органы – расплющиться о позвоночник.

От таких перегрузок не спасали ни ложементы навигаторов, ни демпфирующие системы «эзусов». Всё расплылось в одну кровавую кашу, только боль и никакой надежды на спасение.

Полковник, есть дистанция сто километров, текущая скорость 11 и 6 каэмэс, отрыв увеличивается, есть возможность снизить тягу.

Навигатор, ходовые на три «же». Курс не менять, ловим ближайшую тень и уходим в неё.

Глаза отказывались видеть ещё порядка двух минут. Всё тело словно побывало под прессом для утилизации металлолома. Однако по итогам прежних перегрузок жалкие три «же» казались невесомостью, взмахни рукой и улетишь.

Экипаж, гнёзда до особого указания не расцеплять.

Сколько длилась эта гонка, минуту? Час? День? Формальное человеческое чувство времени отказывалось служить.

Но всё-таки мы вырвались.

В общем канале, где секунду назад ещё жила клейкая тишина, пропитанная адреналином, сейчас же началась форменная вакханалия. «Драккар» содрогался от яростного рёва двух десятков глоток, стихших лишь тогда, когда услужливые медсервы вкололи экипажу пакет санирующих средств, заодно благоразумно усыпив всех, кто не требовался для управления «драккаром». Пусть наноботы зашивают порванные сосуды, а пока нужно доставить экипаж куда-нибудь, где им смогут оказать более приличную медицинскую помощь.

Ничего, если повезёт, до «Фригга» останется не больше трёх суток пути.

Подходящий астероид, такой же безымянный, как и тысячи его собратьев в Поясе Хильд, подвернулся спустя пять часов, когда эм-решётки уже окончательно скрыли «Бергельмир» с радаров преследователей. Однако для верности «теневой уход» проделать было необходимо. Сокурсные астероиды традиционно использовались для непредсказуемого сдвига орбиты корабля гравитационным манёвром, так чтобы дальнейшую траекторию нельзя было рассчитать, при этом железо-никелевые объекты были полезны как естественный экран для сигналов дальних радаров. Корабль уходил в тень астероида и больше оттуда не возвращался.

Последний рывок перегрузки при коррекции курса, и на борту, наконец, раздался сигнал отмены боевого расписания. Наступило привычное безмолвие инерционного полёта. Спустя пару часов начнётся обратный разгон, но уже в щадящем режиме двух десятых «же», когда по «драккару» с его продольными палубами станет возможно свободно перемещаться.

Теперь сдать вахту, втиснуться в лёгкий монтажный скафандр и отправиться в поневоле оставшийся пустым трюм, где можно было хотя бы свободно полежать, раскинув руки, пока туда не припёрлась из тамбура выспавшаяся ватага бравых вояк в массивных «эзусах». Только особого отдыха и спокойствия всё равно, пока корабль не вернётся в док, не предвидится. К тому же до сих пор не известна судьба экипажей ещё трёх «драккаров».

Вся эта операция с самого начала протекала не так. И эта мысль продолжала свербеть в мозгу, как надоедливая мошка, невесть как попавшая в герметичное помещение, как неуловимый баг в сто раз отлаженном скрипте, как рецессивный участок генокода, норовящий выбраться наружу в самый неподходящий момент.

Нужно обдумать, нужно всё это ещё раз обдумать.

Навигатор, составить и ввести в центральное ку-ядро траекторию обратного выхода, как войдём в зону прямой связи с «Фриггом» – доложить. А сейчас запитайте антенну дальней связи, мне нужно отправить инфопакет в метрополию.

Космос пуст и прекрасен. Он – как река, текущая из страны огня в страну вечного мрака. По этой реке временно открыто свободное судоходство. Одно ограничение: как ни старайся, все плывут по течению.

С формальной точки зрения пространственный стационар «Фригг» никаким стационаром не являлся, ибо не только не обращался на расчётной орбите вокруг какого-нибудь большого или малого небесного тела, но ещё и регулярно менял свою траекторию, обладая собственным соосным термоядерным приводом каскадного тритий-гелиевого цикла мощностью в 5 тераватт. Мобильность в относительно плотном Поясе Хильд была необходима из соображений безопасности, одновременно делая двухсоткилотонную орбитальную платформу практически неуловимой для тех, кто бы вдруг начал интересоваться, чем финансируемый аж четырьмя субкорпорациями стационар занимается в этом неспокойном месте, через которое проходит более сорока процентов всего кросс-системного космического трафика.

Так же формально «Фригг» считался перевалочной базой для беспилотных ремонтных ботов и дозаправщиков, обслуживающих грузовики, идущие со спутников Галилеевой группы, тем же занимались принадлежащие корпорациямям стационары на малых телах всех четырёх Поясов сол-систем, за одним исключением – в данном случае это было лишь прикрытием.

Да, запросивший помощи грузовик её немедленно получал, и шустрые боты в три коррекции возвращались обратно, описав петлю в миллион километров, за что на корр-счета четырех субкорпораций капали солидные кредиты, позволявшие оплачивать доставку дейтерия и лития из системы Юпитера. В таком же режиме работали десятки стационаров по всему Поясу. Чтобы почувствовать разницу и заподозрить неладное, нужно было сперва очутиться на борту. Но посторонние здесь появлялись исчезающе редко.

Как и положено свободно обращающейся платформе подобного размера, она позволяла себе роскошь искусственной гравитации, вальяжно загребая тремя радиально расположенными плоскостями вокруг массивной осевой гондолы, где были распложены стыковочные и ремонтные блоки, а также все энергетические установки и маршевый привод. В плоскостях располагались экологические модули, каюты личного состава, разнообразные пакгаузы, наконец, в самых удалённых секциях, с их почти земной силой тяжести, было размещено то, без чего обходились в течение многолетних вахт только двинутые работнички какой-нибудь «Янгуан». Там находилось нечто среднее между заводской столовой, ночным клубом и притоном.

Где круглые сутки сотни людей жрали синтетическую орбитальную еду, пили разбавленный красителем-ароматизатором спирт, драли глотки и щупали официанток за зад. Точнее – пытались это делать, потому что официантки тут были подстать прочему персоналу, за словом и делом в карман не лезли, и у каждой, в дополнение, водилось два десятка тайных воздыхателей, готовых покусившемуся на самоё тут же оторвать покусившуюся руку.

Сегодня в плоскости Алеф веселье было особенно бурным, праздновали возвращение крайнего «драккара» из флота «Бергельмира», второго из семи среднетоннажников, приписанных к «Фриггу». Ждали его долго, почти месяц, хотели уже объявлять экипаж погибшим, ведь сигнал о помощи так и не пришёл, однако к всеобщему удивлению позывные зазвучали в эфире, и вскоре раздолбанная колымага уже швартовалась, рассыпаясь на глазах.

Экипажу досталось – надо же, двадцать пять земных суток проторчать в «эзусах» (небоевым службам было проще, ложементы биокапсул гораздо комфортнее). По сути их, истощённых, погружённых в каталепсию, пришлось на руках вытаскивать из экзосьютов и сразу нести в барокамеры медотсека. Выдержали обратный путь не все. Но это всё равно был праздник. Так что, навестив первых пришедших в себя товарищей, вся галдящая толпа тут же двинула в едальню, намереваясь там устроить, в конце концов, то ради чего, если подумать, все эти боевые вылеты и совершались – грандиозную попойку, чтобы аж на Церере было слышно.

Это Пояс Хильд, чёрт побери, место для самых отвязанных мужиков во всей системе, что бы там ни думали в Поясе Троянцев. Даже если эти мужики были женского пола, всё равно поголовно были со стальными яйцами.

Они вернулись почти все, это само по себе было успехом. Аррр!!!

Вояки с рёвом и уханьем ходили толпой вкруговую, от топота их стокилограмовых туш, казалось, дрожали под ногами неспешно вращающиеся звёзды. В прозрачных плитах здешнего пола был особый шик, зелёного новичка от этого вида начинало мутить, то ли дело бывалые бойцы, они грохотали тяжеленными ботинками по полимерным блокам, запаянным в титановый сплав внешней оболочки «Фригга», и помнили лишь о том, что они сегодня живы, а значит, жизнь – уже прекрасная штука.

Громыхали какие-то воинственные застольные песни. Толстенные кружки лупили по столам, отбивая ритм. Заказанную в торчащих по углам «шкатулках» музыку никто не слушал, она просто тонула в здравицах, попытках спеть что-то альтернативное основному хору и просто бессмысленных криках радости. Так люди избавлялись от снедавшей их паутины полётного страха. Ибо что поделать, если большую часть времени ты вынужден безвольным грузом ждать своего часа в трюме «драккара». От навигаторов хоть что-то зависит, а вояка может погибнуть, так и оставшись в тесной ячейке, закованный в бесполезный «эзус».

На этой же гулящей палубе навигаторы, и вообще все, не относящиеся к бронепехоте или хотя бы инженерным войскам, стараясь держаться поодаль, дружно улыбались в сторону общего веселья, а морщились только тогда, когда там вдругорядь начинался радостный мордобой.

В отличие от вояк, за боковыми столами пили спокойнее, вообще не пели, хотя всё равно разговаривали на повышенных тонах и отчаянно жестикулировали. Кто-то кому-то показывал, как надо заходить, второй спорил, говорил что нет. Жизнь кипела и здесь.

Командир «Бергельмира», в отличие от других флагшипов, в такие часы всегда был с рядовым экипажем, что вызывало уважение среди пехтуры, удивление среди недостаточно знакомых с полковником Цагаанбат и понимание среди остальных – полковник сама была из вояк, что было заметно по её весьма непривычной для навигаторов дальнего космоса могучей комплекции.

В свои шестьдесят три года полковник Цагаанбат могла переорать всю свою дружину, да и перепить тоже. Эти незамысловатого душевного устройства вояки были её единственной семьёй, единственными друзьями, единственным кругом общения. С прочим персоналом стационара и самое главное командованием она предпочитала пересекаться только в формальной обстановке и всегда держала дистанцию, тем более что по своему званию она запросто могла командовать всем «Фриггом», а не лоханкой вроде «Бергельмира», но, видимо, не хотела. Её интересовали живые люди, а текущий пост командира мобильного флота «драккаров» был максимально возможным, где ещё оставалась эта нить каждодневной связи с простыми вояками.

И вот сейчас она, закинув куда-то форменный китель, праздновала возвращение своих парней. Полковник Цагаанбат в такие минуты больше была похожа на валькирию – разметавшиеся седые волосы, вздувшиеся на бицепсах вены, горящие глаза, нескромных размеров грудь, словно постоянно норовящая вырваться на волю, мощный торс, горящий в затуманенных алкоголем глазах огонь и яростный низкий голос. Аррр!!!

За это и любили. Это «белая кость» её уважала и ценила за огромный опыт, способность принимать быстрые и точные решения в пылу космической схватки, а вояки её любили так, как не любят ни одного командира. Это была предельная степень безответного обожания, доведись любому из этих вроде бы тупых и примитивных громил отдать за полковника Цагаанбат жизнь – отдали бы, не задумываясь. И каждый её приказ исполнялся по команде «бегом», даже если он был отдан самым нетребовательным тоном. Если же она повышала голос, для них это было хуже удара кнута по незащищённой спине – значит, кто-то действительно серьёзно проштрафился. Впрочем, такое бывало крайне редко.

Праздник. Тот, кто побывал в едальне в такие часы, сразу понимал, куда он попал.

«Фригг» был одним из самых крупных узлов трассового пиратства в Поясе Хильд и вообще в сол-систем, и чудом было уже то, что корпорации до сих пор не прознали об этом и не изловили неповоротливый стационар, стянув сюда свои флоты. Впрочем, ни в одном реестре орбитальных платформ такого названия и не значилось, для посторонних он назывался как угодно, только не своим настоящим именем.

Космос огромен, в нём может затеряться объект и покрупнее «Фригга», на борту которого ходили постоянные слухи о том, что в пустой области одной из точек Лагранжа Сатурна уже много лет функционирует орбитальная платформа в несколько мегатоннтонн массы покоя, именно для неё добывали материалы и комплектующие пиратские бухты вроде «Фригга». Впрочем, доподлинно это было известно только самому высшему командованию.

А ещё – тем, кто действительно знал, что в действительности является управляющим центром всей этой веселящейся вакханалии, откуда ведут все нити, и с какой целью на самом деле существует в космосе этот летающий балаган. К таковым относилась и полковник Цагаанбат.

Слово же «Корпорация» тут и вовсе было не в ходу. Корпорация осталась в метрополии. Здесь они были просто вольными ловцами удачи, космическими викингами.

Выбравшись, наконец, из потной толпы, Цагаанбат пробралась между как попало раздвинутых по сторонам больших столов, рядом с которыми уже лежали некоторые совсем напраздновавшиеся. Последние удостаивались лишь презрительного взгляда, что означало – назавтра получат по полной. Однако даже непотребный вид собственных вояк не мог сегодня вывести полковника из прекрасного расположения духа.

Накинув на плечи не без труда отыскавшийся китель, полковник плюхнулась с раскрасневшимся лицом на своё прежнее место в дальнем углу, где сидели её навигаторы, и бодрым русматом поведала собравшимся, что они хреново принимают участие в сегодняшнем событии. Кажется, полковник была последним человеком во всей сол-систем, кто ещё умел говорить на этом витиеватом языке. Во всяком случае, даже поднаторевшие за последние годы в русмате навигаторы до сих пор понимали лишь примерно каждое четвёртое её слово и совсем не улавливали связок. Впрочем, этого от них и не требовалось.

Открывшему рот для возражений фёст-навигатору Ормонду пришлось выслушивать ещё примерно пятиминутную речь и вовсе смутного, но, безусловно, очень оскорбительного как в физиологическом, так и в генеалогическом плане содержания, после чего ему была вручена кружка с каким-то самодельным пойлом, каковую кружку ему пришлось тут же и осушить. Фёст-навигатора как-то разом повело, он разулыбался и начал что-то мямлить. Но полковник его уже не слушала, сосредоточивши свой напор на ком-то другом.

Ей хотелось праздника, если прошлое простого вояки и могло научить чему-то командира, так это вот такому простому отношению к жизни – оставь будущее будущему, а прошлое тебя и само не оставит.

Цагаанбат ещё что-то пила, широким жестом отбрасывая прочь все попытки начать с ней разговаривать о чём-то серьёзном, потом даже, кажется, забралась на стол и под рёв собравшихся изобразила какой-то дикий танец, так что в итоге стол просто начал трещать под её весом.

Это и было кульминацией. Потом музыка стала играть тише, люди начали постепенно разбредаться кто куда, оставшиеся на ногах вояки выпили по последней за выздоровление пребывающих в лазарете да и закруглили мероприятие, позволив, наконец, персоналу и сервомехам начать убирать весь этот разгром. Двое верзил из звена «тетта» помогли полковнику добраться до каюты, там Цагаанбат наконец избавилась от треклятого протеза, допрыгала до койки, выпила из заботливо приготовленного сосуда два литра витаминно-солевого раствора, да так и уснула, не снимая кителя. Спала как всегда – сном настоящего вояки – проваливаясь в него целиком и почти без сновидений.

Ровно через восемь часов она открыла глаза, попыталась принять вертикальное положение (на счастье, на радиусе кают сила тяжести была вдвое слабее нормы), но тут же со стоном рухнула обратно. Метаболизм, доставшийся ей от матери, явно давал слабину, не тот уже возраст, в серьёзных попойках участвовать.

Однако у изголовья стоял знакомый кувшин, вновь до краёв наполненный, рядом две капсулы каких-то лекарств. Нет, это увольте, за свои поступки нужно уметь отвечать.

С жадностью осушив сосуд и оставив нетронутой фармакопею, полковник дождалась, пока мозги вновь начнут поспевать за черепной коробкой, потом предприняла новую попытку подняться. На этот раз удачную.

Протез со щелчком встал на место, закрепившись на полимерных штырях, заменяющих Цагаанбат кости голени. Пошевелив носком декоративного армейского ботинка, она поднялась и проделала пару упражнений, разгоняя туман в голове. Каюта всё так же немного плыла и выпадала из фокуса. Ну и ладно.

Адъютант оставил в личной инфоячейке полковника несколько отметок о запланированных на сегодня мероприятиях. Так, ладно, до ближайшего ещё пара часов, можно пойти чего-нибудь поесть. Лучший способ окончательно протрезветь – вточить чего-нибудь жирного, острого и горячего. Ну, и жидкости побольше.

Цагаанбат разблокировала люк, тот послушно утопился в стену, открывая вид на пассажирскую палубу третьего, офицерского луча. Её никто не караулил со срочными делами, и на том спасибо. Иногда хотелось всё-таки поставить у своей каюты караул, пусть отгоняет назойливых ходоков. Боевую тревогу она и без них не пропустит, а от остальных «хозяйственных вопросов» Цагаанбат мутило почище сегодняшнего похмелья. Наверное, поэтому «Бергельмир» дольше других проводил в рейдах, только успевая обслуживаться – и снова в полёт.

Цагаанбат тщательно застегнула мятый полковничий китель, заблокировала люк, и уже на ходу принялась увязывать волосы в узел. Единственное, в чём она позволяла себе слабину – так это не брить голову, как было положено пехоте – в «эзусах», как и в других экзосьютах, не походишь с шевелюрой. Навигаторы же имели возможность несколько разнообразить свои причёски.

В остальном же полковник до сих пор считала себя воякой, лишь по стечению обстоятельств поставленным командовать всеми этими навигаторами, техниками и прочими яйцеголовыми. Да, она была порой умнее их, но для командира и это было не обязательным. Просто одни воевали и побеждали, а другие гробились сами и гробили своих людей. На «диких» стационарах вроде «Фригга» царил самый натуральный естественный отбор. Если рядовые вояки кого из офицеров хотели подвинуть на ступеньку ниже, они легко могли это сделать, и никто бы даже не поморщился. Потому что командир, которому не доверяют бронепехи, это не командир, а говно, и завтра это непонимание может поставить под удар весь экипаж «драккара», а то и целой группы кораблей.

Полковника Цагаанбат многие хотели бы видеть командором «Фригга», но она к этому ещё не готова. Её дело было воевать, а не командова…

Мать вашу.

Завернув за угол ковыляющей от уполовиненной гравитации походкой, она инстинктивно развернулась плечами вдоль прохода, заученным движением уменьшая площадь поражаемой поверхности тела. Только это её и спасло, да и то отпрянуть от летящего в её сторону плазменного пучка она успела лишь частично. Обжигающая борозда прошла по касательной у плеча, вспорола китель вдоль правой ключицы и жахнула в переборку. В следующее мгновение штатный офицерский «кольт» уже покинул подмышечную кобуру и принялся щедро садить в полутьму коридора. Столь агрессивный отпор, видимо, заставил стрелка затаиться, и второго шанса ему Цагаанбат давать не собиралась.

Не обращая внимания на острую боль обожжённой кожи, полковник отработала две трети рабочего тела, и лишь только потом прекратила огонь из разрядника, начав в привычной для вояк полусогнутой позе пробираться вперёд, пытаясь высмотреть впереди хоть какое-то движение.

За очередным поворотом никого не оказалось. Валялся на полу разрядник (штатный, из планетарного комплекта, таких на борту несколько сотен единиц), вокруг чадил белым изрешеченный пластик покрытия, потрескивал накопитель разрядника, выла где-то в другом конце палубы сирена тревоги.

Стрелок ушёл.

Цагаанбат опустила ствол, прислушиваясь к грохоту подошв по плитам пола. Это неслись её вояки. Вот расстроятся, что всё уже без них кончилось.

Дальше было много шума, беготни, зачем-то вызвали медика, вокруг места происшествия стало тесно от вооружённых людей в броне (когда только успели), у всех были очень сосредоточенные лица, а вот все возможные следы, конечно же, немедленно затоптали. Появился помятый после вчерашнего адъютант с непонимающим выражением, выпучил глаза и тут же начал бегать вокруг и орать громче всех. Пришлось брать выходящую из-под контроля ситуацию в свои руки.

Где каменным лицом, а где и громким окриком (когда надо, он у Цагаанбат становился очень убедительным) большую часть вояк удалось разогнать. Остальные были распределены на прочёсывание коридоров, была начата поголовная перекличка персонала по личным жетонам, злополучный разрядник был отдан техникам на экспертизу, сама же Цагаанбат первым делом всё-таки направилась в лазарет, но пробыла там недолго, вконец расстроенный адъютант едва успел принести новый китель и водолазку взамен испорченных в том скоротечном в бою.

Ожоги ещё саднили, но были успешно обработаны и перевязаны. Медики рекомендовали показаться через пару часов, на что полковник пробурчала «посмотрим» и, переодевшись, тут же поспешила покинуть медблок, предварительно отдав кое-какие указания адъютанту, если что, справится.

За порогом её ждали двое в экзосьютах планетарной бронепехоты. Все дела, глухие забрала, «вериги», в локтевых замках покачиваются разрядники. С ума посходили, они же, если что, полстационара разнесут.

Охрана, значит.

– Распоряжение командора Шивикаса, полковник.

Ну да, чьё же ещё.

Цагаанбат поморщилась. Нашёл, кого охранять. Бредовая ситуация. Обернувшись к адъютанту, она официальным тоном потребовала от того «обеспечить ей проход в рубку», а заодно пусть попробует собрать там же всех командиров флагшипов, кто сейчас на борту.

А сама, не дожидаясь, пошла к колодцу магистральных лифтов, что вели сквозь технические отсеки в центральную гондолу «Фригга».

Адъютант всё-таки сделал своё дело, и створки лифта благополучно открылись на нужном уровне. Сделав два ковыляющих шага активировавшимися магнитными ботинками (на оси инерционной гравитации просто не было), Цагаанбат обернулась и помахала пальцем перед носом у своих непрошенных «охранников». Ребята, гуляем, здесь вам не тут. В рубку вас в таком виде никто не пустит.

Впрочем, в рубку не пустили и её саму, оставив дожидаться командора в одном из помещений неподалёку. Тут, видимо, изначально задумывался зал для совещаний, но, судя по всему, обычно его использовали банально – не то как комнату отдыха, не то как склад всякой временно невостребованной техники, предназначенной для хранения только в условиях невесомости. Во всяком случае, некоторые болтались под формальным «потолком», заметно изогнутым, как и плиты пола. В углу под слоем пыли Цагаанбат со смехом заметила лежалый использованный презерватив. А они тут весело живут!

Появились и другие командиры, они здоровались, рассаживались кто куда, трепались о своём, подшучивали о мифических «воздыхателях Цагаанбат, которым та разбила сердце». Тот самый случай, чтобы начинать дурниной палить из разрядника, ага. Наконец соизволил появиться и сам командор Томас Шивикас, рыжий, совершенно несимпатичный на вид пятидесятилетний выдвиженец из бортовой касты навигаторов, и такой же, как всегда, деловой. Но Цагаанбат деловитостью не возьмёшь.

– Томас, какого дьявола?

– Полковник, вы подверглись нападению неустановленного лица…

– Я в курсе, не поверишь. Только что теперь, ко всем офицерам охрану приставлять? Мы вообще-то тут и так осаждённая крепость, забыл? Если у нас завёлся посторонний, одной личной охраной тут не отделаться. Что вообще творится во вверенном тебе стационаре?

Шивикас поморщился. Он терпеть не мог подобную высокомерно-панибратскую манеру Цагаанбат, считая это плебейством. Командиры флагшипов принялись саркастически переглядываться.

– Ведётся расследование, ужесточена фильтрация входящего и исходящего инфопотока «Фригга», заменены все шифры и коды, персонал переведён на дежурства по боевому расписанию, стационар готовится к экстренной смене дислокации, у метрополии запрошены свежие коды для транспондеров старших корпораций. Вот что творится, а вы, полковник, можете мне сказать, почему этот инцидент со стрельбой произошёл именно с вами и именно сейчас? Не дале как вчера у гипотетического злоумышленника было полно шансов подстрелить вас в куда более небоеготовом виде!

Цагаанбат в ответ лишь ослепительно улыбнулась. Во все тридцать два зуба, как умела только она. Иногда этой улыбки пугались даже бывалые вояки, штатские же начинали заикаться.

– С тем же успехом, что и сегодня, Томас, с тем же невеликим успехом. Да ещё и от моих ребят бы не ушёл. Что показали камеры?

– Ничего особенного не показали, стрелявший, несомненно, хорошо знает нашу систему наблюдения, и ему удалось ускользнуть неузнанным.

– Вот вам и ответ на вопрос, почему «инцидент произошёл именно с вами и именно сейчас», – Цагаанбат похоже передразнила командора, все дружно заржали. Ну, все кроме Шивикаса, продолжавшего сидеть с постной миной.

– Ладно, – смилостивилась Цагаанбат, жестом останавливая флотских. – Посмеялись и довольно. У нас здесь два весьма неприятных инцидента – в меня стрелял явно не недовольный ухажёр, а за месяц до этого у нас случился сорванный перехват груза, который оказался ловушкой и обошёлся нам дорого как в технике, так и в людях. Оба случая вполне могли закончиться куда печальнее, но пока нам везёт. И самое главное, они оба означают, что у нас на борту шалят корпорации, свободно получая указания из метрополии и свободно же отправляя туда данные. Это означает прямую опасность для всего стационара. Если с «Фригга» в нужное время и в нужном месте, скажем, под носом у поджидающего нас вражеского флота, отправить наши текущие координаты – мы все, командиры флотов, скорее всего, поляжем, прикрывая ваш отход, командор Шивикас. Но стационар медлителен, и его всё равно перехватят и разнесут термоядерной торпедой. Томас, я достаточно красочно расписала наши перспективы?

Командор поиграл желваками. Полковник была права.

– Вы предлагаете закрыть «Фригг»?

– Это как минимум. Эмбарго на связь с внешним миром, полное радиомолчание, вплоть до физического обесточивания антенн, как принимающих, так и передающих. Перетряхнуть все записи систем наблюдения, обследовать каждый персональный или общедоступный терминал, пусть клауд поработает. Плюс обшарить стационар физически. Ввиду эмбарго полёты всё равно отменяются, вот пусть и ищут. Подозревать каждого, трясти всех, и пусть не морщатся, если жизнь дорога.

– Если у нас окопался не одиночка, а целая группа перевербованных агентов, толку от этого не будет.

– Даю подсказку, подозреваемые должны иметь возможность покинуть стационар в случае опасности.

Командиры флотов переглянулись.

– Но тогда первыми под подозрением оказываются здесь присутствующие.

– Потому я и поспешила вас всех здесь собрать. Тот, у кого есть какие-то ещё дела и помимо чрезвычайного происшествия на борту, непременно опоздает.

В этот самый момент распахнулся люк и в проёме показался фёст-навигатор Киёхару, капитан флагшипа «Слейпнир».

– Полковник, вы просили всех собраться?

Никто из сидящих за столом даже бровью не повёл. Командор Шивикас сделал вошедшему приглашающий жест.

– Проходите, мы тут разбираем случившееся с «Бергельмиром».

– Поступили какие-то дополнительные сведения о том грузовике?

– Нет, но есть свежие соображения. Да, полковник?

Цагаанбат скучающе провожала Киёхару взглядом, пока тот занимал своё место за столом и пристёгивался.

– Так точно, командор. Предлагаю оснастить причальные опоры наших «драккаров» отстреливающимися «башмаками». Кроме того, на борту головных кораблей было бы неплохо разместить более чувствительные инфракрасные сканнеры, они помогали бы разыскивать нестандартно проложенные силовые короба в трюмах наших целей. В общем и целом это всё, но пока башмаки монтируют, предлагаю воздержаться от дальнейших миссий минимум на ближайшие месяцы.

Командор солидно кивнул. Это у него всегда неплохо получалось.

– Звучит разумно. У кого-нибудь будут возражения?

Киёхара тут же поднял палец к небу.

– А как же «Тьяльви» и «Сигмунд»? Они сейчас на дежурстве, а что, если они попадут в похожую ловушку?

– Они уже отозваны, разве вы не знали? Двигаются сейчас сюда, так что мы спокойно сможем на некоторое время уйти в радиомолчание, заодно и стационар перебазируем в более удобный район Пояса… Кстати, полковник, что там у вас в крыле случилось?

Цагаанбат пожала плечами.

– Разбираемся, командор, не стоит беспокойства.

– Дисциплинка у вас хромает, это военный стационар, а не салун времён Дикого Запада. Так.

Командор плавным жестом опустил обе раскрытых ладони на столешницу.

– Я думаю, у всех здесь есть ещё дела, предлагаю на этом закончить.

Все разом принялись непринуждённо галдеть, так что никто вроде бы и не заметил, что Киёхару первый покинул собрание. Но только за ним замкнулась створка люка, как все тут же замолчали.

Цагаанбат сделала указующий жест в сторону выхода.

– Командор, ваши люди смогут накрыть всю группу, – с нажимом проворковала она, – или мне самой устроить на борту небольшой шухер?

Последнего слова в помещении не знал никто, но смысл и так был понятен.

– Спасибо, обойдёмся своими силами. И на всякий случай проделаем также всё остальное из намеченного…. Включая «башмаки», – добавил после паузы командор.

Цагаанбат подмигнула Шивикасу и двинулась на выход.

– Погодите, полковник. Но у меня остался один вопрос.

Она обернулась и выжидательно посмотрела.

– Зачем им понадобилось на вас покушаться? Ведь они же себя выдали этой стрельбой.

– Они и без того себя выдали. Так получилось, что у меня не хватило ума держать язык за зубами, кое-какие сегодняшние мысли относительно крота на борту я уже высказывала в частном порядке. И вот результат.

Однако Шивикасу этих слов не хватило. Он по-прежнему не сводил с Цагаанбат напряжённого взгляда. Все присутствующие напряглись.

– Полковник, мне тяжело это говорить, но пока мы не нароем что-нибудь существенное на Киёхару и связанных с ним людей, вы тоже отстраняетесь от командования «Бергельмиром».

Теперь уже Цагаанбат развернулась всем корпусом и вперилась в глаза Шивикаса. Повисла тишина.

– Томас, ты совсем обалдел?

Но командор был твёрд.

– Смотрите, вы попадаете в ловушку, но благополучно из неё выбираетесь, в вас стреляют в упор из разрядника и вы отделываетесь царапиной. Вы одним движением ноги раскрываете зловещие заговоры, но пока это всё только набор необъяснимых фактов без точной интерпретации и веской доказательной базы. Я подозреваю даже то, что Киёхару действительно агент корпораций, но и его вы могли сдать лишь затем, чтобы самой отныне иметь индульгенцию от любых подозрений. Можете не беспокоиться, если это напрасные домыслы, я лично у вас попрошу прощения, даже, если хотите, перед строем всего персонала стационара. Но пока – вы под арестом, сейчас я прикажу дежурной смене обновить коды доступа к «Бергельмиру», и…

Взгляд Цагаанбат, кажется, мог плавить гранит.

– Это твоё крайнее слово?

– Я свои решения не обсуждаю, полковник.

– Ну так я тебе напомню один момент. «Бергельмир» – мой личный «драккар», о чём ты, наверное, позабыл. Его коды могу сменить только я. Так что я, герр командор, первым же рейсом отправляюсь на Цереру, и буду там выяснять, какая скотина слила нам дезу про тот грузовик, и когда я вернусь, Томас, ты уже не будешь не только командором, но и командиром этого стационара.

– Да как вы сме…

В этот момент в проёме открытого люка театрально кашлянул рыжий верзила в «эзусе», хотя и с открытым бронезабралом.

– Прошу прощения, но мы там немного нашумели, командор. Вы позволите полковнику Цагаанбат пройти со своими парнями, у нас с ней есть пара интимных дел.

Жирный смешок дополнил тираду.

Шивикас, кажется, позеленел лицом.

– Полковник, вы и ваши люди пойдёте за это под трибунал.

– Ты уже определись, Томас, то ли я агент корпораций, то ли я пойду под трибунал. Экипажи кораблей подчиняются стационару только в ошвартованном состоянии, а «Бергельмир» уже завершил отстыковку. Так что не делай ещё глупостей, лови людей Киёхары, может, переведут тебя на дальний тихий стационар командором, а со своей судьбой я уже как-нибудь сама разберусь.

Наблюдавшие за сценой нехорошо заулыбались, поглядывая на Шивикаса. Цагаанбат направилась к выходу, прикрываемая массивной тушей «эзуса», но на пороге всё-таки снова обернулась:

– И прошу тебя, всё-таки проделай всё, о чём мы тут договорились, хорошо? Не угробь напоследок ещё и «Фригг», командор.

С этими словами Цагаанбат махнула своим громилам рукой и направилась в сторону доков. Подбежавший адъютант получил благодарность за то, что исполнил всё, как было велено, пару распоряжений для остающейся на «Фригге» части команды и личную просьбу «держаться тут».

Взбешённый командор конечно постарается устроить ребятам неприятностей, но дальние стационары на то и были вольницей для сорвиголов, чтобы умерять излишний начальственный пыл.

В бунте на корабле командор сам виноват, вот пусть и утрётся.

Цагаанбат с каменным лицом проследовала мимо растерянных часовых на входе в стыковочные порталы. Если этот болван не желает разгребать неожиданно свалившиеся на «Фригг» авгиевы конюшни корпоративных крыс, придётся это сделать самой.

Церера сама по себе была мало интересна для освоения – собственная гравитация ничтожна, да и её поле серьёзно деформировано довольно быстрым вращением, никаких особых полезных минералов, низкая температура поверхности – всё это надолго бы вычеркнуло карликовую планету из сферы интересов корпораций, если бы не удобное расположение – самое массивное свободно обращающееся тело в пределах орбиты Плутона было частью противопоставленного Юпитеру Пояса Хильд, а значит, могло служить перевалочной базой всему тому грузовому трафику, что связывал внешние планеты с внутренними.

Ко всему у Цереры был стокилометровый ледяной панцирь, как у Европы и Энцелада[36], а значит – практически неограниченные запасы воды, кислорода и термоядерного топлива. За исключением лития, который традиционным гидролизным способом добывать было слишком затратно ввиду отсутствия подо льдом океана, как это было на двух сёстрах-спутниках, прогретых приливным трением газовых гигантов. Но учитывая то количество грузовиков с литием, которые шли мимо Цереры ежедневно, с ним тоже не было проблемы, просто в реакторах использовался более простой, хотя и менее эффективный гелиевый цикл.

В итоге шарик диаметром в тысячу километров стал быстро покрываться разнообразными промышленными и логистическими стационарами. Строили тут все, старшие корпорации, их малые сателлиты, какие-то мутные исследовательские консорциумы, невесть где наскребающие кредиты на очередную заправку единственного обслуживающего стационар лёгкого фрахтового грузовика, переделанного из внутрисистемного шаттла.

В результате на планетоиде сформировалось своеобразное сообщество абсолютно отмороженных ловцов шальной удачи – вплоть до каких-то одиночек-старателей, которые на списанном «сапплае» уезжали «в поле», надеясь разыскать на просторах серого риголита место давнего падения астероида какого-нибудь ценного состава. И ведь находили, в одночасье становясь богачами. Но куда чаще – просто не возвращались. Их время от времени отыскивали примёрзшими к пневмобуру после криовыброса или задохнувшимися в «сапплае» с отказавшим экоблоком. Таких хоронили тут же неподалёку, без особых почестей, даже родственников в метрополии разыскать не пытались.

Впрочем, и теперь, когда Пояс Хильд постепенно превращался в нескончаемый сезон охоты всех за всеми, на Церере продолжало действовать негласное правило «открытой гавани». Корпоративные орбитальные платформы, конечно, пытались опрашивать транспондеры, но по большому счёту тут тебе помогали, если могли, и ты честно платил за помощь, если было чем, или лишался корабля, потому что так было по-честному. Твои же личные дела здесь были твоими личными делами, в них начинали лезть только совсем уж безбашенные новички, только что попавшие в Пояс из корпоративных лётных академий.

Но тут таких быстро учили уму-разуму. Могли за ненужные вопросы и пристукнуть по-тихому на выходе из бара.

Так что в итоге даже десятикилометровый купол какой-нибудь «Группо Карсо» с формальной пропускной системой на входе и на выходе, оставался частью общей «открытой гавани» с её вольницей, бардаком и шальными кредитами. Здесь шатались тёмные личности, заключались сомнительные сделки, целые флоты переходили из рук в руки, а уж бытовые драки с поножовщиной (разрядники, находясь в паре метров от ледяного вакуума, всем хватало ума оставлять на борту, а не брать с собой на выход) были здесь таким же обыденным явлением, как восход и закат далёкого тусклого Солнца.

Нет, периодически сюда наведывался какой-нибудь громадный корпоративный флот, по нынешним временам всё равно, военный или гражданский. Тогда все начинали ходить тише воды. Не потому, что чего-то боялись – сдриснул себе в космос и ищи-свищи. Просто флот в гавани – к деньгам. Примета такая. Ибо кораблям нужно заправляться и обслуживаться, а людям требовалось где-нибудь срочно потратить жалованье, причём желательно – с размахом. А раскошеливаются куда лучше в спокойной обстановке, нежели под звуки сирены комендантского часа.

В общем, в настоящий момент, когда восемь тяжёлых кэрриеров[37] «Джи-И» висели на стационарной, каждый был занят своим делом – морячки кутили, ловко уворачиваясь от взоров начальства, местные шустрики шустрили, впаривая морячкам то девок гулящих, то ещё что повеселее, остальные окучивали уже шустриков, ибо кредиты у тех традиционно не задерживались, образ жизни такой. Труженики-старатели покачивали головами на эту суету да спешили по своим надобностям.

В общем, обычная здешняя вольница чуть притихала, скорее для виду, нежели на самом деле втягивая голову в плечи, всё-таки нечасто корпоративная длань так серьёзно нависала над Церерой, можно бы и поберечься от греха. Вот отчалят, тогда и перестанем лишний раз оглядываться по сторонам.

Впрочем, самые нахальные даже на виду у вооружённых, без сантиментов, расхаживающих где заблагорассудится патрулей бронепехоты «Джи-И» не считали нужным прятаться, удостаивая вояк лишь презрительным взглядом, служи, мол, собачки тоже служат. На Церере была как нигде сильна атмосфера стихийного неприятия корпоративного устройства общества метрополии, иначе многие сюда бы и не подались.

Цагаанбат со своими тремя бойцами на этом фоне почти и не выделялась, разве что было не очень понятно, почему эти четверо верзил со свирепыми масками лиц не подрядились до сих пор на пару вахт к одной из корпораций, а торчат тут. Впрочем, приметливый глаз замечал разницу. Очень уж уверенно они двигались в людском море под сводом биокуполов, как раз обычные вояки в здешнем бедламе быстро терялись и потому начинали себя вести показушно агрессивно, а эти ничего, знай себе посматривают по сторонам, тупым клином продавливая себе дорогу в местах заторов. Здесь вообще обычно было не так уж много праздношатающихся, но эти выглядели какими-то особенно занятыми.

Цагаанбат по пути отмечала свежевозведённые купола, занося в память «гоутонга» маршрут, остальные просто секли по сторонам, прикрывая полковника. Церера за почти девять месяцев автономки на «Фригге» вновь заметно раздалась в плечах, начиная претендовать чуть не на третью по значимости колонию Земли после Марса и Луны. А где много людей, там всегда будет место людям Корпорации, пусть многим это было и не по нутру.

Цагаанбат чувствовала здесь то, что давно уже перестала ощущать в метрополии, здесь не было той гнетущей атмосферы человеческого болота, парка застоявшихся смердящих биороботов, тут царил дух фронтира, прорыва, нахальства юной жизни, пусть средний возраст обитателей куполов и «сапплаев» Цереры и составлял хорошо за сорок. Здесь жили, а не существовали. Здесь было место чему-то альтернативному кастовому устройству корпоративного муравейника.

И тем не менее, ухо востро следовало держать и тут. Пару раз на них выходили из боковых галерей излишне многочисленные патрули корабельных дуболомов, приходилось сворачивать, петляя по боковым переходам. Тем не менее, группа двигалась по графику, выходя к точке встречи в точности к назначенному сроку. Хоть никто ни от кого не прячется, светиться лишний раз перед служанками не стоило.

И вот чего бы не встретиться, банально, на борту неприметно пришвартованного у грузовых шлюзов «Бергельмира»?

Если бы это был главный вопрос на сегодня.

Цагаанбат поморщилась, представляя, что сейчас творится на «Фригге». Дурака Шивикаса даже жалко, ну не нажил командор ума, но ещё больше жалко было сам стационар, пока там навигаторы решают при помощи детских считалочек, кому водить, а кто выйди вон, здесь висят кэрриеры «Джи-И» и ещё невесть сколько других сейчас могут рыскать по окрестностям в режиме радиомолчания, подняв и запитав эм-решётки. Вся эта история с ловлей на живца Цагаанбат не нравилась уже тем, что это было что-то новое в их непростых взаимоотношениях с обидчивыми грузополучателями, а любое «новое» согласно жизненному опыту Цагаанбат всегда означало нечто опасное.

Так что когда они добрались, наконец, до места назначенной встречи, настроения шутить шутки у полковника уже не было никакого. Пусть только опоздает… Но нет, только четвёрка поравнялась с искомым порталом, откуда-то сбоку тут же вывинтился знакомый юркий силуэт. Этот мужик, кажется, может затеряться на фоне белой стены, если захочет.

– За мной, не стойте столбом.

Кажется, он ещё что-то прошипел сквозь зубы, удаляясь куда-то в сторону технических помещений, но Цагаанбат уже не расслышала, пришлось кивнуть своим верзилам, чего стоите, догоняйте.

Только вдоволь поплутав по полутёмным переходам под звуки каких-то шумящих за плохо звукоизолированными переборками агрегатов, они, наконец, остановились. Громилы Цагаанбат тут же взяли их горе-проводника в полукольцо. В сумраке сверкнули искры тяжёлых «кольтов». Протащили всё-таки, черти.

– Цагаанбат, отзови своих горилл, они меня нервируют.

– Ты мне скажи сперва, Парсонс, что у вас тут на Церере происходит?

Однако команду опустить разрядники всё-таки дала. Парсонс выглядел обеспокоенным и без лишних демонстраций воинственности с их стороны.

– Вояки всегда умели формулировать вопросы максимально идиотским образом.

Цагаанбат попыталась прочитать что-нибудь по его лицу, но проще было прислушиваться к камню. Парсонс выглядел уставшим, но поди пойми, что там у него внутри творится.

– Вы бы сюда ещё в своих любимых «эзусах» заявились, всей толпой. Сначала у тебя хватило ума припереться сюда на «драккаре», под носом у кэрриеров «Джи-И», потом вы тут шляетесь, размахивая излучателями, чисто гопники на раёни…

Предупреждая первое желание тут же полезших вперёд бойцов, Цагаанбат уверенно оттеснила их от Парсонса плечом. Надо уже поднимать дисциплину в собственных войсках, как дети себя ведут.

– Так, парни, прогуляйтесь. Мы тут вдвоём пошушукаемся. И не светитесь там особо, – и только когда они ушли на достаточное расстояние, врубила «глушилку» своего «гоутонга» и продолжила: – Ты не поверишь, Парсонс, но у меня не было особого выбора, такси тут не ходит. Меня выперли с «Фригга», и там, по всей видимости, сейчас бунт.

Парсонс недоверчиво оглядел всех четверых.

– Не смотри на меня так, Томас – идиот, он сам допрыгался.

– А более неподходящего момента для бузы вы не могли придумать? Викинги, мать вашу так, гроза астероидных поясов…

Парсонс, кажется, даже не был удивлён этим известием. Просто начал потихоньку сползать по стеночке, хватаясь за голову.

– …нашли время, уроды… что у вас-то там случилось?

Цагаанбат продолжала наблюдать за непонятными метаморфозами Парсонса.

– У нас там случились служанки. Среди персонала, и даже хуже – среди личного состава. В меня стреляли, Томасу хватило ума меня же в этом и обвинить. За что он ещё получит, если уже не получил, я своих ребят знаю. Но мне пришлось сваливать, пока была возможность. Потому что ещё раньше, Парсонс, от тебя пришла деза.

Вот тут он и встрепенулся.

– От меня?

– Угу. Или от твоих ребят. Наводочка. Только наводочка оказалась липовая, точнее липкая. Насилу вырвались. Один «драккар» из моих мы месяц прождали, прежде чем он вернулся, весь в хлам. Объяснить не хочешь?

Парсонс поднялся на ноги, как-то весь сразу постарев – по лицу побежали незнакомые тени, обострились морщины. Ты смотри, годы и его не жалеют.

– Вот, значит, как… Тут есть небольшая проблемка, я только три дня назад вернулся с Марса. Воспользовался, чтоб её, удачной конфигурацией планет, вернулся, а ни один из моих парней не выходит на связь, как под лёд провалились. Как! Как можно бесследно пропасть на Церере!!!

Парсонс пару раз выдохнул и усилием воли взял себя в руки.

– Так что объяснений у меня для тебя нет. «Фригг» в радиомолчании?

– Должен быть, если Томас не самоубийца. Служанок я, кажется, успела перед отлётом вычислить. Хотя могут быть ещё.

– Могут. Только это не служанки. Это что-то новое, против нас начала играть какая-то серьёзная сила. В корпоративных сыскарей я не верю, не их почерк.

И тут он посмотрел на Цагаанбат так, что даже той стало страшно. Было в этом взгляде что-то затравленное.

– Кажется, корпорации сообразили, что нас надо бить нашими же методами. Одна радость, видимо, мы их прижали уже достаточно, чтобы они наконец перестали надеяться только на тупую силу. Знать, Ромул всё делает правильно.

Цагаанбат хмыкнула.

– Но приварить «драккары» к цели-ловушке было остроумно придумано, согласись. Аккурат к твоему возвращению на Цереру меня бы тут с моими ребятами и развесили. По одному на купол, на всеобщее обозрение, чтобы другим неповадно было.

– Ну, местный контингент этим не напугаешь. Тут по половине самой верёвка плачет.

– Не без этого. Делать-то теперь чего?

Парсонс побарабанил пальцами себе по груди, как всегда это делал в раздумье. Плохая привычка для агента, слишком приметная.

– Вот что, вам надо сейчас возвращаться, ловить «Фригг» по ионному следу. Главное сейчас увести его отсюда, я пока попытаюсь связаться с остальными нашими стационарами в Поясе, плюс передам в метрополию. Пока не станет известно что-нибудь внятное об источнике опасности, лучше всем прекратить тут всякие действия. Полгода ожидания погоды не делают. Надо заставить противника ошибиться ещё раз, и нанести ответный удар, а то мы пока как слепые котята.

Цагаанбат помахала у него перед носом.

– Это ты, Парсонс, брось. Прятаться – плохая тактика. Нас так совсем в нору загонят, и носа не покажешь.

– Может, и загонят. Но сейчас вести активные действия, пока мы не знаем, кто против нас работает, будет вдвойне опасно, мы буквально каждым своим шагом играем им на руку.

– С чего это такие мысли?

– Потому что мы у них – как на ладони. А думаем, что это не так. У них агенты, у нас агенты, но их агенты среди нас есть, а наших агентов среди них нет, раз мы до сих пор ничего не знаем.

– Это ты так после исчезновения своих парней решил или уже сейчас? Ты не подумал, что они могут в эту самую секунду лежать где-нибудь в стельку пьяные в баре…

Парсонс посмотрел на Цагаанбат так, что она чуть не попятилась. Давно она его таким не видела, а может, и вообще никогда.

– Я их сам подбирал, сам готовил. Это не люди Корпорации, не люди Ромула, Улисса или ещё кого-то. Это мои люди. К тому же, вспомни, вас же кто-то всё это время исправно снабжал липой. Точнее, сперва вовсе не липой, а потом, как настало время – бац и готово. Коды, позывные, что там ещё. И те агенты на «Фригге» много чего могли выяснить изнутри, одних сведений о том, что закодировано в ваших фейковых транспондерах, уже достаточно, чтобы наделать шума. Проворонили, холи щит, проворонили угрозу.

– Но ты не думаешь, что кто-то из твоих всё-таки мог сдать всю сеть?

Парсонс покачал головой.

– Если бы всё было так просто. Они не знали друг о друге ничего, сами об этом и заботились, жить все хотят. Один я знал каждого. Опять же, коды. У того, кто отправлял вам дезу, должна быть при себе свежая хеш-таблица, алгоритм ку-шифрования, и как минимум несколько личных «обратных ключей», чтобы пользоваться ими по очереди. Иначе даже ваш командор учуял бы лажу. Но вы ничего не заметили.

Повисла пауза.

– Их взяли одновременно и сумели расколоть почти всех. Я не представляю, как им это удалось.

Цагаанбат помолчала. Вашу мать.

– Парсонс, что ты собираешься теперь делать?

– Не знаю. Может, кто и успел вовремя залечь на дно, но оттуда даже я их теперь не выковыряю. Дай мне копию логов вашего обмена с Церерой за последние четыре месяца, я буду сверять ключи, может, пойму, когда это всё было проделано, чьи ключи исчезли из обмена, чьи стали появляться чаще. В общем, будет информация к размышлению. Что-то мне подсказывает, что эти кэрриеры тут появились неслучайно. Чей был грузовик?

– Который ловушка? По лоции – «Группо Карсо». Но с тем же успехом это тоже могла быть подстава.

– С другой стороны, если это подстава, значит, они как минимум опасаются раскрытия. С третьей – флот «Джи-И» тут вообще может быть ни при чём, очередное постороннее событие, под которое они подгадали начало активной фазы.

Цагаанбат покачала головой.

– С тем же успехом это может быть «Джи-И», которое решило, что для нас их флот над Церерой будет слишком большой наглостью для подобных операций, и мы посчитаем, что значит точно это не они, а кто-то другой, под шумок. Гадания на воде это, вот что. Переписку нашу я тебе слила, но что нам теперь делать?

– Будем ждать их ошибок и гадать. Только тебе, Цагаанбат, с твоими парнями в любом случае надо отсюда валить и как можно быстрее – они вас банально знают в лицо.

– Почему им понадобилось в меня стрелять, идеи есть?

– У меня есть мысль, но она покажется дурацкой.

– А конкретнее?

– Кто-то решил начать отстрел Знающих.

– Смысл? Текущая структура Корпорации от нас не зависит. Знающие вообще никто, не в нас дело. Ты – редкое исключение, но в тебя и не стрелял пока никто.

Парсонс нехорошо осклабился.

– Не стал бы так смело утверждать. Был у меня тут на Марсе один инцидент…

И тут же замолчал. Он всегда такой был, сколько Цагаанбат была с ним знакома.

– Но кому мы сдались?

– Видимо, мы зачем-то сдались Соратникам. И кое-кого это заинтересовало. Но с тобой и правда особый случай – меня-то просто нужно было выследить, хоть это и непросто, – тут Парсонс снова показал зубы, – но стрельба в тебя привела вас ко мне, а это уже совсем неприятно – если наш противник просчитывает такие долгоиграющие комбинации, пора наносить превентивный удар.

– Угу, ещё бы знать, куда.

– Узнаем, – пообещал Парсонс.

– Но пока мне надо отвалить и сидеть тихо и не высовываться, да?

– Нет.

Тут Цагаанбат окончательно потеряла нить рассуждения.

– Ты же сам говорил…

– Я сказал – вернуться на «Фригг» и прекратить активные действия в Поясе Хильд. Но вообще ничего не делать я не говорил. Есть у меня одна идея ассиметричного, так сказать, ответа, только о ней пока рано.

– С тобой всегда так.

– Угу. Так что ты всё-таки бери своих парней и двигай на «Фригг», недели две у тебя его поиски займут, как минимум. А там, глядишь, кое-что и выяснится.

Помолчали. Цагаанбат всё продолжала изучать это слишком малознакомое лицо. Что-то он не договаривает.

– Как ты вообще поживаешь? Четыре года не виделись.

Парсонс тут же ускользнул взглядом куда-то в сторону.

– Чем дальше, тем сильнее радуюсь, что не выбрал тогда сторону «Янгуан». Радовался двадцать лет назад, когда было тяжело, радуюсь и сейчас, когда вокруг начали твориться странные дела. Вот ты давно не была в метрополии, там совсем плохо последние годы. А так у меня хоть есть чувство, что всё – не зря. А ты как?

– Мне проще, у меня есть мои вояки. С ними бывает весело.

– Я заметил. Впрочем, ты тоже в форме, кому хошь навешаешь. Да?

– Не без этого.

Взгляд Парсонса наконец удалось поймать.

– Ну, что, расходимся?

– Да. Береги себя. Нас мало.

– Но нас станет больше.

На этих ритуальных фразах они разошлись в разные стороны.

Однако как только Цагаанбат скрылась за выступом опорного пилона, Парсонс быстро огляделся и поспешил обратно. У того места, где они только что разговаривали, он закрепил на стене небольшую коробочку, активировал таймер, и быстрым скользящим шагом поспешил за удаляющимися вояками.

Предсказать их маршрут оказалось нетрудно, уже в ближайшей галерее между куполами Парсонс вёл их, ничего не замечающих, в каких-то десяти метрах позади, и успевал ещё посматривать по сторонам. Патрули не проявляли особого рвения, но, так-растак, их было слишком много. Плюс камеры, которые они, конечно же, поспешили против всех правил открытого порта рассовать везде, куда только рука дотянется. Впрочем, помехопостановщики даже у Цагаанбат работали на всю катушку, что уж говорить про Парсонса. Ещё в бытность персекьютором выследить его удавалось отнюдь не каждому, и уж на активных средствах ухода от слежки он корпоративную крысу съел.

В рассказе Цагаанбат ему слишком многое не понравилось, чтобы оставлять теперь эту четверку без надзора. Цагаанбат умная тётка, гораздо умнее, чем может показаться на первый, а хоть бы и на десятый взгляд. И тем не менее, она многого не видела. А Парсонс видел.

Ключевым моментом её истории был отнюдь не непонятно зачем нужный выстрел, и не счастливое спасение из ловушки, в которую их заманили, и даже не её спешный отлёт на Цереру. Ключевым моментом была она сама.

Шивикас мог быть сколь угодно идиотом, но заподозрить Цагаанбат он был обязан. Он не был Знающим, хотя и попал в итоге на руководящую должность, это последние годы нередко случалось в Корпорации, которая развивалась слишком быстро, чтобы оставаться замкнутой сектой, не пускающей никого извне, а потому командор смотрел на мир гораздо более трезво, чем Парсонс, которого с Цагаанбат связывало слишком много всего.

Но даже Парсонс, сразу по прибытии получив дожидающийся его пакет информации с «Фригга», не мог не признать – на фоне исчезновения всей сети его людей на Церере вся эта мутная история с флотом «Бергельмира» выглядела уж слишком подозрительно. Когда «драккар» прибыл на Цереру, и разъярённая Цагаанбат потребовала встречи, Парсонс для себя уже всё решил. Он не мог рисковать, а потому первым делом наведался к причальному порталу, который, как думала Цагаанбат, был известен только ей, и уже потом двинулся к месту встречи.

Да и сам этот разговор был для него скорее способом убедиться, что подозрения его не беспочвенны, повидать старого товарища и быстрее расстаться, пока не передумал.

Не встретившись лицом к лицу, полковник ни за что бы не вернулась на «драккар», а значит, продолжала бы оставаться лишней ему, Парсонсу, проблемой.

Слишком она засиделась посреди пустоты космоса, где всё просто и безыскусно. От этого теряешь хватку, зато приобретаешь упёртость фанатика. Мол, за это гибнут люди, а значит, это не подлежит обсуждению.

То, что творилось сейчас в метрополии, да и по колониям, тем не менее, ещё как требовало крепкого осмысления, особенно на фоне тех странных совпадений, которые начали случаться там и сям, собираясь в какую-то совсем уж скорбную картинку.

Парсонс привык, что ими постоянно жертвуют ради великой цели, как привык и к тому, что корпорации особых целей, кроме ликвидации внешних угроз своим интересам, не имели. Но эта история тянулась уже так долго, с переменным успехом то в пользу корпораций, то в пользу Корпорации, что она не могла не прийти к какому-то своему логическому завершению.

Его люди, решил для себя Парсонс, вполне могли стать жертвой не гипотетической спецоперации какой-нибудь «Джи-И», а куда более возможных действий вполне конкретных людей внутри Корпорации.

Та же Цагаанбат имела доступ к обратным ключам, а история с грузовиком-ловушкой могла стать, как и это дурацкое нападение неизвестного стрелка, всёго лишь операцией прикрытия. И увы, как бы того ему не хотелось, пока ни единый факт этой версии не противоречил.

Парсонс на практике знал, как вычурны порой бывают далеко идущие планы Соратников, даже глобальный конфликт внутри Корпорации мог быть частью более крупной операции, ибо Соратников всегда интересовало только одно – результат, причём не локальный, а итоговый. Цена при этом не имела значения.

А раз так, нельзя отвергать никаких возможностей. Агенты корпораций на борту официально несуществующих стационаров вроде «Фригга»? Если так будет нужно, они появятся. Если надо, это будет Цагаанбат.

С другой стороны, если это не игры Соратников, а действительно нечто внешнее, то, что оказалось неподконтрольно даже им? Вот тут действительно Парсонсу становилось страшно. Некая неизвестная сила, способная противостоять Ромулу… невозможно помыслить.

Потому и нужно было быстрее избавиться от Цагаанбат. Церера была слишком мала для них двоих, если бы она начала действовать тут свойственными ей методами, мало бы не показалось никому.

Четвёрка вояк между тем окончательно выбралась из толпы, и следовать за ней стало сложнее.

Пришёл сигнал от активатора оставленной на месте рандеву «импы». Всё равно не факт, что их не сумели подслушать, но по крайней мере стационарные сенсоры там в радиусе тридцати метров теперь выжгло намертво.

Парсонс издали проследил, как замыкается шлюзовой портал, ещё раз осмотрелся, и привычной рысью побежал наверх, где была смотровая галерея. Это вам не Луна, особой популярностью внешний обзор здесь не пользовался ввиду далёкого и тусклого Солнца, но наблюдать оттуда за стартами было удобнее всего. Благодаря своевременному визиту сюда ему можно было здесь и не маячить, привлекая к себе ненужное внимание, приборы бы ему всё сообщили, но в этом было что-то личное, Парсонс привык к тому, что прощается навсегда, ему даже нравилось это чувство. Так была устроена его жизнь последние тридцать лет.

Чуть дрогнули плиты перекрытий, это «драккар» начал прогревать заглушенный реактор.

Мысли привычно метнулись дальше.

Ребяток жалко. Мысль о том, что хоть часть их залегла на дно, а то и вовсе убралась с чёртового планетоида, оставалась ему последним проблеском надежды. В этом был шанс и для него, Парсонса. Вот сиди сейчас и размышляй, не улети он на Марс, сумел бы как-то почувствовать опасность, предугадать место нанесения первого удара?

Нужно поработать с той перепиской, что передала ему Цагаанбат, если там будут какие-то расхождения с фактами, что удалось получить от своих людей с «Фригга», будет уже какая-то отправная точка.

Навигатор, отстыковка.

Есть отстыковка.

Под ступнями магнитных ботинок снова дрогнуло. Парсонс рефлекторно напряг ноги в лодыжках, выравнивая равновесие. После трёх месяцев на Марсе от микрогравитации и магнитных ботинок Цереры как-то отвыкаешь.

Белёсая туша «драккара» отваливала по пологой дуге, какая возможна только в условиях планетоида, на одних маневровых. Плавно так, вальяжно, с ленивым проворотом вокруг главной оси.

На борту что-то происходило.

Опытный наблюдатель даже на таком расстоянии сразу бы приметил необычный угол атаки, «драккар» начал слишком круто задирать корму.

Парсонс машинально накинул визор, получив картинку в деталях.

Если сейчас активировать ходовые, никакой девиатор…

Сверкнула острая пика несфокусированного рабочего тела, тут же погасла, показывая выход на рабочую плотность поля. «Бергельмир» ещё больше клюнул носом и уже едва заметной белой стрелкой чиркнул за близкий горизонт Цереры. Плиты перекрытий тряхануло в третий раз, у самого края звёздной россыпи слабо засветилось зарево. Тут не было атмосферы, чтобы рассеивать свет, идущий от плазменной сферы, образовавшейся на месте импакта.

Парсонс с каменным лицом отошёл от смотрового окна.

Вот теперь всё.

Он, привыкший во всём сомневаться, слишком хорошо знал, что зачастую сомнения окончательно исчезают лишь после чьей-то гибели.

В голове стало пусто и холодно.

Тяжелее всего в его работе – знать, что очередная смерть случилась из-за твоего решения. Не по велению какой-то там мифической судьбы. Парсонсу нужно было, чтобы Цагаанбат убралась с планетоида.

Она и убралась. Навсегда.

Тридцать лет они сражались бок о бок, а теперь он убил её. Будто собственными руками.

Под сводами купола вовсю гуляло эхо запоздалого проксимити аларма. В Поясе Хильд часто что-нибудь падает. Как правило, это нечто небольшое. Но бывают и исключения.

Парсонс безвольно поднял голову, словно что-то там, в вышине, высматривая.

Россыпь искр, заметно движущихся плотной группой относительно неподвижного звёздного фона.

Кэрриеры «Джи-И».

Что ж. Теперь он займётся ими, потому что шутки на этом действительно кончились.

Ему жалко было своих парней, но после того, как он отправил на смерть Цагаанбат с её викингами, ставки выросли до самых звёзд.

И он эту игру доведёт до конца.

Скользящей походкой привычного к невесомости человека Парсонс двинулся в сторону корпоративных куполов. Если чётко знать, чего ты хочешь, на Церере это можно будет устроить. Без исключений.

Спустя двенадцать часов по касательной к орбите Цереры стартовал топливозаправщик. Его целью был проходящий Пояс Хильд лёгкий грузовик с очищенным инструментальным литием на борту, принадлежащий «Бхарти Корп». Грузовик следовал в метрополию из системы Сатурна, на борту его было пять членов экипажа и офицер сопровождения груза.

Топливозаправщик сгрузил реципиенту контейнер с пятью тоннами сжиженного дейтерия, получил код транзакции на получение кредитов за топливо и доставку, после чего в четыре коррекции благополучно вернулся на автопилоте в док. Весь рейс занял пять суток.

На борту после возвращения заправщика никого не оказалось. Его навигатора позже нашли обколотым седативными препаратами, пускающим слюни под капельницей у себя в номере общежития для лётного состава отделения «Лунар текникс» на Церере.

Спустя ещё шесть часов над Церерой полыхнуло ещё одно зарево. На этот раз его заметили все.

2Ловец теней

Единственной непременной обязанностью члена директората, от которой никак не удавалось избавиться, была необходимость всё время разъезжать с инспекциями. Буквально каждое утро приходилось мучить референтов – свяжись, отмени, добейся, кто приказал… Референты ничего в итоге решить не могли, указание шло из офиса генерал-партнёра такого-то, приходилось самому что-то очередное по-свойски внушать, головная боль.

И всё равно, несмотря на все старания, время от времени приходилось в итоге собирать своих ребят, загружаться всей толпой в винтолёт, а чаще, со всё большим повышением уровня опасности, в литерный вагон подземного трансконтинентального монорельса, и ехать-лететь-мчаться куда-то через тысячи миль потому что что?

Правильно, все очень занятые, а ты ничего не делаешь, вообще непонятно, что это за департамент такой невидимый-неслышимый, ишь директор хеллов нашёлся.

Директор Баум знал своё истинное место в разветвлённой корпоративной системе «Джи-И», но подчас его главной головной болью становились не какие-то неразрешимые задачи или слишком изворотливые поднадзорные, а простые внутренние интриги, да хоть бы и простая бытовая глупость, которой даже директорат был переполняем еженощно и ежечасно.

В кристаллической толще полупрозрачной обзорной панели каюты отразилось скривившееся выражение его лица.

Отбор, ха.

Считалось, что наверх попадали самые-самые.

Самые нацеленные на результат, самые уверенные в своих силах, самые пробивные, самые лучшие специалисты в своих областях, самые надёжные руководители, на крайний случай – самые опытные подковёрные игроки среди всех тех сотен миллионов людей, что явно или неявно были задействованы в управляющих и производящих цепочках корпорации. На деле всё было куда проще – наверх попадали те, кто жизнь положил, чтобы сюда попасть. Сначала в земельное руководство, а потом и в центральный аппарат. Тут было полно людей всех сортов и каст – интелей и клерков, технократов и идеологов, выходцев из вездесущих «красножетонников» и прочей шушеры, будь воля которых, «Джи-И» давно бы только и делала, что занималась ежегодной децимацией всех сотрудников снизу доверху, и думала бы только о том, чтобы что-нибудь не то не подумать. Однако по большому счёту все они были специалистами только в одной области – изо всех сил держаться за своё кресло, и всё время поглядывать, нельзя ли вышибить кого-нибудь, кто поблизости плохо сидит.

Ни одному из директоров при заступлении на пост не приходило в голову подумать, а справится ли он на своём месте, он размышлял лишь о том, кто и при каких обстоятельствах мог бы его оттуда скинуть.

Все, поголовно все старшие корпорации Земли уже полвека производили не конечный продукт, а ротацию кадров, их задачей была не оптимальность бизнес-процессов и связанной с этим планетарной логистики, а наиболее удобная для всех участников процесса расстановка кресел.

Именно на это была, в конечном счёте, заточена система.

Директор Баум настолько полно отдавал себе в этом отчёт по единственной причине – если «Джи-И» до сих пор существовала в своём качестве старшей корпорации, то лишь благодаря его, директора Баума, департаменту. Должно же в этом человеческом муравейнике хоть что-то работать на совесть.

Сотни тысяч аналитиков, миллионы рядовых наблюдателей, чаще явных, но иногда и очень даже тайных, гигантские клауд-датацентры, обслуживающая всё это инфраструктура, пронизывающая агломерации и промышленные области планеты, в которых присутствовали анклавы «Джи-И». Аналитический и контролирующий центр, подключённый к симпатической нервной системе корпорации.

Эта огромная машина была его детищем, начинавшимся с крошечной рабочей группы далёких семьдесят лет назад, и функционировала она до сих пор как часы, будто и не разрослась подобно корпорации внутри корпорации, опухоли на теле опухоли, покрывающей без малого восьмую часть обжитой части земной суши.

И всё это канцероведение, как и положено любой бюрократической машине, сколь угодно эффективной, производило одно – самоё себя.

Понятно, что на гигантский департамент, в ведении которого не было ни единого гидропонного поля, ни единой сборочной линии, ни единой энергетической установки, гидролизной платформы или шахты, весь остальной директорат смотрел как на синекуру, и только и норовил попробовать директора Баума на прочность.

Кто такой этот Баум, ему больше девяноста, он поди в генерал-партнёры метит, невероятная наглость. Он вообще из какого клана, кто за ним стоит, кроме его департамента, где у него покровители наверху?

Иногда от вида всей это мрази хотелось удавиться. Однако директор Баум внешне держался в этом окружении спокойно и с достоинством, не старался нарочито выглядеть на свой возраст, как делали многие в директорате, а особенно генерал-партнёры, с одной стороны придавая себе веса, а с другой притворно надевая на себя образ «ткнёшь, рассыплется», дабы в нужный момент противник расслабился и пропустил жёсткий и точный удар.

На вид Бауму можно было дать лет шестьдесят, что позволяло многим относиться к нему пренебрежительно, однако как только кто-то переходил черту, следовал немедленный ответ. Недаром он безо всякой протекции сумел попасть в директорат уже долгих двадцать лет назад.

И как всякая часть бюрократической машины, он нечасто задумывался о том, зачем вообще такая машина нужна. Человечество просто ничего умнее до сих пор не придумало. А значит, лояльность есть вещь самоценная, сменить её без ущерба для себя в двадцать втором столетии могли себе позволить немногие, и пробовать стать номером «эн малое плюс один» в этой истории директору Бауму не хотелось вовсе.

Вот интересно. Именно он сделал для «Джи-И» куда больше любого из членов Триумвирата для того, чтобы оградить её от внешних угроз. Он искал следы деятельности Корпорации уже тогда, когда о ней многие и знать не знали, этому была посвящена вся его жизнь. А значит, не поздно ли начинать сомневаться в своих целях и задачах?

Да, эти дебильные инспекционные поездки выматывали, ломали график, срывали важнейшие планы, но были необходимы, чтобы показать – я такой же как все, видите, приказали копать – копаю. Директор Баум имел прямой выход на Триумвират, минуя вязкую, непроницаемую на первый, да и на любой другой взгляд сеть референтов, секретарей, помощников, начальников охраны и прочего болота, в котором утопали самые могущественные люди корпорации, даже имена которых были известны единицам на планете. Имел, но без нужды не пользовался. Есть такое оружие, которое никогда не идёт в ход, уж тем более оно не идёт в ход по таким каждодневным пустякам, как раздражающая тебя внеплановая инспекционная поездка.

Среди думающей части директората, особенно среди карьерных выдвиженцев – не боровов, протолкнутых наверх усилиями целых земельных кланов, а также нескольких человек из числа текущих или отставных генерал-партнёров (эти до самой смерти продолжали пользоваться своим статусом и могли многое, что называется, «решить») – всё-таки были люди, которые имели представление о важности того, что делает директор Баум и его департамент, но и они оставались в первую очередь конкурентами по директорату, а потом уже людьми, к которым можно было обратиться по насущному вопросу без опаски угодить в очередную бюрократическую задницу. Так что будь ты хоть сто тридцать раз называем за глаза серым кардиналом «Джи-И», садись и катись.

Директор Баум уже устал морщиться за время этой нескончаемой поездки.

Монорельс с лёгким свистом вынырнул на поверхность, приближаясь к Чикагской агломерации. Слева темнело озеро Мичиган, как всегда неприятно поражающее своим бурым цветом, воде его придавали неискоренимые в засорённых континентальных водоёмах водоросли. Ещё триста миль на север вдоль побережья, и будем на месте. Минут сорок, не меньше.

Директор Баум с неодобрением проследил реверсивные следы двух штурмовых конвертопланов, которые присоединились к составу, прикрывая его с воздуха. Безопасность. Что они понимают в безопасности, лишь бы отчёт покрасивее накатать в головной офис. Так бы и писали – кредиты с успехом израсходованы, за результат мы не отвечаем, мы отвечаем за смету.

Идиоты.

Будь на то воля директора Баума, он бы сел в обычный гражданский поезд, добрался бы сюда с тем же успехом, только без криков на всю вселенную – сюда едет большая шишка из «Джи-И»!

Увы, только на согласование подобной поездки уйдёт целый день, а у него есть масса дел и поактуальнее.

Перед ним послушно развернулась голограмма интерефейса, два десятка срочных отчётов требуют его немедленного внимания, а он тут пейзажи разглядывает.

Директор Баум вздохнул и с каменным лицом уставился в развёрнутые перед ним документы.

Главной головной болью последних месяцев была история с Церерой. С этим зоопарком давно надо было кончать, но там сплёлся такой тугой клубок интересов, что даже директор Баум лишь скрипел зубами, пытаясь его распутать.

По поводу Цереры на него давили сильнее всего, потому что это выходило уже за все пределы.

Сначала по наводке местных умников к планетоиду стягивают флот кэрриеров, оголяя другие области сол-систем, Цереру наводняет бронепехота «Джи-И», устраивая тарарам в местном бардаке, кого-то ловят с поличным, назначается комендантский час, корпорацию тут же обвиняют в попытке аннексии, ведутся какие-то вялотекущие переговоры, пока однажды ранним утром директора Баума не поднимает с постели срочное сообщение – три, целых три кэрриера уничтожены, непонятно как, непонятно кем, просто разлетелись в куски.

Флот деморализован, начинается срочное расследование. Лучшие спецы департамента на предельном ускорении летят в богом забытый Пояс Хильд, а самого директора Баума в метрополии разве что на ремни не режут, почему проворонили, Корпорация распоясалась, мало нам грабежа на трассах, от них хотя бы все страдают в равной степени, так теперь ещё вот это.

С тех пор оттуда шли терабайты отчётов, а присутствие вокруг Цереры корпоративных флотов скоро превысит все разумные пределы. Туда, кажется, стянулись все резервные силы старших корпораций, ситуация с каждым днём всё больше накаляется, начались какие-то столкновения вояк в барах, весь планетоид стоит на ушах, вызывая у директора Баума не проходящую мигрень.

Поганая Корпорация, поганые людишки, поганая жизнь.

Директор Баум последнее время слишком часто начал ловить себя на мыслях о том, с каким же убогим человеческим материалом ему приходилось работать. А это не дело. Так недалеко перестать доверять даже своим ближайшим помощникам. Тупик. Помни, враг всегда должен быть персонализирован, нельзя бороться со всем миром сразу.

Ха, он всю свою жизнь потратил на ловлю призраков.

Другие интересовались чужими техническими, финансовыми и политическими секретами. Директора Баума с самого начала интересовало одно – уничтожить Корпорацию, или по крайней мере свести её влияние на жизнь метрополии к минимуму. Будь его воля, он бы давно уже создал альянс корпораций с целью избавления планеты от этого мусора, от этих фанатиков, одержимых апокалиптическими предсказаниями. В истории бывало немало подобных деструктивных сект, но никогда ещё они не действовали с таким размахом.

Это их часто и губило. Смешно подумать, директор Баум, спроси его кто, непременно бы заметил, что Корпорация сделала, верно, для своего уничтожения больше, чем директор Баум за всю свою жизнь. И всё равно оставалась важнейшей неизвестной в этом безумном уравнении.

Корпорации равняли с землёй промцентры мятежников, ловили агентов, вычисляли линии поставки, сколько уже лет пытались окончательно вычистить из своих клаудов треклятый вирус интервеба, шерстили раз за разом собственный персонал, устраивая даже показательные казни, но Корпорация этого словно не замечала, каждый раз возрождаясь из пепла всё новыми силами.

Потому что это были фанатики.

Вот и на этот раз, читая отчёты с Цереры, за нагромождениями пустой словесной породы, директор Баум видел за ними грозный взгляд Ромула. Хотя который раз – ни следов, ни зацепок.

По всему выходило, что кэрриеры вышли из строя по вполне естественным причинам, некритичный сбой энерговодов главного реактора, система автоматически перекрывает подачу лития, энерговоды собирает в аварийную схему, погружает в горячую зону регулирующие экраны, начинается холостой цикл. Только отчего-то стандартные методы защиты не срабатывают, реактор продолжает перегреваться, плазма начинает разъедать стенки просевшей от недостатка питания внутренней магнитной ловушки, разлетаются в пыль регулирующие экраны, звёздной температуры плазменная струя пробивает брешь сначала во внутренней, а потом и внешней оболочке, окончательно гаснет защита, и термоядерная реакция, неудержимая и беспощадная, в доли секунды разносит десять килотонн кэрриера в пыль.

То ли воронку подачи не удалось перекрыть, то ли сыграл какой-то иной технологический ли, человеческий ли фактор. Бывает. Космос до сих пор был отнюдь не безопасен.

Проблема – одновременно разрушились три кэрриера, разметав ударной волной (это в вакууме!) остатки флотилии на тысячу километров вокруг Цереры.

Тут могла быть только диверсия, но никакие журналы, видеозаписи и кривые отчётов о состоянии бортовых систем не позволяли даже предположить, кто и как это сумел проделать. Эксперты оказались в тупике, продолжая слать сотни бессмысленных докладов, лишь бы оттянуть констатацию простого факта – ничего это расследование больше не даст.

Между тем градус напряжённости вокруг Цереры превысил уже все мыслимые пределы.

Директор Баум устало откинулся в кресле, сворачивая панели. Если это была Корпорация, то на неё это было очень непохоже. Не чувствовалось повода. С тем же успехом рейдеры Корпорации могли начать уничтожать атакуемые ею грузовики, однако они этого никогда не делали. Принципом мятежников было – максимально откровенная аттрибуция, их планы и цели могли быть неочевидны, но каждый раз, сталкиваясь с Корпорацией, ты точно знал, что это была она, потому-то и потому-то.

Эти фанатики словно сами стремились вызывать на себя всю ярость «красножетонников», не дать о себе забыть ни на секунду, ни на секунду не позволить противнику расслабиться, ни на секунду не позволить ему заблуждаться насчёт противостоящих им сил. Тут было нечто другое. Это уже было похоже на банальную месть. За что? И кому? Всей «Джи-И»? Её конкретным функционерам?

С лёгким стуком в приоткрывшуюся дверь просунулась голова референта:

– Директор, сэр, пять минут до прибытия.

– Хорошо.

– Не желаете чего-нибудь прохладительного?

– Не стоит.

Референт испарился.

Учишь их, учишь. Считается, что быть предупредительным – высшая доблесть помощников. Хеллня. Быть невидимым – вот главное. А если директору Бауму так уж внезапно захочется пить, он уж как-нибудь сможет нажать пару сенсоров. Идиот, сбил с мысли.

Так вот, во всём этом не было видно ни цели, ни смысла. Разозлить очередную корпорацию? Не крутовато ли, гробить сотни человек экипажа ради этого сомнительного удовольствия? В этой всей истории, ввиду её небывалости, чувствовалось что-то новое, ещё не случавшаяся доселе. А новое всегда пугало.

Неужто Корпорация разрослась уже настолько, что внутри неё выделилась секта ещё более безумных фанатиков, которые пошли против воли Ромула и начали играть в собственные игры? Если так, то мы не там ищем.

Прозвенел сигнал прибытия.

Как не вовремя.

Нужно пометить себе на будущее, хелл бы побрал эту инспекцию.

На крытой платформе, как это и бывало обычно, состав встречала целая делегация – разношерстную толпу «белых» и «синих», согнанную сюда для массовки, отделяла от директора Баума «свинья» построенных при полном параде «красножетонников» местной охраны. Руководство касты стояло впереди, гордо оттесняя своими мослами местное гражданское начальство, трёх полных советников и пару человек поменьше рангом. Из бокового перехода сюда уже спешил в окружении своей свиты местный земельный директор, видимо, решил попробовать потереться рядом с шишкой из центрального директората, раз такая оказия, может, что и выгорит. Но приглядывать стоит не за ним, это так, местоблюститель, пустое место.

А вот увешанный шевронами бывший вояка – начальник «красножетонников» – шушукался о чём-то с «безопасником» в традиционно чёрной форме. Эта парочка явно чувствовала себя в текущей ситуации лицами ответственными, а значит – главными. Вот эти двое, а особенно «безопасник», могли превратить треклятую инспекцию в бюрократический ад. И с этим немедленно надо было что-то делать, если не планируешь засидеться тут до ночи.

– Директор…

Выжидательная пауза.

– Для вас – просто директор.

По забегавшему взгляду директор Баум понял, что оба сейчас попытались его «прозвонить», но ничего путного им получить не удалось. Ха, ещё бы.

Развивая достигнутый успех, он махнул рукой референтам, мол, вручите приказ об инспекции этим клоунам и пошли.

Рядом уже вовсю кудахтал земельный директор, но личная охрана директора Баума тут же решительно его отодвинула, образуя коридор для прохода. Оставалось положиться на парней, небось уже изучили местную топологию, куда идти сами знают.

– Господа, можете следовать за директором!

Это находчивый референт позади чуть слишком самодовольным тоном подстегнул впавших в ступор местных деятелей.

Директор Баум своей представительной походкой, специально натренированной для таких вот случаев, шёл по каким-то залитым светом коридорам (надо будет попенять за перерасход энергии, злорадно подумал директор Баум), в открытых галереях оглядывая серое небо (охраннички уже там, рассыпались по удобным точкам). Нужно всю жизнь прожить внутри башен агломерации, чтобы научиться видеть своеобразную красоту этих двумерных лабиринтов, что из себя представляли любые промзоны. Тут не было городского смога, тут не было нужды рвать строения вверх. Пустых земель было навалом, это жить там толком невозможно, учитывая идущий вразнос климат, а вот ставить очередные гидропонные теплицы, опреснители, рудообогатительные фабрики или сборочные производства – да сколько угодно.

Результат был непривычен. Вверху просто небо, пусть такое же грязное, а внизу – не пропасть расщелин между башнями, а просто бетон, или переплетения труб, или паутина энерговодов. Так, куда же это мы попали?

Надо же было хоть взглянуть, что инспектируешь.

Ага, по характерному воздетому параллелепипеду ректификационной башни директор Баум понял, что сегодня ему досталось производство каких-то кремний-полимеров. Обшивка атмосферных челноков, покрытие реактивных сопел, оптика, что там ещё. Внешние оболочки термоядерных реакторов. Изотопные сита. Первичные матрицы для печати наноботов прошлого поколения (новые делают на углерод-палладии). Вроде всё.

Скукота.

Физическая охрана бодро топала по коридорам и пандусам, позади семенили референты, где-то совсем на отдалении тащилась привычно сонная парочка «желтожетонников», обеспечивать экстренную связь. В их сторону уважительно поглядывал сипящий от натуги земельный директор. Завидно небось, у высокого гостя никакой одышки, походка бодрая, энергичная. На лице не усталость, но тоска смертная.

Наконец, пришли. Центральный корпус промцентра, видимо, срочно очистили от криля, кругом было безлюдно. Посреди весьма просторного по меркам жителя агломераций конференц-зала были развёрнуты голопроекторы, расставлены кресла, по рангу участников совещания, всё лучшее гостям, как говорится. Директора Баума всегда смешили эти местечковые представления о гостеприимстве.

Он уселся в подготовленное для него монструозное изделие из дорогого оргапласта «под леопарда», прикрыл веки, дожидаясь, когда все рассядутся. Потом, будто просыпаясь, ещё раз огляделся, нашёл глазами земельного директора, некоторое время привычно-театральным способом потянул паузу, глядя сквозь него, лишь потом заговорил:

– Директор, вы позволите?

Широкий жест в сторону рассевшихся чуть позади него местных контрразведчиков. Перед директором Баумом тут же замелькали вовремя подсунутые референтами документы. О, как интересно.

Дождавшись чуть нервного кивка (колыхнулся двойной подбородок, маслянисто блеснули глазки), директор Баум принялся разрабатывать тему.

– Генерал-лейтенант Джонс, советник второго ранга Годдард, вы, наверное, догадываетесь, что послужило причиной моего здесь появления.

Пауза. На лицах этих двоих заиграла привычная свистопляска от недовольства через растерянность к ответной агрессии. Роль переговорщика тут же взял «безопасник» Годдард. Ага, теперь ясно, «красножетонник» у нас на побегушках. Как и почти везде, если подумать. Надо будет обязательно поговорить об этом на директорате.

– Нет, директор, не имеем такой чести.

Ну, поехали.

– Отчего же, вот передо мной лежат те самые отчёты, что вы регулярно отправляете в центр. Это же ваша виза на них стоит?

Документ птицей взлетел над проекторами.

– Да, это мо…

– Давайте вместе почитаем, что же тут написано. «Со своей стороны санкционировали приостановку производства до конца расследования инцидента». Расшифруйте, советник второго ранга Годдард, что это означает.

Лучший способ вывести нижестоящего из себя – как можно чаще называть его полным титулом. Вот уже и грудь колесом, и подбородок вперёд попёр, как на таран.

– Директор, на производстве произошёл ряд событий, которые мы с генерал-лейтенантом Джонсом восприняли как повод для обоснованных подозрений в диверсии агентов Корпорации, и в рамках предоставленных нам пол…

– Вопрос о ваших полномочиях давайте оставим в стороне. К нему мы ещё вернёмся. Вы что-нибудь нашли?

– В… в смысле?

– Вы. Что-нибудь. Нашли? – с расстановкой, глядя собеседнику в лоб, повторил директор Баум.

– Предположение о диверсии не подтвердилось.

Так, теперь встать, приняться расхаживать по залу, как у себя дома, поднять, поразглядывать, поставить обратно массивное каменное пресс-папье.

– Значит вы, советник второго ранга Годдард, полагаете, что вас поставили на этот пост для того, чтобы вы сначала высказывали ваши «обоснованные подозрения», а потом их же забирали обратно?

– Если расследование покажет, что…

– Ах расследование. Если я приду к вам домой со своей охраной, выскажу «обоснованное подозрение», что вы, лично вы – агент Корпорации, и в рамках предоставленных мне полномочий вас свяжу, засуну вам в жопу ножку от стула, чтобы вам приятнее лежалось, а потом, перевернув ваш дом вверх дном, внезапно выясню, что никакой вы не агент, а просто тупой идиот, находящийся не на своём месте, то мне, оказывается, достаточно просто покинуть помещение, даже не вынимая ножку от стула у вас из жопы, и всё, дело закрыто, тема исчерпана? Так, что ли?

Годдард стал цвета варёной моркови. Ещё немного, и его хватит инсульт, чего доброго.

– А вы расслабьтесь, вам напрягаться нужно было раньше. Вот мне почему-то хватило тридцати секунд знакомства с вашими отчётами, чтобы понять, что имеем мы дело с банальным воровством, и я даже знаю, кем и чего именно, чтобы вызвать именно писанный вами в отчётах всплеск брака в готовых изделиях. Но за это не дают премий, и повышения не жди. Другое дело – Корпорация, на неё валят всё – халатность, бездарность, головотяпство, корысть. Причём не только подчинённых, но и свои собственные.

Пауза.

– В общем, на этом вы, Годдард, свободны, советую отныне быть сдержанным в расходах, новые кредиты на ваш личный счёт поступят нескоро, это я вам обеспечу.

С этими словами недолгая гражданская казнь и завершилась, директор Баум уселся обратно в своего оргапластового монстра, дожидаясь, пока бывший советник уберётся. Его почти состоявшийся подельник генерал-лейтенант Джонс в тот момент больше был похож на собственный труп, такая, знаете, возвышенная бледность с прозеленью.

– Советую вам, генерал-полковник, в следующий раз тщательнее выбирать партнёров по сквошу, вы хорошо меня поняли?

Тот быстро и мелко затряс головой. Кажется, он ещё не осознал, что вознесённый над ним меч свою карательную норму на сегодня уже выполнил.

– И господа, ещё раз для всех, Корпорация – враг страшный, но тем страшнее пытаться выдавать свои просчёты за её козни. Никакой охоты на ведьм местного разлива, никакой самодеятельности. Из-за одного придурка могли быть сорваны планы отправки наших грузовиков к Юпитеру. Но и недостаточная бдительность опасна. Так что главное – разумная умеренность во всём, понятно? Ну, а теперь вернёмся к непосредственной цели моего сюда визита. Мне нужен полный и обстоятельный доклад. Кто начнёт?

Дальше мероприятие пошло уже по накатанной, директор Баум интересовался нюансами технологического цикла, сроками внедрения на производстве новых серий наноботов с осмиевыми сенсорами, выслушал пожелания по оптимизации поставок сырья, сетовал на недостаточно гладко обновляемый парк ку-троники для местного клауда, в общем, весело изображал из себя инженера-технолога и финансиста-логистика в одном лице.

Иногда было забавно побывать в чужой шкуре, а то вечно витаешь в высоких сферах. И только где-то глубоко внутри кипела упрятанная туда ненависть. Такие, как эта тварь Годдард, делали его, директора Баума, работу втрое сложнее, чем она и без того была. Смотришь в это самодовольное мурло, как оно расплывается от твоих слов в грязь, в кровавую жижу, и думаешь про себя, как же всё-таки правы фанатики из Корпорации.

Они никогда не вербовали подобные отбросы. По сути, их кроты и агенты в своей войне с ветряными мельницами боролись за то же, за что должна была бороться и сама «Джи-И» – но предпочитала и дальше тухнуть в собственном болоте. Истинные враги Корпорации были также главным злом для корпораций. Но они же составляли девяносто процентов их работников. Никчёмные, бесполезные, абсолютно уверенные в собственной самоценности, незаменимости. Социал-аутисты. Мрази.

Когда инспекционное совещание, затянувшееся за полночь, наконец закончилось, директор Баум степенно прошествовал в отведённый ему для отдыха перед обратной дорогой кабинет, и уже там наконец смог выместить кипевший в нём гнев на ни в чём не повинных предметах мебели.

Успокоившись, он горько подумал, что хоть местную трясину встряхнул на некоторое время. Показательная порка возымеет своё действие. Самое страшное, что вообще могло быть в корпоративном мире, это волчий билет. Теоретически, если ты очень ценный специалист, тебя могли подобрать другие. Но для любой корпорации важнее лояльность, чем компетентность. Да и подбирать то, что другие выбросили – не самый лучший способ ведения дел.

Лучше бы этого Годдарда втихую повесили за шею в его собственных апартаментах, теперь же ему придётся помучаться. Он будет в прямом смысле побираться по родственникам, даже не в состоянии воспользоваться их кредитами самостоятельно – все кард-чипы для «гоутонгов», разумеется, были именными, оставалось разве что улететь куда-нибудь в Центральную Африку, где, поговаривают, ещё в ходу бумажные доллары. На вес.

Да и хелл бы с ним. Директор Баум вызвал к жизни собственное отражение и минуту поулыбался сам себе, расслабляя сведённые судорогой мимические мышцы.

В этот момент в кабинет ворвался всклокоченный референт.

– Директор, сэр, нас срочно отзывают!

Погрузка прошла в безумной спешке, с криками в оперативном канале и большими глазами у местных. Разумеется, им подробностей не сообщили, и теперь они в панике бегали туда-сюда в резком свете прожекторов, пытаясь прочесть в глазах делегации, что пошло не так, резонно принимая внезапный отъезд начальства на свой счёт. Директор Баум не удостоил их даже кивка, с каменным лицом нырнув в полумрак своего вагона.

Чуть дрогнувшие пальцы вызвали коммуникационную панель, но, подумав, директор Баум свернул её обратно. «Желтожетонники» могут твердить что угодно, но после злополучного Собрания Трёх он принципиально избегал эфирных каналов связи, пользуясь только импульсными кодированными сигналами. Никакого эфира. На приём – сколько угодно. На передачу – в окружении Баума допустивший такое мог прощаться с собственным местом. Даже в таких ситуациях, как сейчас.

Замелькали стробоскопом опоры дебаркадера, оставляя на глазном дне строчки отпечатков ночного освещения промзоны. Состав стремительно уносился в сторону Чикагской агломерации. Ничего, потерпим до прибытия. Сейчас бы хоть пару указаний отправить на спутники, пока ретранслированный сигнал доберётся до Юпитера и обратно, состав как раз доберётся до места.

Но нет. Оставалось держать себя в руках и вздыхать.

Развёрнутая по внезапному наитию схема текущей конфигурации сол-систем тут же скрылась обратно, реагируя на новый приступ гнева. Так облажаться! Это же проще простого, одноходовка, хелл вас всех задери, но задним числом все умные.

В голове директора Баума поднималась неконтролируемая волна, наливая глаза красным и заставляя заходиться сердце.

Так, нужно срочно успокоиться. Имплантанты уже вовсю голосили, накачивая организм химией. Всё-таки давно не мальчик, надо организм беречь. Даже вовремя купированный приступ при хвалёной корпоративной медицине не делает тебя ни умнее, ни работоспособнее, ни здоровее. А здесь, запертым в серебристую трубу состава, вероятнее всего оставит тебя овощем.

На радость Корпорации, подумал директор Баум, утирая холодный пот со лба. Фармакопея начинала действовать, стремительно размывая реальность в вязкую кашу.

Именно поэтому он умудрился пропустить первый сигнал тревоги. Где-то вдали заухала сирена, но только ощутив давление охвативших грудную клетку ремней, директор Баум заметил, что сработала система безопасности.

Директор, сэр, состав атакуют!

Вот это уже новости, вяло подумал он, медленно поднимая голову.

По чуть светящемуся рассеянным светом грязному небу чиркнули две чуть заметные птички.

Кажется, винтолёты сопровождения. Куда это они? Приказ же был ясный – держаться над составом…

Сквозь низкую облачность замелькали далёкие вспышки, директор Баум всё ждал, когда до его слуха донесутся звуки разрывов, но в каюте по-прежнему царило молчание, лишь тихо-тихо пела вибрация подвески. Кажется, состав начал набирать скорость.

Интересно, вяло подумал директор Баум, почему до сих пор он шёл не на пределе. Ведь ясно же дали понять…

В непосредственной близости от обзорной панели что-то мелькнуло, оставив тут же растворившийся в воздушном потоке слабый дымный след.

Интересно как, нас действительно атакуют.

Директор Баум попытался рефлекторно защититься от опасности рукой. Этот запоздалый оборонительный жест ему показался ужасно смешным, смех душил его и душил, пока не выплеснулся наружу. Капли слюны из раззявленного рта полетели во все стороны.

В себя директора Баума привёл спазм мышц живота, смеяться больше не хотелось.

Так, нужно быстро что-нибудь предпринять, пока снова не накрыло.

Судорожные полубессознательные метания по настройкам впрыскивателей. Так, переключить на стимуляцию.

Муть перед глазами послушно начала слабеть.

А вот теперь вообще вырубить систему к хеллам, впервые с ним такое. Чуть сам собой не отключился. Ладно, ворчать будем потом, когда выберемся.

Между тем в небе, судя по всему, посыпались на землю обломки уже второго винтолёта прикрытия. Штурмового, грёбаный хелл, тилтвинг-конвертоплана, жутко современного и астрономически дорогого как по цене производства, так и по стоимости минуты полёта.

Ненадолго их хватило.

Самое смешное, что пилот скорее всего сейчас мягко сядет на жопу в спасательной капсуле, с чувством осознания собственного долга. Подготовленные пилоты стоят дороже своих машин, и знают себе цену, подставляться, выжидая лишние полсекунды боя перед катапультированием, они ни за что не станут.

А ты, директор, выпутывайся сам.

Ладно.

Управление, сколько до границ агломерации?

Семь с половиной минут.

Нет, слишком долго. По ходу движения состава в камерах внешнего наблюдения уже замелькали осколки керамического покрытия магнитной подвески, немудряще давая понять, что дальнейшее движение чревато сходом с подошвы и падением со стофутовой высоты на камни.

Директор Баум принял решение, вбивая коды доступа в интерфейс.

Послушно дрогнули, расходясь на манер сложенных крыльев, боковые стенки третьего вагона, послышался рокот разогреваемых двигателей, одновременно директор Баум заковылял, как мог, борясь с остаточной слабостью, в сторону переходного тамбура. Если повезёт, преследователи не сразу заметят подвох со стороны уже начавшего замедляться состава.

Охрана, трое в лёгкой броне – на борт, прочим оставаться и доложить наверх. На стрельбу не отвечать, им нужен я.

В такие минуты он мгновенно вспоминал своё далёкое военное прошлое, северная Индия была горячим местом. Там его научили беречь нужных людей и жертвовать ненужными. Его команда была нужными людьми, иначе он не задумываясь бросил бы их прикрывать отход. А нападавшим он нужен живым, так что мы ещё поборемся.

Только его втащила внутрь усиленная хватка одного из его вояк, как люк тут же задраился, и ускорение буквально влепило директора Баума в жёсткое сидение у стенки тесной кабины. С двух сторон его подпирали убранные в армопласт плечи вояк. Такая вот защита от шального попадания.

Между тем резвая птичка начала совершать в воздухе какие-то затяжные пируэты, непонятно, ещё пытаясь уйти куда-то в складки местности или уже уклоняясь от первого прицельного огня противника. Во всяком случае, болтало внутри неё так, что директор Баум успел сто раз пожалеть о том, что отключил инъекторы. Спасибо, пилоту хватало ума не начать выделывать фигуры высшего пилотажа, ограничиваясь только обычным маневрированием, пусть и достаточно экстремальным в смысле амплитуды ускорений. Турбины выли, корпус винтолёта стонал от нагрузки на несущие, но характерного бам-бам-бам из гауссовых сердечников по пустой консервной банке внешнего корпуса слышно не было. Это хоть как-то утешало.

Казалось, этот полёт продолжается вечность. Но даже без хронометра было понятно, что вся свистопляска вряд ли длится больше нескольких минут. Приходилось держать себя в руках и не отвлекать пилота.

В этот момент состав, наверное, уже остановился и вовсю выдаёт аларм на всех доступных каналах. Где же хвалёная оперативность наших «красножетонников», как срочные поступления оборудования инспектировать, так они могут сутками, въедливо каждый болтик перебирать будут, а тут у них под самым носом литерный состав с начальством на борту чуть не пускают под откос, а их ни сном, ни духом.

Директор Баум снова скрежетнул зубами, вспомнив, что именно его заставило сорваться с места и нестись, сломя голову, в сторону Чикаго. А если это всё – части одного плана, и сейчас по всему миру «красножетонники» просто разрываются между целями, не понимая, какую брешь затыкать… это означает одно – объявлена настоящая, без дураков, война. И эту войну весь хвалёный департамент директора Баума – прозевал.

Очень душеполезная мысль, не поспоришь.

Ну хоть бы какой канал связи!!!

Винтолёт очередной раз тряхануло на вираже, так что на предплечьях от хватки вояк теперь останутся громадные синяки. Да и хелл бы с ними, лишь бы уже добрались. Пилот тут же словно услышал большей частью мысленные стенания начальства:

Директор, сэр, сейчас я вас сброшу, другого шанса не будет, скоро они нас окончательно отрежут от границ агломерации. Вояки, минус два ноль сек, полтысячи футов, закрепите объект.

Полтысячи футов до чего?

Директор Баум почувствовал, как его начинают увязывать ремнями, на грудь и спину легли плиты армопласта, вокруг окончательно стало темно, сквозь непроглядное забрало нахлобученного на него шлема в задраенной кабине были видны разве что смотровые щели, отсвечивающие далёким заревом. Что-то там здорово полыхало.

Директора Баума рывком поставили на ноги и таким же рывком выбросили наружу. Только пролетев первые пятьдесят ярдов, он сообразил, что приторочен спиной к броне одного из вояк, а у того, в свою очередь, начал работать реактивный ранец. Земля стремительно приближалась. Директор Баум отрешённо бросил взгляд в сторону мерцающего во тьме пожарища. Это пылал монорельс. Вот так, нападавшие не поленились напоследок обстрелять остановившийся состав. Жалко людей. Хорошие были работники.

В этот момент мир кувыркнулся, повергая директора Баума в спасительную потерю сознания.

Он мучительно барахтался в чём-то удушливо-неподдатливом, пустом и наполненном одновременно. Пытался вспомнить, как он здесь очутился, и не мог. Даже имя его потерялось где-то по дороге, осталась одна лишь бездеятельная масса пространства вокруг, и не было ни сил, ни воли что-то с этим поделать.

И тогда ему помогли.

Кто-то словно протянулся к нему из безликого далёка и отвесил хорошего пинка. Потом ещё, ещё. Удары посыпались градом, директор Баум пытался вяло отмахиваться, не в силах понять, что ему пытается сказать глухой потусторонний голос.

Потом что-то щёлкнуло, с коротким уколом боли встав на место, и реальность вернулась, ввергнув директора Баума в поток чужой брани. Его рывком подняли и попытались снова заставить встать на ноги самостоятельно.

– Директор, сэр, вы меня понимаете?

– Да, да, – пролепетал он, прислушиваясь к себе, всё ли цело. Дайте, хелл собачий, шлем этот треклятый снять!

– Нам срочно нужно уходить, они наверняка вернутся, чтобы сбросить оперативную группу.

Освободившись от мешающего забрала, директор Баум огляделся, пытаясь проморгаться – глаза до сих пор застила мутная пелена. Они находились среди каких-то развалин, серые бетонные коробки с пустыми окнами, под ногами растрескавшееся покрытие, усыпанное осколками битых стройматериалов. Вот куда их занесло, а он ещё надеялся, что удастся дотянуть до агломерации.

Это был старый район.

Таких – что в Новом свете, что в Европе – с началом формирования современных типов городского ландшафта осталось так много, что пытаться это всё от греха сравнять с землёй не доходили руки ни у корпораций, ни у муниципальных властей, даже когда они ещё были достаточно сильны.

Щупальца агломераций длиной в сотни миль росли туда, куда им было удобно, переваривая всё на своём пути, ставшие же «неперспективными» пригороды и заброшенные малые города с годами зарастали грязно-бурой растительностью, какая ещё могла существовать в условиях непредсказуемого климата, тут шлялись орды одичавших мутировавших за полтора века тварей, даже, говорят, жили какие-то люди. Последних директор Баум не опасался, по крайней мере, пока у его людей в руках есть оружие, но случись что, эти дикари могли стать дополнительной угрозой.

Директор Баум тряхнул головой, так что у него перед глазами снова заплясали красные и синие пятна.

– Капрал, где мы?

– Вот, взгляните.

Тактическая карта выглядела непривычно, полвека назад их визуализировали иначе. Теперь она показывала местность не сверху, а в гиперболической проекции, в непосредственной близости превращая окружающее пространство в трёхмерный лабиринт простреливаемых площадей, главенствующих высот и путей отхода, а в отдалении растягивая горизонт в деформированную плоскость.

Далеко на юго-западе, по меньшей мере в пятнадцати милях, начинался частокол башен, но здесь они едва были видны из-за горизонта, утопая во влажных испарениях. Да и «гоутонг» не улавливал вокруг ровным счётом ни единого сигнала, только слабое эхо спутников.

Значит, «почти отрезали»? Что такое, по-вашему, это «почти»? Пятнадцать миль по здешней пересечёнке – даже если найти какой-нибудь старый раздолбанный хайвей, на него, во-первых, небезопасно соваться, а во вторых, там в покрытии наверняка десятифутовые трещины.

– Так, ладно, двигаемся в сторону агломерации, каждые двести ярдов оставляйте эхо-маяк, как доберутся наши – отследят. Если нет, часов за семь мы должны добраться.

Трое «вояк» переглянулись, но ничего не сказали. Один тут же двинулся в сторону ближайшего пролома, что чернел в стене, остальные двое рассредоточились, водя туда-сюда стволами разрядников.

Директор Баум пожал плечами и, спотыкаясь, потопал в указанном разведчиком направлении. Семь часов по руинам в его отнюдь не походных туфлях и костюме – задача не из приятных. Лучше не думать об этом. Миоактиваторы он приберегал на момент крайней необходимости, на скорости он точно долго не протянет.

У вояк в их армопласте с силовым экзоскелетом таких проблем не было. Жалко, что ему не пришло в голову взять с собой хотя бы одного в более серьёзном обвесе, он бы директора Баума банально нёс бы на себе, эти же экзосьюты не были рассчитаны на переноску грузов – максимум пара стволов и ранец с амуницией, к тому же, надо же было кому-то и посматривать по сторонам, а не заниматься только персоной директора Баума.

Вот ведь хеллня, посреди континента, между трёх самых крупных агломераций Северной Америки, в жалких пятнадцати милях от границ цивилизованной жизни ты попадал в какой-то форменный постъядерный апокалипсис, кошмарный сон сценариста виртмиров реала. Населению нравится.

Ужас, подумал директор Баум, во что мы превратили нашу планету. Вокруг расстилался настоящий гигантский могильник. Заденешь неловко ногой валяющееся под ногами, а оттуда выкатится то пластиковая голова жуткой куклы, то керамическая чашка с отбитой ручкой. Просто безумие какое-то, здесь и вправду можно было запросто сойти с ума.

Странно было думать, что какие-то полчаса назад директор Баум исходил желчью от ненависти к человеку, даже имени которого сейчас не помнил, исходил, пребывая в сухом, светлом и тёплом помещении, да просто – в безопасности. А теперь?

А теперь может смело выходить из себя тут, на руинах.

Директор Баум обильно потел из-под глухого шлема, чувствуя, как струйки раздражающей влаги затекают под тесный бронежилет, чтобы уже там впитаться в и без того отсыревшую сорочку. Прелестно.

Очередной раз отшибив себе пальцы о торчащий под ногами камень, директор Баум сдался. И прошли-то всего ярдов пятьсот, наверное.

Бойцы, отставить продвижение. Находим безопасное укрытие, выставляем часового, отдыхаем до утра, смены по три часа.

Выбора особого нет. Какие там семь часов пути. Вояки без него добрались бы и за четыре, но он уже по возрасту не годится в следопыты посреди этого лабиринта, чреватого открытыми переломами.

Вояки быстро сориентировались, отыскали относительно неплохо сохранившийся четырёхэтажный дом, не грозивший обвалиться тебе на голову, почти беззвучно подорвали два небольших заряда, завалив лишние подходы, потом прочесали весь образовавшийся внутренний лабиринт, заминировав опасные направления и развесив в оконных проёмах верхних этажей датчики движения. Если вдруг сюда прилетит десант атаковавшей стороны, некоторое время даже можно будет держать оборону.

Да где же чёртовы «красножетонники» со своими спасательными винтолётами?!

Директор Баум отыскал какой-то полуистлевший матрас и со стоном повалился на него в углу, стаскивая с себя треклятый шлем. Какой замечательный матрас, сколько он тут, полвека пролежал, в вечной сырости, за это время бетон рассыпается в некрупную крошку, а этот, видишь, как будто тебя дожидался.

Синтетика такая дрянь, ничего её не берёт.

Затёкшие мышцы начали постепенно отходить, а тело – остывать. Директора Баума тут же кинуло в дрожь.

Вот же хеллня какая, так околеешь.

Сырая одежда никак не была рассчитана на ночной холод. В недрах агломерации даже вне кондиционированных помещений перепады температуры за сутки не превышали пяти градусов, так что проектировщикам адсорбирующих наносеток, уложенных в подкладку пиджака и брюк, и в голову не приходило вложить туда ещё и обогревающий контур.

Ну, ничего, просохнет ткань, станет легче.

Только под спиной почему-то особенно мокро, наверное от матраса…

– А-а-а!!! Проклятье!

Одним прыжком директор Баум оказался в другом углу комнаты, судорожными движениями сдирая с себя пиджак и швыряя его на землю. Теперь колотило уже так, что зуб на зуб не попадал, но не из-за холода.

Под расползшимся от веса директора Баума слоем ткани с едва различимым писком копошилась какая-то бесформенная чёрно-бурая масса, видимо глазу расползаясь из прорехи во все стороны. В этом мраке даже перестроенная сетчатка не различала деталей, но от этого было не легче – он умудрился разлечься на чудовищном гнезде чего-то невыносимо отвратительного, с миллионом семенящих хитиновых ножек, шевелящихся длинных усов и глянцево отблескивающих в неверном свете мокрых тел.

Директора Баума вывернуло наизнанку, прямо на собственные ботинки. В следующий миг ему показалось, что по нему что-то ползёт, и он принялся бешено крутиться вокруг своей оси, пытаясь стряхнуть проворное чудовище.

Директор, сэр, что там у вас?

Безумие, чистое безумие.

Директор Баум усилием воли остановил частую дробь собственных зубов, сделал пару глубоких выдохов, уф, кое-как успокоился. Так, сердце вроде тоже в порядке.

Тут же в помещение ворвался один из вояк, с опущенным забралом и разрядником наперевес.

Директор Баум молча кивнул ему – иди, всё нормально. Тот ретировался, но наверняка всё понял, слишком нарочито гротескная была мизансцена. Театр уродов, хелл тебя забери.

Будут теперь промеж себя ржать, шеф, мол, смотри чего отчудил.

Да и пусть их ржут. Главное чтобы перед остальными не трепали, впрочем, в своих людях директор Баум был уверен, как в себе.

Простояв столбом под собственное злое бормотание, наверное, полчаса, директор Баум, наконец, прислушался.

Тишина прерывалась лишь далёким шелестом осыпающейся бетонной крошки и всё никак не унимающимся сипением клубка членистоногой мерзости.

Вообще, подозрительная тишина. Должны же здесь быть какие-то животные, птицы там. Понятно, что на этой саморазрушеющейся пустоши биология подстать интерьеру – но ведь и многоножек можно жрать! Разве что тех же птиц распугало присутствие человека. Сколько они уже здесь прячутся, часа два? Директор Баум совсем потерял счёт времени, судя по хронометру, уже скоро рассвет. Ну за три часа, учитывая, что они не шумят, и вообще не высовываются, местная фауна должна бы и показаться на поверхность, благо в вечных сумерках испарений здесь и днём-то не очень светло. Так что жизнь тут должна быть активной круглые сутки. Но её нет. Этому есть одно объяснение, которое стоит немедленно проверить.

Охранение, доложить обстановку.

Молчание в канале.

Та-а-ак…

Он начал судорожно копаться в настройках имплантантов. К хеллам. К хеллам сердце, печень, лёгкие и даже чреватый аневризмой мозг к чёрту.

Застегнуть бронежилет, нацепить шлем, активировать «кольт», переключить его на удержание заряда в стволе, две десятых секунды выигрыша перед началом стрельбы.

Сетчатка привычно исказила контраст картинки, выделяя верхнюю часть теплового спектра. Матрас в углу тут же засиял ярким пятном. Там всё ещё копошилось.

Директора Баума так и подмывало спалить этот клубок мерзости, но сейчас были проблемы и посерьёзнее тучи членистоногих.

Молчание в канале могло означать только одно.

Он сделал пару размашистых движений, проверяя мышечный тонус. Так, имплантанты накачали организм под завязку. Теперь есть полчаса, чтобы отсюда выбраться, прежде чем его свалит на землю био-отдачей от активаторов. Времени обдумывать свои шансы не было, человеческий организм – капризная штука.

Крадущимся движением директор Баум высунулся в коридор, тут тихо. А вот на лестницу соваться не стоит, там много крошева, пройти незаметно не получится. Не с его физическими кондициями и полным отсутствием спецэкипировки.

Нужно оглядеться.

Директор Баум сверился с оперативной топограммой, направляясь к вертикали торцевых балконов.

Остекление осталось в далёком прошлом, но плита основания здесь ещё держалась, не давая рассеянному облаками предрассветному солнцу проникать в нишу у самого проёма, откуда можно было прекрасно оглядеться.

Не торопимся, если они сразу не сунулись, значит, чего-то ждут. Ну, так подождут ещё.

Хелл, ни одного заметного температурного пятна.

Самое интересное, а как же ловушки? Они если и не сработают, то всяко дадут знать, что периметр скомпрометирован, уже тем, что перестанут отображаться на топограмме, а подделать систему распознавания…

Кстати.

Схема тут же легла поверх тактики. Периметр невредим.

Тогда где вояки, и почему в канале тишина?

Он попытался вспомнить, куда ушли кемарить те двое, кому достались более поздние дежурства по периметру.

Пулей директор Баум метнулся обратно к лестничному пролёту, и уже не осторожничая бросился по маршам вниз, стараясь держаться ближе к стенам. С грохотом полетела вниз задетая бетонная крошка. К хеллам конспирацию. Похоже, их не только выследили, но уже успешно забросили непосредственно на ветхую крышу десант.

Внизу тоже могли быть чужие вояки, кто-то же снял часового на втором этаже, но там у директора Баума хотя бы были свои преимущества – он знал схему расположения зарядов, а они нет, к тому же он им нужен был живым, а вот обратное было, вообще говоря, неверно.

Кто-нибудь, срочно нужна помощь, иду на прорыв.

Это было бесполезно, но попробовать стоило. Сколько людей, сколько его людей сегодня погибло…

Кажется, директора Баума преследовали, позади тяжко грохнуло, потом ещё раз, а стоило же ему показаться на открытой местности, вокруг тут же защёлкали «маслины», однако директор Баум о них не думал. Хотели бы, уже бы вальнули. Впрочем, у них достанет ловкости просто прострелить ему ногу.

Директор Баум вжался в ближайшую стену, когда на продолжении его траектории брызнуло сразу три фонтанчика искр. Ага.

Тактика шлема тут же рассчитала траектории полёта сердечников.

Значит, огонь ведётся оттуда, оттуда, и с пятого этажа соседнего здания, совершенно развалившегося, только западная стена и уцелела. Ладно, на сегодня шутки кончились.

Утроенный заряд «кольта» больно ожёг пальцы, но успешно ушёл в рассыпающуюся кирпичную кладку. Надо же, настоящий кирпич. Да, тут встретишь и не такие архаизмы, только и успел подумать директор Баум, как стена начала послушно колебаться, заваливаясь внутрь остова здания.

Бегом.

Снова шлепки «маслин», но на этот раз несколько в стороне, это взбаламученное крошево полетело в воздух, будто вовсе не было наполовину пропитано гнилой водой.

Нужно пройти хотя бы полквартала и там укрыться в лабиринте однотипных зданий, зарыться в хлам, переждать. Хелл они его там найдут, ни тепловизорами, ни датчиками движения. Думать о том, как его в таком случае найдут свои, пока не будем.

Вырвавшись, наконец, из сектора обстрела и теперь проламываясь сквозь сюрреалистический лабиринт заброшенных зданий, директор Баум со стоицизмом марафонца наблюдал за тем, как его биологические показатели несутся к критическим отметкам.

Так, теперь чуть медленней.

Нужно двигаться тихо-тихо, и следить по сторонам, потому что у него осталось секунд пятнадцать, прежде чем сюда подоспеют преследователи.

Едва заметную нишу директор Баум нашёл, уже хрипя и задыхаясь – лёгкие не справлялись. Скоро в них начнёт скапливаться жидкость, и его незадачливый побег в буквальном смысле этого слова захлебнётся.

Надо же, ещё хватает сил шутить.

Директор Баум всунулся в щель, уже и думать не думая о членистоногих и грызунах, пусть всего хоть изгрызут, сдаваться в руки Корпорации нельзя.

Если это не Корпорация, то кто? Конкуренты из «Янгуан»? Там такое же болото, как и в родном «Джи-И». Многолетняя война с Корпорацией никого ничему не научила. Подобная спецоперация не по зубам ни одной из двенадцати старших корпораций.

Так, теперь нужно слиться с окружающей средой, заодно дать организму долгожданный отдых.

Квазианабиозное состояние позволяло эффективно избавляться от продуктов распада – при замедленном обмене большую часть работы брали на себя имплантанты, на время заменяющие собой почки, печень, крупные лимфатические узлы и прочую биохимию с биофизикой.

Ну, глубокий вдох, инъектор привычно вошёл в подключичный канал, с лёгким звуком загоняя порцию реагента в кровоток.

Мир сначала стал серым, потом чёрным, потом перестал быть холодным, исчез слух и обоняние. Последней отключилась тактильная чувствительность, так что директор Баум всё-таки успел почувствовать, как чьи-то крепкие руки вытаскивают его скорчившееся тело наружу.

Пробуждение было болезненным. Так, наверное, ощущает себя человек, умудрившийся разом отлежать обе руки, обе ноги и заодно голову. Первым делом просыпается чувство холода. Всегда холода, никогда тепла.

Правая рука ледяной чуркой покоится на груди, пробирая до костей. Она тяжёлая, неподъёмная, но если глубже вдохнуть, то можно под треск заиндевелых рёбер сбросить эту тяжесть, и тогда рука, колыхнувшись в скрипучем плече, безвольным куском мяса обрушивается куда-то вниз, туда, где ничего нет, только пульсирующая боль.

Боль появилась почти сразу за холодом.

Она родилась в кончиках ампутированных пальцев, перебралась в культю предплечья, надолго поселилась в изломанном плече, чтобы уже потом, бесконечное количество секунд спустя, взорваться в груди, там, где положено находиться сердцу.

Сквозь океан боли уже просыпались другие ощущения – начинали мелко подёргиваться скрученные узлом мышцы, в глазах из хаоса зелёных и красных пятен стало прорываться нечто осмысленное, а по лбу прочертила полоску огромная горячая капля пота.

Директор Баум наконец сумел скопить достаточно сил, чтобы завалиться на бок и зайтись в этой скрюченной позе судорожным кашлем.

Где это он, к хеллам собачьим, и как сюда попал?

Сквозь звон в ушах до сих пор не прорвалось ни единого звука извне, помещение замкнутое, хорошо звукоизолорованное, кондиционированное. Директор Баум достаточно пришёл в себя, чтобы начать отличать постэффекты анабиоза от воздействия внешней среды.

В помещении было светло, но не ярко, прохладно, но не холодно, воздух был чистый и кондиционированный, кушетка на ощупь приятная, как раз нужной жёсткости, чтобы создавать уверенную опору, не вызывая вместе с тем ломоту в костях.

Прелестно.

Тремор настолько усилился, что мир вокруг директора Баума заходил ходуном, не давая продохнуть. Лишь спустя долгую минуту его отпустило.

Утерев ледяной пот, он поднялся, принимая полулежачую позу. Ему никогда не нравился этот пошлый бирюзовый оттенок. Тут все стены были подобного цвета, чуть шершавые, такая, знаете, нарочитая огрублённость, будто под слоем краски сразу идёт голый силикатный полимер.

Так, на привычном месте не было «гоутонга», и вообще окружающая действительность была предельно молчалива. Ни единого источника сигнальных интерфейсов.

Подняться на ноги удалось не с первой попытки – конечности ещё не слушались. Старания вспомнить, чем кончилось забавное приключение с отбытием поезда, покуда тоже приводили к негативному результату. Он куда-то бежал, его преследовали… и, видимо, вырубили. Только зачем? Чтобы помучить неведением? Директор Баум не верил в театральные эффекты, да и вряд ли эти парни стали бы ломать перед ним комедию с таинственными пробуждениями только ради того, чтобы себя позабавить.

– Эй…

Бенефис не удался, горло тут же перехватил спазм, кашель мучил его некоторое время, а потом исчез сам собой.

Вторая попытка.

– Эй, кто там! Со мной поговорить никто не желает?

Тишина. Ну и хелл с вами.

Директор Баум принялся разглядывать, за неимением других объектов, самого себя. Следы от инъекций. Стандартные разъёмы систем, видимо, заблокировали имплантанты, пришлось колоть наново. Нечто вроде больничного халата – его предварительно переодели и отмыли. Какая трогательная забота. Небось и подрёберную «аптечку» пополнили, чтобы клиент насухую не околел, в его-то возрасте.

Какие молодцы. Только чем же это его так вырубили?

Остались смутные воспоминания о том, как он запихивает себя в какую-то щель, дальше темнота. Самое главное, что за дрянь может давать такие жуткие постэффекты?

Тьфу, глупость, нашёл о чём думать.

Словно в ответ на его раздражение, в торцевой стене его камеры нарисовался контур дневного проёма. Директор Баум приготовился к броску, но вовремя разглядел в дверях женщину.

А так хотелось тряхнуть стариной, напоследок-то. С женщиной связываться было бесполезно, если их готовили, то настолько крепко, что любой бугай с игрек-хромосомой не имел ни малейшего шанса, слишком хорошая реакция, слишком мало бесполезного груза базовой массы. Да и то сказать, какой из директора Баума теперь боец. Всё, что он мог показать, его уже привело сюда. Вторая попытка стала бы скорее вычурным вариантом самоубийства. Это он мог проделать, в случае чего, просто отдав команду имплантантам.

– Директор Баум, за вами пришлось побегать.

Он с внезапным интересом взглянул на посетительницу. На вид – ничего особенного. Во всяком случае, избыток плотности обычно читался безо всяких приборов, просто по посадке головы и принимаемой позе. Неужели к нему послали на переговоры просто репродуктор, а беседу ведут незримые наблюдатели?

Впрочем, и подготовленный спец мог быть репродуктором с тем же успехом.

– Зачем было уничтожать состав с моими людьми?

– Вас так дольше не хватятся. Раскиданные вами эхо-маяки мы всё равно своевременно погасили. Так что вы не торопитесь, будем разговаривать обстоятельно, без спешки.

– Если у вас хватило ума меня отследить, значит, и у «красножетонников» корпорации «Джи-И» это дело займёт не сильно больше времени.

Из пола проявился выступ, быстро формируясь в подобие кресла. Автоморфирующие нанополимеры. Известная разработка, только вот действующие образцы пока пересчитать по пальцам. И все сверхсекретные. Любопытно.

Гостья, деликатно присев на самый край «кресла», расслабленным движением пригладила складки платья. Деловой покрой, никаких излишеств. Ткань дорогая, но не вызывающая, сдержанных тонов. Минимум украшений. Короткая стрижка. Прямой взгляд. Ухоженная кожа. Сошла бы и за модель, если бы рост был повыше. Директор Баум так и не понял, с кем имеет дело.

Ладно, тоже присядем на край кушетки.

– Так лучше. Вы полагаете, вас вообще будут искать?

– Вы считаете, что нападение Корпорации на одну из ключевых фигур…

В помещении раздался режущий слух хихикающий смех. Директор Баум снова впился в это лицо. Так смеются абсолютно сумасшедшие. И как это понимать?

– Директор Баум, вы слепец, который пытается казаться самому себе зрячим, но даже не знает, что это такое – видеть.

– Не понимаю, о чём вы.

– Давайте по порядку, и всё поймёте. Вы же знакомились с документами по инциденту над Церерой?

– Разумеется, знакомился. Это дело с самого начала находилось в ведении моего департамента.

– Прекрасно, как вы думаете, кто это сделал?

Директор Баум пожал плечами.

– А есть какие-то особые варианты?

Женщина тут же стала предельно серьёзной, а в её глазах появился стеклянный блеск.

– Давайте сразу договоримся, если я спрашиваю, вы отвечаете. Вас может не беспокоить конфиденциальность разглашаемой вами информации, в большинстве случаев я и так знаю ответ. Своими вопросами я лишь хочу подготовить ваш переутомлённый мозг к восприятию несколько нового видения мира. И этот процесс предполагает сотрудничество с вашей стороны. Но если нет, вы будете наказаны. Примерно так.

Не успел гнев в мозгу директора Баума начать застилать ему глаза, как его накрыло другой волной, на этот раз это была волна боли, настолько сильной и острой, что он мог думать только об дном: когда же она кончится. А она всё не желала ослабевать, заново сводя спазмами и без того не до конца отошедшие мышцы, перехватывая горло, сжимая сердце.

Отпустило так же резко, как и схватило. Директор Баум обнаружил себя лежащим на полу, при падении он заметно приложился об пол плечом, но эта ноющая боль была ничто по сравнению с тем, что он испытывал пару секунд назад.

– Это была лишь демонстрация. Если я захочу, вам будет больнее. И не думайте, что сумеете покончить с собой, мы позаботились о ваших имплантантах, цианид вам не показан. Так что смиритесь с тем, что этот разговор вам придётся довести до конца.

Директор Баум откашлялся, утёр слёзы, поднялся на кушетку и злобно уставился на свою собеседницу.

– Я вас слушаю.

– Нет, это я вас слушаю, я задала вам вопрос. Повторить?

– Да, мы думаем, что это сделали вы, Корпорация.

Ещё один смешок.

– Вот с этим у вас и проблемы. С формальной логикой.

Теперь директор Баум начал испытывать раздражение. У его собеседницы был поразительный талант располагать к себе людей.

– Поясните, если не трудно, я не очень улавливаю вашу мысль.

– Вы сейчас в одном предложении сделали два верных утверждения, хотя вместе они дают ложное. Но мы забегаем вперёд. По какой причине вас отозвали из инспекционной поездки?

Он сглотнул, но подчинился. Если она и правда всё знала, то какого хелла, испытывать такую боль снова он не намерен.

– По закрытому каналу импульсным сигналом мне, как полному члену директората «Джи-И», пришло сообщение, что неизвестные силы атаковали нашу оборонительную ганимед-стационарную орбитальную платформу «Хорус», после чего с ней прервалась связь, возможно, в бою были повреждены внешние антенны стационара, но теоретически рассматривается возможность того, что мы потеряли «Хорус». Вероятный источник нападения – всё та же Корпорация.

Директор Баум выжидательно посмотрел на собеседницу. Или это всё-таки допрос?

– Насколько вероятный?

– Я думаю, после вашей атаки на мой литерный состав, вопросы сняты окончательно. Скорее всего, «Джи-И» уже объявила «красный» уровень тревоги по всем подразделениям. В зону конфликта перемещаются все возможные силы, да, те самые, которые раньше были стянуты к Церере. Плюс начинаются межкорпоративные консультации…

Женщина поморщилась, и директор Баум резко осёкся. Его об этом всём не спрашивали.

– Директор Баум, вы вполне прагматичный здравомыслящий человек, таких в директоратах и уж тем более среди генерал-партнёров старших корпораций осталось немного. И вы должны понимать, что сейчас вам важнее не какие-то там консультации, а тот факт, что вы и ваш департамент успешно проворонили разом две крупнейших диверсии против «Джи-И» за многие годы. А это значит, что вы внезапно оказались никому не нужны. То, что вас поспешили уведомить – ничего не значит, как только в дело вступила космическая пехота, «красножетонники» и уж тем более вы со своим департаментом оказались за бортом процесса. Началась война, директор Баум, и война эта потребует всех ваших способностей, чтобы обернуть её на пользу если не всей «Джи-И», то хотя бы вам лично, ибо крайних начнут искать быстро, и ваше отражение в зеркале по утрам вполне подходит на эту незамысловатую роль.

Директор Баум выпятил челюсть и поцокал языком. У него, хелл побери, до сих пор не было толком ни минуты, чтобы обдумать ситуацию в целом, и в этом ключе – тем более.

– Вы хотите, чтобы я работал на Корпорацию?

Снова смех.

– Да зачем вы нужны Корпорации?! Вы – Неуловимый Джо, директор, Неуловимый Джо, который никому нахрен не нужен. Вы, а ещё директор Ма Шэньбин, два непримиримых борца с Корпорацией, две сверхсекретные занозы в её заднице! Вы что, действительно думаете, что Ромул вас днями и ночами ищет и не может никак отыскать?

Директор Баум почувствовал, что краснеет.

– Вы ещё не поняли, что всё это время были не борцом с Корпорацией, а её пиар-агентом? Каждый её шаг вы раскладывали по полочкам, стараясь по максимуму приукрасить, смотрите, мол, как нелегко приходится моему благословенному департаменту! И вам вторили остальные тупорылые холуи – «красножетонники», безопасники и прочая мразь, помешанная на поголовной слежке. Двенадцать миллиардов человек ходят по струнке, а Корпорация живее всех живых, вы никогда не задумывались, как это так?

– Спящие агенты – конёк Корпорации, никогда не знаешь, где…

– Чушь.

Женщина поднялась с места и проследовала к выходу.

– Я вижу, вы ещё недостаточно оправились от анабиоза, ваши мыслительные способности пока не на высоте, так что я объявляю перерыв. Поешьте, приведите себя в порядок. Я вернусь через полтора часа, а вы пока обдумайте вот что – как мне удалось вас так быстро отловить?

Вот это «мне удалось» окончательно директора Баума кое в чём убедило. Он внимательно проследил глазами загадочную гостью, потом дождался появления сервомеха, на крышке которого покоился серебристый поднос с чем-то не то мясным, не то растительным, не то вообще синтетическим. Кроме того, директор Баум вволю налюбовался горстью разноцветных пилюль на фарфоровой подставочке.

А потом плюнул, заглотил все пилюли, съел всю еду и запил это весьма приличным черничным морсом.

Если бы его хотели отравить, его бы отравили куда раньше.

В голове и правда заметно прояснилось, в ушах исчез назойливый звон, а зрение обрело былую ясность. Пускай ему дали какой-то наркотик, лучше с ним, чем без него.

Однако думалось всё равно плохо, слишком мало было входящей информации. Нападение на Церере, нападение на Ганимеде, нападение на Земле. В этих трёх фактах лежала не просто последовательность, в них скрывалась какая-то скрытая причинно-следственная связь. Одна проблема, чтобы её увидеть, нужны были недостающие звенья цепочки, а даже у него, главы крупнейшего контрразведывательного подразделения «Джи-И», их не было. Или он их просто не видел.

Как и было обещано, спустя ровно пять тысяч четыреста секунд в дверном проёме показалась давешняя визитёрша. Небось, всё время наблюдала за ним при помощи камеры.

– Итак, я вижу, вы немного пришли в себя. Подумали над моим вопросом?

Директор Баум пожал плечами.

– Технически это было несложно, мой отход происходил экспромтом, расчёт был скорее на то, что нападающие не будут ожидать от меня такой наглости – самолично, пешком пробовать пробиваться в сторону агломерации. Но, как видите, скорее я переоценил собственные возможности, чем недооценил ваши.

Кажется, её этот ответ устроил.

– И всё же, директор, как я вычислила ваш состав?

– Наверняка кто-то сдал. У Корпорации везде есть агенты, точнее, рано или поздно они там обнаруживаются. Нечему удивляться.

– А если нет? Ну же, напрягите воображение.

Директор Баум вспомнил испытанный болевой шок и решил не тянуть с ответом.

– Если в дело вступил один из Соратников…

Тут женщина снова засмеялась, на этот раз без ноток сумасшествия в голосе. Простой и открытый смех, какой бывает, если твоя шутка кому-то очень сильно понравилась. Отсмеявшись, она снова посерьёзнела.

– Вы феноменальны, директор. Ходите по кругу и ничего не видите у себя под носом. Вы близки к истине, но я всё-таки хочу, чтобы вы сами пришли к нужному выводу. Иначе мне от вас конструктива не добиться.

Директор Баум насторожился. Конструктив – понятие относительное. Не хотелось вновь получить болевой шок. Ни за что.

– И как же мы поступим?

– Я вам кое-что расскажу, а потом вы сами и поведаете, как же мы поступим. Итак, – она уселась на излюбленном месте, каким-то очень уютным движением подобрав под себя ноги и обхватив ладонями колени. Директор Баум тут же почувствовал знакомое ощущение подступающего безумия. С ней всегда так?

– …Итак, в Поясе Хильд дрейфует «дикий» стационар под кодовым именем «Фригг». Принадлежит он Корпорации, о чём знают все, но поймать не могут, поскольку транспондеры стационара успешно обходят все пороги проверок свой-чужой. Эдакий стационар-призрак.

Директор Баум ловил каждое слово. Словом «Фригг» его можно было разбудить в любое время дня и ночи. Иногда ему самому начинало казаться, что никакого «Фригга» в природе не существует, что это досужий вымысел.

– И вот, через некоторое время одна из ударных группировок с этого самого «Фригга», между прочим, под командованием небезызвестной вам Цагаанбат (вы же в своё время интересовались тёмными делишками «Янгуан», да?), в общем, эта ударная группировка из четырёх «драккаров» чуть не попадает в ловушку. Таковой оказывается грузовик с поддельными транспондерами «Группо Карсо». Цагаанбат выбирается оттуда с потерями, но всё-таки благополучно возвращается на «Фригг», где тут же подвергается нападению неизвестного стрелка.

– На борту «Фригга»?!

– Так точно, среди людей, которых вы называете фанатиками, оказался по крайней мере один, скажем так, внутренний революционер. Но вы дослушайте историю. Цагаанбат спешно покидает «Фригг», отправляясь на Цереру. Там она пробудет всего пару часов, после чего её личный «драккар» с говорящим названием «Бергельмир» попытается покинуть орбиту Цереры, однако по невыясненным причинам потерпит крушение.

Директор Баум хлопнул себя по лбу.

– Я же видел этот отчёт!

– Вот поэтому, директор, можно видеть и можно видеть. Дальнейшее вы можете достроить и сами.

– «Авария» на борту кэрриеров «Джи-И» и последующее нападение на оголённый Ганимед. Причём во втором случае «Фригг» ну никак не успевал сменить орбиту. Корпорация начала войну.

Собеседница степенно кивнула.

– Не обязательно, но в целом вы мыслите в правильном направлении. Вам осталось сделать главный вывод.

Директор Баум в задумчивости пожевал губу, пытаясь понять, куда очевидный его ответ приведёт эту странную беседу.

– Вы – не из Корпорации.

– Ну наконец-то!

Она поднялась на ноги и зааплодировала, не жалея ладоней. Но пару секунд спустя уже вновь посерьёзнела.

– Вот теперь с вами можно начинать разговаривать. Вы знаете, я не зря интересовалась вами куда больше ваших так называемых заклятых врагов. Если для них вы – бесплатный промомоутер, да ещё и имеющий в собственном распоряжении круглые сутки миллионы человеко-часов, целый департамент по пиару, то для меня вы всегда были примером предельно зашоренного человека.

– Почему?

– Потому что вы всё это время в упор не видели меня. Конечно, не только меня, но меня – в первую очередь. Вы и ваши корпорации создали систему, в которой всё условное «зло» автоматически валится на Корпорацию, в то время как каждая мнимая победа над Ромулом возносит вас к небесам, не требуя ничего взамен. Это же Ромул, он фанатик, он непредсказуем, оправдываете сам себя вы. На деле под сенью гигантской сети агентов Корпорации давно уже завелась живность помельче. И она работает отнюдь не на вас.

Женщина сделала широкий жест вокруг, как бы приглашая директора Баума убедиться в реальности окружающего мира.

– Самое же главное – многие так сроднились с привычной схемой жизни, что уже даже не пытаются её покинуть.

– Но вы – не такая.

– А какая?

К хеллам сантименты. Пусть делает с ним, что хочет.

– Корпорация – откормленный паразит на теле корпоративного общества, вы же – суперпаразит, вы манипулируете Корпорацией и корпорациями так, как это выгодно вам, не имея за спиной ни ответственности за миллиарды жизней, ни апокалиптической теософии последователей Ромула. Не удивлюсь, если вы не знаете, зачем вообще всё это делаете.

Директор Баум постарался в точности повторить широкий театральный жест, который до этого наблюдал сам.

Наказание должно было последовать. Но не последовало. Внутренне сжавшись в ожидании новой волны боли, только спустя долгих несколько секунд директор Баум позволил себе расслабиться. Собеседница внимательно его разглядывала.

– Что вы знаете о Ромуле, директор Баум?

– Кроме того, что ему чуть не сто девяносто лет, и он сумел при этом пережить первый и к настоящему моменту единственный осуществлённый межзвёздный перелёт? Он легенда. Многие считают, что он никогда и не существовал. Но всё, что попадало ко мне в руки по его поводу, не было подделкой. Другое дело, если он умрёт, мы об этом можем никогда и не узнать.

Женщина нехорошо оскалилась.

– О, директор Баум, поверьте мне на слово, если он по какой-то причине умрёт, вы об этом узнаете в тот же миг. Все узнают.

Что бы она ни имела при этом в виду. И отчего-то директор Баум органически не хотел этого знать.

– Вы тоже считаете, что Ромул – вовсе не направляющая сила Корпорации, а последний ограничитель, который мешает этим фанатикам окончательно сорваться с тормозов?

– Всё устроено несколько иначе, чем вы думаете. Давайте я для начала развею некоторые ваши иллюзии, только не вступайте, пожалуйста, хотя бы некоторое время в схоластические споры. Просто примите к сведению.

Директор Баум с сомнением кивнул.

– Прекрасно. Для начала вот вам непреложный факт – что бы ни говорили спикеры Корпорации на всяких подпольных площадках вроде интервеба, их целью вовсе не является уничтожение корпоративного общества. Это так – по факту, и если вы подумаете, вы убедитесь в правоте этих слов. Скажу вот что, если бы это было истинной их целью, уже завтра Земля была бы повергнута в такой хаос, что Африканские войны тридцатых годов прошлого века показались бы вам детской забавой. Ромулу это не труднее, чем вам самостоятельно одеться с утра.

– Почему же он этого не делает?

– Всё дело в том, что вы упорно упускаете из вида – они вам вот уже тридцать лет твердят одно и то же, не переставая. Вы их считаете фанатиками, помешанными на рукотворном апокалипсисе. Однако это не так.

– А как?

– Они действительно фанатики. Но фанатизм этот имеет вполне рациональное зерно. Для них апокалипсис неизбежен, потому что он уже произошёл, просто отложен чисто физически – согласно догмату Ромула, 1 февраля 2376 в пределы сол-систем вторгнется некая внешняя сила, которая пройдётся по нашим мирам, уничтожая их один за другим. Ровно это они и пытаются сказать человечеству все эти годы. Но мы их не слышим, разыскивая в Предупреждении какие-то иносказания, какие-то вторые смыслы, какие-то мутные угрозы. А кто слышит, тут же становится на их сторону. Таких они в своей среде именуют Знающими.

– Так просто?

– Так просто.

– Но зачем тогда всё то, что они делают?

– Они считают себя единственной силой, которая сможет противостоять грядущему, согласно их догмам, нашествию. И надо отметить, ваше сравнение с паразитами, оно тут очень близко. Паразит-защитник, он питается соками организма-патрона, отравляет его естество продуктами своей жизнедеятельности, но в этом тандеме сам носитель, если хочет жить, вынужден терпеть паразита. Только, как видите, директор, это их видение разделяют только адепты учения и примкнувшие к ним анархисты всех мастей, остальные видят с их стороны угрозу, и только.

– А вы видите всё иначе?

– Я вижу их отчётливое стремление навязать миру свой порядок, и они весьма в этом деле преуспели. Что бы вы ни думали, директор, текущее состояние дел на планете и вообще в сол-систем – во многом результат тончайших усилий Ромула и Соратников, неплохо замаскированный постоянным прессингом лобовых атак в направлении корпоративных структур.

– И всё это время, выходит, такие, как я, боролись лишь с отвлекающими манёврами, полагая их за основные направления? – директор Баум обожал разговаривать с апологетами всяческих теорий заговора. Это было его личным хобби.

– Вы – боролись?!

В этих глаза блестела язвительная ирония.

– Директор, да вы больше посвящали времени тому, чтобы подгрести под себя ещё полномочий, при этом сохранив свою личную анонимность, которая до поры должна была оставлять вас вне поля интереса Корпорации. Вам не напомнить про историческое Собрание Трёх, на котором вы не только присутствовали, но и выступали? Ещё раз повторяю несложный вроде для аналитика вашего уровня вопрос, как я смогла вас так легко вычислить?

Повисла пауза.

– Я просто сделала так, чтобы вы совершили ряд вынужденных шагов, которые вас и привели в мои руки. Помните, вы же сами сказали, что я мастер манипуляции? Ну так подумайте теперь, кто посадил вас в тот литерный состав, кто заранее знал о времени и месте нападения на Ганимед, в конце концов, кто на самом деле осуществил диверсию на Церере.

– Кажется, вы мне действительно хотите что-то предложить.

Директор Баум отбросил все театральные жесты, околичности и ритуальные танцы, принятые на переговорах.

– Я хочу предложить вам размен.

– Для начала, почему именно мне.

– Скажем так, из всех кандидатур вы сразу мне показались наиболее договороприемлемым. А теперь уже поздно переигрывать. Ради встречи с вами я развязала войну, вы же понимаете.

– Тем самым совершив то, чего не сумели до сих пор все агенты Корпорации.

– Тем самым совершив то, чего они до сих пор добивались лишь для виду. Но теперь им придётся самим начать играть по собственным правилам.

Директор Баум вынужден был в ответ согласно кивнуть.

– Так что за размен вы мне предлагаете?

– Вы хотите уничтожения Корпорации.

– Не любой ценой.

– Разумеется. Цена будет весьма скромной, поверьте мне, никаких мировых катаклизмов.

– Я должен поверить вам на слово?

– По плодам их судите их. Знакомая цитата?

– Не припомню.

– Жаль. Религия уже полтора века не в почёте, да? Ладно, не будем рассусоливать на отвлечённые темы. Тонкость ситуации в том, что вы сами можете это сделать, уничтожить Корпорацию. Только не видите как. Я вам подскажу, если надо, помогу. Выбор в итоге будет ровно за вами.

– Слишком красиво звучит, чтобы быть правдой.

– Какой смысл мне вам врать? Я могу убить вас одним щелчком пальцев, подобная власть позволяет мне разговаривать с вами без околичностей. По сути, мне даже торговаться с вами нет нужды. Хватило бы и более грубых стимулов к сотрудничеству. Но я верю во взаимную выгоду, она держит любой союз покрепче угроз. Ваша выгода, директор, очевидна – вы сейчас повисли на волоске, но, моими усилиями или не моими, вас никто в эту ловушку силком не тащил, сами пришли. Сейчас на вас набросятся, стоит вам появиться в директорате. Я помогу вам выбраться.

Директор Баум искал в этих глаза хоть тень усмешки и не находил.

– Чего же вы хотите от меня, если вы столь всесильны?

– Ваша задача проста – не дав Корпорации ни малейшего намёка на то, кто стоит за вами, добиться личной встречи с Соратником Улиссом. Как туда попасть мне – уже не ваша забота. Главное, чтобы я в итоге сумела оказаться с ним лицом к лицу. Нам есть о чём поговорить.

– И всё?

– И всё.

– Хорошо, я согласен. Но ответьте мне сперва на один вопрос, только честно.

Женщина пожала плечами.

– Насколько это возможно, задавайте.

– Как вы думаете, сколько ещё на Земле таких же, как вы, игроков-манипуляторов, считающих, что можно войти в любые двери, нужно только увидеть, под каким углом зрения эти двери открываются сами собой, стоит только захотеть.

Она посмотрела на него с неожиданным интересом.

– Думают так о себе многие. Я одна это доподлинно знаю.

Наконец директор Баум до конца понял, в чём подвох, в чём суть ловушки, в которую его так ловко загнали. И теперь он даже знал, как из неё выберется.

А вот Корпорация в существующем виде действительно уже обречена.

– Мне кажется, вы всё-таки не до конца со мной честны, – монотонно проговорил он. – А позволите, я сам попробую ответить на собственный вопрос?

– Валяйте, весьма любопытно.

– За вами тоже кто-то стоит. И, могу предположить, вы и сами пока не подозреваете, кто. Подумайте над этим.

Пауза.

– Я подумаю.

С этими словами собеседница направилась к вновь открывшемуся проёму в стене.

– Спустя полчаса вам дадут подходящую одежду, винтолёт и составят легенду на будущее, для ваших «красножетонников». Пока всё.

– Как мне можно вас называть? – почти крикнул ей вослед директор Баум.

В проёме она остановилась и через плечо бросила:

– Зовите меня Лилией.

Где-то директор Баум слышал это имя. Что-то смутно знакомое. Надо будет обязательно вспомнить.

3Беглец

Издыхающие маршевые реакторы словно раз за разом били грузовику в корму увесистой кувалдой. Тонн эдак в полтысячи. Парсонс вторую неделю кряду не покидал ложемента, только и успевая между ударами перегрузки пробежаться глазами по показаниям навигационной панели, чтобы уже потом послушно, хоть и ненадолго, погрузиться в принудительный сон – организму нужен был отдых, на активном ходовом режиме спать можно было разве что в фармакологической коме, сомнительная замена нормальному сну.

На треклятом грузовике не оказалось не только внятных вычислительных мощностей, на нём вообще не было почти ничего кроме дурацкого лития и команды из шести потенциальных мертвецов; даже курс он держал, как запоздало выяснилось, не на Землю, и даже не на Марс, а на никому не нужный Плутон.

Кому пришло в голову везти литий на Плутон?!

Но увы, узнал Парсонс об этом только спустя четверо суток после своего неприметного прибытия на борт, когда Церера уже скрылась далеко за кормой. Девяносто три часа он прятался в крошечном тамбуре, примыкающем к погрузочному топливному тракту, пока шла скрытая работа по захвату контроля над пещерной древности квантоптоэлектроникой грузовика. Потом шлюз сам собой раскрылся и вуа-ля, Парсонс уже внутри.

Долбаный Плутон!

Укладывая обездвиженную дежурную смену экипажа в личные биокапсулы, Парсонс не переставал в голос костерить своё невезение. Хорошо хоть, парням не пришло в голову обнаружить проникновение и поднять тревогу. Парсонс терпеть не мог лишних жертв. Хотя, после того, что он натворил на Церере… Парсонсу было некогда додумывать эту мысль. С Плутона он будет выбираться в метрополию минимум полгода, если его там вообще не возьмут за мягкое место. Более малонаселённого уголка сол-систем, чем Плутон, не существовало в природе, затеряться там невозможно, сойти за своего – тем более.

Значит, нужно что-то срочно придумывать. Запаса топлива на разгон до более высокой орбиты тоже не было, мелькнувшую мысль попробовать перехватить первый подвернувшийся дальний топливозаправщик ближе к Поясу Троянцев также пришлось отбросить, транзакцию моментально продублируют на Землю, и в «Бхарти» тут же заинтересуется судьбой своего малотоннажника. А этого же нам не надо, правда?

Парсонс часами просиживал над текущей конфигурацией сол-систем и по всему выходило, что при стандартном поведении навигационных систем, рассчитанных на импульсную коррекцию, после гравитационного манёвра у безнадёжно недостижимого Марса угнанный им борт даже при сбросе всего наличного груза в итоге успешно пронесётся в миллионе километров от Земли на ничтожной скорости в 20 каэмэс относительно нулевого солнечного меридиана. Вычитаем орбитальную, получаем свои двенадцать на нос, слетая с орбиты Луны на второй космической, как камень из пращи.

Была бы хоть Венера не оверсан, можно было бы попробовать разогнаться ещё и у неё, но так оставался только Марс, которым необходимо было ещё суметь воспользоваться.

Ну, спешить всё равно некуда, нужно передохнуть. Парсонс привёл себя в порядок, переоделся и завалился на добрых двое суток спать. Разбудил его сигнал «гоутонга», расчёт нештатного режима был готов.

Парсонс, едва продрав глаза, выпучился на результаты. Вообще-то такие простые расчёты даже для допотопных ку-ядер грузовика были делом пары минут максимум, но когда речь заходит о гравитационных манёврах, то в области точек перегиба траекторий необходимая точность расчётов может начать включать в классические уравнения трёх тел помимо релятивистских членов всякие дополнительные влияния такой мелочи как два крошечных обломка скалы, изображающих из себя спутники Марса. Что-то там, видимо, не складывалось. Все двое суток. И, наконец, сложилось.

Может, какой астероид шальной где пролетел и скорректировал, наконец, текущую орбиту нужным образом. Или ещё что. Сложилось, твою мать.

Парсонс почувствовал, как его лоб покрывается испариной.

Две группы коррекционных импульсов до двадцати «же» каждый, одна группа – на тридцать градусов от красной планеты, для достижения нужной точности вхождения (тысяча километров над орбитальной сферой) их понадобится два десятка, общая длительность активной фазы – шесть часов интегрально, сутки от начала первого импульса до финальной коррекции. Терпимо. Главное не забыть заглушить все транспондеры на пролёте, а то за одуревшим грузовиком чего доброго бросятся в погоню. А так просто – анонимный сумасшедший на лимбе.

Интересно становилось куда дальше.

На пять градусов от Земли – вторая активная фаза, которая продлится до самого перигея хитро извивающейся траектории. Две сотни коррекционных импульсов, из них почти четверть – в противоход, десять суток кромешного ада. Но Парсонс-то ладно, он выдержит, а вот выдержит ли дряхлый реактор? Полётный план включал в себя необходимость не только сжечь на борту всё топливо без остатка (тут Парсонс с запоздалым сожалением посмотрел на информационные огни личных капсул экипажа, их шансы на выживание резко устремились к нулю), но и израсходовать почти треть ресурса большинства агрегатов ходовой.

Надо будет загодя активировать все ремонтные боты, пусть на ходу делают, что могут, вяло проворчал Парсонс, даже не пытаясь задумываться, в какую авантюру он ввязывается.

Главное, это шанс попасть в метрополию за разумное время. Высаживаться надо будет на спасательной капсуле, чуть не тройным отскоком от атмосферы, с дикими перегрузками на пределе возможностей аппарата, никаких тебе почти легальных внедрений с пересадками на Луне и орбитальных платформах прежде чем попасть на Землю.

Нет, это будет наглый ковбойский налёт, с рёвом срывающихся девиаторов, бултых в атмосферу в облаке прогорающей термозащиты, в каком-нибудь малонаселённом районе вроде Северной Африки…

И чудо, если этот наскок вообще закончится успехом.

Ну и фак вам в рыло. И не из таких переделок выбирались.

Парсонс мрачно активировал предложенную программу полёта. У него были и другие дела, помимо приятной возможности лишний раз пожалеть самого себя.

Вспомни, что тебя сюда привело.

И тогда Парсонс наконец занялся тем, что было в его ситуации куда важнее построения любых самоубийственных маршрутов поперёк всей сол-систем. Если он за время пути не успеет разгадать эту загадку, то лучше бы он остался на Церере, где, в этом не стоило сомневаться, его бы довольно быстро нашли, как до того нашли всех его людей.

Он должен был понять, что случилось в Поясе Хильд, пока он мотался на Марс.

Вообще, конечно, лучший способ двинуться рассудком, проторчав несколько месяцев в допотопной консервной банке посреди пустоты – это заняться чем-нибудь одним. Например, сменным дежурным навигаторам всеми правилами запрещалось проводить на посту больше десяти часов подряд, именно поэтому их на дальних рейсах было положено не менее шести – две сменяемые помесячные смены.

Парсонсу же весь путь предстояло провести в рубке одному, надеясь, что пока он вынужденно спит, не случится ничего такого, что потребовало бы какой-то более интеллектуальной реакции, нежели очумелые взгляды разбуженного автоматикой предельно усталого человека.

Единственным его развлечением, похоже, будет бесконечное тасование переписки «Фригга» с Церерой. Привет, клиническая психиатрия.

Но выбора у Парсонса не было, к моменту прибытия ему на руках нужны козыри, иначе какой вообще смысл был в этом полёте.

Так всё и тянулось.

Сутками напролёт Парсонс то сверял курсограмму с расчётами, пытаясь выкроить лишний процент запасов топлива или ресурс реакторов на фазу финального торможения, то перепроверял контрольные суммы информационных пакетов, выискивая следы взлома.

И если с курсограммой всё обстояло более-менее прилично, то с главной проблемой никаких подвижек заметно не было.

Получалось, что на связь с «Фриггом» выходило по крайней мере семь разных агентов, все с валидными ключами. Вероятность брутфорсного[38] взлома так мала, что рассматривать её даже не стоит. Семеро его, Парсонса, людей, изо дня в день отправляли на стационар Корпорации непротиворечивый набор изощрённой смеси правды и дезинформации, явно координируясь друг с другом.

Ладно, некоторых можно было, теоретически, заставить пойти на сотрудничество, кого-то просто сломать, при помощи спецсредств вытянув способы хранения ключей и места тайников с крипточипами, пусть для этого их нужно было сначала банально вычислить, что само по себе было непросто, и захватить, не спугнув раньше времени слежкой и прочими спецмероприятиями, и главное, не заставив остальных заподозрить неладное.

В принципе, Парсонс был согласен, что всё возможно, но сразу семь человек?! Это немыслимо.

На несколько последующих недель он всё бросил, закрыл треклятый проект с перепиской, часами просиживал у проектора внешнего обзора, бессмысленно пялясь попеременно то на белый кружок Солнца, то на разноцветную звёздную россыпь в южной гемисфере. Ему чудится, или там что-то полыхает? Крошечные звёздочки загорались и гасли. Что бы это могло быть?

В общем эфире царило обычное спокойствие. Официальные новостные каналы корпораций транслировали извечное своё бу-бу-бу об успехах и достижениях, на технических частотах царила обычная для дальних трасс скука.

Выходить на двустороннее вещание или подключаться к одному из криптованных каналов Корпорации с чужого корабля Парсонс не рисковал, и без того у него не безопасность, а решето, разом скомпрометировать все доступные каналы связи – это надо отдельный талант иметь.

Что-то там позади творилось, но вот что – Парсонс мог узнать только по прибытии. Оставалось гадать. «Несчастный случай» на кэрриерах был подстроен им безупречно, затевать войнушку при таких неверных раскладах «Джи-И» бы не стало. Значит, с момента его бегства ситуация вокруг Цереры ещё усложнилась. Куда уж больше-то?!

Как же всё-таки ловко их всех развели. Теперь-то Парсонс окончательно понял, что и «Джи-И» с их злополучным флотом, и «Фригг» с его викингами, и персонально его с Цагаанбат кто-то до сих пор остававшийся в глубокой тени попросту использовал. Даже чисто эмоциональная реакция Парсонса в ответ на гибель сибирской валькирии была просчитана.

Его подставили с таким знанием дела, что, не будь он единственным выжившим по итогам этой подставы, Парсонс бы первым выразил разработчику этой операции своё профессиональное восхищение. Но сейчас Парсонса снедала одна лишь ненависть.

Его люди, Цагаанбат, уничтоженные руками Парсонса кэрриеры, ради чего это всё – чтобы потуже затянуть на шее скромного бывшего персекьютора удавку поплотнее? Не преувеличивайте собственную значимость во вселенной, мистер.

Во всём этом был некий дополнительный смысл, но вот какой?

Такие, как он, следуют своей высшей цели, в которую верят. Попробуем не отказывать в подобном и его противнику.

Чем можно было убедить сразу семерых агентов Корпорации начать действовать против неё?

В Поясе Хильд, да наверняка и не только в нём, назревает настоящая война, и пусть бы война против Корпорации, к этому они за последние тридцать лет попривыкли, но похоже, начинается война всех со всеми, и от одной мысли об этом волосы начинали вставать на голове дыбом.

И Парсонс был пока лишь пешкой в этой космической партии. Кого с кем? На одной стороне, несомненно, Ромул, но на второй? Кто вообще ему мог противостоять? Все корпорации Земли пытались это делать, безуспешно. Или же?

Нет, зачем Соратникам втягивать Корпорацию в войну, если они ей могут просто приказать начать боевые действия безо всякой формальной причины?

Здесь есть какая-то третья сила, и ей почему-то выгодно не только отвлечь Корпорацию на незапланированные стычки с регулярными флотами противника, но и вывести Знающих вроде Парсонса и Цагаанбат из игры.

Теперь Цагаанбат мертва, её корабль уничтожен, а Парсонс для всех – вражеский агент и виновник её гибели. Агентская сеть на Церере, а значит, любые возможности оперативного контроля за Поясом Хильд – утеряны. И всё за считанные месяцы.

Ну, что ж, у него тоже есть пара месяцев в запасе.

Парсонс вернулся к постылому проекту и отложил в сторону два последних файла из числа полученных от Цагаанбат, их до сих пор не получалось прочитать, несмотря на все попытки и полные совпадения контрольных сумм. То есть дело было не в ошибках при передаче, файлы были валидные. Возможно, именно здесь хранилась переписка вражеских оперативных служб на Церере с их агентами на борту «Фригга», пусть бортовой клауд покуда поскрипит мозгами, может, удастся что-нибудь пробить при помощи наличной библиотеки радужных паттернов за оставшееся время, а он покуда займётся более насущным.

Если не удаётся разгадать планы противника, нужно попробовать составить собственные так, чтобы перестать уже быть всего лишь фигурой на чужой шахматной доске.

Парсонс для начала построил план проникновения, из Северной Африки непросто было выбраться, причём даже туда спустя считанные минуты налетят патрули «Бхарти» (в конце концов, это их грузовик), а потом и других корпораций, просто на всякий случай. А вдруг на месте крушения кто интересный уцелел. Однако это как раз вопрос чисто технический. А вот что делать дальше…

Парсонс слушал эфир в поисках крох информации, следил за курсограммой, пытался повысить ресурс реактора наличными средствами, копался в криптопамяти своего «гоутонга», выуживая оттуда оставленные некогда про запас контакты в метрополии и координаты давно заброшенных явок. К нелегальному положению ему не привыкать, но на этот раз дело обстояло куда серьёзнее. По всему выходило, что Корпорация будет разыскивать Парсонса настойчивее всех этих «красножетонников» с их заплывшими мозгами.

Нужно рассчитывать на худшее, иначе он не успеет распутать всю эту головоломку раньше, чем его просто прикончат.

Одна надежда – Соратникам сейчас не до него. Но ведь остаётся ещё и эта загадочная «третья сила».

В общем, к моменту, когда настало время первой расчётной разгонной серии, у Парсонса уже было готово несколько дублирующих друг друга планов ухода в тень, намечен ряд оперативно-розыскных мероприятий, выбрано две линии поведения на тот случай, если появится необходимость самому выйти на Соратников, плюс разработан целый букет развесистой клюквы для корпоративных «служанок» – делать вид, что его внезапно заинтересовала работа по контракту, Парсонсу было не привыкать.

Впрочем, все эти душеполезные мысли разом растворились на задворках сознания с первыми ударами работающих на пределе мощности ходовых сопел.

Сутки кряду на Парсонса то обрушивалась чудовищная тяжесть, то начинало вращать и трясти от корректирующих поперечных импульсов. Трещали кости, орали индикаторы самодиагностики, сходил с ума вестибулярный аппарат.

Закончилось всё под завывание сирен в состоянии полной дезориентации. Первая разгонная серия завершилась.

Толком не видящими глазами Парсонс попытался пробежать строчки отчётов, но потом плюнул и попёрся в бортовой санмедузел приводить себя в порядок, благо воцарившаяся вновь на грузовике невесомость позволяла дать хоть немного отдыха воспалённым нервам и растянутым связкам. Теперь бы ещё гематомы рассосались.

Загрузив себя под завязку наноботами из прихваченных ещё с Цереры запасов (на борту такой роскоши, конечно же, не было), Парсонс окончательно расклеился и позволил аптечке уложить себя спать.

Пробуждение больше походило на выход из сурового запоя. В рту ночевали кошки, а на груди – звери куда крупнее. Отчёт сканнеров был неутешительным – трещины в рёбрах, прочие неприятности. Надо будет тщательнее подготовить организм ко второй разгонной серии. Но до этого ещё нужно дожить.

А пока посмотрим, что там с кораблём.

С кораблём было посредственно.

Системы саморемонта устранили две утечки, но корма отчётливо фонила, и туда теперь лучше без надобности не заглядывать, предельные нагрузки снизили эффективность магнитных линз в фокусе сопла сразу на двадцать процентов, что выходило за рамки расчётных величин. А значит, с таким состоянием ходовой попытка в ключевой момент перигея набрать достаточную орбитальную скорость может не удаться, и капсула развалится при ударе о стратосферу, если вообще не улетит в свободный полёт вокруг Солнца.

Изрыгая проклятия, Парсонс принялся выводить дефектоскопию на основные панели. Кажется, вновь заняться составлением планов на будущее ему удастся нескоро.

И гравитационный манёвр у Марса, и остаток пути к Земле пролетел для единственного бодрствующего пассажира злосчастного малотоннажника под бесконечные речитативы отчётов систем корабельного самоконтроля, рубка же превратилась в контрольный центр полевого дока, вся увешанная схемами, диаграммами и графиками расхода рабочего тела.

Жалко, что в отстреленных ещё у Цереры грузовых контейнерах был именно инструментальный, а не реакторный литий, а то можно было бы попытаться прямо в полёте перегрузить его часть в топливные баки. Впрочем, забивать себе голову пустыми «если» было некогда.

За полтора месяца до финального рывка Парсонс волевым усилием остановил работы, всё равно он уже сделал всё, что мог. Ремботов разогнать по боксам, пусть перезаряжаются, ходовые линзы запитать, прогреть и поставить на юстировочный цикл, лишние полпроцента это может дать, на том и спасибо.

А самому – отсыпаться в медблоке, криокапсулы всё равно заняты экипажем, пусть, пока остаётся время, эта рухлядь попробует хоть как-то подготовить организм Парсонса к тому аду, что ему предстоял.

Будем надеяться, что пока он будет пребывать в отключке, никаких нештатных ситуаций, требующих присутствия в рубке дежурного навигатора, не возникнет. Должно же ему хоть в чём-нибудь повезти.

И вот, многомесячное ожидание закончилось, и началась обещанная пытка. Две сотни коррекционных импульсов, из них почти четверть – в противоход, десять суток ударов, рывков, центробежных вращений и банальной тряски.

С одним существенным нюансом – Парсонсу нужно было оставаться в достаточно осмысленном состоянии, чтобы реагировать на истерики бортового навигационного субклауда.

А они как начались ближе к третьим суткам, так и не прекращались. Падала выходная мощность, неудержимо ползла вниз эффективность линз, приходилось в ответ увеличивать длину и, самое главное, мощность импульсов, усиливая не только боль в рёбрах, но и уже просто вызывая треск переборок.

Издыхающие маршевые реакторы словно раз за разом били грузовику в корму увесистой кувалдой. Графики запасов рабочего тела и термоядерных компонентов первичного цикла неудержимо ползли к нулевой отметке. Впереди крупно дрожала в такт соплам песчано-серо-голубая Земля.

Когда последнее па этой бесконечной свистопляски всё-таки отыграло, Парсонс безразличной рукой протянулся к сенсору и врубил себе лошадиную дозу смеси норадреналина и серотонина. Жить стало немного легче. Постепенно восстанавливался слух в левом ухе, правое по-прежнему пело комариные песни. Корабль голосил на все лады, но особенно в его руладах выделялись скрежещущие модуляции счётчика Гейгера.

Парсонс досадливо поморщился, пытаясь отлепиться от ложемента.

Прямо за переборкой – уже миллизиверт в час, если не больше. Скоро и здесь будет столько же.

Надо отсюда выбираться, это не корабль, а мёртвая лоханка. Питающие реакторы окончательно пожелают счастливого пути часов через десять, и тогда корабль начнёт перегреваться.

Парсонс хмуро обернулся на шесть «коматозных» капсул. Две ближайших к выходу он ещё несколько часов назад переключил в режим «подготовки пациента к транспортировке», в спасательной капсуле было всего три места. Судя по всему, остальных никакие перехватчики подобрать уже не успеют. Да и скорость – на текущих десяти каэмэс разве что случайный автомат сможет догнать неуправляемую посудину. Простите, ребята, вы приняли на борт не того пассажира.

Больше Парсонс не отвлекался, разве что замирал на пару секунд, пережидая зелёные круги перед глазами. Перетащить два тела в капсулу оказалось делом нелёгким даже в невесомости. Потом оставалось собрать всё необходимое, замкнуть ку-ядра интерфейсной части систем управления, закрыть за собой толстенный гермолюк в традиционно сферической капсуле.

И ждать. Теперь – просто ждать.

Остаток рабочего тела и реакторных изотопов первого цикла с максимально возможной скоростью начал поступать в ёмкости разгонного блока капсулы. Прощай, корабль.

Парсонс вывел на единственную панель навигационные данные, закрепил в ложементах сперва двоих счастливчиков, потом самого себя, дождался, пока лицевая пластина с громким чмоканьем не герметизируется, включил в отсеке вытеснение дыхательной газовой смеси инертным газом, постарался успокоиться.

После многомесячного пребывания в невесомости выносливость была ни к чёрту, остаток сил отобрала бесконечная активная фаза. А ведь его там, внизу, не курорт ждёт с услужливым персоналом, и даже не скучающая дежурная бригада санитаров «Лунар Текникс», которой хватит ума разве что физраствора влить да накачать транквилизаторами, отдыхайте, пассажир, ещё набегаетесь. Сегодня на износ придётся поработать не только реакторам, но и самому Парсонсу.

А в его возрасте это становилось тяжеловато, будь ты трижды по горло напичканным всей этой наномурой.

Земля, опутанная сеткой векторов и кривых, зависла в бездонно-чёрном провале космоса, неподвижная, аляповатая, словно задёрнутая грязноватой занавеской.

Сколько он не был в метрополии? Лет семь уже.

Когда-то его начинало тянуть «домой» спустя какие-то пару месяцев космического перелёта, тянуть отчаянно, до слёз в подушку – для агента с его подготовкой это было, мягко говоря, необычно. А кто послабее душонкой, в первом же рейсе вовсе вешались. Как вообще можно повеситься в отсутствие силы тяжести? Но иные находили способ.

И лишь жалкая кучка людей во всей сол-систем доподлинно знала, отчего это происходит, что ни замкнутые помещения кабин, ни затяжные перелёты, ни бесконечная микрогравитация не являются главной причиной того, что человек начинал чувствовать себя в дальнем космосе брошенным ребёнком, сиротой поневоле.

Люди, знающие о существовании Матери, просто Знающие. Они служили не Корпорации, не Ромулу, не Соратникам. Они служили Матери. Их знание было так просто, так бессмысленно, но оно меняло человека раз и навсегда. Потому что, зная, ты не просто знал, ты чувствовал.

Семь долгих лет без её теплого дыхания, без её любящих рук.

Нет, гораздо дольше.

Мать умирала, умирала тяжело и страшно, агонизируя уже несколько десятилетий. Умирала, захлёбываясь в эмоциональных отбросах своих собственных детей. Но в последние годы стало совсем тяжко. Агломерации задыхались от дикой смеси ненависти и апатии, уровень психиатрических заболеваний неумолимо рос, Корпорации уже не нужно было никаких диверсионных операций, стихийные бунты возникали сами собой и уносили каждый раз тысячи жизней. Это в дополнение к гибнущей биосфере, чудовищной экологии, пылевых бурях, добравшихся до средних широт из пустынь субтропического пояса.

Однажды Парсонс понял, что уже не может. У него кончились силы день за днём наблюдать эту вселенскую катастрофу. И он бежал, годами пропадая в системе Юпитера, Сатурна, астероидных Поясах, на Марсе. Разве что на дальние планеты не забирался.

Тоска по Матери оказалась слабее её же безумия.

Крайнее его пребывание в метрополии продлилось всего две недели, он снова улизнул, и казалось, больше не вернётся.

Нет, вернулся.

Парсонс остекленевшим взглядом наблюдал, как Земля постепенно вырастает в обзорной панели.

С ужасом ощущая, как в сознание начинает проникать этот уже почти забытый привкус тлена.

А ведь хочется совсем другого, ведь был когда-то жив мир тёплого солнца, добрый старый… умирающий мир.

Был ли у Ромула шанс спасти Мать? Или максимум, на что хватило ему сил, это не бросить её одну, оставаться с ней до последнего, глядя в это незрячее бездонное болото мучительной боли, и дожидаясь… чего? Последнего вздоха?

Дурнота подступала, перехватывая горло.

Как они здесь живут?!

Он уже забыл, насколько это невыносимо, возвращаться на ещё не отрытую могилу.

Соратники… корпоративные служанки любили рассуждать, что они фанатики, готовые всё человечество принести в жертву своим маниакальным идеям.

В эти часы бесконечного беззвучного падения в колодец скорби Парсонс уже не верил ни в какое человечество. Да принести его всё в жертву, не глядя, лишь бы Мать жила!

Но увы, невозможно. Для Ромула же, это было известно каждому Знающему, человечество было важнее. Жаль, что оно этого совершенно не заслуживало. И как бы ни был жесток, деспотичен, непредсказуем и чужд любому обычному человеку разум Ромула, он и его Соратники оставались покуда последними гуманистами гибнущего мира.

В тот момент Парсонс ненавидел их гуманизм.

Эти миллиарды жрали, пили, плодили себе подобных и не имели даже малейшего представления о смысле собственных никчёмных жизней.

И каждым своим вздохом, каждым словом, каждым днём бездарного существования убивали Мать. А ведь она была сама любовь для каждого из своих детей, что её в конечном счёте и погубило.

Сколько может продолжаться эта безумная агония? Год? Два? Десять лет?

А если – ещё столетия? Если этот ужас разложения, в котором тонуло сейчас сознание Парсонса, это только начало, если будет ещё хуже?

Как вообще может быть ещё хуже…

Преодолев орбиту Луны, Парсонс не выдержал и закричал, схватившись потными ладонями за раскалывающуюся голову.

Это… немыслимо…

От окончательной потери самоконтроля его спасла сработавшая автоматика. Сначала начали выбирать последние крохи топлива из реакторов ходовые сопла, заранее развёрнутые оверкурс, навалившаяся почти привычная уже тяжесть сменилась резким тангценциальным рывком – это в приближении перигея грузовик успешно отстрелил капсулу с Парсонсом и ещё двумя везунчиками на борту. Строго говоря, согласно бортовому журналу, они сами сумели забраться сюда, а когда придут в себя, окажется, что они вообще мало что помнят после пережитых перегрузок во время жёсткой посадки. Вот что поймут прибывшие на место дознаватели «Бхарти Корп».

Парсонс полез было перепроверять программу, но потом бросил. Всё равно уже поздно что-то исправлять.

С лёгким писком трассировки стартовал собственный реактор капсулы, стартовал бодро, доверху загруженный компонентами для выдачи максимальной расчётной мощности. В отличие от изношенных ходовых своего носителя, этот запускался только на профилактику. Значит, ресурса тоже должно хватить с запасом.

Лишь бы не случилось каких-то непредвиденных сбоев.

Парсонс последний раз бросил взгляд на обзорную панель.

Земля. Здравствуй, Мать, твой сын прилетел с тобой попрощаться.

Отсечка. Кормовая вспышка фокусировки магнитных линз девиатора. Выход на расчётную подачу рабочего тела. Мощность реактора рванула к красной черте.

А-а-а-а-а!..

Он хотел закричать, но не смог, грудную клетку уже заполнял своей тяжестью демпфирующий гель из фторорганики, к лицу присосалась компрессионная маска.

Ускорение было чудовищным. Глаза заволокло чернотой, в ушах слышался только хруст связок, казалось, это готовится расколоться его череп, трещали рёбра, выламывались из суставов кости.

Журчали компрессоры жизнеобеспечения, поддерживая циркуляцию биожидкостей.

Молчало остановленное сердце, при таких ускорениях оно только износится, но не поможет.

Спасательная капсула на скорости в одиннадцать километров в секунду по касательной цепляет верхние слои атмосферы, отскакивая от неё на сотню километров, но вторичный тормозной импульс вновь упирается в пустоту и швыряет непослушную скорлупку обратно, и так ещё два раза, пока скорость не падает достаточно, чтобы бескрылый аппарат мог закрепиться в стратофсере.

Израсходовавший запасы топлива реактор, наконец, умолкает, уступая своё место грохоту окружающей капсулу раскалённой до трёх тысяч градусов плазменной подушки.

Огненный болид, роняя ошмётки прогорающей обшивки, распарывает небо, на этой высоте – всё ещё кристально-синее. Парсонсу этого не видно за рыжими сполохами, облепившими нос капсулы.

Торможение продолжается в более щадящем режиме, можно попробовать пошевелиться, но уже нет сил.

Бесконечное путешествие подошло к концу. Увы, это всё только начало.

Сейчас реактор чихнёт в последний раз, обдавая серый песок уже совсем «холодной», только чуть разогнанной термоядом тормозной струёй. Капсула покачнётся и замрёт на рудиментарных кормовых распорках.

Приехали.

Парсонсу окончательно расхотелось жить.

Сто семнадцатый северо-восточный ародисман Мегаполиса, как и всякий старый район любой из крупнейших агломераций, был идеально приспособлен вовсе не для жизни, работы или чего там ещё, чем обычно занимаются жители этих стомиллионных людских муравейников. Он был словно нарочно создан для того, чтобы в его недрах прятаться от постороннего взора, уходить от преследования, или же наоборот – за кем-нибудь следить и гнаться.

Почти столетние башни некогда самых окраин только образующегося на северо-европейских пустошах нового супергорода, пришедшего на смену прежним топонимам, теперь составляли самое его гнилое нутро, где стремительно ветшающие коммуникации переплетали между собой в неразрывное целое территории, контролируемые «Джи-И», «Эрикссоном», «Сейко», «Релайансом» и другими старшими корпорациями.

Вот уже пятьдесят лет неустанные их попытки хоть частично размежеваться, а лучше вообще разойтись по независимым зонам, как это случилось где-нибудь в Юго-восточной Азии, до сих пор не увенчались видимым успехом. Мегаполис был единственным местом на Земле, где до сих пор оставались достаточно сильны муниципальные власти – даже в забюрократизированном и столь же намешанном в плане собственности Босваше местные власти давно уже не имели прежней силы. Впрочем, нигде больше не было и такого всепроникающего бардака и ощущения вечной гражданской войны между вновь заявившими о себе национальными бандами, полицией, «красножетонниками» и Корпорацией.

Парсонс затравленно огляделся. Да, это была колыбель Корпорации, ведь именно в Мегаполисе до сих пор зарастали вездесущей плесенью останки Хрустального шпиля. Ровно поэтому все эти дни Парсонс чувствовал себя не в своей тарелке.

Не стоило сюда приезжать, шансы словить «маслину» из гауссовой винтовки для него здесь повышались многократно.

Но и шансы добыть бесценные сведения – тоже возрастали.

Поэтому особого выбора не было.

Соваться в подконтрольный Корпорации интервеб – не самая лучшая идея. Нужно было напрямую пытаться доить информаторов, желательно собственных, или каких-нибудь глубоко «спящих», а потому не имеющих возможности узнать, что Парсонс как агент Корпорацией уже по уши скомпрометирован. Тяжело быть крысой в городской канализации, грязно, темно, душно, воняет, и еда всегда просрочена. Но куда хуже быть в этой же канализации – сбежавшей из стерильной клетки белой лабораторной мышью, пусть и нашпигованной нанотехнологическими усовершенствованиями – слишком мало шансов не попасться, с таким-то выделяющимся цветом.

И всяк мышку норовит обидеть.

То, что за ним следят, Парсонс впервые почувствовал на третий день своего пребывания в Мегаполисе, помнится, ещё удивился, что так долго ему позволяли тут шустрить.

Повод для расстройства, конечно, наличествовал. Теперь, если что, остаток дня насмарку – вместо того, чтобы спокойно проверить ещё два намеченных контакта, придётся отрываться, уходить на дно и снова менять личину, иначе тут делать нечего: отсиживаться на технических уровнях можно вечно, да только оттуда нельзя ничего узнать.

Итак, за ним был хвост. Ещё в бытность его персекьютором у Парсонса выработалась профессиональная ревность по отношению к «топтунам» на зарплате. Работа не пыльная, следи себе, докладывай, если что – тебя прикроют, а если «клиент» заметит, ничего страшного. А вот «частники» перскьюторы, пусть и с гильдейской нашивкой (что интересно, оказалось, она до сих пор существует, вот это номер), запросто могли в подобной ситуации получить между глаз и хорошо если от «клиента» кулаком, бывали на его памяти среди коллег и летальные случаи.

Для первого раза уйти у Парсонса получилось неплохо – пара размашистых пробежек по пандусам, и «хвост» сорвался. Давненько его так в наглую не пытались пасти. Ещё бы понять кто.

Если местные «красножетонники» или муниципальная полиция из слишком жаждущих выслужиться – добро, сейчас время такое, куда ни плюнь, попадёшь в очередную армированную громаду, торчащую в самом неожиданном месте с гауссовой винтовкой наперевес.

По первому времени Парсонс старался избегать этих странных стражей порядка, особенно в тех местах, где они были поставлены так плотно, что постоянно находились в поле зрения друг друга. Но потом привык и перестал обращать внимание. То, что метрополия находилась буквально на осадном положении, он понял сразу. Не сразу удалось понять лишь степень того хаоса, который заставил корпорации идти на подобные крайние меры.

Начать с того, что вовсе не загадочные перемещения флотов в системах Юпитера и Сатурна были тому причиной. Сами корпорации могли сколько угодно полагать Ромула причиной захлестнувших агломерации беспорядков, но Парсонс хорошо знал истинные возможности Корпорации и не привык их переоценивать – да и зачем забрасывать куда-то диверсионные группы или накачивать местное население на бунт, если всё в лучшем виде возникает и без усилий с твоей стороны. Контроль? Сколько угодно. Даже, пожалуй, помощь в усмирении, ведь иначе «красножетонники» начинали, в случае чего, первым делом палить, и лишь потом, получив люлей от начальства, хвататься за голову. Но вот зачем тому же Улиссу получать, например, случившиеся в самой толще Мегаполиса два квадратных километра покрытого свежей жирной сажей битого бетона на месте бывшего многоквартирного комплекса?

Ошалевшая от «страйка» толпа в две тысячи человек ворвалась туда, громя всё на своём пути. Кто-то из жителей успел благополучно убраться, кто-то нет, а кто-то до последнего прятался за крепкими дверями, у кого таковые были в наличии.

Зря. Парсонс вчера проезжал мимо в вагоне канатки. Зияющая пустота посреди обычного городского смога. И запах до сих пор такой… ни с чем не спутаешь.

Было предпринято две попытки штурма комплекса, после чего его просто подорвали, решив, что эта собственность не стоит возни.

Чтобы понять степень захлестнувшего Мегаполис безумия, следует знать лишь одно – как на «инцидент» отреагировало население, живущее вот буквально неподалёку, не говоря уже о дальних ародисманах. А никак. Население инцидента попросту не заметило.

Так что патрули, снайперы на крышах, постоянно висящие в сером небе рыбообразные наблюдательные «люстры», и уж тем более вездесущие пешие «красножетонники» по брови в армопласте уже не казались на этом фоне чем-то, стоящим малейшего внимания. Давно Парсонс не был в метрополии. Сегодня же он впервые увидел на платформе крупной пересадочной станции монорельса уже вполне серьёзного вояку в полной амуниции – вериги, армейский разрядник, все дела. Увидел – и прошёл мимо. С этим не ему разбираться.

Человечество, похоже, медленно, но верно сползало вслед за своей Матерью в пучину безумия. Кто тут и с кем воюет, фак вам по всей морде!

Так, нужно сосредоточиться на первой цели сегодняшней поездки.

Многообещающий контакт, вроде бы скромный, незаметный винтик корпоративной машины, даже в страшных снах не метящий выше середины служебной лестницы. Эдакий молчун, которому на роду написано всю жизнь прозябать в рабочем зале на пятьсот мест без окон, зато с обязанностью каждое второе воскресенье проводить в корпоративном сквош-клубе за унылой игрой с другими такими же ненавистными рожами.

Мелкий клерк зачастую располагает большей информацией, чем звёзды-аналитики из числа приближённых к директорату. Мелкий клерк попросту неспособен её анализировать, но от него этого и не требуется. Главное – вовремя сдать квартальный отчёт о плановых поступлениях и нормо-отпусках.

Парсонс уже не помнил точно, как он на этого делягу вышел. Факт был в том, что с тех пор прошло полтора десятка лет, а мужичок до сих пор просиживал штаны на всё том же стуле. И на контакт пошёл с тем оптимизмом полновесного идиота, на который не была способна даже обычно недалёкая его, Парсонса, личная «клиентура». Если остальных он цеплял на крючок обычными посулами, кредитами, шантажом либо прямой угрозой жизни («идейных» контактёров Парсонс традиционно оставлял Корпорации), то этому ничего не надо было вовсе; кажется, он был рад уже тому, что кто-то интересуется его жизнью, что ему есть с кем поговорить.

Парсонс бы не удивился, если бы оказалось, что этот лысоватый, вполне ещё молодой мужчина просто забыл, при каких обстоятельствах случилось их знакомство, он смутно помнил Парсонса в лицо, пусть будет старый знакомый, не всё ли равно, с кем надраться в баре.

О, этот надерётся, под конец он вообще лыка вязать не будет, хотя спроси ты его, когда тот последний раз принимал внутрь что-нибудь крепче йогурта, придётся мужичку крепко задуматься. У скудоумия не бывает предела, недоделанному информатору просто не хватало соображения тупо нажираться в одиночестве, и это было как бы не прилично, а для конторского работника неформальные правила бывали поважней формальных.

Парсонс часто задумывался, зачем корпорации вообще держат таких в штате, неужто просто обходятся малым злом, пусть лучше окончательно отупеет под присмотром, чем пойдёт громить башни, взрывай их потом с засевшими внутри.

Хотя, с них мог статься и подобный утилитарный подход. Что творилось сейчас в Босваше с его запредельным количеством велферного люмпена со стажем в три поколения, можно было только догадываться. По обрывкам сведений, просочившимся по каналам обычных корпоративных сетей, там местами шла настоящая вялотекущая гражданская война.

И с таким вот тылом корпорации ещё лезли в сол-систем со своими кэрриерами? Видать, верхушка сошла с ума ещё вернее своих шестерёнок и винтиков. Великие борцуны с Корпорацией. Ненавижу.

Парсонс осторожными зигзагами продолжал выходить к месту предполагаемой встречи с контактом, а сам уже лишь машинально осматривался по сторонам, всё больше внутренне распаляясь.

Эти люди сперва почти целиком превратили свою планету в безжизненную пустыню, скучковавшись в паре десятков перенаселённых, отравленных железобетонных спрутов. Чтобы потом приняться за то, что им тем более не принадлежало. Мать стала жертвой, которую попросту не заметили. Затоптали походя то, что бесценно, и без малейшей тени сомнения собрались двинуться дальше.

Ромул считал, что успеет скопить достаточно трезвых сил, чтобы, заменив тёплое дыхание Матери собственным железным кулаком, суметь протащить за волосы хоть кого-нибудь. Туда, в будущее, где, согласно Предупреждению, нас ждало и вовсе нечто чудовищное.

Что вообще может быть чудовищнее гибели Матери самого́ человеческого разума, его колыбели, его проклятого от рождения зеркала.

Иные Знающие почитали Мать за истинного Бога в каком-то ветхозаветном его понимании. Но Ромул говорил о другом – это просто среда. Такая же разумная, и такая же беспомощная, как тихое озеро, на берегу которого возвели химический комбинат. Среда, которой не повезло с частицами-носителями. Она без них не может существовать, но они, родившиеся и выросшие в ней, перешагнут её хладный труп и даже не оглянутся.

Парсонса выворачивало. Безумие погибающей Матери невозможно было переносить. Его бросало то в жар, то в холод. Надо собраться. Иначе тебя и правда выследят.

Контакт был на месте. Лысеющий, полнеющий, дряхлеющий, беспробудно тупой. Не пастырь я тебе, как не врачеватель я у постели агонизирующей Матери. Как бы отсюда сбежать побыстрее, туда, в чёрную тоску внешнего космоса. Эта пытка была хуже той. Говорят, космического одиночества многие вообще не замечают. Или привыкают с годами.

Так, вроде подозрительных движений не обнаружено. Ну, привет, старый приятель. Рассказывай, как жизнь.

Как и ожидалось, разговорить контакт удалось почти сразу. Тот сначала долго и с упоением разбалтывал, какие его уютный офисный кубикл окружают уроды, каких высот он добился на виртаренах, как его недавно (три года назад!) бросила девушка и как он по этому поводу переживает. Парсонса интересовало вовсе не это, но торопиться в этом деле не следует, нужно быть предельно чутким, предельно внимательным и предельно корректным, поддакивать, мягко закидывая в ткань беседы наводящие вопросы.

Контакт носил имя Джереми, и Джереми был специалистом по поставкам. Логистика была ключевым моментом инфраструктуры громадных корпораций, её альфой и омегой, но этот краеугольный камень так намозолил всем глаза, что его давно уже перестали замечать. По крайней мере, до тех пор, пока в отлаженном механизме не случались сбои.

Впрочем, в насквозь информатизированной, саморегулирующейся кровеносной системе мировой экономики человеческий фактор давно уже был сведён к нулю, и такие как Джереми там не то что напортачить, скрепку у себя на столе передвинуть без разрешения бы не смоги. Их дело было в наблюдении, запросах на построение отчётов, заполнения бесконечной документации по новым бизнес-процессам и прочей не слишком нужной фигне.

Это не мешало некоторым не обременённым иными талантами индивидуумам высматривать в длинных колонках цифр самые удивительные вещи. К таковым относился и сегодняшний контакт Парсонса. Джереми при абсолютно пустой голове чисто механически заполнял собственную лимбическую систему тысячами малозначащих чисел, которые теперь только нужно было извлечь.

Парсонс, сверкая в зрачках Джереми своей дежурной благостной улыбкой, вливал в уши контакта елей пополам с алкогольными парами (в меру, чтобы тот не вздумал отключиться), а сам потихоньку сводил беседу к дороговизне бытовых сборок для сотрудников младшего звена и разрухой в корпоративных многоквартирниках. Джереми радостно свернул в эту сторону и тем самым – попался.

Уже спустя пару минут он с фанатичным блеском в глазах рассказывал, что в хранилищах иссякают запасы трипротона, а «новых поставок в ближайшее время ждать не приходится», что на межкорпоративном рынке цены даже на инструментальный литий подскочили втрое, и останавливаться не планируют.

Также из месяца в месяц продолжали расти аппетиты «красножетонников» и вояк в амуниции, спецсредствах и штатном вооружении, приходилось для этих целей перепрофилировать и без того не простаивающие сборочные производства гражданского назначения, а, например, достать материалы для производства электроимпульсных ускорительных модулей стало практически нереально.

Джереми наравне со своими коллегами из других секторов устраивал за составами с готовым для отправки оборудованием настоящую охоту, того и гляди уведут, сволочи. Объясняйся потом перед начальством, почему упустил.

Кроме того, недавно аналитическому отделу едва удалось выйти по срокам с разработкой срочного заказа чуть не напрямую из директората – обеспечить заправку космического конвоя из двадцати грузовиков, сопровождаемых десятком носимых «охотников». Что там был за груз, требующий для своей доставки подобных предосторожностей, Джереми не знал, но догадывался, что везти во внешние планеты такое количество нового горно-обогатительного оборудования было странно, как будто кто-то сумасшедший решил открыть сразу эдак пяток новых стационаров где-нибудь на Ио, только зачем, если и старые стационары отчего-то сплошь приостановили отгрузку сырья в метрополию.

Что? Отчего прекратились поставки? А кто его знает, вот как начали ползти слухи о какой-то заварушке в системе Юпитера, говорят, Корпорация опять показала зубы, ровно тогда грузовики и начали придерживать. То ли «красножетонники» как всегда перестарались, то ли вояки опасались отпускать транспорты без прикрытия в ставший совсем небезопасным Пояс Хильд.

В общем, подробности мелкому клерку Джереми были не известны, но люди всё равно шушукались во время обеда, распространяя слухи один бредовее другого.

Дошло до того, что завсектором соседнего отдела, располагавшегося этажом выше, вызвали как-то к начальству на ковёр, да больше он на рабочем месте и не появился. Видимо, не смог предоставить достаточно веских аргументов в пользу того, что он действительно ничего со слухами поделать не может.

Офисный люд насупил лбы, на время привычно затаился, косо поглядывая на нового шефа, но спустя две недели уже точно так же продолжал точить лясы, не стесняясь для этого пользоваться внутриофисной инфосетью. «Желтожетонникам» же и вовсе, видимо, было не до того, они без устали искали в своём оборудовании следы Корпорации. И, что интересно, регулярно находили.

Сама Корпорация для простых клерков – офисного криля – уже много лет как не была чем-то особо пугающим и даже вообще хоть сколько-нибудь реальным. Реален был гнев проверяющего, и стволы патрулей были вполне реальными. Но и их бояться тупоголовому винтику Джереми ума не хватало.

Скорее он боялся уличных банд, или стихийного бунта – они последнее время вспыхивали всё чаще, в офисе ли, в вагоне ли монорельса, или просто под открытым небом. Это были его настоящие проблемы, заглядывать же дальше своего носа он попросту не умел.

Уже окончательно стемнело, когда Парсонс, выудив у Джереми всё, что можно, начал потихоньку закругляться. Если уйти слишком резко, парняга может что-то заподозрить, у этого балбеса хватит ума побежать жаловаться «безопасникам». Те неумного сотрудника быстро приберут к рукам, ещё угробят, чего доброго, только его и видели, но, главное, контакт будет потерян, этого нельзя допустить.

Так постепенно пролетел ещё добрый час, обмен свежими «визитками» на «гоутонги», долгие расшаркивания и улыбки, хорошо, мол, посидели, надо чаще встречаться.

Банальщина. Как и вся его жизнь. Как и жизнь миллиардов прочих людей. Пусть о них болит голова у Ромула. Парсонса сейчас волновали куда более осязаемые материи.

Похоже, он был прав, когда заподозрил начало масштабных боестолкновений в пространстве астероидных Поясов и систем газовых гигантов.

Корпорации и раньше стремились как можно незаметнее и как можно эффективнее повысить своё военное присутствие в этих ключевых участках сол-систем, да и строительство кораблей военного назначения давно уже было поставлено на поток, тогда как ещё каких-то полвека назад, на заре экспансии, об этом никто даже думать не смел – экономически выгодно было в дальнем космосе сотрудничать, а о Корпорации уже и забыть успели.

Но времена изменились.

И самое главное – со слов Джереми выходило, что задержки с доставкой грузов начались чуть ли не одновременно с бегством Парсонса с Цереры, то есть, с учётом времени на перелёт к метрополии, ни возможные скоропалительные действия того же «Фригга», ни злополучная спровоцированная диверсия самого Парсонса против эскадры кэрриеров «Джи-И» никак не могли повлиять на начало каких-то подковёрных телодвижений, а может уже и открытых конфликтов в пространстве той же системы Юпитера. Поскольку грузовики кто-то руководящий процессом на месте начал придерживать ещё до того.

Нет, конечно, можно было всё списать на неудачную конфигурацию сол-систем, Парсонсу самому пришлось попотеть, заставляя технику решить этот ребус, но чутьё подсказывало беглому агенту, что и конфигурация, и его личная скоропалительная вендетта, и даже дурак Шивикас тут были скорее дымовой завесой, скрывающей истинные причины происходящего.

Значит, война, да?

Скорее пока скрытая – диверсии и налёты, когда Корпорация сама становится ширмой для подспудных действий того же «Эрикссона» против «Сейко» или «Джи-И» и наоборот.

Ни рожна-то он не знает.

Парсонс хмуро брёл по пешеходным пандусам Мегаполиса, перебирая в уме варианты дальнейших действий.

Можно, конечно, попробовать выйти по дальней связи на кое-каких известных ему лично людей Корпорации в системе Юпитера, но какова вероятность, что ему в ответ не начнут скармливать расчётливую дезу, а пока воспользуются лишним способом вычислить Парсонса и, наконец, обезвредить.

Сдаться с повинной? Парсонс не был уверен, что сможет объясниться с дознавателями Улисса. Сам Улисс, пожалуй, прочитал бы Парсонса за пару секунд, убедившись в его правоте, но где гарантии, что Улисс сейчас неподалёку? Остальным Соратникам и тем более Ромулу какой-то беглый агент был неинтересен вовсе.

Но его самого собственная судьба ещё как волновала. Поэтому этот вариант пришлось отмести как ненадёжный.

И самое главное, Парсонс пока, несмотря на все усилия, ни на йоту не приблизился к своей основной задаче – выйти на загадочную «третью силу», так ловко просчитавшую расклад сил на Церере и походя разрушившую всю местную сеть агентов Корпорации.

Разосланные Парсонсом по сетям «маячки» до сих пор оставались нетронутыми. Хоть он и надеялся до сих пор, что кому-то из его ребят удалось вовремя свалить, пока тому не было ни малейших доказательств. Как вариант – их уже предупредили о подозрениях в отношении самого Парсонса, но тогда наоборот, они бы форсировали контакт, чтобы ловчее его захватить, пока он ещё где-нибудь не нашумел. Но нет, тишина.

Нужно искать дальше. Причём возможности сбора информации на периферии планетарных информационных потоков после беседы с Джереми, похоже, были окончательно исчерпаны, дальше можно даже не копать – будет одна сплошная пустая порода. Нужно было сделать нестандартный ход, заставить ситуацию играть на себя. Был у Парсонса для этого в запасе один способ, но воспользуется он им только если совсем уж прижмёт. Были на свете вещи пострашнее гнева корпораций или даже гнева Корпорации. Но загадочная «третья сила» могла перегнуть палку и заставить Парсонса переступить через принципы.

Впрочем, на этом фронте покуда продолжалась подозрительная тишина. Утренний «топтун» был лишь первым звоночком, и не факт, что слежка велась целенаправленно, а не так – заметил штатный наблюдатель из числа «красножетонников» показавшееся ему подозрительным движение, пошёл по следу да обломался. С кем не бывает.

Не похоже это на серьёзную зацепку со стороны тех, кто всю его агентскую сеть на Церере за считанные месяцы разобрал на запчасти, кто успешно водил за нос целый стационар викингов, кто уничтожил «Бергельмир» под самым носом у Парсонса. При этой мысли он вновь почувствовал, как его сознание начинает заволакивать багровая кисея ярости. Сожаление о погибшем товарище уже давно осталось в прошлом. Только ярость.

Что в метрополии у «третьей силы» не было той же свободы манёвра, Парсонс не рассчитывал. Была, и ещё как. Спрятаться на голом астероиде куда сложнее, чем в многолюдных толпах. Найти же тут человека – ничуть не сложнее, если знать, что ищешь.

Значит, появление врага было вопросом времени. Осталось понять, какую фору Парсонс себе выбил по итогам того безумного космического броска.

Он пробирался к себе в берлогу, размашисто петляя среди хаотического нагроможденя бетона и металл-полимеров, каковое из себя и представлял Мегаполис. Прямой путь тут не всегда был самым коротким, и уж точно не был он самым безопасным.

Второй на сегодня тревожный транспарант загорелся на добром полпути к схрону. Парсонс ещё не успел толком осознать, что его обеспокоило, как глаза уже принялись цепко оглядывать периметр, выбирая по максимуму диапазон. Спецобвес тоже перешёл в режим повышенного энергорасхода, сканируя частоты и модуляции.

Так, и правда что-то есть. Вон там.

На этот раз сразу уходить Парсонс не стал, сперва покрутился на месте, на первый взгляд бессистемно перемещаясь по периметру трёх общественных башен, объединённых в единый комплекс, потом резко двинул «на выход», тут же вычислив дёрнувшегося соглядатая. Надо же, тот уже запыхался. Молодёжь ни на что не годна стала. Куда делась старая школа, только на свою начинку рассчитывают. Не тот случай, братец.

Парсонс изобразил самую лютую свою улыбку, от которой у иных кровь стыла в жилах, и настойчиво посмотрел парню в лоб. Пока тот хлопал глазами, Парсонс уже растворился в толпе. Помнится, Цагаанбат очень любила свою традиционную монгольскую присказку про Колобка и дедушку.

Довольный собой Парсонс начал было удаляться на нижние уровни Мегаполиса, почти интуитивно выстраивая наиболее безопасный маршрут в лабиринте коммуникаций, но тут почувствовал за собой уже настоящий «хвост», а не это чучело.

Что-то за самой гранью поля зрения, в теневой зоне, сокрытое в плотных клубах вязкого городского смога.

Беглец тут же начал движение, на этот раз обойдясь без позёрских жестов. Разветвления пешеходных пандусов, лифтовые платформы, пересадочные станции канатки, размалёванные в яркие цвета вагоны монорельса – традиционные уловки того, кому некуда торопиться, но очень нужна приватность. Способы уйти от десятка преследователей разом. Сотни раз Парсонс вот точно так же уходил раньше.

Полтора часа спустя он понял, что ничего не выходит.

В этом чувствовалась если не рука Улисса (а Мегаполис всегда был в сфере его наиболее пристального внимания), то уж точно рука Корпорации. Или загадочной «третьей силы». Шутки закончились. Две недели, ровно две недели им понадобилось, чтобы его найти. Почему же Парсонс до сих пор жив?

Что-то ему подсказывало, что ответ на этот вопрос тесно связан с тем, по какой причине он вообще оказался в метрополии, среди этой беспробудной тоски и вечной сырости.

Так, нужно уже что-то решать.

Персекьютор в его душе требовал любой ценой линять, но его более поздний опыт агента подсказывал кардинальный метод разобраться с ситуацией.

Искомый маршрут тут же высветился на виртпанели его «гоутонга». Техническая галерея под стрелой монорельса. Триста метров трубы, закатанной, два неохраняемых выхода. Ни души. Если тут ночуют бездомные, то сейчас они разбрелись по их бомжовым делам, самая страда для попрошаек и щипачей. Прекрасное место. Если не получается сбежать, надо форсировать контакт, гласило одно из правил, которое знал каждый хоть на что-то годный агент.

Так и поступим. Подождём здесь.

Будто какой-то дешёвый вестерн с дуболомной фабулой и тонной пафоса.

Тень показалась спустя три минуты ровно. Она насторожено кралась вдоль полупрозрачной стены, будто здесь можно было где-то спрятаться.

– Чего вам всем от меня надо?

Какая здесь акустика. И столь же уместный вопрос.

Тень не ответила. Несколько секунд она стояла, не двигаясь, а потом атаковала.

Точнее, Парсонсу показалось, что чуть шевельнувшаяся ладонь готовится к выстрелу. Этого лёгкого движения было достаточно, чтобы две металлопластовые «маслины» с тихим чавканьем вошли незнакомцу в грудь, пока Парсонс откатывался с возможной линии огня. Отброшенный энергией попадания на добрые три метра назад, выстрелить в ответ незнакомец не успел, а спустя пару секунд на него навалился Парсонс.

– Оставьте меня в покое, слышите! Передай Ромулу, что у меня теперь своя игра, понятно! Я же для вас стараю…

Глаза незнакомца уже стекленели. Грудная клетка в клочья, из горла хлещет понемногу ослабевающий фонтан. Даже если бы хотел, он бы не смог Парсонсу ответить. Пальцы не хотели отпускать противника. До чего ты дошёл. Кому ты это всё говоришь? А?

Парсонс, пошатываясь, отошёл на несколько шагов. Проклятье. Надо где-нибудь кровь отмыть.

По ребристым пластиковым тубингам[39] пятиметрового диаметра было так удобно тихо сползать. Адреналин в крови бил фонтаном, но Парсонса словно чем-то накрыло. Забирай его сейчас и делай с ним, что хочешь. Он сам пойдёт, куда скажут.

Пресветлая Мать, до чего он докатился. Похоже, всеобщее безумие зацепило и тех, кто с ним должен был бороться. Знающий… какой ты к хренам знающий, говно ты, а не агент, с такими нервами. Цагаанбат называла такое состояние в своеобычной образной манере «как мешком ударенный». Да уж.

Нужно отсюда срочно убираться. Такие, как этот, ходят по одному, но могут набежать любопытные со стороны. Хватит на сегодня трупов.

Парсонс с чугунной головой и замирающим сердцем доковылял до остывающего уже тела и попытался вызвать маркер опознавания. Транспарант оставался пуст. То ли «маслины» повредили ещё и питание имплантантов, то ли это и правда был человек из той самой «третьей силы».

Теперь уж с уверенностью и не скажешь. Корпоративную фигню «гоутонг» Парсонса распознал бы даже в обесточенном виде, по остаточным наводкам.

Да что ж за день-то сегодня за такой паршивый.

Парсонс брёл к дальнему выходу, в задумчивости потирая ладони. Чужая кровь уже начинала подсыхать, и кожа под ней чесалась. Ладно, с плаща само всё слезет, на то специальная наноплёнка, а вот ручки и правда резонно помыть, кто знает, что за дрянь…

Стоп.

Ладони продолжали чесаться.

Ну, всё, вот теперь Парсонс попал по-крупному. И почему только сразу не заметил.

На том теле, видимо, была целая драная колония наноботов. И сейчас голодные твари ринулись по своим чёрным делам.

Уже на бегу Парсонс запускал авральную команду своего «гоутонга». В этих делах всё решали не минуты – секунды.

С весёлым свистом утопились поршни на поясе, и Парсонс тотчас почувствовал, как у него разом подскочили температура и давление. Фаги не дадут колонии спокойно разгуливать по его телу, но особой надежды на них нет – слишком простые конструктивно, они могли справиться только с базовыми вещами, вроде активного глушения несущей волны и прочих штук косметического свойства. Настоящего антигена против вот этого конкретного штамма мерзких тварей у Парсонса, разумеется, не было.

«Гоутонг» переведён в режим сенсорного управления, пока нанопакость не начала щупать на прочность прошивку ипмлантантных интерфейсов. А вот ими придётся пожертвовать сразу, пусть лучше жрут водитель ритма, чем примутся разбирать внешнюю пластиковую оболочку матовой пластинки «гоутонга», уютно устроившейся на тыльной стороне предплечья. Лишь бы не пришлось сейчас замыкать его ку-ядро, слишком много ценного хранилось в динамической памяти.

А теперь бегом, скоро тебе станет не до сантиментов, не до безопасности, не до слежки, и вообще ни до чего. Единственный шанс сейчас – добраться до схрона раньше, чем эти милашки прогрызут в теле достаточно дырок, чтобы уложить реципиента в клиническую смерть. А там бери тебя, тёпленького. По позиционной сетке найдут, проще только за ручку привести.

Ну уж нет, просто так он им не дастся.

Надо же, так глупо попасть. Хорошо хоть, эту дрянь до сих пор не сумели научить реплицироваться, иначе Парсонс уже был бы трупом. А так, ещё поборемся. За пределами метрополии боевые наноботы вообще не применялись ввиду предельной неизбирательности, разве что кому понадобится устроить диверсию. Ну так проще банально взорвать, всё равно стационар, побитый наномолью, невозможно было дальше использовать.

Да уж, отвык, вот и расслабился. А стоило обратить внимание на блеснувший в углу зрения аларм.

Жар накатывал на Парсонса волнами, температура за сто пять градусов[40], тёмные круги перед глазами, слабость и тремор.

Однако Парсонс упорно продолжал двигаться, в итоге сумев забраться в вагон канатки. Капюшон пониже на глаза, сжаться в комок в дальнем углу, попытаться унять дрожь. В Мегаполисе не так боялись инфекции, как в той же Азии, но и тут пассажиры старались держаться подальше, возмущённо косясь на испачканного в чём-то буром несчастного доходягу. Все дружно натянули респираторы, мило.

И этих людей он спасал от самих себя все эти годы. Если бы он смог, Парсонс бы рассмеялся им в лицо. Но сил уже не было, его дыханием можно было плавить металлолом.

Кажется, нужно выходить.

Мегаполис вокруг кружился в каком-то аляповатом танце, то пускаясь по кругу, то замирая в шатком равновесии. Парсонсу было абсолютно плевать, следит за ним кто-то или нет. Добраться до схрона, рвануть аварийную скобу слева от двери. Импульс выжжет всю нанодрянь в радиусе километра. Удобная штука.

Парсонс уже ровным счётом ничего не видел.

Оклемался он только на третьи сутки.

Эта наномерзость успела изрядно погулять, сильнее всего пострадали миоусилители и внешние сенсоры. Своего рода извращённая логика в этом была – даже забравшись в безопасное место, Парсонс теперь был не боец. Он и видел-то до сих пор с трудом, перестроенная сетчатка не могла полноценно стравливать сигнал, а «родных» колбочек и палочек оставалось слишком мало.

Хорошо потери сознания прекратились. Мозговые центры потихоньку восстанавливались от аутоимунной атаки и перегрева. Плюс спасибо аптечке, накачала его всякой дрянью, пока почки не выведут, так и будешь бродить сомнамбулой от стены к стене, пытаясь сообразить, где ты и как тут очутился.

Парсонс очередной раз внимательно осмотрел сорванные ногти обеих рук, обо что это он так. На теле вроде следов нет. Наверное, во что-то вцепился.

Нет, наружу точно пока не стоит соваться. Особенно после того, что он в прошлый раз натворил.

Значит, попробуем вернуться к документам.

Парсонс, кряхтя и охая, взгромоздил себя в кресло, подкатившись поближе к проектору, может, хоть буквы удастся различить. «Гоутонг», к счастью, по-прежнему функционировал, вот только виртпанели уже воспроизводить не мог.

Ненавистный проект с перепиской «Фригга» лежал на своём месте.

И оставался так же бесполезен, как и во время безумного перелёта с Цереры. Парсонс чувствовал, что где-то здесь может скрываться подсказка, но до сих пор так и не смог подобраться к разгадке ни на йоту.

С какой целью устраивали всю эту операцию? Концы с концами не желали сводиться.

Сначала некто проводит сложнейшие и, судя по всему, долговременные спецмероприятия по вычислению людей Парсонса на Церере. Скорее всего, разрабатывают и его самого, да так ловко, что никто так ничего и не заподозрил. Их цель явно состоит не просто в ликвидации сети, иначе этим всё бы и закончилось, однако это было только началом.

Ничего не подозревающий Парсонс отправляется на Марс, что служит спусковым механизмом к началу активной фазы. Агентов Корпорации одновременно «хлопают», их дальнейшая судьба неизвестна, но в руках загадочных оперативников оказывается достаточный для полноценной поддержки контакта набор криптоаппаратуры и ключей. Разворачивается сложная радиоигра.

На «Фригг» начинает поступать оперативная информация, умело сочетающая в себе настоящие и фэйковые сведения о перемещении грузовых и военных флотов корпораций в пространстве Пояса Хильд. При этом противник достаточно осведомлён как о том, что творится на борту «Фригга», так и о прочих действиях Корпорации в регионе, чтобы не вызывать у офицеров стационара подозрений в дезинформации.

К тому моменту на «Фригге» действует как минимум несколько вражеских агентов, на Церере по крайней мере некоторые люди Парсонса соглашаются на сотрудничество, а может, с самого начала являются двойными агентами, возможность чего Парсонс в сложившейся ситуации отметать уже не мог.

Далее новая фаза, перед самым возвращением Парсонса на Цереру флот «Бергельмира» попадает в ловушку, из которой с блеском вырывается. Кто подстроил эту ловушку, до сих пор неизвестно, чьи были корабли-перехватчики, поджидающие грузовик-приманку, выяснить тоже не удалось. Во всяком случае, «Группо Карсо», похоже, точно так же не имела отношения ко всему этому бедламу, как и попавшие под горячую руку Парсонса кэрриеры «Джи-И».

Далее агентов на борту «Фригга» зачем-то заставляют раскрыться, провоцируя идиота Шивикаса на конфликт с Цагаанбат, «Фригг» уходит в радиомолчание, а «Бергельмир» спешит к Церере на встречу с агентом.

Судя по точности расчётов и полной осведомлённости организаторов о каждом шаге всех участников этой шахматной партии, своей цели они достигли, Цагаанбат встретилась с Парсонсом и они обменялись сведениями.

По сути, в этом Парсонс не сомневался, любого из них могли убить в любой момент до этого, но выжидали, и как только Цагаанбат покинула Цереру, нанесли удар. Загадочной «третьей силе» нужно было, чтобы на шахматной доске осталась только одна фигура – агент, Знающий, с выходом на самый верх Корпорации, при этом полностью скомпрометированный и обречённый самостоятельно, фактически вслепую, пытаться повернуть ситуацию в свою пользу, опираясь на одну-единственную вещь – этот самый проект с документами.

Но в нём ничего не было!

Ярость помогала Парсонсу приходить в себя. Да, жребий пал на него, из них двоих с Цагаанбат его оставили в живых и сделали приманкой на крючке. Но кто тут рыба? Улисс? Ромул? Не смешите. Для них двоих – уровень покуда мелковат. Тогда кто?

Если его нужно было просто убрать подальше с глаз, заставить совершать излишне резкие телодвижения вроде той диверсии на кэрриерах, так тем более ради такого всю эту историю затевать не было смысла, проще было если не убить, как Цагаанбат, так просто «хлопнуть», и пусть лежит, дожидаясь своего часа, в гибернационной капсуле где-нибудь в безымянном пакгаузе на Церере.

И больше всего Парсонса беспокоило… ха, «беспокоило», он до усрачки боялся, что до сих пор, мать твою так, он продолжает действовать строго по заранее написанному для него чужому сценарию. Да и что он особого сделал-то, вернулся на Землю? Невероятно оригинальное решение. Если его до сих пор «ведут»… это было плохо, очень плохо.

Ведь что мы имеем по итогам всех спецмероприятий?

Агентская сеть Корпорации на Церере разрушена, Цагаанбат убита, Парсонс в бегах, подозрение в её смерти падает на него, все с выпученными глазами ищут Корпорацию, «Фригг» скорее всего получил об этом сведения (в крайнем случае могли расстараться оставшиеся на борту двойные агенты), после чего Шивикас наверняка поспешил наделать новых глупостей, например, после корректировки орбиты устроил какую-нибудь заваруху в другом секторе Пояса или вообще двинул на Юпитер. Но это всё мелочи. Двойные агенты могли натравить стационар на любую цель и без столь сложных игр на финальных стадиях спецоперации. Если она вообще уже закончена.

Тогда что? Чего от него хотят? Пойти самолично попытаться убить кого-то из верхушки Корпорации?

Снова глупости, и «третьей силе» это наверняка хорошо известно.

Во-первых, он этого сделать не сумеет при всём желании. Во-вторых, какой ему смысл действовать против Корпорации, даже если там считают Парсонса двойным агентом.

Шум в ушах нехорошо усилился, так что пришлось обратно прилечь. Да сейчас он, если случившееся накануне – тоже часть таинственного плана «третьей силы», вообще ни на что не годен. Развалина, дуреющая от зова свихнувшейся Матери, напрочь лишённая жизненно необходимых агенту его уровня имплантантов. Персекьютор на пенсии, вот кто он такой.

Что-то он упускает. Что-то ключевое.

По всему выходит, что здесь, в метрополии, на него обязательно должны выйти посредники, которые бы назвали и задачу, и цену, и условия.

Но ничего подобного не происходило, более того, если не считать ускоренными темпами разгорающейся где-то там, в дальнем космосе, войнушки, всё вокруг было тихо и мирно. Как в склепе.

Ау, господа, вам есть, что ему сказать? Ну так скажите!

Парсонсу остро захотелось в это мгновение покончить с собой. Он не видел других способов сорвать столь нарочито долгоиграющие планы врага. Им водили по шахматной доске железной хваткой опытного игрока, и он не видел ни малейшего способа начать собственную игру.

Каково это, чувствовать, что каждую секунду продолжаешь дальше и дальше предавать своих прежних товарищей?

Неужели смерть – единственный путь?

Парсонсу противостояла какая-то поистине чудовищная воля, она свободно манипулировала корпорациями с их бюрократической машиной, на что в полной мере были способны только Соратники. Нечто или некто бросило вызов самому Ромулу, выгадав для этого наиболее подходящий момент. И самое подлое, об этом мог догадываться пока лишь скомпрометированный агент, экс-персекьютор Парсонс. Да и то, лишь потому, что поневоле угодил в самый эпицентр катастрофы. Кто его будет слушать? Да и что он может предъявить в качестве доказательства своей правоты, переписку собственных людей с «Фриггом»?

Куда проще поверить, что сам Парсонс – двойной агент какой-нибудь «Янгуан», с некоторых пор известной своей особой ненавистью к Корпорации.

Нет, это тупик.

Парсонс вернулся к проектору и нервным жестом убрал с рабочего поля все файлы, кроме двух так и не прочитанных.

Если здесь что-то есть, оно внутри.

Два файла, взломать которые не удавалось, к ним не подходил ни один из открытых или закрытых ключей, имевшихся в распоряжении «Фригга». Свои Цагаанбат Парсонсу резонно не передавала, а её «гоутонг» уничтожен вместе с «Бергельмиром». Да и не стала бы она…

Погодите.

Парсонс недоумевающе смотрел на заголовки. Этого быть не может. Быстрая проверка по реестру контрольных сумм – всё верно. Один из файлов был получен антеннами «Фригга» с пометкой отправителя, соответствующей кодовому позывному Цагаанбат. Второй же – кодовому позывному самого Парсонса.

Значит, он прав, и в живых по плану «третьей силы» должен был остаться только один из них. Остаться в живых, чтобы обнаружить этот занятный казус.

Чуть дрогнувшая рука протянулась к его файлу и ещё раз запустила пересчёт. Всё верно, контрольная сумма снова совпала. Файл был отправлен с «гоутонга» Парсонса.

Да что же это.

Он едва удержался от того, чтобы сразу же не сорвать матовую пластинку с предплечья.

Так. Спокойно. Аппарат, в теории, можно взломать. А вот подделать закодированный в эм-ди-8 файл нельзя даже с использованием больших клаудов головных офисов корпораций. Расчётное время достижения импакта – что-то вроде возраста Вселенной.

Ты точно хочешь это прочесть?

Обратная развёртка файла, если у тебя есть ключи отправителя, даже без ключей получателя, это штука затратная, но достижимая. Осталось только запустить процесс декомпрессии.

Пять с половиной часов Парсонс бродил по своему вымершему после разряда схрону и не находил себе места. Даже подкатывающая тошнота и волны головной боли не могли его отвлечь от одной и той же мысли. В его руках оказался смертельно опасный механизм и сейчас, кажется, он своими руками его приводит в действие.

Негромкий сигнал возвестил о завершении расшифровки. В файле был один лишь текст. Начинался он словами «Парсонс, если не хочешь погибнуть вместе с Корпорацией в начинающейся войне, если хочешь спасти Мать, читай этот текст внимательно». Шесть килобайт. Без подписи.

Теперь у него не осталось выбора. Спасти Мать, ха.

Лишённый имплантантов, полуслепой, едва не глухой, всё ещё с трудом стоящий на ногах после нападения вражеского роя, Парсонс покинул схрон утром следующего дня. Единственным оставшимся в его распоряжении элементом амуниции был сделанный по спецзаказу экранированный от терагерцевого[41] излучения гауссов пистолет капсульно-магазинного типа. Энергия выстрела бралась как в допотопном огнестреле – из одноразового аккумулятора на высокотемпературных сверхпроводниках, смонтированного прямо в основании гильзы. Единственное оружие, которое Парсонс, отныне голый и босый перед чужими средствами обнаружения, мог себе позволить.

Даже «гоутонг» теперь на нём был самый обыкновенный, скорее муляж, нежели реально функционирующий инструмент. И кодированный инфопакет внутри, вскрыть его можно только одним ключом, всем остальным просьба не беспокоиться.

Парсонс оглянулся напоследок, оглядел ещё раз привычный бардак, и со вздохом активировал команду самоуничтожения.

Эх, залечь бы сейчас куда-нибудь подальше отсюда, где-нибудь в Рио, восстановить имплантанты, популяцию наноботов, купить на чёрном рынке новый джейлбрейкнутый «гоутонг», перепрошить его, раздербанить пару дальних схронов со «спецухой», подлечить пострадавшие от налёта внутренности, завести новые айди на все случаи жизни.

Но нет, не судьба. Парсонс торопился, понимая, что если план сорвётся, жизни ему останется – считанные дни, а то и часы. В этом было даже своего рода удовольствие – поднять ставки, сыграть ва-банк.

Да пошли вы все. От фигуры на чьей-то доске Парсонс отличается одним немаловажным свойством – способностью совершать неблагоразумные поступки, жертвовать собой, не дожидаясь, пока тебя разменяют другие.

Преклонных лет поминутно кашляющий, пошатывающийся на каждом шагу мужик пробирался по закоулкам Мегаполиса. От него шарахались, случившиеся будто вчера пандемии забудут нескоро, пусть бушевали они в основном в других местах. Тоже способ конспирации, кто лишний раз на такого взглянет.

Впрочем, даже лишённый привычных способов коммуникации с инфосредой Мегаполиса, Парсонс в нём продолжал неплохо ориентироваться. В этот раз большего и не требовалось. На тех, кого разыскивал он сегодня, всё равно не выйти, их слишком берегут. Но с ними есть односторонний канал связи, для своих, для Знающих. Парсонс до последнего не хотел заходить так далеко, но теперь у него не было другого выхода. Когда вокруг рушится привычное мироустройство, пора было Хранителям сказать своё слово.

Слишком давно они молчали. Собственно, когда Парсонс из простого персекьютора Гильдии стал агентом Корпорации, они уже ушли в тень. Знающим сообщили, кто они, и какую роль играют в структуре построенной Ромулом сети, заставили лично посетить некоторые из разбросанных по планете точек контакта, поскольку хранить эти координаты на носителях любой степени сложности строжайше запрещалось. Парсонс подозревал, что о каждом знало всего несколько человек, все же были известны разве что Соратникам. Малейшее подозрение о раскрытии точки приводило к её срочной зачистке. Ещё бы.

Парсонс поставил на единственное известное ему подобное место в пределах Мегаполиса, оставалось надеяться, что точка до сих пор действовала. Тихая заброшенная клетушка в муниципальном многоквартирнике, упрятанная подальше от любопытных глаз на задворки малоперспективного района, где после очередного строительного бума, уже третьего в XXII столетии, цены на недвижимость только падали, и даже вездесущие корпорации не спешили окончательно делить тут зоны влияния – не стоило оно того.

Преклонных лет поминутно кашляющий, пошатывающийся на каждом шагу мужик сошёл на предпоследней станции юго-западной ветки монорельса, немного передохнув тут же на скамеечке, пересел на канатку, продолжая углубляться в частокол башен.

Так далеко от центра должны были, по идее, уже начинаться промзоны и гидропонные биореакторы, но даже в них тут не нашлось надобности, если Мегаполис в целом представлял собой образец серости и убожества, то здесь эти серость и убожество превращались в свои предельные формы.

Башни тут никогда не мыли, так что они сплошь были покрыты толстым слоем перегнившего бактериального коллоида – готовый рассадник любых смертельно опасных подарочков от задушенной, но не погибшей биосферы. Да и сами местные жители были больше похожи на классических «медленных зомби», столь любимых мастерами «вирта». Серая кожа, воспалённые глаза, и это несмотря на то, что как раз тут солнце иногда выглядывало из-за туч, поскольку неизбежный для агломераций смог здесь просто нечему было поддерживать, а с окраинных пустошей то и дело прорывался заметный ветер, принося относительно свежий воздух. Но серым людям было не до того, они проживали здесь свои жизни, даже не пытаясь ничего изменить. А кто мог, тут же отсюда спешил вырваться.

Идеальная среда для революционеров и фанатиков. Здесь Корпорация рекрутировала себе низовой персонал, рекрутировала и вывозила, пока у них тут мозги заживо не сварились. Если где-то на Земле агония Матери была скорее удобной моделью для описания творящегося вокруг безумия, то тут эту агонию можно было почувствовать во плоти. Может, в частности поэтому Хранители и выбрали для точки именно это место.

Парсонс украдкой оглянулся, тут даже патрулей «красножетонников» не наблюдалось – ни к чему они тут, кого тут ловить, доходяг-наркош? Двинувшихся умом стариков? Не смешите. А вот и она, искомая глыба многоквартирника. Парсонс устало, но целеустремлённо потопал к ней, немудряще, напрямик.

Безликая фигура в промокшем насквозь плаще бесшумно отделилась от серой шершавой стены и направилась следом. Людей здесь было немного, потому приходилось держать заметную дистанцию, хорошо хоть Парсонс не проявлял в этот раз обычной для него прыти.

Ещё бы узнать, что с ним случилось за то время, которое прошло с его появления в метрополии, почему он выглядит, будто попал под поезд. Зная Парсонса, можно было скорее подумать, что при этом не поздоровилось именно поезду, но важнее другое – наводка действительно оказалась точной. Даже совет идти за ним в одиночку был по делу – пока он такой, посторонние бы только мешали. Это должно разрешиться между ними двоими, что бы там ни думал по этому поводу Улисс.

Интересная складывается ситуация, бывший персекьютор будто оглоушенный бродит по приграничным трущобам, а за ним невидимкой крадётся в общем-то любитель, просто с некоторых пор приученный быть очень осторожным. Забавная штука ненависть. У некоторых она, месяцами не находя выхода в консервной банке «драккара», разгорается всё жарче и жарче, выжигает изнутри душу, оставляя лишь обгорелые головешки. Но такие в дальнем космосе долго не живут. Там надо уметь ждать, если надо – хоть годами. Терпение, терпение, ещё раз терпение.

На то, чтобы вызвать «драккар» с ушедшего в радиомолчание «Фригга», понадобилась неделя. Спасибо, хватило ума заранее оставить распоряжения о самопальном прослушивании заранее уговорённых частот. Дальше дело техники. Конечно, самоубийственный бросок Парсонса через сол-систем повторить не вышло, но «драккар» был мощнее той грузовой жестянки, и даже при столь неблагоприятной кофигурации планет добраться до Земли в разумные сроки было вопросом силы воли, не более.

Дальше был долгий перелёт, планы мести, переговоры с метрополией кодированными импульсами, «драккар» встречали на пересадочной в кратере Тихо с плохими вестями – угнанный Парсонсом грузовик перехватить не смогли, в обгоревшей спасательной капсуле – два трупа, при падении вышли из строя системы жизнеобеспечения. Судьба Парсонса неизвестна, но вероятнее всего он сумел успешно инфильтроваться.

В связи с положением в системе Юпитера, местные спецотряды Корпорации и так были переведены на усиленный режим, так что заниматься беглецом было попросту некому. На всякий случай его биопараметры скормили в качестве наживки местным «красножетонникам», пусть ищут, впрочем, без особой надежды на результат.

Чего добивается Парсонс, зачем он это делает, до сих пор оставалось непонятным. Ни один из агентов в недрах корпораций так и не смог узнать о какой бы то ни было связи беглого экс-персекьютора с «безопасниками» или их служанками. На этом горячка первых дней закончилась, упёршись в абсолютный информационный вакуум. Парсонс будто растворился. Пришлось брать операцию в свои руки. Осматривать известные схроны, рассовывать спецоборудование активного слежения, снова и снова пытаться достучаться до Соратников.

Всё бесполезно. Парсонс как в воду канул, и верхние эшелоны Корпорации словно решили про него вовсе забыть. Или предпочитали дождаться, когда он сам проявится.

Наводка появилась словно из ниоткуда. Анонимный вызов на «гоутонг» даже для начинающего оперативника – повод срочно начать заметать следы, потому что равносилен провалу. Но любопытство всё-таки взяло верх, и пока одна рука уже тянулась к активации «чёрной» последовательности, вторая подтвердила соединение.

Бесполый механический голос продиктовал координаты и направление движения цели. И отключился.

Все инстинкты кричали – нельзя, стоп, полный назад, но гнев и ярость ещё теплились глубоко на дне души. И жажда мщения пересилила.

Двое суток пришлось пролежать на точке, неотрывно отслеживая сектор пандуса от станции канатки до эскалатора на пешеходный ярус, поскольку время до прибытия цели механический голос сообщать не стал, а может, не знал его вовсе. Впрочем, это как раз было рядовым делом. Только с непривычки от земной гравитации болели рёбра. Время шло, никто подозрительный не появлялся, становилось противно, дурацкая шутка. Всё это одна дурацкая шутка.

Когда же Парсонс всё-таки сошёл на ребристый полимер покрытия – не осталось ни гнева, ни злости, ни жажды мести. Одна холодная решимость сделать своё дело и уйти. Хотя… вид у Парсонса был такой, будто его перед этим долго били головой о какие-то чрезвычайно твёрдые предметы. А после прямо в одежде засунули в ультразвуковую мойку. Кажется, последние недели дались бывшему персекьютору непросто.

Цель, не особо оглядываясь по сторонам, побрела в заранее предсказанном направлении. Значит, вот куда он нацелился. Видать, всерьёз прижали его корпоративные «безопасники», раз решил вернуться.

Да и то сказать, какие у него шансы, Соратникам сейчас точно не до него, даже их эффекторы последние месяцы спят по полчаса в сутки, выживая только за счёт чудовищной силы воли и питаясь почти одними стимуляторами. Если Парсонс, после того, что он натворил, попробует сунуться к кому-то из старых знакомых из числа агентов Корпорации, скорее всего, банально получит «маслину» в лоб. Корпорациям он не нужен вовсе, они и ловят-то его скорее на уровне инстинкта самосохранения. Осталось попытаться связаться с Хранителями. Даром что как раз эта точка уже давно не функционировала. Парсонс, получается, об этом не подозревал. Ну, что ж, доведём игру до конца.

Следовать тенью за скособоченной фигурой было просто. Надо же, а они, между прочим, почти ровесники. Да и то сказать, там, на Церере он совсем не выглядел развалиной. А тут сдал, будто опустошённый, выжженный изнутри. Может ли на простого человека с такой силой повлиять безумное дыхание Матери? Иногда это переносить оказывалось совсем непросто. Хотелось подумать, что поделом отступнику, предателю и убийце. Но чем другие лучше. Тем, что просто плывут по течению? Ну и к лешему.

Дело не в том, кто кого предал, кто кого пытался убить, не в служении заветам Ромула или следовании Предупреждению. Нужно было просто довести эту историю до конца, перевернуть страницу, закрыть файл, замкнуть ку-ядра и рвануть чеку запала. Иного решения жизнь не приготовила. Так и чего теперь попусту размышлять.

Осталось проследовать за целью до конечной точки его прогулки в столь неурочный час.

Отпустим его подальше, всё равно ему некуда деваться. Почти столетней древности некогда жилая башня теперь торчала кариозным зубом, многие окна чернеют провалами, с карнизов рушатся целые ручьи, видимо, внутренние короба окончательно засорило коллоидом, так что там внутри сейчас сыровато. Но не везде, вон там ещё живут люди. Какая прочная штука эти башни. Сколько лет тут не бывало банальной бригады электроинженеров, а всё стоит, а возьмись кто восстановить – через пару лет будет как новенькая. Будто не было десятилетия заброшенности.

Вот, зашёл внутрь. Интересно, неужели он действительно ждёт, что там внутри всё будет как прежде?

Нужно точно рассчитать время. Если появиться слишком рано, повышается риск при огневом контакте, цель слаба, но собрана и готова дать отпор. Если появиться слишком поздно, Парсонс может уйти, в такой пустой громаде затеряться несложно.

Точный расчёт, вот главный конёк любого оперативника.

Начали.

Внутри оказалось не так уж и темно, рассеянный свет, достаточный для перестроенной сетчатки, проникал сквозь щели буквально отовсюду, делая картинку похожей на образ инфракрасного спектра, когда под источником света тут же начинал светиться и сам освещаемый объект.

Фантасмагория падающих капель, дробного перестука, звонких шлепков и ярких брызг. В глубине закопчённой развалины царила вечная весна. Надо же.

Добраться до точки оказалось несложно, всего-то подняться на три пролёта вверх (тщательно заглядывая за все углы), двигаться абсолютно бесшумно – тоже вопрос техники и навыка. А вот стрелять в давнего друга – куда тяжелее.

Парсонс замер посреди пустого помещения.

Точка. Она была здесь. Но уже нет.

Зря ты сюда шёл, персекьютор. Повторим это вслух.

– Зря ты сюда пришёл, персекьютор.

Бронемаску пришлось снять заранее. На таком расстоянии толку от неё никакого, зато можно напоследок попробовать по-человечески поговорить.

Парсонс даже не шевельнулся. Он продолжал стоять с опущенной головой и брошенными вдоль тела руками. Поза предельно уставшего человека. Он будто бы даже и не дышал.

А потом одним броском начал движение.

Грохнули два синхронных выстрела, будто эхо друг друга.

На пол мешком упало тело, сшибленное влёт.

Один из них успел раньше.

Сквозь вату саднящих барабанных перепонок раздавалось сипение, переходящее сначала в мокрое хлюпанье, а потом в слабый кашель.

Парсонс ещё был жив. Ещё. Выстрел был точным, на пробой стыка между двумя пластинами скрытого под одеждой армопластового нагрудника. Дело техники и железных нервов, «маслина» на выходе из ствола обладает кинетикой в килоджоуль, и проходит человеческое тело навылет, как сквозь сливочное масло. С такого расстояния даже при серьёзной броне самое сложное – оставить цель в живых.

Тут без медсканнеров было видно – задета аорта, хровь хлещет в лёгкие. У Парсонса остались считанные секунды, прежде чем он отключится. И пара минут, прежде чем умрёт.

– Цагаанбат.

Надо же, узнал, мерзавец. Вот только поговорить нам уже не особо получится.

– Ты всегда с удовольствием мстила, да?… А мне даже не пришло… – горло опять заклокотало, давясь чёрной пеной, – а мне так и не пришло в голову, что ты могла уцелеть.

– Я никому не доверяю, ты же должен знать. Я тогда осталась на Церере. Дай, думаю, послежу за моим другом Парсонсом.

– И вот… проследила. Это не я уничтожил «Бергельмир», и всё остальное… не я. Нас растащили по углам, как слепых крысят.

В этих умирающих глазах засветилось озарение.

– Ты же не смогла прочесть?..

Цагаанбат осторожно подошла ближе. От Парсонса всего можно ждать.

– Не смогла прочесть что?

– Послание… в архиве «Фригга»… послание мне и, видимо, тебе.

Цагаанбат непонимающе покрутила головой. Ничего такого в переписке не… Те два нераскрытых файла. В голове у седовласой валькирии завертелись волчком мысли. Неужели…

– У меня в «гоутонге» моя часть… Ты расшифруй свою… это файл, отправленный с твоего аппарата… и передай… Хранителям… третья сила, нас… нас жрёт третья сила… найди их, слышишь!..

Вновь булькающий звук и дыхание Парсонса остановилось.

Значит, вот как. Цагаанбат только что убила своего единственного друга, боевого товарища, сражавшегося с ней плечом к плечу последние тридцать лет. А она его убила.

Странное чувство. Новое какое-то. Хотя казалось, за время этой бесконечной корпоративной бойни она уже всякого навидалась.

Цагаанбат деактивировала бронеперчатку и та послушно разобралась на сегменты, сложившись на запястье. Нашарить чужой «гоутонг», открепить.

Надо же, сейчас даже стандартные модели как правило ресетятся без контакта с хозяином, не говоря уже о специальных сборках под заказ, которыми обычно пользовались агенты Корпорации. Иные могли изрядно рвануть.

Этот продолжал функционировать.

Значит, Парсонс знал, что всё может так закончиться, и приготовился.

Видимо, решил, что полученные сведения важнее его жизни. Так, надо будет засунуть аппарат в сэндбокс[42] и выпотрошить.

«Третья сила»… о ней Цагаанбат тоже догадывалась, но считала, что она стоит за Парсонсом. Но, похоже, за ним всё это время не было ничего и никого, даже Корпорация его изгнала из своих рядов, оставив бороться в одиночестве, да ещё и натравила на него корпоративную свору. Печальная история.

Цагаанбат поднялась во весь свой немаленький рост, оглядев заброшенное помещение.

Вот и поглядим, что же такого нарыл для неё Парсонс. И закончим его последнее дело. Он никогда не переставал быть персекьютором, просто цели сменились, но не средства.

Цагаанбат опустила забрало. Тугая иссиня-белая искра плетью ударила по сетчатке. Полыхнуло. Прощай, Парсонс.

Тело горело с яростным сипением, каталитическое пламя словно втягивало в себя биомассу, голодным зверем спеша закончить долгожданную трапезу.

А про «третью силу» эту мы ещё обмозгуем. Пока план был простым – расшифровать свою часть того самого мифического «послания», попытаться сверить с тем, о чём было сказано Парсонсу и тогда… да, искать выходы на Хранителей. Быстрый запрос через никак не желающий сдаваться интервеб в инфобазу Корпорации, Хранители уже пять лет не появлялись в присутствии свидетелей, разве что на них выходили Соратники или сам Ромул, но они оставить об этом данных не соизволили. Вокруг шла уже настоящая война, и было не до формальностей. Нужно постараться, нужно очень постараться и найти их. Если, конечно, сведения, полученные благодаря Парсонсу, действительно будут стоить подобных усилий.

В любом случае, за Цагаанбат сейчас наверняка наблюдают. Хорошо хоть, ей хватило ума в самом начале недолгого их с Парсонсом прощания запустить помехопостановщик. Сумел ли сегодняшний поступок Парсонса заставить эту всеведущую «третью силу» начать пересматривать планы? Или те, кто сюда направили Цагаанбат, на нечто подобное и рассчитывали?

Полковник нехорошо оскалилась. До сих пор ей успешно удавалось играть на публике дуру. Только горстка пепла осталась от единственного человека, который знал, что она на самом деле собой представляет. Кажется, настало проявить себя в новом амплуа.

Давно, очень давно, Цагаанбат была знакома с великим человеком, даже имени которого никто не знал. Его все звали просто «мекк», а единственный друг называл Тенью. Когда-то именно «мекк» вырвал Цагаанбат из лап корпоративных крыс, но вскоре сам погиб, спасая Ильмари, нового эффектора Соратника Улисса. Погиб глупо, как сейчас Парсонс. А единственный друг его предал, переметнувшись на сторону корпораций.

Цагаанбат не собиралась становиться ещё одним Ма Шэньбином, хотя чувствовала себя от этого не лучше. Ма Шэньбин хоть не убивал Тень своими собственными руками.

Она останется в строю и доведёт дело до конца. Но пусть это будет нашим маленьким секретом.

Отсалютовав останкам Парсонса, Цагаанбат двинулась по траектории ухода, через пустую башню, по занесённым сором и покрытым коллоидом трескающимся пандусам, в сторону ближайшей станции монорельса. Нужно попробовать оторваться от преследователей.

За ней в этот момент и правда наблюдала одинокая женская фигурка, замершая у разбитого окна в двух километрах восточнее. При ней не было ни единого оптического прибора, как не было на ней и следов имплантантов. Она просто смотрела и видела. Видела то, что увидеть не ожидала.

Нет, план работал в точности согласно графику, не сбиваясь ни на миг.

Но то, как вели себя эти люди, оказавшись в ситуации жестокой несправедливости, вызывало в безымянной женской фигуре чувство, схожее с завистью. Они оба, что персекьютор, что валькирия, действительно верили в то, что делают. Но верили совсем не так, как верят в свою правоту истовые фанатики. И это ставило под вопрос многое, если не всё.

Нужно обдумать. Всё нужно ещё раз обдумать.

Женская фигура исчезла, словно растворилась в воздухе. Она это умела лучше всего.

4Время смерти

Заводить вездеход с толкача – дело нервное и опасное, да ещё в одиночку. Особенно когда под руку пищит диспенсер, в котором садится последний полудохлый топливный элемент, а тебе надо бегать от стартёра в обход распластавшейся по грунту основной юбки, да по колено в воде, туда, к ротору, чтобы дать ему пинка, пока питание поступает.

С третьего раза удалось, двигло два раза чихнуло и затарахтело на холостом ходу.

Роуленд утёр пот со лба и, тяжело отдуваясь, согнулся пополам. Долбаная одышка. И долбаные топливные элементы. Это нефти в Сибири до сих пор навалом, а вот новые запчасти, да ещё и такой хайтек, здесь в традиционном дефиците. Надо же было тогда бортануться о скальный выступ, и где, на болотах, ровных как стол, и тянущихся, кажется, от Енисея до самого Урала. Нет, собрал на полном ходу единственный торчащий булыжник, хорошо не перевернулся, иначе страдать одышкой было бы уже некому.

Теперь чуть не уследишь, успеет треснувший диспенсер за ночь достаточно разрядиться – вперёд, поработай теперь руками, главное убирай их резче, пока лопастью не отхватило. Бывали случаи, ханьцы трепались. А, случись что, с медициной здесь ещё хуже, чем со сменными топливными элементами. Хорошо двигло на вездеходе неубиваемое, катализаторного типа, работает на всём, что хоть чуть-чуть горит, даже на оленьем говне, хаха. Только на спирту не работает, потому что кто ж ему дасть.

Это здесь такой повод для традиционного народного юмора. Даже ханьцы его понимают, которые местные в пятом колене, не понаехавшие.

Кажется, элементы достаточно насосались от генератора, двигло начало давать мощность на гражданские нужды. Например, чтобы прокачать, наконец, подушки.

Сквозь мерное ду-ду-ду двухметрового винта послышался плеск, это толстенные юбки начали подбираться под днище, расправляясь. По водяным окнам во все стороны побежала привычная рябь воздушных струй.

Роуленд последний раз проверил подачу топлива, прислушался к вою генератора, покачал головой и тронул рукоятку основных заслонок, одновременно выжимая газ. Шестиметровая машина послушно принялась разворачиваться. Хорошая штука вездеход, на нём разве что в горы лучше не лазить, а по местным пологим холмам, утопающим в солоноватой водице, самое оно. И главное фиг чем такую штуку засечёшь, разве что специально беспилотник запускать, или зимой, под слепящим солнцем вновь вернувшегося сюда сибирского антициклона, с орбитальной группировки. А так мы люди незаметные – не шумим, не пылим, в эм-диапазоне отмалчиваемся, железа в нас – килограмм тридцать на всю машину если наберётся, а так сплошной армированный пластполимер. У вояк янгуанских в своё время выменял на бочку спирта. Ещё долго думал, не прогадал ли. Не прогадал. Зверь-машина, ещё бы двигло перебрать, но это спиртом не отделаешься.

Когда вездеход выбрался из низины, а под подушкой с металлическим скрежетом начало продираться разнотравье, Роуленд с наслаждением отстегнул респиратор. Запах, особенно по весне, был далёк от цветочных ароматов, но это смотря с чем сравнивать. Местные хакасы из «диких» рассказывали, что ещё лет тридцать назад «служанки» из-под куполов только в гермокостюмах полувоенного образца показывались, и то сказать, были в этом правы. Сейчас – совсем другое дело.

То ли мгноговековые залежи всякой органической дряни на месте бывшей вечной мерзлоты за полтора столетия начали наконец превращаться в нечто химически нейтральное вроде торфа, то ли там снизу снова начало подмораживать – Роуленду в общем было всё равно – главное, иногда тут становилось почти хорошо. И уж точно лучше, чем в душном людском болоте агломераций.

Тут порывом ветра на Роуленда так пахануло, что он поспешил обратно застегнуться. И если бы проблема была только в запахе или даже химическом составе. Сибирь скопила в своих недрах залежи самых немыслимых болезней, и такими безжизненными эти пространства стали не сами собой. Нет, плотность населения даже в благословенном XX веке тут была невесть какая, недаром ханьцы на эту территорию засматривались, но вот так, чтобы на сто километров в округе два-три жалких хутора, такого здесь не бывало, пожалуй, со времён палеолита.

Пару раз Роуленд натыкался на могильники начала века, жуткое зрелище. Спёкшаяся воедино масса из остатков одежды, белеющие кости, какие-то предметы обихода. Вылетаешь пулей, начиная про себя молиться на зверскую унивакцину, от которой каждые полгода валяешься как в бреду, с температурой под сорок. Зато есть шанс не подцепить что-нибудь покруче эбола, малярии-2 или гриппа-испанки.

Впрочем, этой же болотной дряни и спасибо, чужие здесь не шастают, никому эта территория не нужна, за ней если и следят, то разве что для проформы, и объект должен быть размером хотя бы с винтолёт. А кому нужен ломаный-переломаный вездеход?

Роуленд сверился с картой и начал потихоньку притормаживать. Хорошо, что старое-доброе крякнутое позиционирование тут, на почти ровной плоскости, работало идеально, а то при здешнем однообразии ландшафтов можно неслабо заблудиться. Хорошо, что так много старых спутников ещё болтается на стационарных, попробуй тут включи официальное, сразу будешь у «служанок» как на ладони. Здешние этого ой как не любили, по понятным причинам.

Ага. Зелёная ракета неспешно поднялась над пологим выступом на востоке, Роуленд нашарил свободной рукой под панелью пистолет и не глядя пальнул в небо. Обмен сигналами дело обычное, чтобы тут жить – нужно быть очень нелюдимым человеком, а привычка чуть что хвататься за ствол делала нечастые встречи ещё занимательнее.

Встречный вездеход уже остановился, и теперь аккуратно пристраивался правым бортом. Поступим так же.

– Ни хао рен!

Ломаный пунтухуа тут вроде как дань вежливости, всё равно на нём толком никто не говорит. Ну, кроме самих ханьцев. Только и они предпочитают не морщиться, выслушивая, как коверкают их язык, а сразу переходить на инглиш.

– Хай, мэн. Чего случилося?

Роуленд с ухмылкой ткнул пальцем в здоровенную заплату на юбке у коллеги по несчастью, явно тоже обо что-то бортанулся. И так бортанулся, что небось три дня потом по пояс в болоте просидел, стуча кувалдой.

– Да ничего, мелочи жизни. Привёз?

Водителя встречного вездехода звали Руфус, он был бывший вояка (о чём до сих пор недвусмысленно намекал неестественный разворот плеч), африканец, роста в два метра, правый глаз напрочь отсутствует, глазница заросла диким мясом, страшный как чёрт. Интересно, ему по вечерам в зеркало не стрёмно смотреть? Приснится ещё такое, чего доброго. Вот и сейчас, оставшийся глаз нехорошо щурится, кулачищи сжимают штурвал так, словно хотят вырвать его из крепления. Спросил «привёз» так, будто в случае чего прибьёт на месте, вот этими самыми руками.

– Привёз, когда я тебе подводил. Принимай-на.

В проход между бортами полетела обычная доска, Роуленд со своей стороны принялся подтаскивать фасованные тюки с брикетами – жрать эту гадость можно только в теории, зато домашняя скотина, которой тут многие за последние годы обзавелись, трескала только в путь. Роуленд в своё время разжился по случаю не только мини-биофабрикой (отдельная история – где он её взял и как сумел допереть к себе в болота, весом она была тонн под десять), но ко всему ещё и упаковочный станок угнал из одного заброшенного янгуанского купола. Так что теперь и окрестные говяды довольны, и выменять полезный товар всегда можно. На какую-нибудь жратву поприличнее, например. Тут, на окраине мира, жизнь простая, сплошной натурообмен и выживание.

Так они некоторое время молча туда-сюда и таскали, каждый своё.

– Диспенсер поюзанный никто не предлагал выменять?

Руфус в ответ понимающе заржал.

– Если что, ты за мной будешь. Я сам уже полгода ищу.

– Понятно. Что слышно?

– Да ничего не слышно. Севернее, говорят, новый купол возводят. Как думаешь, сколько простоит?

– Упорные ребята. Даю ему год.

– Угу.

Места здесь были занятные – даже самые прочные купола тут рано или поздно взлетали на воздух. То газопровод рванёт, то грунт просядет, давая такую трещину в несущих, что проще новый построить, чем старый починить. Любой заподозрит диверсию, только кому тут устраивать диверсии? Кучке отщепенцев, годами разыскивающих банальный диспенсер?

– Чего им всем тут надо? Остатки месторождений всё равно они контролируют, зачем им наши болота?

Наши. Ха.

– А ты их спроси, будут пролетать, помаши им снизу.

Юморист. Сам небось отнюдь не на Корпорацию служил, но потом надоело, бросил всё, чуть не жену и детей, рванул сюда, живёт отшельником, мастерит для души куколок из соломы, вручную раскрашивает. А что глаз потерял, так это ещё не самый плохой вариант, много народу просто мрёт. Роуленд поморщился, вспоминая прошлую весну. Еле оклемался тогда. Но вот ни на секунду не задумался о том, чтобы вернуться.

– Ладно, разбегаемся. До связи, Руфус.

– До связи, Джон, береги себя.

Обнялись и разъехались.

Разогревая остывшее двигло до режима, Роуленд не удержался и разок всё-таки бросил взгляд назад. Хороший мужик этот Руфус, как-то они целый год с ним играли в шахматы по радио. Не столько играли, сколько за жизнь болтали, кто где бывал, да кто как кого и поскольку раз на дню ненавидел. Три раза начинали партию заново, потому что обнаруживалось, что фигуры на двух досках оказывались расставлены по-разному. А потом с юга опять потянуло и стало не до того, так в общем они к шахматам и не вернулись. А жаль, было весело.

По правде сказать, большинство местных выживальщиков вовсе не были отъявленными социопатами, как это можно было бы представить. Просто у каждого были свои причины свалить подальше. Как они были и у Роуленда.

Выводя привычную глиссаду по водяным зеркалам, он усмехался сам себе. Писарь Стэнли, ты ли это. Смотри, куда забрался, тут не то что интервеб, тут электричество не всегда в наличии. Нечасто ему тут приходится о таких вещах задумываться. Как-то всё случилось само собой. Сначала исчезли близнецы, а без них и Ромулу Стэнли был не нужен. Потом навалилась эта волна безумия, которую он ощущал, кажется, сильнее всех треклятых жителей треклятой агломерации. С ней невозможно было жить, от неё невозможно было скрыться. Стэнли что-то смутно объясняли про Мать, но ему от этого знания было не легче. Так он постепенно стал глазами, которые не видят и ушами, в которых не нуждались. И тогда он ушёл.

Снова вспомнил, что его зовут Джон Роуленд, что ему уже стукнул сороковник, а ни профессии нормальной, ни особой цели в жизни у него не случилось. Нужно было убираться куда-нибудь подальше, но не так, как поступали другие – на вахту в дальний космос. Видимо, это ещё теплилась в душе надежда, что близнецы вернутся.

Поэтому первой точкой, куда Роуленд двинул, была Аляска. Климат почти райский, суровые выживальщики и там присутствовали, причём в массе, и всеобщее безумие там почти не ощущалось, но Роуленд чувствовал, это всё не то. Тянуло его куда-то, его как писаря. Так через пару лет он и оказался здесь, на бескрайних зловонных болотах, где писарю уж точно делать нечего.

И где внезапно ему стало хорошо и спокойно. Ну, в те часы, когда его не валила с ног очередная болезнь, не ломался генератор и не нужно было с толкача заводить ротор вездехода.

Здесь Роуленд вновь почувствовал свою нужность, уместность в конце концов. Только совсем не сразу понял, почему здесь, и в чём эта нужность состояла.

А ещё время от времени он тут начал припоминать старое ощущение чьего-то незримого присутствия. И если в перенаселённом Босваше ничего необычного в этой щекочущей паранойе не было, там все наблюдали за всеми, то тут, посреди бескрайней пустоши, на голом зловонном ничьём пространстве, подобные взгляды из-за спины первым делом вызывали волну панического страха, а уж потом что-либо иное.

Вот и сейчас, почти добравшись до своей дальней базы, Роуленд резким движением уменьшил обороты ротора, делая вездеход почти бесшумным, и одновременно уже нашаривал припрятанный для таких случаев огнестрел. В здешних условиях это было почти единственное доступное оружие, зато его тут было много. Например в его коллекции нашлось место даже такой археологической древности, как СВД. Впрочем, при себе у Роуленда был только привычный «винторез», не за тем ездил, чтобы в войнушку играть.

Оставив вездеход за пригорком, он аккуратно сполз в мокрую траву, и размашистым шагом побрёл по хляби к месту назначения. Поглядывая по сторонам в поисках неприятностей, Роуленд аккуратно зашёл к приземистому комплексу с тыла, где был самый неудобный обзор, вскрыл люк запасного выхода и бесшумно просочился внутрь. Ни одна петля не скрипнула – хозяйство требует ухода, зато и не подводит в трудную минуту.

Так, крадучись, Роуленд добрался до бывшей комнаты дежурного, никого. И на мониторах никого, что стало ясно через пару секунд после того, как в подвале запустился генератор.

Выругавшись сквозь зубы на свою мнительность – ну кому может понадобиться вековой давности брошенный пакгауз, тут и ценностей-то никаких нет – Роуленд оставил у стенки «винторез», и пошёл обратно к вездеходу, его нужно было сегодня ещё подогнать, разгрузить, заправить, загнать на нижний уровень, пусть подзарядится. «Дальняя база» служила Роуленду перевалочным пунктом и ремонтной мастерской, благо тут площадей хватало. Временами он даже подумывал перебраться сюда окончательно, да вид из окна не нравился. Ха, будто он где-то бывает другой.

Пока таскал тюки с грузом, окончательно взмок, всё-таки брезентуха костюма химзащиты мало приспособлена для активного передвижения по местности. В танках ещё оставалось литров двести воды с прошлой перегонки, так что даже удалось потешить себя расслабляющим душем. Мы сегодня молодцы, мы сегодня нам добыли мяска. Есть его без специальной обработки нельзя, но это не повод для расстройства. Будет нам и жаркое, и шкварки. Говяды не зря сложили свои головы в неравном бою с ожирением.

Роуленд вольготно разлёгся на кушетке, закинув ногу на ногу, закрыл глаза и постарался расслабиться.

Не выходило. Ощущение постороннего взгляда не отступало, а наоборот, всё усиливалось.

Если это не подкатившая внезапно креза замученного жизнью в полном одиночестве подсознания, то… то он знал, что дальше будет. Роуленд некоторое время ещё побродит, наконец рухнет, обессиленный, где-нибудь в углу, а проснётся наверняка в совсем другом месте. Так уже бывало.

Ну и к чёрту всё. Капсулу анксиолитика[43] под язык, и баиньки. Зачем себя зря мучить. Картинка привычно поплыла и смазалась. Поясница болит. Да и на здоровье.

Снилось ему нечто слабо понятное, но до спазмов в животе жуткое. Что-то наваливалось на него сверху, придавливая к земле всей своей массой, не оставляя шанса на спасение. Вот уже перекошенное от страха лицо упёрлось в вонючий от торфа грунт, дышать можно было только через раззявленный рот, но и туда уже сыпались комья. В бесформенной массе, накрывшей его своей тяжестью, раздавался всё более и более частый стук. Кто-то колотил в дверь. Крепко так, прикладом, со всей дури.

На этом Роуленд проснулся окончательно.

Надо же, грохот этот был на самом деле. Некто весьма уверенный в своём праве продолжал ломиться в пакгауз.

Роуленд активировал камеру над входом и покачал головой. После вчерашних предчувствий этого стоило ожидать. Армейского образца винтолёт с незаглушенными роторами и трое вояк перед дверью. Не будем заставлять их ждать, выломать её им ничего не стоит, а вот Роуленду потом думай, где на их болотах достать банальный автоген.

– Кого ищете?

Грохот прекратился. Троица дружно посмотрела на громкоговоритель. Раритет, ради такого вот эффекта и монтировался. Если бы можно было для этой цели использовать музейный патефон, было бы ещё круче, но таковые в рабочем состоянии даже в Сибири нынче были редкостью. Ребят, привыкайте, ваши «гоутонги» в хозяйстве Роуленда не работают.

О, надо же, сообразили.

– Ищем Стэнли. Выходить с поднятыми руками.

Ага, щас.

– Вы откуда такие будете?

Опять потянулись к «гоутонгам». Фантастические идиоты. Впрочем, будь вы не из Корпорации, разговаривать с вами Роуленд вообще бы не стал. Это уже вопрос профессиональной этики, сами понимаете.

– Ладно, не старайтесь. Я выхожу. Советую за стволы не хвататься.

Корпорация. Всегда Корпорация. Временами Роуленду начинало казаться, что он вовсе не в изгнании на краю земли, а всё ещё там, в толще Босваша, наблюдает за самоубийственной схваткой двух симбионтов. В те разы, когда его очередной раз накрывало, он снова находил себя за периметром очередного форпоста Корпорации, не соображая, что он тут вообще делает.

Если это психиатрия, то какая-то уж больно избирательная. Преступника тянет на место преступления, ага.

Тряхнув головой, Роуленд начал собираться, а то парни и правда что-то нервные. Не нравится торчать у всех на виду? Вы б ещё на челноке сюда прискакали.

Сборы, впрочем, особого времени и не требовали. Залочить пакгауз, схватить свой именной винторез, закинуть рюкзак с барахлом на спину. Внутренний карман, где хранился «гоутонг», пришлось разыскивать, давненько прибор не был ему нужен. Персональный заказ, ку-ядерный, потому в три раза толще обычного, безумно устаревший, но до сих пор не бесполезный. Не нужно будет каждому встречному дылде слишком долго объяснять, ху из тут ху. Смешно, когда-то у писарей подобные приблуды были главным инструментом.

Давно дело было.

– Так чего вам от меня надо, парни?

Вот, другое дело. Роуленд с удовольствием разглядывал мимический процесс, происходящий на этих лицах. Он читал их, как открытую книгу, даже сквозь забрало.

Троица рефлекторно вытянулась во фрунт, но даже оный оказался каким-то жалким. Боятся.

Роуленд пожал плечами, раздвинул армопластовые фигуры, мешающие ему пройти, и потопал к винтолёту.

Пилоты тоже сделали большие глаза, но хоть каблуками стучать не стали. Так, эти контактнее.

– Куда едем?

– Сэр, вас приказано доставить в тренировочный комплекс для консультаций, сэр.

– Это теперь так называется, «доставить для консультаций»? Мило. Ваше командование уверено, что без этого никак?

Стрельнувший куда-то в сторону взгляд, неслышные переговоры.

Ну, в теории неслышные.

– Сэр, вас приказа…

– Можете не ретранслировать, я в курсе. Ну, поехали. Мне уже самому интересно, зачем я вам понадобился. Загружайте своих вояк, у меня всё с собой.

Роуленд покосился на торчащий за левым плечом ствол «винтореза». Пилоты почему-то расстроились ещё больше. Неужели допотопный огнестрел на борту их любимой «птички» был таким уж существенным дополнением к и без того свалившемуся им на голову писарю? Небось, не знали, кого должны везти. Да и руководство, судя по нервным ноткам в канале, тоже было не в курсе.

Кто же их навёл, и самое главное, отчего вчерашние ощущения? Близнецы, если это были они, действовали иначе. Истории с провалами в памяти больше соответствовали их привычкам пользоваться для своих нужд всем, до чего можно дотянуться, включая писарей, разумеется. Вот только на этот раз история была про другое. Да и то, когда там последний раз близнецы вообще подавали голос?

Роуленд не помнил. Так давно, что даже имя Стэнли для него уже окончательно стало чужим. Как из другой жизни.

Заработали ходовые роторы, ребристый пол под ногами знакомо дрогнул и накренился. Вояки делали вид, что всё в порядке, и пытались вести вялый разговор ни о чём. За бронеплитой иллюминатора тянулся бесконечный однообразный сибирский ландшафт.

Летели недолго, где-то час спустя винтолёт пошёл на снижение, возобновилась болтанка – пилоту приходилось вписывать тушу транспортника в рельеф местности, тут хочешь не хочешь приходится полагаться не только на подработку вектора тяги роторов, а маршевые приводы винтолётов были не слишком приспособлены к большим углам отклонений. Ладно, это фокус старый, от чужих радаров вы ушли, а как быть с инфракрасными сканнерами на орбите? Летом-то тут сплошные испарения, но сейчас-то…

Роуленду тут же и продемонстрировали. Машина вдруг ухнула вниз, и снаружи погас свет. Со смачным плюхом они приземлились на что-то водоплавающее. Ого. Заполненный водой туннель. Неплохо придумано. И экранирование идеальное – разве что активным сейсмосканнером засечь можно, да и то, если знать, что искать. Нарой таких туннелей на сотни километров вокруг, если что – подрывай безо всякой жалости. А старых разработок, карьеров и шахт вокруг – вообще как грязи. И каждая из них может оказаться занятой людьми Корпорации. Ищи до посинения.

Свежее решение. Нечто подобное раньше если и было в планах, то до Роуленда не доходило. С гулким клацающим звуком верхняя половина своеобразного транспортного средства накрыла винтолёт, тут же заработали гребные винты. Забавно, подводная лодка в болотах Сибири.

Ещё полчаса плавания, и движение прекратилось. Короткий толчок швартовки, и всё затихло. В распахнутый люк тут же сунулась напряжённая физиономия вояки средних лет.

Надо же, целый полковник. Роуленд явно отстал от жизни, если у него под самым носом функционирует полноценная военная база, а он об этом ни сном, ни духом.

– Джон Роуленд?

Ха, ты меня читать вздумал, полкан?

Роуленд буквально кожей почувствовал, как переругиваются сейчас их «гоутонги». Хватит.

Писарь Стэнли вернулся в строй ровно с того момента, как в дверь пакгауза раздался первый удар. Чего уж самого себя обманывать. Если к нему сами, по собственной инициативе, пришли люди Корпорации, значит, в агломерациях творится страшное.

Нужно было видеть, какая вокруг настала тишина. Сейчас злости Стэнли хватило бы на сотню-другую человек. Откуда злость-то? На кого? На этих вояк, что выдернули его из многолетней летаргии? Глупости. Стэнли попросту было страшно. Приходилось вытеснять страх гневом.

– Полковник Вольски, пройдёмте, кратко изложите мне ситуацию в метрополии.

Тот аж по струнке вытянулся. Настоящий вояка соблюдает субординацию на уровне инстинкта.

Три минуты спустя оба уже заперлись в кабинете полковника, по дороге их провожали ошалелые взгляды штабных. Или здесь впервые видели живого писаря, или наоборот, слишком хорошо знали, что это такое. Впрочем, одно другому не мешает.

– Насколько я понимаю, эээ…

– Мистер. Мистер Роуленд.

– Так точно. Насколько я понимаю, мистер Роуленд, вы довольно давно не были на материке.

– Да. Был бы благодарен, если бы вы добавили немного ретроспективы.

Полковник нахмурился, но продолжил. Роуленд всегда тонко чувствовал грань, до которой можно дотянуть собеседника. И этот парень ещё не готов.

– Первые заметные гражданские бунты начали наблюдаться в агломерациях около семи лет назад, с тех пор их число нарастает лавинообразно. Корпорации пытаются увеличивать контингент полицейских сил, но в целом с этой задачей не справляются, поскольку системы газовых гигантов, где корпорации срочно возводят оборонительные комплексы, требуют для своего содержания всё больше ресурсов, и разрываться на два фронта им становится всё сложнее.

– И мы им в этом всецело помогаем.

– Так точно. Усилена активность наших флотов во всех четырёх Поясах, но самое главное – судя по поступающим разведданным, большинство конфликтов провоцируют сами корпорации, количество попыток списать обстрелы стационаров и перехваты грузов на наш счёт растёт с каждым днём.

– Но нам это только на руку, так?

Полковник пригнул голову, так что Стэнли невольно подался в сторону. Этот если врежет, мало не покажется. Но нет, обошлось.

– Моя задача – готовить людей. Как можно тщательней и как можно быстрее. Но я вижу, к чему идёт дело, и у меня опускаются руки. Мы ввязались в войну, из которой не будет выхода. Завтра мы отправляем в Рио очередные сквады. Но уже через месяц там нам понадобятся ещё силы, но где их взять? Соратники выжимают из Корпорации всё, на что она способна, до последней капли крови. Но этого всё равно мало, потому что мы воюем со всем миром. И после каждой операции мы теряем людей.

Полковник оторвал, наконец, взгляд от пустого проектора, впервые посмотрев Стэнли прямо в глаза.

– Вы можете донести это до Соратников, я же знаю. У нас кончается запас прочности. Ещё полгода – и я выключу здесь свет, отправляясь в оперативные части. Мне уже некого будет готовить.

Стэнли держал взгляд.

– Хорошо, полковник. Я постараюсь. Но учтите, скорее всего, ничего нового я тем самым не сообщу. Там всё знают.

– И всё равно форсируют конфликт.

– Или не имеют иной возможности.

Полковник моргнул.

– В таком случае, это конец?

– Может быть. Или начало чего-то иного. Вы же знаете, за что боретесь?

«Вы», Стэнли нарочно отделил себя, писаря, от людей Корпорации. Хотя, какое он имел на это право? Ответом ему было молчание.

– Полковник Вольски, я понял вашу просьбу, но всё-таки, вы меня сюда дёрнули не за этим. Вам были даны относительно меня какие-то конкретные инструкции?

Тот в ответ только неловко моргнул.

– Вы знакомы с полковником Цагаанбат? К сожалению, имени его я не знаю.

– Это и есть имя. Оно монгольское, у них нет фамилий. Только имена. И это не «он», а «она». При встрече смело можно обращаться к ней «мэм», ей нравится. Да, мы знакомы.

Ещё одна пауза. С этим нужно заканчивать.

– С ним… с ней связана какая-то ошибка в базах, по данным интервеба полковник Цагаанбат погибла на Церере. Однако недавно она связалась с нашим штабом и потребовала известить вас, мистер Роуленд, что вам срочно необходимо прибыть в Мегаполис. В сообщении указано только то, что встречи с вами ждёт также некий мистер Баум. Кто это?

Писарь Стэнли чувствовал знакомое дрожание век. Действительно, настала пора ему вернуться в строй. Всё к одному.

– Догадываюсь. Это очень неприятный человек. Наткнётесь на его след при подготовке к операции – немедленно сворачивайтесь и уходите.

Опять этот взгляд. Довольно.

Пространство вокруг потеряло остатки и без того скудной армейской цветовой гаммы, превратившись разом в серое плоское полотно, толстым слоем намазанное на сетчатку. Вокруг него вилась, кружила, мельтешила совсем иная жизнь – жизнь информационных потоков, ассоциативных привязок и датамайнинг-процессов.

Привет, давно не виделись. А сейчас, полковник, ты расскажешь писарю Стэнли всё, что ему нужно знать о действительном положении дел на планете и в сол-систем. Ты и сам не сознаёшь, как много тебе известно. Просто тебе, полковник, не хватает ума для анализа. Ты вояка, но ты не ровня Цагаанбат, та всегда схватывала с полуслова. Просто расскажи, кого и в каких количествах подготовили все известные тебе центры за последние годы.

Поставленный спецами Корпорации блок слетел, словно его сдуло ветром. Это не преграда для подготовленного писаря. Да и не против него этот блок ставился.

Взгляд выпученных глаз начал оттаивать спустя каких-то десять минут. Обычно, после такого люди мало что помнят. Но подспудное ощущение совершённого над ними насилия остаётся навсегда и легко передаётся другим. На уровне инстинкта. Одним выражением лица. Именно поэтому писарей так боятся.

Полковник рефлекторно отшатнулся, пытаясь прийти в себя.

Ну-ну, ты у нас уже не маленький, переживёшь. Служи, солдат.

Стэнли шёл по коридору, щурясь от света голых ламп, шёл в полном одиночестве под звуки эха собственных шагов. Нужно обдумать план возвращения, ведь в эти болота нетрудно попасть, очень легко тут пропасть без следа, а вот выбраться отсюда так, чтобы тебя не взяли где-нибудь в Саянских горах, уже куда сложнее.

Но и это, в общем, вопрос решаемый. А вот как понимать срочный вызов Цагаанбат, появление на горизонте не кого-нибудь, а самого директора Баума – так с ходу и не скажешь.

И ещё Стэнли беспокоил тот факт, что близнецы продолжали молчать, несмотря на его продолжающийся настойчивый зов.

Беспокоил, ха. Стэнли уже готов был в связи с этим по-настоящему паниковать.

Безумие и боль, подхлёстывающие друг друга, поочерёдно накатывающие на серые полимерные стены башен, разбивающиеся о них с яростным криком и вновь разбегающиеся для бессмысленного броска.

От боли и безумия тут кричало всё, каждое перекрытие, каждое стекло, каждый кабель, каждый нерв, каждое сухожилие, каждая душа.

Только что спокойно пробиравшийся сквозь толпу подросток с пустыми глазами наркомана мог внезапно ощериться, забиться в угол и начать оттуда выкрикивать нечто бессмысленно-агрессивное, после чего безумно расхохотаться и завыть на белеющую в сером небе «люстру» наблюдателей из числа «красножетонников».

Вполне благополучный клерк, уверенный в себе представитель корпоративного криля – одет в добротное пальто из искусственной шерсти ламы, на предплечье дорогая модель «гоутонга», на голове «визор», под мышкой портфель как признак сословия – столкнувшись случайно плечом с кем-нибудь из подвернувшегося на пандусе «быдла», вдруг выхватывал из кармана безумно дорогой экранированный разрядник и принимался палить в белый свет, как в копеечку, после чего кончал с собой, выбрасываясь в двухсотметровую пропасть за ограждением.

Пожилая домохозяйка, живущая на корпоративную пенсию давно не встающего и не разговаривающего мужа, безо всяких причин останавливалась на самом проходе, и стояла там, не обращая никакого внимания на толчки и ругательства со всех сторон. Долго стояла, пока её не забирала вызванная кем-то соцслужба. Она просто разом забывала, кто она, что тут делает, и куда ей теперь идти.

Обычные истории огромной агломерации, лишние строчки в суточных отчётах. Бытовые драмы без причин и последствий, кроме очередного трупа, пропавшего без вести или же просто увезённого в итоге в муниципальную богадельню, где, как известно, даже здоровые долго не живут.

Какое кому дело, что их число только за последние полгода удвоилось.

Какое кому дело, что подобное творилось сейчас по всей метрополии, задевая даже лунные города, но почему-то не касаясь дальних колоний.

У тех, впрочем, были свои проблемы.

А Земля продолжала собирать статистику.

Массовые побоища возникали словно ниоткуда, по мановению руки невидимого дирижёра обычно внешне бесстрастные, словно замороженные люди разом превращались в кровожадных монстров, готовых рвать друг друга зубами и ногтями. Безупречными искусственными зубами, которые никогда не изотрутся и не заболят, и идеальной формы полированными ногтями, произрастающими из пересаженной корневой матрицы, которая гарантированно позволяет превратить ваши пальцы в произведения искусства.

На месте побоищ некоторое время лежали изувеченные тела, потом их убирали, пандусы мыли специальными растворами, заменяли изломанные ограждения, и всё начиналось заново – до следующей вспышки немотивированной ярости.

Стэнли хаотично перемещался по Мегаполису, с трудом отдавая себе отчёт, чего он этим добивается.

Как давно его не было в подобных местах. Так давно, что рассудок писаря уже почти отказывался воспринимать это как реальность. То, что в болотах Сибири и горных пустынях Саянских гор ощущалось как накатывающийся на планету вал вселенской катастрофы, от которого хотелось бежать, бежать, бежать куда глаза глядят, тут, у самого подножия этого вала, обретало совсем иные масштабы и затрагивало уже не столько тонкие струны души Стэнли, сколько самое его органическое нутро, скручивая кишки узлами спазмов, пережимая нервные каналы горячечным пульсом, до предела натягивая межпозвоночные сухожилия, пока всё его тело не превращалось в единый комок боли, которая заглушала всё остальное.

Того, кто не верил в существование Матери, следовало насильно доставлять сюда, в самое нутро гигантской агломерации, построенной на месте уничтоженных в катаклизмах начала XXI века европейских городов, тут всё сразу становилось на свои места. Мать была не Матерью, а самой сутью, и не Земли в целом, а только и столько человечества. Уникальное собрание всего прекрасного, но и всего самого отвратительного, что было в людях. Раньше её незаметное присутствие могли ощутить разве что возвращающиеся из многолетних экспедиций астронавты, ощущать так же остро, как голод и жажду. Но теперь, о, теперь, когда Мать умирала, обречённая самой своей природой на то, чтобы до конца вкусить человеческого безумия, её существование чувствовал каждый.

Большинство этого даже не сознавало, воспринимая удушающий смрад миллионов людей вокруг как нечто привычное и естественное. Никому и в голову не приходило задуматься, почему на него секунду назад нахлынула волна тошнотворной ярости. А это в толще офисной башни мимо его прекрасно кондиционированного лифта бизнес-класса в добрых пяти метрах, за двумя металполимерными перекрытиями пронеслась набитая под завязку кабина с простыми работягами, по подряду ремонтирующими один из уровней. Мать всегда была лишь средой, как воздух, как вода. Без них нельзя жить, в этом смысл их необходимости каждому человеку, но воздух и вода ещё и могут передавать звуки. Так мы слышим. Мать в порыве отчаяния пыталась вразумить своих детей, транслируя между ними панические волны отчаяния.

И тем самым только приближая свою гибель.

Окончательный распад ткани человеческой ноосферы был неизбежен, Стэнли это отчётливо понял в первый же день пребывания в Мегаполисе, когда, борясь с рвотными позывами, ползал по пятизвёздному номеру корпоративного отеля «Сейко» в поисках источника столь бурной реакции собственного организма.

Температура, влажность. Лёгкий ароматизатор витал в воздухе. Даже долгожданная ванна (дорогое удовольствие!) не принесла обещанного облегчения. Потому что ни воздух, ни вода тут были ни при чём. Это были люди. Миллионы людей. С их подленькими мыслишками, пустыми эмоциями, бессмысленными судьбами, злобой, похотью, завистью, алчностью, всеми прочими истинными добродетелями современного жителя агломераций, корпоративного служащего не только в рабочие часы, но круглые сутки.

Стэнли только теперь понял причину той ярости, которую вызывало у Соратников упоминание корпораций. Они упустили момент, когда была пройдена точка невозврата, эти спруты захватили всё, до чего сумели дотянуться, и главное – они поработили души, а значит обрекли Мать на гибель.

Стэнли не мог даже подумать, что будет, когда это случится.

Все упадут замертво? Сойдут с ума? Превратятся в пустых биороботов с бессмысленно таращащимися на мир слепыми глазами?

Нет, вряд ли. Человек спокойно живёт на дальних планетах.

Просто уйдёт нечто бесценное, невозвратимое, невосполнимое. Но с этим живут. Да, Стэнли?

Думать вообще не хотелось, хотелось куда-нибудь скрыться, туда, где эта тошнотворная атмосфера гнойного бокса муниципального госпиталя бы чувствовалась не так остро. И Стэнли попытался воспользоваться традиционным рецептом.

Три таблетки транка под язык, визор на глаза, утопить тело в объятиях комфортного кресла, активировать имплантанты через привычно зашелестевший кулерами «гоутонг», картинка пошла. Привычный уютный виртуальный мирок интервеба.

Тут продолжался всё тот же ад.

Не спасала и вполне ожидаемая пустота – сколько лет прошло с тех пор, как это паразитное пространство в недрах взломанных корпоративных клаудов стало запретным для обычных любителей анонимного общения. Стэнли за все несколько часов пребывания в интервебе не встретил тут ни одного человека, пользоваться же инфопространством для обмена оперативной информацией агенты Корпорации могли и без помощи громоздких визуализаций аватар, для этого существовали десятки более простых протоколов, а подобные Стэнли ностальгирующие олдфаги, видимо, окончательно повывелись.

Но даже в полном одиночестве эти пустые пространства излучали всё ту же тошнотворную атмосферу – даже редчайшее, оставшееся невесть от кого посреди пустой белой стены анонимное граффити излучало тоску и опустошение.

Вы никогда не посещали выставки «Искусство психиатрических больных»? Это было ровно то самое ощущение какого-то болезненного, вопиющего выпадения из реальности, за которым – отнюдь не пустота бессмыслицы, напротив, сложнейшие извивы сломанной логики. Вот этим сейчас жили даже агенты Корпорации, хоть как-то прикрытые в тени Ромула.

Его Стэнли тоже почувствовал.

Его и всех его Соратников. Они собрались здесь, на Земле, оставив без внимания Марс, Пояса и системы газовых гигантов. Чтобы не дать Матери погибнуть в одиночестве, если уж они не смогли её спасти.

Здесь, в виртпространстве, Ромул тоже присутствовал. Тяжким облаком где-то высоко вверху клубилось яростное нечто. Самый его вид говорил – всё, что происходит, было предсказано, но никто не услышал. Ну так вкусите будущее, ставшее настоящим, во всей его ужасающей красе.

Стэнли отвернулся и привычно заюлил по лабиринтам интервеба, высматривая известные только ему знаки. Анонимность здесь не означала отсутствия необходимости скрывать информацию от посторонних. Более того, спецы-служанки тут только и шастали, в основном в виде юрких ботов. Эти штуки вынюхают всё, что плохо лежит. Поэтому оно должно лежать исключительно хорошо.

Персональная ячейка после напряжённых переговоров с «гоутонгом» в конце концов нехотя отдала своё содержимое. Почитаем потом, в оффлайне, пока же внимание Стэнли привлекло приаттаченое тут же одинокое текстовое сообщение. Скользящие в воздухе буквы заставили Стэнли нахмуриться.

Никакой криптографии, только текст. Это мог оставить кто угодно:

Джон Роуленд, добро пожаловать обратно.

Старая компания вновь собирается.

Надеюсь, скоро увидимся лично.

Подписи, даже формальной, не было.

Кто-то решил поиграть.

Кто-то, знающий, что писарь Стэнли и пропавший десятилетия назад без вести резидент Босваша Джон Роуленд – это одно лицо. Кто-то, имеющий выход на личную ячейку для связи с немногими до сих пор живыми его личными контактами среди агентов Корпорации. Кто-то, считающий, что Стэнли, держащий ухо востро, ему нужнее Стэнли, не подозревающего о подвохе.

Что вообще тут творится?

И что это за «старая компания»?

Остаток вечера писарь потратил, копаясь во вполне легальных корпоративных сетях, воспользовавшись одной из пятидесяти имеющихся в его распоряжении наломанных у прохожих ещё по пути сюда «личин».

Удалось вчерне пробежаться по официальной версии событий на планете за последние несколько лет, проследить важнейшие подвижки в директоратах корпораций, но главное было понятно и так. На планете разверзался ад полного хаоса. Для жителей агломераций это потенциально означало многомиллионные жертвы. Ну, а кроме того?

Стэнли позвали сюда не просто так. Он был нужен. Однако ни полковник Цагаанбат, ни тем более директор Баум отнюдь не торопились назначать с ним встречу.

Наконец уже под утро, отключив внешние порты, Стэнли принялся копаться в полученном инфопакете. Контрольные суммы были в порядке, как и криптоподпись Цагаанбат. Поверх, ко всему прочему, стояла виза одного из Эффекторов – Улисса. За делом следили на самом верху, кто бы подумал. Давно Стэнли не имел дела с Соратниками.

Внутри – свежий комплект данных для инфильтрации, всякие номера соцстраха, несколько айди каких-то корпоративных работников вышесреднего уровня, плюс всякая оперативная информация для сведения.

Ни времени, ни места.

Очень интересно.

Окончательно измучившись, Стэнли вновь накачал себя транком, погрузившись в долгожданное забытье.

Снилось ему что-то поистине чудовищное. Со всех сторон на него давила тугая тьма, норовящая в самый неподходящий момент раскрыть в своей толще клыкастую пасть и вцепиться в сведённое судорогой сухожилие. Проснувшись, Стэнли минут пятнадцать приходил в себя, с трудом соображая, что просто запутался во сне головой в одеяле, так что едва не задохнулся. Заломленные руки и спина болели от долгого пребывания в неудобной позе.

Сон, таким образом, тоже не принёс облегчения.

Пребывать взаперти больше не было сил, и Стэнли принялся без конца бродить по Мегаполису, забираясь в самые неожиданные места в поисках хоть какого-то просвета. И предоставленная Цагаанбат оперативная информация красок этому нескончаемому кошмару не добавляла.

Корпорации грызлись между собой почище людей, словно тоже охваченные всеобщей лихорадкой безумия. Муниципальные институты буксовали на месте, едва не вызывая банальные водяные бунты. В жилых районах накапливали подразделения общественной безопасности, откуда только резервы находились, можно подумать, в других местах дела обстояли лучше. «Люстры» без устали барражировали в мутном небе. Истерика захлёстывала даже вусмерть умодерированные и огороженные корпоративные интрасети. Количество аварий на производствах росло с каждым днём.

Чувство приближающегося армагеддона наполняло все стороны жизни Мегаполиса.

И даже в этих условиях кто-то продолжал пытаться играть в свои игры. Из головы Стэнли всё не выходило то послание. По сути своей, интервеб был всего лишь средой, анонимным пространством, которое мог использовать для своих нужд кто угодно, лишь бы была возможность самостоятельно реплицировать карточки-интерфейсы. У корпораций такая возможность была. Могла ли она быть у кого-то ещё? Несомненно. Вот только как доступ в интервеб позволял вычислить там личный ящик Стэнли, и самое главное – узнать его настоящее имя, которое накрепко затерялось в клаудах соцстраха добрых тридцать лет назад… на этом логика писаря давала сбой.

В его личном, пусть и погрязшем в запустении царстве за время отсутствия прежнего смотрителя завелось нечто пугающее.

Растерянный, придавленный к земле ментальными токсинами гниющей изнутри агломерации, Стэнли хаотично перемещался по Мегаполису, с трудом отдавая себе отчёт, чего он этим добивается. Искал какую-то примету? Хотел уловить малейший признак надежды для себя, Матери или этой планеты в целом?

Он и сам не понимал. Быть может, это срабатывал проснувшийся инстинкт писаря, не позволяя просто разумно выжидать, затворившись подальше от чужих глаз.

В таком настроении, прерывая мельтешение лиц и башен лишь на недолгий беспокойный сон, прошла почти неделя.

Цагаанбат по условленному коду на связь не выходила, общественные информационные каналы всё заметнее сходили с ума, атмосфера на станциях монорельса и пандусах переходов накалялась сильнее и сильнее.

Наконец, Стэнли не выдержал и снова ненадолго ушёл в интервеб, принявшись, скрепя сердце, штудировать аналитические отчёты и оперативные сводки Корпорации.

Писарю это не возбранялось, однако, хоть подобные ему «люди близнецов» и имели все доступы к подобным документам, на самом деле они не являлись частью сети агентов Корпорации. И потому старались не лезть не в свои дела. Задачей Стэнли было наблюдать. Не за документами и сводками, а за людьми и событиями. Наблюдать, запоминать и докладывать. А в этом деле важна чистота восприятия. Потому обращаться к чужим сведениям Стэнли приходилось нечасто. Но сегодня был иной случай.

Полковник Вольски упомянул о загадочной «смерти» Цагаанбат. Старая компания вновь собирается, говорите. С Мегаполисом у Стэнли была вполне чёткая ассоциация. Давняя встреча нескольких на первый взгляд не связанных друг с другом фигур.

Тогда у руин сейчас уже окончательно снесённого Хрустального шпиля пересеклись тропинки нескольких людей. Там присутствовали: Соратник Улисс с двумя эффекторами, Стэнли, Цагаанбат, Парсонс… и кто-то ещё, убивший снайпера из группы оперативного прикрытия. Убивший, и ушедший, так и не воспользовавшись удобным моментом для выстрела.

Кого из них неведомый автор послания имел в виду под старой компанией? Или всех сразу? Стэнли уже тут, вызван полковником Цагаанбат. Улисс… оставим пока его за скобками. Остался Парсонс. И ещё непонятно каким боком пришедшийся к этой истории «мистер» Баум. Если это тот самый директор Баум, о котором Стэнли сразу подумал, то «мистером» он стал весьма внезапно и неспроста. Но об этом пусть он сам и расскажет. А пока, значит, Парсонс.

Вот за его упоминаниями Стэнли и сунулся тогда в интервеб.

Парсонс был серьёзной фигурой, даже Цагаанбат, пусть и целый полевой полковник, была ему не чета – просто так к его файлам было не подобраться. Но у Стэнли получилось добыть нужный доступ.

Так писарь узнал, что ещё до вероятных боестолкновений в Галилеевой группе случился конфликт на Церере. Там и погибла, согласно документам, Цагаанбат, а обстоятельства её гибели, равно как последующей диверсии на борту кэрриеров «Джи-И», вели… к экс-персекьютору Парсонсу. Позже его следы всплывают уже в метрополии, где он тоже успевает пошуметь, но потом он так же бесследно исчезает, причём его исчезновение здесь, в Мегаполисе, занятным образом совпадает с появлением на горизонте успешно ожившей Цагаанбат.

Если даже в файлах Корпорации эта история выглядела донельзя смутной, значит на самом деле она была ещё запутанней, чем казалось на первый взгляд. Давешний интервебовский анонимус наверняка знал и о Парсонсе, и о том, зачем он прилетел на Землю, и о том, какая роль в этом спектакле отводилась Цагаанбат.

Тем не менее, в одном анонимус был прав – Парсонс последние годы провёл между Церерой и Марсом, Цагаанбат – между Церерой и Юпитером, Стэнли – в Сибири, где всё это время был Улисс – неизвестно, но тем не менее – уже трое из «старой компании» разом оказались тут, в Мегаполисе.

Чутьё писаря подсказывало – эта история могла бы совершить чудо и заставить близнецов выйти из многолетней тени. А значит, он вернулся не зря.

Исчезновение Хранителей одиннадцать лет назад стало ударом для самого Ромула, который тогда даже на время свернул все операции, впрочем, позже восполнив эту задержку сторицей.

Оказавшись вдалеке от основных событий, восемь лет Стэнли, вернее Джон Роуленд, прожил, не вспоминая о своём призвании писаря, но теперь дремавшее в нём чувство просыпалось вновь.

Просыпалось и замирало в ожидании чуда.

Но увы, присутствия близнецов Стэнли пока не чувствовал.

А ведь они, при его посредничестве, тоже присутствовали на той встрече у руин Хрустального шпиля.

Когда, наконец, измученного неопределённостью Стэнли застал вызов по криптованной линии, он уже был готов встречаться с кем угодно, хоть с директором Баумом, хоть с внезапно воскресшей Цагаанбат, хоть с чёртом лысым, лишь бы ему кто-нибудь ответил на пару сверливших ему мозг вопросов. Инфопакет содержал координаты и время контакта – впритык, чтобы успеть добраться до места – и больше ничего.

Ну, что ж, понеслась.

Две пересадки на монорельсе, три поста досмотра – в работе Стэнли несомненным бонусом было отсутствие необходимости в каких бы то ни было запрещённых дивайсах – ещё двенадцать минут тряской канатки, и он на месте.

Муниципальная офисная башня, прибежище редкого в наши дни сословия – бюрократов старой европейской школы, таких же непробиваемо окаменевших динозавров, как и на заре Мегаполиса сто лет назад. Здесь, при желании, можно было укрыть от посторонних глаз хоть полк агентов, так хитро и порой непредсказуемо переплетались в этой башне интересы и сферы влияния старших корпораций. Коды доступа в «гоутонге» сработали как часы, позволив ему подняться на семнадцать уровней выше. Здесь уже много лет шёл ремонт. Стэнли хмыкнул. Видимо, этот ремонт нас всех ещё переживёт.

– Роуленд?

Полковник Цагаанбат почти не изменилась с их последней встречи, кажется, уже пятнадцать лет назад. Такая же… валькирия. Другого слова было не подобрать. Невероятно массивная для навигатора, она буквально излучала в пространство физическую мощь. Интересно, как она с такими статями умудряется обходить системы слежения корпоративных «красножетонников».

Стэнли механически подметил, что выглядит Цагаанбат, пожалуй, младше него, а ведь она в действительности старше лет на десять минимум. Корпорация никогда не обделяла своих агентов хорошей медициной, это вам не болотным смрадом в Сибири дышать. Впрочем, у каждого образа жизни свои недостатки. Зато Стэнли куда реже рисковал получить «маслину» в лоб или декомпрессионный разрыв лёгких.

– Если можно, всё-таки Стэнли.

Цагаанбат кивнула. На её лице не читалось особых эмоций, разве что уголки рта выдавали внутреннее напряжение. Но кто в наши дни может позволить себе расслабиться. Зачем же она его сюда позвала, а, полковник?

А вот и директор… простите, «мистер» Баум. Замер поодаль, глаза странные. Так выглядит человек, потерявший последние ориентиры. При этом он ничем не накачан и вообще здоров.

– Мистер Баум, это Стэнли.

– А где ваш Ливингстон?

Кривоватая вышла ухмылка.

– Смеюсь, – сухо ответил писарь. – Директор, к чему весь этот спектакль, мне известно, кто вы. Даже сменив внешность, активный участник приснопамятного Собрания должен рассчитывать на то, что он слишком уж… медийная фигура. Или вы уже того, в генерал-партнёрах?

Ухмылка даже не дрогнула. Этот парень сам неплохо читает собеседника.

– Поймите, Стэнли, в настоящий момент я нахожусь дальше от генерал-партнёрства, чем, например, вы. Я, вообще говоря, числюсь мёртвым.

– О, тут вы не одиноки. Мы все трое, в разной степени, числимся.

– Так что остановимся на «мистере».

– Как вам угодно. Полковник, вы-то, надеюсь, не возражаете против звания?

Цагаанбат со всё тем же бесстрастным выражением лица кивнула.

– Мы ещё кого-нибудь ждём? Мне показалось, что в нашей компании не хватает одного участника… тоже, к слову, неоднократно считающегося мёртвым.

Вот, сразу другое дело. Стыд. И печаль.

– А вот Парсонс действительно погиб. Но об этом пока не обязательно знать слишком широкому кругу лиц.

– А как же Корпорация? Долго эту тайну от Ромула не скроешь. Тем более что его убили вы сами, полковник.

Баум с видимым интересом наблюдал за развитием беседы. Кто такой Парсонс, он, несомненно, знал прекрасно. Цагаанбат же удивления не показала. Похоже, она крепко запомнила, что такое иметь дело с людьми Хранителей. И всё равно зачем-то его позвала.

– Да, и это была трагическая ошибка. Но он успел передать мне материалы, которые проливают некий свет на то дело, ради которого я вас сюда и вызвала. Близнецы так и не появились?

– Если только это вас интересует, то нет, не появились. Или появились, но мне дано указание не раскрывать этот факт. Или указания не было, а я лишь веду, как и вы сейчас, свою игру. И ни в какой Сибири я даже носа все эти годы не показывал. Что за глупости, полковник, давайте будем более деловиты, вы меня позвали, так сначала изложите суть дела, а потом вернёмся к посторонним вопросам.

Цагаанбат послушно подняла руки раскрытыми ладонями вперёд, мол, окей, позже так позже.

– Дело связано с конфликтом на Церере, возможными боестолкновениями в системах Юпитера и Сатурна, а так же, возможно, опасностью для Корпорации в целом.

Брови Стэнли полезли вверх. Интересный поворот.

– А, простите, мистер Баум тут за каким интересом?

Баум между тем бочком подобрался ближе – старая хитрая корпоративная крыса, не перестающая ежесекундно что-то вынюхивать.

– Это и для меня в некотором смысле вопрос. Давайте лучше по порядку.

И кивнул на Цагаанбат.

– Нас с Парсонсом банально развели, натравив друг на друга. Итогом его гибели стало два дешифрованных послания, предназначенных для него и для меня, к их содержимому мы ещё вернёмся. Одновременно, как мы полагаем, эта же сила сумела перехватить литерный состав мистера Баума, сам он еле сумел уйти, но был в итоге пойман и имел весьма энергичный сеанс переговоров с некоей Лилией. Суть сделанного ему предложения ничем не отличалась от двух упомянутых посланий.

– Предложение сотрудничества?

– В том то и дело, что нет. Вот вам копия, ознакомитесь в более спокойной обстановке. Общая суть – нужно донести степень осведомлённости этой третьей силы в делах Корпорации до Соратника Улисса. И организовать их встречу с Лилией. Вот и все условия.

Стэнли нахмурился. Это звучало настолько дико, что он даже не знал, с какого бы боку к этой загадке подступиться. Ради этого был убит Парсонс? Развязана бойня в дальнем космосе?

– Вам не кажется, что вы имеете дело с талантливым сумасшедшим? Маньяки способны на многое.

Тут уже вскинулся Баум:

– Банальный маньяк, который обвёл опытнейшего агента Корпорации вокруг пальца? Вы точно раскисли в ваших болотах.

– Вы не спешите с выводами, мистер Баум, – с нажимом ответил Стэнли. – С вами мы отдельно поговорим. Для начала – причём тут вообще вы? Зачем вы понадобились этой вашей Лилии, если у неё и без вас был выход на полковника?

Баум тут же сдал назад.

– Для подстраховки, не знаю. Контакт полковника мне дала та же Лилия. Возможно, в план как-то замешан наш директорат, другие старшие корпорации, может, моя предполагаемая роль во всём этом ещё только прояснится…

– И вы согласились?

– У меня не было другого выбора, поверьте. Она была очень убедительна.

– Полковник? Вы тоже считаете, что шанс есть только в случае, если вы вдвоём попытаетесь переиграть эту Лилию на финальных этапах её плана? То есть, по сути, вы считаете, что это уровень компетенции Соратника, пусть они и разбираются, а наше дело – в нужный момент попытаться толкнуть Лилию под локоть?

Тут в её глаза появилась усталость. Она явно прокручивала тот же калейдоскоп вопросов уже долгие дни напролёт.

– По сути – да. Но Парсонс перед смертью подсказал мне неожиданный ход. Наш козырь в рукаве – вы, Стэнли. О вас она не знает. Я вызвала вас сюда, пользуясь исключительно личными каналами.

Стэнли мысленно прокрутил в голове тот разговор с полканом на базе. Теперь понятно, как его так быстро нашли. Писарь, которого обвели вокруг пальца, как мальчишку. Впрочем, кому вообще пришло бы в голову ожидать при тех обстоятельствах подвоха.

– Допустим.

Да какой он теперь козырь. Такая же пешка в чьей-то игре, судя по тому анонимному сообщению. Осталось понять, чего от него хотят все эти люди.

– Но что конкретно я могу сделать?

– Найти Хранителей.

И два прямых взгляда, пристально, как радарами, сканирующих его лицо. Цао ни ма, ему грозил панической атакой уже сам факт упоминания близнецов в присутствии пусть и беглого, но директора, причём какого – одного из двух главных действенных врагов Корпорации, и ещё поди скажи, кто больший враг – директор Баум или генерал-партнёр Ма Шэньбин.

– Полковник, вы прекрасно знаете, подобные мне являются по сути своей глазами и ушами Хранителей. Ваши глаза и уши разве знают о ваших планах на ужин? Я не знаю, где они. И узнаю, только если я им самим понадоблюсь.

– Я верю вам, но разве сам факт вашего присутствия в гуще событий не может спровоцировать Хранителей на активные действия? Раньше у вас получалось.

Стэнли поморщился.

– Это было давно. Знаете, что я делал последние годы? Ничего. И знаете, никто обо мне не побеспокоился. Причём меня эта ситуация в полной мере устраивала.

– Вы нам поможете?

– Я подумаю.

И тут Стэнли осенило.

– Погодите, я, кажется, понял. Вам запретили связываться с Соратником Улиссом напрямую? Во всяком случае, пока.

Эти люди могут сколько угодно пытаться контролировать лица. Вовремя заданный вопрос тут же ломает любую броню. В пике формы Стэнли умел читать самих Соратников. Тем самым лишний раз убеждаясь, что и они, всё-таки, несмотря ни на что, тоже люди. Вот только с Ромулом не выходило. И, разумеется, с близнецами.

Стэнли для себя окончательно решил, что куда бы эта история не повернула, ни первого, ни вторых он в неё вмешивать пытаться не станет.

– Из чего вы сделали такой вывод?

– Потому что я даже сейчас чувствую его присутствие. Попав в ваши обстоятельства, я первым делом связался бы с ним и сообщил, что происходит. Это было бы выгодно даже вам, мистер Баум, при всей вашей многолетней ненависти к Корпорации.

– Отчего же ненависти, – осклабился Баум, – чисто деловой вопрос. Моя работа, во всяком случае до сих пор, состояла в том, чтобы выслеживать ваших агентов и противостоять вашим диверсиям. По сути своей, мой департамент – просто заменитель вас, Стэнли. Мы же никого не ловим, ни с кем не ведём перестрелок. Это делают за нас другие.

– Меньше пафоса. Мы все всё понимаем. Стоит вам вернуться в свой кабинет, вызволив свои яйца из лап этой Лилии, вы тут же броситесь воплощать полученные за эти дни знания в очередные планы контрмер. Ваше присутствие здесь – лишь временное подчинение обстоятельствам.

– Я сразу честно предупредил об этом милейшую Цагаанбат.

В ответ на «милейшую» полковник знакомо оскалилась:

– «Милейшая» Цагаанбат некогда ради дела хладнокровно отстрелила себе ступню. Так что не стоит недооценивать мои таланты весьма превратно понимать свои и чужие резоны. Перегнёте палку – пристрелю на месте, мистер Баум. И плевала я на возможные выгоды от нашего временного союза. Вам это ясно?

Однако тот удар держал крепко.

– Предельно. Мы не союзники, как и вы со Стэнли. Ведь он дважды отказывался помогать вашим людям, которые в результате гибли, да, Джон?

Не имя, а проходной двор. На этой планете нельзя и пяти минут побыть пропавшим без вести. Тут же найдут и опознают.

– Я – не часть Корпорации. Этот статус вполне ясно очерчивает круг моих обязательств по отношению к её агентам. Впрочем, в отличие от вас двоих, я не веду игр. Я только наблюдаю. Но вы сбили меня с мысли, мистер Баум. Я говорил о том, что вы не стали связываться с Улиссом, иначе его эффекторы, а то и он сам, уже были бы здесь, к вящему неудовольствию мистера Баума. Ведь смысл вашего задания именно в том и состоит. Значит, вам что-то мешает… дайте, я догадаюсь, Ромул?

При упоминании этого имени физиономия Баума стала окончательно кислой.

– И он тоже. Вы заметили, что все Соратники сейчас в метрополии, несмотря на события на дальних планетах и угрозу экспорта эскалации в сторону Марса и даже Земли.

– Это трудно не заметить.

– Они явно что-то затевают. Но Лилии не нужно этому мешать, она лишь хочет дождаться удобного момента для себя.

– В таком случае, ждать нам осталось недолго.

Стэнли прислушался к себе. Голоса звучали всё отчётливее. Но это вовсе не был беззвучный зов близнецов.

Цагаанбат и Баум продолжали за ним наблюдать, и лёгкое разочарование в их глазах подсказывало – пока эти наблюдения ровным счётом ничего не давали.

На Стэнли накатила дурнота.

– Господа, я вынужден вас оставить. Документы ваши я изучу, может, найду в них что путное. Кажется, вам не понадобится мне сообщать, что время настало. Я это и сам почувствую. Да и все остальные жители этой смрадной планетки тоже. А пока прощайте.

Джон мечтал только об одном – когда наступит долгожданное забытье, в которое провалится и тупая боль за грудиной, и металлический привкус во рту, и эти постоянные голоса, что назойливо лезли в уши, не давая толком расстаться с тошнотворной реальностью.

Покуда Джон пытался спрятаться в тесной раковине наркотического транса, спрятаться от всего в хрупкой оболочке недостижимого одиночества, его тело продолжало жить своей жизнью – почувствовав себя отпущенным на волю, оно тут же с удовольствием пустилось во все тяжкие.

Так когда-то уже было, ещё до Сибири, ещё до Аляски. В самых затхлых притонах муниципальных жилых районов Босваша Джон всё пытался утолить транком и прочей отравой тоску собственной ненужности и пустоты.

Когда исчезли близнецы, Джон одно время просто маялся от безделья, по старой памяти попробовал вернуться на виртарены, но его эти глупости уже не забавляли, только усиливая подспудно копившееся раздражение. За двадцать лет до того всё это, по нынешним временам донельзя убогое, воспринималось совсем иначе, с азартом, с юношеским пылом. Перегорело. Теперь у него было своё, настоящее призвание, которое однажды его просто оставило.

И тогда вот точно так же Джон замкнулся в себе, а тело его просыпалось неизвестно где с разбитым лицом, ленилось даже отмыть с себя вчерашнюю вонь, оглядываясь по сторонам лишь в поисках нового способа медленно, но верно убивать себя.

Выбраться из этой круговерти от дозы до дозы помог случай. Джон как-то встретил в одном из переходов Ильмари. Просто случайно наткнулся и сразу прочитал.

Ни Соратника, ни его эффекторов, если на то не было их воли, невозможно обнаружить никакими хитроумными приборами. Джон знал это накрепко. Видимо, мелькнуло какое-то чувство из казавшихся уже давно забытыми. Ведь это Джон наблюдал тогда за Ильмари, он был глазами и ушами близнецов в день, когда на дальней западной границе Босваша погибла Тень, а Ильмари впервые действовал как самостоятельная единица, как настоящий эффектор, а не слепая и безвольная марионетка в руках Соратника.

Там был и Парсонс. Не об этом ли говорило анонимное послание… Джон бессильно мотнул головой, отгоняя навязчивую мысль. Не до неё сейчас.

Эх, Ильмари, где ты был, когда погибал Парсонс. Чем таким был занят…

Джон знал ответ на этот вопрос, от этого тоже, как от агонии Матери, нельзя было спрятаться нигде на Земле, разве что улететь туда, к плутонидам облака Оорта, на ледяные осколки в зияющей пустоте, где, как говорят, Ромул сейчас возводит первый элемент планетарной обороны.

Не-ет… сейчас они все зде-есь… собрались, как один, безжалостные убийцы, на похороны своей невольной жертвы.

Ильмари был единственным, кто вызывал в этой компании сочувствие. Ха, будто им нужно было сочувствие бесполезного писаря в отставке. Ильмари же с самого начала представал скорее рабом обстоятельств, чем осознанным участником событий. Да, Джон видел, что может этот скандинавский мужик, но каждый раз, когда они волею случая пересекались, Джону на секунду казалось, что перед ним человек. А не эффектор, не Соратник. С остальными из всей этой братии было совсем не так. Те были холодными и грозными, Ильмари же каким-то чудом сохранил в себе частичку человеческого тепла.

В тот раз они встретились, обменялись лишь парой взглядов, а на следующий день вымывшийся и приведший себя в порядок Джон уже улетал суборбитальным рейсом в анкориджскую агломерацию. Он что-то для себя понял тогда, прочитал в этом сероглазом сосредоточенном взгляде под рыжей шевелюрой. И успокоился.

Теперь же, десяток лет спустя, в проклятом Мегаполисе, выхаркивая по утрам кишки и лёгкие, Джон снова был один. Со своими новоявленными заговорщиками он даже не пытался связываться, надеясь лишь, что им сейчас хоть капельку так же хреново, как ему.

Впрочем, надежды были напрасны. Он был писарем, а значит, причастившись науки близнецов, увидев однажды хоть на секунду их глазами хрустальный мир, Джон был обречён жить с этим до самой смерти.

Вокруг бродили как сомнамбулы какие-то люди, им тоже было плохо, всем было плохо, но они не могли даже приблизиться к тому, что ощущал в последние дни Джон.

Мать уже не просто умирала, она заходилась в последней судороге агонии, исторгая из себя миллионы кубометров накопившегося в её теле гноя пополам с дурной чёрной сукровицей. И не переставая источала в пространство безумный вопль нестерпимой боли, от которой нет спасения ни в наркотиках, ни в забвении.

Писарь Стэнли продолжал дотошно фиксировать каждый её всхлип.

Джон Роуленд продолжал себя убивать.

Им обоим словно не хватало места в этом истерзанном теле.

Одному было не до истерик другого, другой был не в состоянии жить с той холодной отрешённостью, которая требовалась для работы в эти дни безумия.

В итоге Джон воспринимал всё происходящее какими-то неконтролируемыми обрывками, не обладающими даже грубой красотой и зацикленностью калейдоскопических витражей. Просто бессвязные проблески сознания. Никакого, даже самого безумного искусства в этом не заключалось.

Он мог проснуться в объятиях вусмерть обколовшейся девахи, у которой ко всему не хватало одного уха. А мог обнаружить себя прислонившимся к изгвозданной мусорной шахте в видавшем виды мгноквартирнике. Скамейка у терминала монорельса, чахлый парк, какие здесь иногда сооружали на средних уровнях, балкон неизвестно кому принадлежащей квартиры, по распахнутой фрамуге за шиворот стекает вода. Какие-то смутно различимые люди. Кажется, расширенная реальность окончательно покинула его вослед талантам писаря. Он не различал их даже как несфокусировавшиеся силуэты. Призраки трёхгрошовой оперы. Они тоже предпочитали не замечать его. Это был их механизм защиты – не замечать то, что было как воздух. Не замечать умирающую Мать и всё, что было с нею связано.

Временами Джон немного приходил в себя и минутку сидел вот так, не в силах сжаться в комок, а потому поневоле расслабившись и всецело отдавшись этому в чём-то приятному чувству абсолютного опустошения. Мать выла и хрипела, писарь записывал.

Эх, Ильмари, где же ты сейчас, почему б тебе не встретиться где-нибудь здесь, почему бы не помочь изнемогающему под тяжестью долга писарю.

Джон понимал, что Ильмари не придёт, он в точности знал, чем именно сейчас занят каждый из Соратников, каждый их эффектор. Это чувствовалось будто раскалённая спица, торчащая в глазном яблоке. Невозможно не заметить.

В какой-то сотне километров отсюда они собрались, наверное, в одном зале. В пустой и тёмной комнате, достаточно большой, чтобы не дышать друг другу в затылок.

Кто-то стоит, кто-то сидит, кое-кто уже полулежит, прикрыв веки.

Они делают всё, что в их силах.

Нет, они не спасают Мать, об этом нужно было думать куда раньше, ещё до бесславного полёта «Сайриуса», а может, ещё до Войны за воду. До начала постройки всех этих металполимерных монстров – треклятых агломераций.

Но они предпочли… Ромул предпочёл оставить человечество жить без Матери. И сейчас спасали то, что и спасать, быть может, не стоило.

Они пели.

Эта песнь была беззвучна, но слышали её все. Даже стены башен, кажется, с жадностью впитывали то, что до конца не понять никому.

Песнь облегчала боль утраты. Хватит её не надолго, но эта отсрочка поможет многим. Не сойти с ума, не выпрыгнуть с балкона, не рубануть ножом по венам, не сунуть тостер в ванну.

Джону эта песнь тоже помогла бы, будь он в состоянии её принять.

Но он был писарем в отставке, и каждую секунду продолжал отчётливо понимать, что его работа несовместима с этой песнью.

И он опять судорожно хватался за грудь, затапливая организм новой порцией наркотической дряни.

Как много всего придумали фармацевтические подразделения корпораций. Полезные штуки, могут лечить почти всё, кроме души. Только почему-то вылечить зачастую требуется именно её. И тогда лекарства начинают принимать не по назначению, и они тут же превращаются в смертельно опасный яд.

Но кого это волнует, если так ты можешь хоть на минуту забыться.

Приближалась новая волна. Джон научился предугадывать её по ускоряющемуся темпу песни Ромула. Так серфингист заранее начинает подгребать навстречу стихии, чтобы успеть забраться повыше, оседлать гребень и понестись на нём вперёд. Никакого «вперёд» не будет. Волна больше походила на цунами – мутный поток грязи и обломков.

Эта волна грозила унести всё, что осталось.

И потому навстречу ей уже вздымалась встречная.

Она была похожа на морок из хрустального мира Ромула. Острые грани сверкали на солнце, внезапно пробившемся сквозь вечно пасмурный полумрак агломерации. Это уже была не плотина, которая бы приняла натиск бьющейся в агонии Матери. Никаких сил не хватило бы справиться с Матерью даже сейчас. И не мягкая податливая низменность, готовая за глаза подчиниться любой воле, дав ей растечься, растерять азарт и напор, чтобы впитать, связать, утихомирить. Слишком далеко зашёл процесс распада, чтобы даже ведомое Ромулом человечество примирилось бы само с собой и своей природой.

Нет. На этот раз стройный хор голосов был отлит в металле. Живом, подвижном, хищном. Рассечь волну на безвольные волокна, завершить распад, препарировать всё без остатка. Оставить пустую Землю отныне белеть сухим остовом во мраке наступающей ночи.

Джон на мгновение вырвался из сковывающего его сознание вязкого месива боли пополам с паникой, и успел почувствовать нечто новое.

Внезапное наитие. Он понял, как это будет и что это будет.

Последние годы он часто размышлял, прислушиваясь к пульсу всё разрастающегося нарыва, во что выльется подступающая неизбежность. Чем конкретно предстанет для миллиардов людей гибель Матери.

С мазохистским чувством он пытался реконструировать то, как будет вспоминать о чёрном дне он сам. Один из немногих, кто был способен в полной мере прочувствовать каждую деталь разверзающейся геенны.

И при этом трусливо откладывал, откладывал приближающееся. Это ещё нескоро, на наш век пожить хватит. Ромул не допустит, Ромул не позволит.

Спазм нарастал и приближался. Родовая схватка чрева, наполненного чужой желчью, но не новой жизнью.

Время смерти, чёрный день оказался не таким уж далёким. Вот он, во всей красе, внимай.

Ромул и Соратники из сердобольных санитарок дорогого хосписа на глазах превращались в палачей. Прекратить мучения. Не ради Неё, но ради тех, кому с этим жить.

Джон на мгновение увидел намерения стройных голосов, и из последних сил зашёлся в яростном крике.

Не делайте этого, это ошибка.

Но его никто не слушал. Хотя, наверное, слышал.

И в следующее мгновение две волны схлестнулись.

Было такое чувство, будто разом по всем нервам, обнажившимся, воспалённым, до предела натянутым нервам пропустили высоковольтный разряд.

Плазменный шнур мгновенно выжигал всё на своём пути, но за этот крошечный миг для Джона словно проходили столетия.

Он кричал, и кричал, и кричал.

У него лопались глаза, рвались лёгкие, исходила кровью разорванная печень, впивался в спинномозговой канал тысячью осколков позвоночник, взрывались барабанные перепонки, скрипели обрывающиеся сухожилия, расплющивалось сердце. Его тело словно хотело сжаться в точку, целиком изойдя на этот крик.

Джон готов был умереть вместе с Матерью, если не мог умереть вместо неё.

Но ему не позволили и этого.

Агония однажды, спустя долгие века, сменилась быстрым угасанием. Тихим, почти благодарным за избавление. И тогда вновь вступил хор.

Теперь он звучал подобно гигантскому бронзовому щиту, напряжённо ждущему удара. И эта вибрация теперь проникала во всё, насыщая энергией, ободряя, торжествуя.

Что вы делаете!

Это был не вопрос, а восклицание. Джон уже понял, что.

Ромул и его Соратники занимали место Матери. Буквально ещё стоя над её тленом, они спешили предложить что-то взамен. Жалкая попытка.

Они не продержались в таком режиме и десяти минут.

За это время Джон успел ощутить, как возвращаются к нему слух и зрение, встают на место суставы и срастаются сосуды. Странно, ведь с ними ничего на самом деле и не происходило. Весь этот ад Джон пережил, свернувшись на боку в какой-то каморке, неловко укрывшийся мокрой простынёй, жалкий, трясущийся, беззащитный, заходящийся неслышимым криком. И злая усмешка судьбы состояла в том, что тело-то его было почти что здорово, если не считать недоедания и интоксикации продуктами распада десятка различных алкалоидов.

Осталось сознанию Джона в это поверить.

И эти десять минут славы, пока звучал во всю доступную силу хор, вернули Джона и многих подобных ему к жизни. Против воли, но вернули. Хотя сотням тысяч уже не помочь. А ещё этот хор сообщал остальным, что новая эра наступила, и шутки кончились.

О, по сравнению с дыханием Матери, добродушной, подслеповатой, неумной, разбитой параличом и давным-давно впавшей в беспамятство – Ромул был предельно жёсток, холоден, надменен, чуть брезглив и строго подчинён своей цели.

Так вот каким вы видите человечество на ближайшие столетия.

Джон плакал, как ребёнок, даже не пытаясь понять, это печаль по утраченному или ужас перед грядущим.

А потом смолк хор.

И наступила звенящая тишина, какую можно услышать только в дальнем космосе, тишина, которую не скроешь даже неумолчным шипением компрессоров системы кондиционирования.

Всего-то.

Просто бесконечное глухое одиночество.

И так теперь будет всегда.

Мать умерла.

Джон лежал, не в силах пошевелиться.

Так теперь будет всегда.

Самое мерзкое из придуманным человеком слов.

Самое реальное из существующих понятий.

Всег-да.

Значит – тысячи лет спустя будет так же. Умрут все, ныне живущие, и не останется никого, даже Ромула, даже Соратников, кто бы помнил, что это такое, когда есть Мать. Когда она жива.

Слёзы хлынули из глаз Джона с новой силой. И тогда он завыл уже в голос, не в силах больше терпеть.

Он оплакивал самую грандиозную потерю в истории человечества.

Даже когда прилетит напророченный Ромулом враг, и даже когда он уничтожит последнего человека на Земле, даже тогда потеря не будет столь невосполнимой.

Когда, когда люди переступили черту и сделали первый шаг к сегодняшней трагедии? Ведь это не Ромул, пусть и не совершивший для спасения Матери ни единого усилия, уверенный, что её всё равно не спасти – это не он её убивал последние два столетия. Это сделали сами люди.

Была ли это Первая или Вторая мировая? Или точкой невозврата стало возведение агломераций современного типа по итогам надгосударственных конфликтов первой половины XXI века? Или последней каплей стала какая-нибудь совсем незначительная на фоне глобальных катаклизмов мелочь вроде однажды реализованной человеком мечты побывать на других планетах, после чего Земля стала не единственным его домом, а значит была обречена. Джон этого не знал. Но от этого ему было не легче.

Он лежал и плакал, как ребёнок, у которого умерла любимая собака, единственное существо в этой жизни, которое он настолько любил. Скончавшаяся у всех на глазах Мать была такой собакой для каждого. Бесполезный бессловесный друг. Единственное, ради чего по-настоящему стоило жить.

Джон пришёл в себя лишь спустя несколько часов, разбудило его чувство холода – под мокрыми простынями можно замёрзнуть даже в вечной сауне Мегаполиса. Конечности почти окоченели и не желали двигаться.

Нужно что-то срочно съесть и напиться, иначе можно потерять сознание и с большой вероятностью погибнуть. Организм был слишком истощён и обезвожен. Сквозь мутную пелену, застилающую глаза, Джон огляделся.

Полупустое, но при этом замусоренное помещение со следами многодневного загула. В углу белеет давно остывшее тело. Женщина средних лет, в одних трусах, удобно откинулась, смотрит в потолок мёртвыми пустыми глазами. Не меньше суток, но имплантанты ещё не разрядились, дают себя прочитать.

Это вернулся Стэнли. А Джону пора на покой. Да он и не против.

Имя женщины ничего Стэнли не говорило. Впрочем, чем ему или тем более ей поможет это ненужное знание.

С тем же успехом здесь вот так же мог бы лежать и сам Джон. Ха, нет, ему бы не позволил Стэнли.

Удалось из последних сил дотащиться до ванной и нахлебаться прямо из крана дрянной «хозяйственной» воды. Слово-то какое мерзкое.

Чуть полегчало, меньше стало стучать в виски. Теперь найти какой-нибудь еды, желательно углеводов, лёгких жиров.

В провонявшей чем-то испорченным холодильной камере в шкафу нашлось подсохшее марш-меллоу. Молоко же в ботлах всё было горьким, так что с третьей попытки его чуть не стошнило. Было бы обидно за марш-меллоу. Во, топлёный сыр, покрытый заветренной коркой. Самое оно, аж хрустит на зубах. Сыр с плесенью, ха-ха.

Руки почти перестали трястись, сознание постепенно приходило в состояние, хотя бы отдалённо напоминающее норму.

Одеться и срочно валить, пока сюда кто-нибудь не нагрянул.

Где он находится, удалось выяснить только при помощи «гоутонга». Ничего себе. Далеко же он забрался. Нужно было возвращаться на конспиративную квартиру и приводить себя в норму.

«В норму». Стэнли криво усмехнулся, пытаясь хотя бы твёрдо стоять на ногах. Что такое вообще – теперь – норма.

Пустота вокруг, будто из комнаты выкачали весь воздух?

Чувство омертвения по всему телу, словно из тебя вынули душу?

Острое ощущение подступающей паники, как если бы ты был маленьким мальчиком, оставленным в одиночестве посреди чужого незнакомого пространства?

Привыкай.

Не те времена, чтобы рыдать себе в жилетку и ждать, когда всё само собой устроится.

Не устроится.

А тот, кто успеет привыкнуть первым, получит преимущество в грядущей драке.

То, что драка состоится, причём очень скоро, было понятно и без того загадочного анонимного послания в интервебе. Для этого не нужны были и те слишком поздно вскрытые послания Парсонсу и Цагаанбат. Достаточно было просто понюхать воздух.

Соратники были почти неслышны, они скользили где-то на самом краю сознания, затаившиеся, выжидающие.

Теперь, после того, что они сделали, Ромул наверняка был готов на любые действия, любые жертвы, лишь бы доказать самому себе, что всё – не зря. Что может быть хуже гибели Матери? Гибель человечества? Да на здоровье. Без неё оно было обречено, так в этот момент казалось Стэнли.

Но он – не человечество, у него ещё есть кое-какие дела на этом свете.

Надо же, какая злая ирония – целая планета живых мертвецов.

Можно было сразу предсказать в ближайшие месяцы массовую волну самоубийств, ещё большую эпидемию несчастных случаев, промышленных аварий с пресловутым «человеческим фактором», не говоря уже об обычных депрессиях. Только эту не излечишь никакими лекарствами и даже личным доктором с добрыми глазами.

Зато пойдёт вниз агрессивность, уступая место общей апатии.

Здравствуй, новая эра, 18 августа 2175 года, 18:25 по Гринвичу. Время смерти Матери. Мы навеки остались одни.

Стэнли глядел сквозь пелену «дополненной реальности» на окружающий мир и видел там всё ту же пустоту, что тяжким ледяным камнем бултыхалась сейчас в нём самом.

Нужно собраться.

Привести себя в чувство.

Любыми средствами заставить себя действовать.

Возвращение на конспиративную квартиру отняло у Стэнли последние силы. Там он первым делом распотрошил аптечку и вколол себе питательный раствор – электролиты, глюкоза, гормоны, витамины, аминокислоты. Потом покосился на свой «гоутонг» – вызова от Цагаанбат так и не последовало – и решительным жестом, пока хватает силы воли, вызвал по линии Корпорации химика.

Хоть что-то ещё функционирует на этой планете. Химик явился спустя каких-нибудь полтора часа.

– Мне нужна полная готовность, всё, что по-максимуму можно сделать в течение ближайших суток. Любые средства, лишь бы хватило дня на три, активация отложенная, можно инъектором.

Химик коротко кивнул и молча начал приготовления.

«Химики». Мясники. Живодёры. Нечто среднее между реаниматологом и спортивным врачом. К ним прибегали лишь в крайнем случае и всегда были предельно сдержанны в желаниях. Эти хмурые парни обеспечивали тебе нужную выносливость, силу, скорость реакции, обостряли внимание и работу органов чувств. Заставляли мозг работать подобно чётко отлаженному механизму.

Ты становился почти всемогущим. Почти Соратником.

Но за каждую секунду этого дара ты неминуемо расплачивался годами жизни, посаженными внутренними органами, зависимостью от препаратов, банальными травмами – одурманенный «волшебными пиявками», ты рвал себе сухожилия, выбивал суставы, ломал кости и не замечал этого. Были случаи, когда агент с пулей в одном из полушарий ещё шесть часов продолжал успешно участвовать в операции, правда, это был мекк, а их биологические тела были куда лучше подготовлены к применению боевой химии, количество имплантантной начинки в них таково, что уже не совсем понятно, где заканчивается машина, и где начинается человек.

Стэнли этот вариант не подходил. Поэтому он и ограничился в заказе разумными рамками. Этого должно хватить, этого должно хватить.

В пальцах забегали знакомые покалывания. Это начали оживать истощённые нервные волокна.

Главная проблема человека в состоянии готовности – не собственно достижение нужных физических кондиций, а поддержание этого подвешенного состояния достаточно длительное время, причём так, чтобы организм не сожрал в итоге себя сам. Доходило до того, что одурманенный гипогликемией человек мог обглодать собственную руку. Поэтому и важны были ближайшие сутки – насытить организм запасами энергии для мышц, воды, питания для нервной системы, строительным материалом для работы желёз внутренней секреции.

Сделать из человека супермена – не проблема, шприц нанороботов и батарея ампул для инъектора сделает своё дело. Куда сложнее сделать так, чтобы супермен не вспомнил о своём скромном земном происхождении и не сделал бы кеды на втором шаге грозной суперменской поступи.

Стэнли наблюдал некоторое время за деловитыми манипуляциями химика, а потом взял и уснул. Впервые с момента прибытия в Мегаполис ему ничего не снилось.

Проспал он, как выяснилось, восемнадцать часов. В комнатушке ничего не изменилось, только проводов и трубок к телу Стэнли теперь тянулось куда больше. Чувствовал же себя он всё так же препаршиво. А и верно, хорошего настроения он у химика не заказывал. Антидепрессанты ослабляют остроту восприятия, для писаря это было главным условием нормальной жизнедеятельности.

«Гоутонг» по-прежнему молчал.

Химик ещё некоторое время колдовал над своей машинерией, потом сосредоточенным жестом сунул Стэнли серебристую ампулу активатора. Скороговоркой пробубнил, что трубки не вынимать как можно дольше, лучше дождаться, пока всё усвоится подчистую, время активации после вливания – до тридцати секунд семидесятипроцентная, две минуты полная. Вопросы?

Вопросов не было. И химик ушёл.

Стэнли лежал на спине и прислушивался к себе.

Каждый примеривает будущее персонально к себе. Поэтому и смерть осознать не в состоянии. Как понять ситуацию, при которой тебя просто нет. С другой стороны, как представить то, чего ты никогда не испытывал. Реальность всё равно перечеркнёт любые фантазии, перевернёт любые представления, заставит отбросить любые ожидания.

Стэнли сотни раз представлял себе, каково это будет, жить без Матери, но в действительности всё оказалось куда прозаичнее и куда ужаснее.

Это была не ломка наркомана, оставшегося без дозы – ничего не болело, не было навязчивых мыслей и скручивающего живот панического страха.

Это была не тоска по утрате любимого человека – слишком нематериальным существом была Мать, от неё не осталось ни писем, ни фотографий, ни просто воспоминаний, которые можно было бы в слезах перебирать, отчаянно жалея себя, такого несчастного и одинокого.

Это были не фантомные боли инвалида – потерянная конечность могла восприниматься как живая, но Мать не была ни рукой, ни ногой, она была всего лишь средой. Которая исчезла.

И вот Стэнли лежал, вслушивался и ощущал лишь отсутствие всяких ощущений. Так может чувствовать себя полностью парализованный человек, при помощи имплантантов сохранивший возможность усилием воли приводить в движение собственные мышцы, обратные сигналы от которых до него уже никогда не дойдут.

Мать была просто эхом каждой твоей мысли, каждого твоего действия. И так для миллиардов людей на планете.

Теперь их уже ничего не объединяло, они окончательно стали обречённым атомизированным муравейником самовлюблённых насекомых. Не это ли убило Мать, в конечном счёте. Ромул с Соратниками лишь прекратили её мучения.

Стэнли с подозрением наблюдал, как слабое эхо их голосов бродит по метрополии.

Сколько сил они потратили, чтобы облегчить переход жителям громадных агломераций. Если раньше их голоса пели, то теперь лишь шептали. А потом один за другим принялись гаснуть.

Писарь встрепенулся, заподозрив неладное. Но нет, смерть Соратника он бы, наверное, почувствовал. Близнецы показывали ему, как это бывает. Как было раньше. Такое невозможно пропустить. Впрочем, как в текущих условиях можно о чём-то судить с достаточной степенью уверенности.

Наверное, Соратники просто покидали пределы метрополии. Слишком поспешно их собирал сюда Ромул, почувствовавший приближение времени смерти. В Галилеевой группе тлела подступающая война, оставлять её без контроля было невозможно.

Спустя восемнадцать часов со времени смерти Стэнли обнаружил, что не чувствует присутствия Ромула.

За все те годы, когда он работал с близнецами, то есть почти с самого возвращения «Сайриуса», подобное случалось всего два раза, и то, в метрополии оставалась основная часть Соратников во главе с Улиссом.

Стэнли не знал, есть ли вообще у Ромула эффекторы, но наверняка какую-то связь с Землёй всё равно удавалось поддерживать, эхо дыхания Ромула не исчезало и тогда.

На этот раз всё было иначе. К концу первых суток в тишине и пустоте, оставшихся от Матери, были различимы голоса только четырёх Соратников. Улисс всё ещё оставался здесь.

Выходит, на дальних планетах дело приобретает совсем плохой оборот, раз туда отправилось почти всё командное ядро Корпорации.

Так вот чего ждала Лилия или кто там за ней стоял. Не времени смерти, об истинной сути которого задумывалась едва ли сотня человек на Земле, причём все они в той или иной степени были связаны с Корпорацией, а момента, когда Ромул уберётся с планеты. Событие гораздо менее важное с точки зрения сути происходящего, но куда более материальное. И та третья сила, с которой имели дело Парсонс, Цагаанбат и Баум, предпочитала абстрактной философии аргументы, близкие к физической реальности.

Тут же прозвенел и угас, оборвавшись, вызов на «гоутонг».

Это Цагаанбат. Как предсказуемо.

Стэнли протянул руку к серебристой ампуле и, глянув на просвет, с кривой ухмылкой сунул её в инъектор.

До этого момента он почти не ощущал результатов работы химика. Разве что пелена усталости перед глазами почти рассеялась. А так он по-прежнему ничем не походил на супермена, простой парень, которому едва стукнул полтинник, разве что обременённый талантом читать то, что другие не видят. Близнецы постарались в своё время.

Содержимое ампулы забурлило сквозь матовое стекло нагнетателя и всё до микрограмма ушло в вену. Очередная нанодрянь. Свободноплавающий катализатор, который спустя две минуты проникнет во все отделы центральной и периферической нервных систем, закрепится на стенках главных кровеносных сосудов, в печени, поджелудочной, надпочечниках, почках, гипофизе, эпифизе, тестикулах, вилочковой и щитовидной железе. Готовься стать расходным материалом, человек.

Стэнли ухмыльнулся, переключая режим контроля за имплантантами, уже начавшими истерить по поводу скачка жизненных показателей.

Что-то грохнуло и посыпалось.

В паре блоков отсюда.

Надо же. События начинают разворачиваться куда быстрее, чем он предполагал. И если именно теперь Соратники почти в полном составе предпочли покинуть планету, значит в других местах было ещё жарче.

Три касания сенсоров «гоутонга», и Цагаанбат ушло сообщение о готовности вступить в активную фазу операции.

Теперь точно никаких шансов дать обратный ход. Даже несмотря на ничтожность шанса, что всё сложится именно так, как предполагалось.

Стэнли прислушивался к тому, как мир вокруг обретает новые краски, становится контрастнее и объёмнее, как густеют звуки и замедляется время. Что ж за дрянь-то такую лютую ты мне накачал, химик. Пальцы рефлекторно дёрнулись проверить, нет ли ответа от Хранителей. Нет, близнецы по-прежнему молчали. Если даже наступление времени смерти вас не заставило выйти из тени, то что остаётся нам, простым смертным. Только действовать на свой страх и риск.

Давно, казалось, забытый личный код послушно высветился перед глазами. Когда-то он был для него почти другом. Слишком много общего в их историях. Но впоследствии их пути окончательно разошлись, нельзя быть другом тому, кто забудет тебя спустя неделю. Пусть – не совсем, но это было слабым утешением. Да и что может быть общего между писарем и эффектором.

Ильмари Олссон, настало время тебе вернуться в эту историю.

Обратный отсчёт пошёл. У Стэнли было трое суток, чтобы совершить задуманное и всё-таки вернуть близнецов к жизни.

5Эффектор

В недрах «чёрной вдовы» царило непривычное отчуждение. Всё это творилось не со мной, живым, реальным, а расплывалось перед уставшими глазами глупой виртпространственной реконструкцией, не затрагивая сферу чувств. Опасность не была опасностью, смерть не была смертью. Я как бы парил в безвоздушной среде, отделённый от горячки боя лишь нанополимерным волокном брони, но по ощущениям – будто находился на другой планете. И эта непривычная отчуждённость могла обойтись непоправимо дорого.

Браво-семь, сменить огневую позицию.

Здесь Танго-эхо-три, тепловизоры фиксируют перемещение бронепехоты противника на нашем направлении.

Здесь Фокстрот-семь, внешнее кольцо, прорыв остановлен, но по нам ведётся массированный огонь среднего калибра под прикрытием брони, когда ждать поддержку с воздуха?

Мало того, что я за эти дни стал почти беспомощен, так ещё и дарёный хрустальный мир, ставший за без малого три десятка лет моим вторым домом, он тоже меня предавал, отступая куда-то на самую грань сознания, делая окружающую реальность серой, плоской и неживой. Сенсоры «чёрной вдовы» делали своё дело даже в мешанине боя, но они не могли заменить незаменимое.

Браво-один-ноль, птички прикрытия связаны боем в пятнадцати тиках на восемь часов, два грузовых борта пробираются на сверхмалых, здесь будут не раньше мин-два-ноль-мин, продолжать удерживать позицию.

Лидер, несём потери, повторяю, несём потери.

Западное крыло, сместить линию обороны на следующий рубеж, активация фугасов мин-три-ноль.

Кольцо обороны за два часа боя сократилось втрое, так что теперь я успевал вовремя переместиться на любой ослабленный участок. В теории. На практике базу штурмовали настолько превосходящие силы, что людей и плотности заградительного огня не хватало почти везде. Это был не случайно наткнувшийся на нас передовой отряд, а настоящий ударный кулак с поддержкой с воздуха и такой экзотикой в конце XXII века, как самоходные наземные бронемашины, служившие мобильным щитом для вояк «Карсо». Удобная штука на обледенелых плоскогорьях Баренц-региона, но одна только задача перебазировать эти неповоротливые сорокатонные монстры должна была занять у противника неделю.

Погас постановщик помех, техвзвод, что там у вас?

Лидер, работаем, похоже, треснули аккумуляторы, пытаемся подключить внешний канал.

Меня ощутимо тряхнуло, вдавив спиной в бетонное крошево. Побежала строка трассировки состояния систем. Ещё живём.

Только в этом регионе Корпорация на моих глазах теряла уже третий спецобъект. Часть оборудования и людей удалось эвакуировать в первые минуты по подземным коммуникациям, но служанки стали умнее – три заложенных по периметру двадцатикилотонных фугаса намертво завалили все катакомбы. На этот раз бой шёл насмерть в прямом смысле этого слова. Не один я понимал, что два грузовика, если они вообще сумеют сюда прорваться, не вывезут и трети оставшегося в строю личного состава базы. Однако мои вояки продолжали держать линию обороны, отступая к центру котла только по приказу. Впрочем, если помехопостановщик не заработает в течение ближайших пятнадцати секунд, то залп уэрэс накроет нас куда вернее, чем сюда доберутся медлительные грузовики.

Хорошо, что с боеприпасами здесь дело обстояло куда лучше, чем с остальным. Отчёты навесных орудий моей «чёрной вдовы» дружно прозвенели готовность. Гауссова винтовка – штука почти вечная, если не допускать перегрева и использовать качественные сердечники. Главное теперь – вовремя давать остыть направляющим ствола.

Я привычно поднял глаза к небу и прислушался. Улисс был не так уж далеко, в тысяче километров южнее, в недрах Мегаполиса, но сегодня он помочь не сможет. Да и чем – после смерти Матери он остался так же сух и бессилен, как и его эффекторы. Вся за столетие накопленная Соратником энергия ушла на последний зов, который должен был услышать каждый на планете. Теперь – только своими силами.

Я, Ильмари Олссон, второй и покуда последний эффектор Майкла Кнехта, Соратника Улисса, за долгие годы привык действовать в одиночку. Если слово «привык» вообще применимо к человеку, чьи личные воспоминания ограничиваются полутора сотнями часов, после чего начинается поле дарёной памяти Улисса. Боялся ли я, что и эта память когда-нибудь исчезнет, обрекая меня на погружение в полную беспомощность полурастатительного существования? Возможно. Но думал об этом редко. Если, опять же, я вообще могу об этом судить. Просто мне больше приходилось действовать, чем думать.

Я был эффектором, а значит – не более чем условно самостоятельной единицей триединого организма Улисса. Нас было трое. Я, Улисс и Кора. И моя задача была – быть Улиссом там, где Улисса не было.

Я был быстр, как он, я был умён, как он, я был силён, как он. Во мне сочетались все его таланты, недостижимые таланты Соратника. Тут жаловаться не приходилось. Но, как показали последние дни, во мне же присутствовали и все его слабости. Ядро Соратника, его суть, искра, призрачный симбионт, гость из неизведанного, один на троих, умел накапливать извне энергию, превращая нас в богов. Но копилась она десятилетиями, так что, однажды оставшись при своих, с голыми кулаками против поблекшего хрустального мира, ты мог рассчитывать только на самого себя.

«Чёрная вдова» была произведением искусства, гибкой и мощной машиной с прекрасной бронёй и внушительным арсеналом. Но как же это было мало по сравнению с истинной мощью Соратника, пусть бы и абсолютно безоружного.

Я почувствовал, как во мне начинает просыпаться ярость, замещая собой серую тоску по утерянному. И будто даже мир вокруг заиграл новыми красками. Самообман, да и пусть бы его. К бою.

Всем подразделениям. Иду на прорыв, одиннадцать часов.

Чёрная стрела взмыла к чёрному небу, беспечно зависнув на вершине медлительной баллистической траектории. К ней тут же рванулись хищные жерла, скорее механически, чем осознанно. Даже управляемые автоматикой огневые точки умели заблуждаться. Слишком уж лакомым казался ничем не защищённый сгусток полимеров и миоусилителей.

Но и смертоносный огонь не слишком быстр, всё зависит от той скорости, с какой течёт время у субъективного наблюдателя. Таким наблюдателем в тот момент был я.

Ранцевый ускоритель дал обратный импульс почти отвесно вниз, в последний момент раскрылось монокрыло, выводя «чёрную вдову» на бреющее планирование. Одновременно заговорили спаренные стволы гауссовых орудий.

Голосили задранные в небо жерла, рокотал ранец, компенсируя отдачу, вздымались в небо грязные фонтанчики мёрзлого перекопанного грунта, а потом и мельтешащие осколки чужого армопласта.

Позади со знакомым дробным стуком отработали пусковые последовательности нурсов. Это мой рискованный манёвр поспешили поддержать с тыла вояки из этого сектора обороны.

Справа прозвенело прямое попадание в бочину бронемеха. Ему это не ползуба, но временная дезориентация экипажу гарантирована. А вот за это спасибо. Над головой у меня начинала расцветать химическая клякса маскировки.

Приземлившись на первом попавшемся относительно ровном участке, я распрямившейся пружиной бросил «чёрную вдову» вправо по касательной, под скороговорку кодированного канала проникая в гущу вражеского строя. Меня их переговоры не интересовали. Интересовали репитеры.

Пока не заработали помехопостановщики, вопросом нашего выживания была исправно функционирующая координация действий атакующих.

Хрустальный мир жив, просто нужно его разглядеть. Это трудно, почти как в первый раз, там, в сыром лабиринте Босваша. Не уговаривай себя, ты не помнишь, как это было. В дарёных воспоминаниях ты такой же наблюдатель. Ты – это Улисс.

Только в этой реальности, здесь и сейчас, ты ничуть не он.

Я увидел. Прикрытый двумя бронемехами клубок фидеров, ощерившийся в зенит гребёнкой зубчатых антенн.

Треском ударили по ушам вышибные заряды трёх ракет, те ушли вперёд по изломанной активной траектории, оставляя за собой белый шлейф. Полыхнуло.

Вновь заговорили стволы гауссовых орудий, выбивая чечётку по бронеплитам, комьям вывороченной земли, разбросанным фугасами обломкам.

Вражеская пехота несла потери, не успевая даже обернуть бронезабрало в сторону надвигающейся опасности, в то время как воздух пытался сообразить, что там творится за дымом разрывов, а танки «Карсо» разрывались между необходимостью держать под контролем обороняющихся и попытками уничтожить зашедшую к ним в тыл назойливую муху.

Погасший в радиусе двух километров вражеский оперативный канал не позволял этому участку обороны даже толком сориентировать остальных о происходящем.

Тогда я решил этот спектакль заканчивать.

Два кумулятивных пирозаряда мгновенно приросли к вражеской броне как раз напротив силовой установки, десять секунд каталитическая реакция проникала сквозь моноволокна, за это время я уже оказался у следующей громадины, после чего внутрь пошла первая волна прожига.

Пригнувшись к земле в ожидании детонации, я одновременно прилаживал следующие заряды.

Тряхнуло так, что моя двухтонная «чёрная вдова» оказалась переброшенной через корпус второго бронемеха.

Что там у них внутри за снаряды?!

На этот раз мне хватило ума убраться подальше.

Фантастическое зрелище – припавшую к грунту бронированную черепаху словно вскрывают изнутри гигантским консервным ножом, почти бесшумно отлетает прочь башня основного орудия, а бронированная жестянка корпуса выгибается в агонии, исторгая из разошедшихся швов реактивные струи огня.

И только звонкие щелчки с налёта врубающегося в камень железа напоминали – всё всерьёз. И это не «чёрная вдова», а ты сам – стоишь под этим смертоносным градом и чего-то ждёшь.

Мои вояки не подвели, сообразили.

Концентрированный шквал огня буквально отбросил и без того дезориентированные силы осаждающих в другом направлении – на три часа от того места, где работал я.

Тут же, к моему вящему удовольствию, вновь заработал наш помехопостановщик.

Вот теперь пора двигаться.

Тактическая панель демонстрировали мне хаотично клубящийся рой насекомых на том месте, где ещё парой минут раньше значились ровные шеренги стягивающихся к центру вояк «Группо Карсо». Бронепехота Корпорации прорывала окружение.

Надо им помочь. Их лёгкие аналоги столь популярных в дальнем космосе «эзусов» ни в какое сравнение не шли с моей «чёрной вдовой», слишком слабая энергоустановка даже с учётом вериг и прочего обвеса. К тому же, на моей стороне, стороне одиночки – хаос боя и всё ещё длящийся эффект внезапности. А всё потому, что кто-то слишком рано начал праздновать победу.

В ход пошёл ручной разрядник – если знать, куда целить, пучки плазмы ничуть не менее эффективны, чем «маслины» гауссовых винтовок с их могучей кинетической энергией.

Огненным вихрем я прорывался вперёд – полтора километра до встречи с силами прорыва – аккуратно выжигая бронепехам противника самое уязвимое – радиаторы охлаждения энергоустановки.

Тяжёлую технику нападающих приходилось просто обходить стороной, опираясь на свою скорость. Главное чтобы помехопостановщик не погас, при автоматическом наведении по тактическому радару я для них буду как мишень в детском тире.

На половине пути меня вновь швырнуло, в самой чувствительной начальной фазе прыжка, удар был таким серьёзным, что я на секунду потерял ориентацию, а гироскопическая система заорала благим матом. Пришлось жёстко приземляться, едва уворачиваясь от плотного огня. Пара касательных попаданий – не страшно, но лучше не рисковать. Закрепившись на поверхности, я наконец обернулся в сторону, откуда пришла ударная волна, и тотчас увидел, как над базой вспухает багровое облако.

Визор автоматически затемнил поле, переключившись на непрямую картинку с внешних датчиков «чёрной вдовы».

Тактический заряд. Килотонна.

Нападающие вот так решили судьбу оставшихся прикрывать наш прорыв. Да и своих же, составлявших первую штурмовую линию.

Значит, дошло и до этого. Как по команде зарычал детектор ионизирующего излучения.

Не думал, что доживу до применения ядерного оружия.

Помехопостановщик умолк, но он теперь был и не нужен. Эм-импульс вывел из строя все не экранированные специальным образом радиоприборы в радиусе десяти километров. В том числе связь противника.

«Чёрная вдова» тоже отчаянно мигала красным в некоторых подсистемах, но ничего, переживём. «Тактика» пока действовала, а иного мне и не нужно. По крайней мере, пока я удерживаю хоть какую-то связь с хрустальным миром.

А вот и мои вояки.

Три сотни тяжеловооружённых бронепехов, разъярённых, не собирающихся сдаваться. Фанатики. Так их называли дежурные промыватели мозгов из числа корпоративных служанок. Что ж, они и правда были фанатиками.

Присоединяясь к своим, я запоздало бросил взгляд вдоль линии прорыва. Главную опасность сейчас представляли фронтовые штурмовики и ударные истребители. Но ни на «тактике», ни в пределах прямой видимости ни одного винтолёта заметно не было, только три или четыре дыма поднимались из-за самой линии горизонта. Командование так испугалось прорыва, что предпочло не дожидаться даже, пока собственные борты отойдут на безопасное расстояние. Прелестно.

Лидер, что с эвакуацией?

Хороший вопрос. Работала только оптическая импульсная связь. Я попробовал забросить информационный пакет на спутник, но поскольку антенну выжгло импульсом, подтвердить получение не мог. Будем надеяться, что там кто-нибудь слышит.

Скорректированные данные отправлены, продолжаем двигаться в прежнем направлении, нас подберут, если смогут. Перемещаемся плотной группой, пока небо чистое, в огневой контакт стараемся не вступать, запасной план отхода – за пределами радиуса обрушения туннелей должны остаться технические шахты, постараемся воспользоваться ими.

Теперь всё зависело от смекалки и оперативности тех, кто остался «на большой земле», особенно воздушной группы, которая была связана боем в разгар штурма.

Острый клин бронепехов в маскировочной броне начал движение вперёд. Я тоже перестал изображать лакомую мишень, врубив «хамелеонову кожу» и двигаясь в стороне от основной колонны – высматривая возможные неприятности. Назад я уже не оборачивался. Вид поднимающегося к нижнему слою облаков перегретого сгустка, из которого били яркие вспышки молний, меня и так будет преследовать долгие годы. В тот же момент я думал не об этом.

Корпорация гибла у меня на глазах, и я ничего не мог с этим поделать.

Это ощущение беспомощности сильного было для меня в новинку, слишком сильна привычка быть всего лишь высокоинтеллектуальной машиной по выполнению приказов Улисса. Даже не приказов, какие могут быть приказы эффектору. Тридцать лет я был молчаливым исполнителем его воли. В этом мне не было равных. Я мог всё.

И вот, теперь у меня отняли мою силу, и я совершенно не представлял, что делать.

Третья база в регионе подряд, все три в итоге уничтожены, в двух случаях персонал частично успел эвакуироваться, в одном нет, плотность огневого контакта при этом зафиксирована такая, что никаких сомнений в том, что это заранее спланированные операции, не оставалось.

Меня пугали даже не сами атаки, и даже не тот факт, что все три случая были связаны с разными старшими корпорациями. Бывали на моей дарёной памяти и такие случаи. Нет, пугало другое – то, когда это случилось.

Наступило время смерти, человечество впало в апатию, даже агрессивные душевнобольные в клиниках, звучала статистика, на время затихли в своих камерах, обитых войлоком. Но что случилось на самом деле – знали или подозревали лишь считанные сотни людей на планете. Ещё меньшему числу – единицам – было известно заранее, когда всё должно случиться.

Теперь же по всей планете некто массово сливал корпорациям сведения о расположении секретных баз, подготовительных центров, узлов коммуникации и лабораторий. То, что столько лет не удавалось узнать «красножетонникам» и прочей корпоративной швали, разом было предано разглашению. Если же вспомнить спешно покинувших метрополию Соратников во главе с Ромулом, то становилось очевидно – это мог быть только кто-то из своих.

Вывод: Корпорация исполнила свою роль и должна уйти. Вот что пугало меня больше всего.

Ромул. Вот средоточие всего, ни одна сторонняя «третья сила», которая внезапно прорезалась в отчётах аналитиков незадолго до наступления времени смерти, не смогла бы уйти из-под его внимания.

Или нет?

Сложно сказать, что было страшнее, что Ромул бросил Корпорацию в топку собственных планов, или что нашлось нечто, способное манипулировать даже им.

Я машинально посмотрел на небо.

Там, в миллиарде километров отсюда, судя по всему, решалась истинная судьба Корпорации и, возможно, всей сол-систем. Системы газовых гигантов слишком надолго были покинуты Соратниками, готовившимися встретить время смерти, судя по всему, за это время оставшиеся без своего естественного врага старшие корпорации успели развернуть там настоящую войну за ресурсы. Если, конечно, это всё не было очередной игрой внутри игры.

С минимальными потерями, почти не сбавляя темпа, наша группа прорыва продвигалась прежним курсом, оставляя в тылу лишь дымящиеся остовы техники дезориентированного противника. Бронепехи «Карсо», по-видимому, были сконцентрированы в непосредственной близости от цели.

В этом была слабость современных армий – слишком дорого обходилась каждая боевая единица, по всей метрополии можно было насчитать, наверное, не больше десяти тысяч обученных вояк в настоящих современных армосьютах, не путать с тем устаревшим барахлом, что пугало обывателей в агломерациях. Винтолётов в строю было раз в двадцать меньше. Звено современных птичек с полным боекомплектом могло полностью контролировать воздушное пространство такого континента как Австралия.

И вот теперь вся эта сила решила разом помножить на ноль всякие следы присутствия Корпорации на планете.

Хотел того Ромул, или не хотел, и уж тем более вне зависимости от желаний Ильмари Олссона, эффектора Соратника Улисса.

«Тактика» временно ожила и поспешила просигнализировать о приближении тяжеловооружённых объектов. Судя по скорости, это были пять винтолётов, они шли плотной группой нам наперерез, на сверхмалых высотах, так что визуализация не показывала покуда даже тоннажа. Запросы на спутник всё так же уходили в пустоту, не позволяя увидеть происходящее сверху.

Всем стоп, занять оборону, пусковые установки уэрэс к бою.

До визуального контакта оставалось немногим больше минуты, а ракетным залпом они могли нас накрыть уже сейчас, если, конечно, видели. Залёгший бронепех – цель малозаметная.

Запуск двух дронов под сорок градусов, радиус облёта двадцать километров.

Беспилотники тут же ушли в небо, глухо пророкотав разгонными. Кто-то догадался их прихватить с собой. Двести килограмм бесполезного груза. Я почувствовал гордость за своих парней. Их ещё рано списывать со счетов, что бы там ни думал Ромул или гипотетическая третья сила. Тридцать секунд до визуального контакта.

Ну же.

Я всё-таки успел отменить пуски уэрэс. Две из пяти птичек оказались грузовиками.

Это была эвакуация. Всё-таки прорвались.

Авиагруппа, оптическая связь через дронов, у нас выбило приёмники. Докладывайте.

Земля, загружайтесь в темпе, мы сумели пробить коридор на север, у нас есть пятнадцать минут, чтобы укрыться на запасной точке сбора, потом здесь станет слишком тесно.

Авиагруппа, есть визуальный контакт. Принимаю командование.

Код Соратника Улисса всегда действовал безотказно. Спустя три минуты большая часть бойцов под прикрытием трёх зависших над нами штурмовиков погрузилась, оставшееся на грунте оборудование активировали на самоподрыв, около семидесяти вояк в тяжёлых армосьютах рассеялись в окрестных чахлых лесках, самостоятельно пробираться в сторону выходов к туннелям. Мысленно пожелав им удачи, мы снялись с места.

Пока пилоты изучали тактическую ситуацию в этой части континента с целью уточнения курсограммы отхода, я уже был занят совершенно другими вещами – воспользовался бортовыми фидами на орбитальную группировку, а оттуда – в оперативные каналы Корпорации.

Как я и предполагал, на планете царил ад.

И если бы дело было только в атаках на Корпорацию. Вся метрополия выглядела как разворошённый муравейник. Будто и не царила ещё вчера повсеместная апатия. Боевые столкновения «все против всех», волнения в агломерациях, кажется, даже вовсе небывалое – какие-то смутные телодвижения внутри старших корпораций закончились уже пятью некрологами в списках генерал-партнёров. И это только то, что находилось на поверхности.

Оставшиеся в метрополии Соратники разрывались, отправляя последние оперативные резервы, не завязшие в спасательных миссиях, затыкать дыры там, где это можно было сделать малыми силами. Проводились молниеносные операции по захвату или устранению, два десятка секретных корпоративных лабораторий по всему миру полыхали синим цветом.

Нет, Корпорация ещё не исчерпала своей роли в истории этой планеты.

Осталось понять, надолго ли её хватит, воюющей со всеми сразу, будто в старые времена, когда Корпорация была корпорацией в прямом смысле этого слова, пусть и безымянным, однако явным игроком на политическом поле тогда ещё живой родины человечества.

Но наступило время смерти. И всё изменилось. Изменились правила игры. Изменится и Корпорация. Я просматривал спешно набросанные отчёты и понимал, что это ещё не конец. Точнее, конец старого и начало чего-то нового.

И тут мне пришло личное сообщение.

Я его прочитал дважды, потом ещё. Оно было от Стэнли. Старого знакомого, которого я сам, разумеется, помнить не мог. Это были воспоминания Улисса. Парнишка Джон Роуленд. Писарь, как он сам себя называл. Человек Хранителей. Он был рядом со мной там, где я окончательно стал собой теперешним, эффектором. И вот он снова вернулся в мою квазижизнь. Чтобы сообщить, что она вскоре закончится.

Как я мог этого не заметить. Ведь это так просто. Но я не мог себе и представить что моё второе, а на самом деле первое «я» – Соратник Улисс – после времени смерти стал таким же беспомощным, слепым и глухим, каким был сейчас я. А возможно, таким же стал и сам Ромул.

Нет, могучий интеллект и вековой опыт сложнейших политических игр и яростных боестолкновений остались с ними. Точно так же, как не пропали у меня дарёные воспоминания.

Но то, что делало их особенными, осталось лишь в виде слабой искры на границе сознания. Хрустальный мир предал не меня, он предал всех. Время смерти унесло его с собой, и теперь он вернётся совсем нескоро. А полностью не вернётся никогда. Ведь по сути, Мать и была их хрустальным миром, жестоким, разящим сквозь любую броню, проникающим в твою плоть, превращая её в кровавое месиво. Теперь этот мир был мёртв, а у них, у Ромула, у Соратников, у них ещё нескоро появятся силы заполнить его собой.

Так значит вот чем, а вовсе не всеобщей апатией, воспользовалась таинственная третья сила. Она знала обо всём. И это уж точно был не один из своих. Это физически невозможно. Даже Ромул в этой сфере был у меня как на ладони. Вот она, его далёкая мерцающая звёздочка. Кажется, я почувствовал бы её даже на расстоянии в световые годы. Даже такую слабую, как сейчас.

Улисса же я не чувствовал.

И вот тут меня накрыла волна неподдельной паники.

Ильмари, старый друг. Кажется, твой Соратник угодил в ловушку. Прости, что втягиваю тебя в это, но Лилия не оставила мне иного выбора. Координаты места прилагаются. Поспеши, ты один пока вне игры. До встречи. Джон «Стэнли» Роуленд.

Изо всех сил пытаясь удержать себя в руках, я дал команду пилотам экстренно снижаться.

Я беру штурмовик с наибольшим запасом топлива, остаток пути до промежуточного финиша пройдёте без меня. Командование остаётся у полковника Пикарта, на месте поступите в распоряжение к агенту Прайсу. Экипаж штурмовика остаётся с основной группой.

Обычная процедура инфильтрации не подходила, поэтому и выбора особого не оставалось.

Бойцы помнили о коде Соратника Улисса, а потому всё сделали быстро и чётко. Экипаж выбранного мною среднетоннажника попытался настоять на том, чтобы они остались со своим бортом, но я им отказал. «Ганапатья-118-Л» производства «Бхарти корп», почти не сохранивший по итогам боя навесного вооружения, был простой в управлении машиной, к тому же, я абсолютно не был уверен в том, что её удастся сохранить для обратного пути, так что рисковать людьми я не стал, в текущей ситуации они были важнее техники. Новые винтолёты можно добыть, а вот новых людей Корпорация сумеет подготовить очень нескоро.

Если в среднесрочной перспективе вообще будет существовать какая-то Корпорация. С этими мыслями я покинул строй и повёл свой винтолёт на юг. Топлива до дальних ародисманов Мегаполиса должно было хватить впритык. Руки мои тряслись.

В этом была особая ирония. Даже непогрешимая дарёная память Улисса не могла мне подсказать, когда в последний раз я испытывал нечто, похожее на человеческие эмоции. Лёгкое возбуждение, интерес исследователя, нашедшего новую козявку, умеренное удовлетворение от удачно проделанной работы. Не более. Я был эффектором, а значит был биороботом в том особом смысле, который недоступен обычному человеческому телу. Человек-интерфейс, человек-проводник, человек-ретранслятор. Как Стэнли был ретранслятором для близнецов, я был ретранслятором для Улисса. Удобная штука, с обратной связью. Нас с ним не волновали этические проблемы такого взаимодействия с живым, чувствующим существом. Потому что я не был живым и чувствующим. Стоило мне на секунду перестать быть эффектором, я бы тотчас прекратил своё существование. Впрочем, я и так это делал с периодом в сто пятьдесят часов. Велика печаль, экзистенциальные метания того, кто вообще толком не существует. Так, по случаю решившая вспомнить о собственной автономии периферийная часть сознания Соратника. Впервые за тридцать лет.

Стоп.

Это и дрожащие руки.

Я по-прежнему не чувствовал Улисса.

Нет, конечно же, он никуда не делся, во мне сидела его память, и даже кромсающий твои нервные окончания хрустальный мир был здесь, пусть и потускнев, спрятавшись за невзрачную обивку физической реальности.

Но я не видел Улисса так, как я по-прежнему ежесекундно видел каждого из Соратников, как я видел Ромула. Я не знал, где он.

Любопытно, что бы я сумел почувствовать, если бы он умер, погиб в бою, это же возможно, я знаю, его память подсказывала мне имена Лилии Мажинэ и Жана Армаля.

Вот оно.

Я снова вывел на виртпанель сообщение Стэнли.

Лилия не оставила мне иного выбора.

Два случая гибели Соратника произошли в пределах Мегаполиса. Является ли это случайностью, что я сейчас направляюсь именно туда? А ещё есть история появления у Соратника Улисса его первого эффектора, также непосредственно связанная с одним из этих событий – гибелью Жана Армаля, первого воплощения Соратника Урбана. Если же вспомнить, что Лилия Мажинэ в действительности была первым воплощением Соратника Улисса…

Кажется, я начинаю увязать в дебрях, даже самому Улиссу все эти «воплощения» представлялись некоей абстракцией. Просто на место одного Соратника почему-то рано или поздно приходил второй, такой же. Только звали его иначе. Всего лишь удобный термин. Таким же «термином» была для всех Мать. Среда, божественное существо, ноосфера, вселенский разум, что угодно. То, что было, а потом умерло в муках, погребая под собой весь мир. За всеми этими терминами скрывались реальные механизмы, постичь которые даже Ромул покуда был не в состоянии.

Несомненно, «Лилией» представитель гипотетической «третьей силы», если это правда была она, а не кто-то из корпораций или вовсе непосредственно из Корпорации, назвался неспроста. Это был намёк на историю столетней давности. Лучший способ привлечь внимание Улисса, чтобы тот, как это сказано в послании Стэнли, «угодил в ловушку».

Я прислушался к мертвенной тишине, в которую погрузилась Земля.

Кора Вайнштейн, её тоже не было в поле моего внутреннего зрения, в недрах хрустального мира. Убийца Жана Армаля, не отслеженный вовремя потенциальный Соратник, юношеская любовь и трагедия жизни Майкла Кнехта, Улисса. Она же – уже семь десятков лет – его первый бессловесный эффектор. Такой же, как я, только куда более автономный и потому… молчаливый.

Улисс помнил, как он, Стэнли, Цагаанбат и Парсонс стояли там, у руин Хрустального шпиля и чего-то ждали.

А значит, помнил и я. Это было на том самом месте, где Кора… превратилась в эффектор. Хотел подумать, «умерла», но тогда и я – такой же точно мертвец. Осталось найти во всём этом последнее, самое важное звено, и всё встанет на свои места. Оно сокрыто в памяти Улисса. Значит, оно мне по-прежнему доступно.

Я выкраивал лишние десятки километров, прокладывая курсограмму в обход промкомплексов, на последних остатках топлива вписываясь в мельчайшие неровности ландшафта, ежеминутно меняя коды транспондера, прорываясь к периферии Мегаполиса.

Нервы у меня были на пределе, к горлу подкатывала настоящая паника.

Если верить сообщению Стэнли, у меня совсем нет времени.

Нужно успеть, чтобы…

Чтобы что?

Чем может помочь эффектор в ситуации, когда сам Улисс оказался бессилен? Что жалкое подобие может противопоставить возможностям Соратника?

Я не знал, не было ли само это сообщение ловушкой для меня самого. Меня это, впрочем, нисколько не волновало. Как и огненным валом накатывающий на метрополию первый за последние полторы сотни лет масштабный военный конфликт. Со времён Войны за воду, поставившей окончательный крест на государственных суверенитетах и породившей современное корпоративное устройство Земли, не было ещё случая, чтобы противоречия между основными игроками в лице старших корпораций решались бы массированным ракетными обстрелами и уж тем более – тактическими ядерными фугасами.

Теперь настало время перевернуть и эту страницу.

Я воочию видел, что творится, но всё равно меня интересовала только судьба Улисса.

Можно ли было меня в этом упрекнуть? Ромула не было в метрополии, фактически, кроме моего Соратника, для меня не существовало другого руководства.

Да и Улисс… это был я сам. Просто делал вид, что не совсем так.

И потому я мчался вперёд на максимальной для такой высоты скорости в своём винтолёте, и думал только об одном – успеть, во что бы то ни стало успеть. И лишь где-то на втором плане моего сознания мерцала мысль – у меня будет шанс только в одном случае, если я пойму, почему не вижу Улисса и Кору, и что их связывает с таинственной «третьей силой», которая назвалась именем Лилия.

Башня выглядела нежилой, да таковой и являлась.

Ещё только показавшись в пределах Мегаполиса, я дал сигнал трём оперативникам выдвигаться по указанным мне Стэнли координатам. Те должны были издали прозондировать местность на предмет подозрительной активности. И пока специально зафрахтованный магистральный робот-грузовик нёс меня в недрах агломерации навстречу судьбе, я успел нарыть на это здание кое-что интересное. Здесь когда-то располагалась одна из «точек» Хранителей, а ещё здесь был убит опытнейший оперативник, заподозренный в двойной лояльности. Парсонс. Он был застрелен, судя по всему, полковником Цагаанбат, в убийстве которой, какой сюрприз, Парсонс, в частности, и подозревался.

Прекрасные парни из аналитических отделов были так заняты другими делами, что не стали поднимать тревогу. Даже когда пару дней спустя после гибели Парсонса Цагаанбат благополучно не вышла на плановый сеанс связи.

Стэнли, Парсонс, Цагаанбат, Улисс, таинственная Лилия.

Я по-прежнему что-то упускал, какую-то важнейшую связь. И самое главное – почему именно это место.

Оперативники наперебой засыпали меня отчётами. Никакой подозрительной активности в радиусе двух километров, кодированные выходы в эфир или остаточные фотоимпульсы когерентных пучков не зафиксированы, активность инфосферы осталась на местной норме – то есть в районе нуля. Многоквартирник стоял пустой, после недавнего нашествия сюда всяческих спецподразделений даже населявшие здешние технические уровни крысы большей частью от греха разбежались.

Я вновь и вновь просматривал отчёты – Парсонс сюда попал с одного из своих личных схронов, дело для оперативника его уровня обычное. Зачем ему понадобилось так глупо светиться, будучи в бегах, наверняка зная, что близнецы давно уже недоступны для контакта, рискуя нарваться тут на оставленные следящие устройства… Да так, в общем-то, и получилось.

Случайно пережившая покушение Цагаанбат вышла на связь незадолго до этого, выясняла, что известно о разыскиваемом уже полгода Парсонсе, и, видимо, сумела выследить беглеца в одиночку. Личные счёты – обычное дело между друзьями. Они же были друзьями, да?

Стэнли тоже в своём письме называл меня «старым другом». Интересно, сколько ещё сегодня всплывёт старых друзей.

Однако время неумолимо шло, а я ни на шаг не приближался к цели. Точнее, я был почти на месте, мой грузовик уже выруливал с подземного экспресс-вея в пакгауз какой-то башни в паре километров от искомых координат. Но разгадка даже не мелькала.

Минуты тянулись бесконечно, усиливая во мне непривычную нервную дрожь, я по-прежнему ничего не понимал.

Когда мне всё-таки удалось добраться до места, ничего нового я так и не выяснил. В непосредственной близи полуразрушенная башня выглядела ещё более неприглядно. На ней даже целых стёкол почти не осталось. И в ней, и вокруг неё было пусто, чтобы понять это, не нужно было даже обращаться к помощи хрустального мира.

Так зачем меня сюда гнал Стэнли со своим посланием?

Я машинально подключился к интервебу. Ничего. Больше никаких сообщений. И время тоже истекало. И тогда я сделал то, чего делать не должен был ни при каких обстоятельствах. Я дал в эфир коротковолновый импульс с запросом.

И замер.

Лидер, есть попытка связи, на нашей оперативной частоте, кодированный сигнал с неизвестным ключом, попытки дешифровки пока не удаются. Отвечать?

Отставить, я сам.

А вот и гости. Недолго думая, я пометил для своего «гоутонга» несколько возможных вариантов, а заодно, по внезапному наитию, имеющиеся у меня в распоряжении обратные ключи Парсонса.

Раздался звонкий сигнал успешной расшифровки.

Ильмари Олссон, если ты слушаешь это сообщение, значит, Цагаанбат меня всё-таки прикончила. Тем не менее, ей хватило ума последовать тому плану, который я ей подсунул под видом инструкций от Лилии. К сожалению, другого способа достучаться до всех вас, кроме как предварительно умереть, у меня не нашлось. Согласно плану, она оставит транспондер в этом здании, не думаю, что даже у этого гения разводок, что сыграл с нами всеми эту злую шутку, хватит терпения обыскать всю полимерную коробку в поисках устройства, включающегося по тупому таймеру. В свою очередь Стэнли сделает так, чтобы ты смог незаметно для всех получить через интервеб послание с координатами.

Я бросил короткий взгляд в сторону башни. Скорее уж самое это сообщение походило на очередную деталь ловушки.

Я понимаю, что в текущей ситуации ты скорее всего не веришь ни единому моему слову, и у вас там царит сущий ад. Тем не менее, послушай, потому что сегодня всё зависит от тебя.

Итак, в заговоре участвуют полковник Цагаанбат, мёртвый я, писарь Стэнли и директор Баум.

Я дёрнулся. Баум. Глава особого отдела в недрах «Джи-И», один из участников легендарного Собрания Трёх, главный, если можно так назвать, борец с Корпорацией после предателя Ма Шэньбина. Трижды Ромул личным приказом в последний момент отменял уже полностью разработанный план устранения директора Баума. Значит, именно он стоял за таинственной Лилией, это бы многое…

Роль последнего в этой истории весьма скромна. Он должен привлечь безопасников «Джи-И» к организации внешнего кольца обороны вокруг места сегодняшней встречи и обеспечить организацию отхода уцелевших. Парень так и не понял, каким ничтожным статистом был всю свою жизнь.

Не скажу, что это звучало очень убедительно, но мёртвым я всегда верил больше, чем живым. Слишком часто они гибли непосредственно ради меня или просто по моему приказу. И что-то мне подсказывало, что этот раз не станет исключением.

Теперь слушай внимательно. Я знаю, Ильмари, тебе тяжело, ты почти беспомощен, иначе она бы ни за что не решилась… она же смертельно боится вас, тех, кого она считает своими непосредственными врагами. И потому не станет действовать раньше, чем будет уверена в своих силах.

Помни, кто боится, тот уже уязвим. Прямо сейчас та, кто именует себя Лилией, находится в одном помещении с Майклом Кнехтом и Корой Вайнштейн, там же рядом ждут исхода этой встречи Цагаанбат и Стэнли, но их роль в этом всём уже исполнена. Если ты проиграешь, значит, они тоже погибнут.

Да говори уже дело!

В конце сообщения будут координаты места встречи, на которую Лилия вытащила Соратника Улисса. Башня будет окружена двумя кордонами, внешнее кольцо, как я уже говорил, составят вояки «Джи-И». Вероятнее всего внутри будут расположены подразделения, подчиняющиеся непосредственно Лилии и её «третьей силе». Сама башня скорее всего будет превращена в хитроумную ловушку, вроде той, что познакомила тебя со мной, только теперь роли поменяются. На этот раз в критический момент ты будешь больше похож на Тень, «мекка», погибшего в попытке тебя спасти. Потому внимательно обдумай свои действия, поскольку ты уже знаешь цену ошибке.

Я не отрицаю, что сейчас ты слаб, что у тебя слишком мало информации, но у меня её ещё меньше, однако я сумел сделать свой выбор, и вот ты здесь.

Помни об одном – сегодня решается не судьба Улисса, а судьба всей метрополии. Лилии нельзя позволить действовать дальше, я не знаю, кто она и что она, но это чудовище вертит корпорациями так, как никогда не позволял себе Ромул. Не сильно ошибусь, если скажу, что начинающаяся война – от начала до конца её рук дело. А Соратники, как ты, Ильмари, уже знаешь, её просто не видят.

А теперь действуй. Передаю координаты. Прощай, старый друг.

Я выругался сквозь зубы. Это уже начинало звучать как пароль в детской игре в шпионов. Парсонс всегда был не чужд патетики, смерть ничего не изменила.

Группа, сворачиваемся, дальше я действую сам.

Это действительно была только моё дело.

Карта Мегаполиса послушно подсветила мне новую точку и возможные способы туда переместиться за кратчайшее время.

Недалеко. Тридцать километров. Такая же глухая окраина, ещё одна заброшенная башня. Действительно, сегодня был день келейных разборок. Вечеринка только для своих, только для старых друзей. Включая директора Баума. В отчётах мелькало, что он недавно чуть ли не ушёл в отставку. Интересный поворот событий. Лилия имела, похоже, своих людей повсюду, раз сумела подвинуть с доски даже этого несомненного ферзя в планетарной шахматной партии. И, похоже, разборчивостью в средствах тоже не отличалась.

Да кто она вообще такая, эта самая Лилия?

Дальше мне следовало добираться на обычном монорельсе, и в другое время я бы так и сделал, но текущее моё состояние не позволяло без «чёрной вдовы» и шагу ступить. Вне армопластовой оболочки с её высокоинтеллектуальной начинкой я был слеп и глух. И беспомощен.

Нет, кое-что я всё-таки мог, тело помнило то, что ещё недавно умело благодаря хрустальному миру, но тот был точно таким же инструментом, как гауссова винтовка или пауэрсьют, им нужно было управлять, а тут, увы, я был вовсе не на высоте.

Пришлось возвращаться на подземные уровни и долго колесить там, петляя по заброшенным путепроводам окраины, в поисках выхода из лабиринта.

Перед тем, как выбраться из трака, я в последний раз протестировал все подсистемы, проверил свой «Баррет» с укороченным стволом и закреплённый на левом предплечье «кольт» с полным боезарядом. Довольно. Это только если попадётся кто на пути. Сегодня будет побеждать не оружие. Во всяком случае, не такое.

Здесь плотность действующей застройки была куда выше, но всё равно в воздухе витали запахи запустения – ржавчины, сырой бетонной крошки, гнилостных испарений, идущих из давно не чищенных коллекторов.

Искомая башня была не жилой, а офисной – это угадывалось по конструкции и расположению внешних окон, но в остальном это был двойник той, первой, формально строение ещё числилось на чьём-то балансе, подозреваю, что «Джи-И», но последняя инспекция тут побывала не меньше пары десятков лет назад. Вослед остановившемуся строительному буму впервые с Войны за воду население агломераций начало снижаться, даже несмотря на заметно переваливший за столетнюю отметку средний возраст, до которого доживал в наше время человек. Так Мегаполис начинал усыхать, подгнивая и разваливаясь не только изнутри, но и, так сказать, снаружи, буквально распадаясь на некогда слишком поспешно возведённых пустеющих окраинах.

Ладно, приступим.

Внешнее кольцо, в точности согласно словам Парсонса состоящее из «красножетонников» и вояк в броне, мне сразу показалось несерьёзным. Да, вериги, стволы, удачно расставленные огневые точки на соседних зданиях, благо хозяевам было всё равно. Но слишком уж много проблем сейчас свалилось на голову директората «Джи-И», чтобы выделять безумцу-Бауму столько людей, сколько он попросил. Возможно, подсознательно генерал-партнёры уже догадывались, что главная опасность сейчас исходит вовсе не от Корпорации, с которой тут формально собрался воевать Баум.

Я почти сразу увидел три или четыре слабых места во внешнем оцеплении, через которые я пробрался бы, пожалуй, даже без помощи «чёрной вдовы», благо у её двух тонн веса в таком деле были свои объективные недостатки.

А вот дальше шли сложности. Для начала, я лишь с большим трудом, по каким-то косвенным сигналам считывал внутреннее кольцо. Оно, несомненно, существовало, но едва ли я увидел даже треть задействованных в операции людей, это при том, что датчики работали на пределе возможностей. Ко всему, там наверняка было установлено изрядное количество автоматических стрелковых гнёзд и банальных мин-ловушек. Голый пластик, никакой интеллектуальной начинки. Только октогеновый бризанный заряд, тетриловый капсуль-инициатор, крошечная батарейка и волосок контакта. Рванёт даже от дуновения ветра. Ложных срабатываний им сегодня бояться не следовало.

Но даже не это меня пугало. Минирование затрудняет только отход, а вот проникновение, при желании, только облегчает. Даже очень удачно замаскированные вражеские огневые точки можно использовать в своих тактических целях, особенно в хорошей броне. К тому же, открыв огонь, они себя одновременно и раскрывают. У меня был опыт проникновений в настоящие крепости, и близость с хрустальным миром мне там не понадобилась.

Проблема была в другом – я по-прежнему не видел цели.

То есть да, если напрячься, можно было различить за внешними стенами бродящих там вооружённых людей, но и только.

Улисса здесь не было.

И Коры тоже.

Впору обернуться на самого себя и засомневаться, а я-то ещё здесь?

Что случится со мной, если Улисс и правда исчезнет? Погибнет, просто удалится от меня на слишком большое расстояние? Однажды я неделю ждал его возвращения с Луны. И это были донельзя странные семь дней. Я оказывался в незнакомых местах и не помнил, как я сюда попал. Упадок сил сменялся эйфорией, а с памятью творилось невесть что. Так, наверное, выглядит изнутри сумасшествие.

И если бы только оно. Отправься Улисс без меня, например, на Марс, я был уверен, меня бы не стало. Лежал бы в какой-нибудь заброшенной башне вроде этой, скорчившийся лоботомированный идиот, лежал бы, пуская слюни и глядя в одну точку. Вот что меня ждало, если бы Улисса и правда не было в метрополии. Но я ничего похожего не чувствовал. Я слышал его дыхание, но не видел его самого. Как это возможно?

Из воспоминаний самого Улисса, из истории Коры Вайнштейн я знал: даже кандидаты, не говоря уже о Соратниках, способны скрывать своё присутствие от себе подобных. Это была сложная задача сравни попытке не дышать. В таком состоянии мы становились почти людьми. «Мы». Ко мне это относилось в очень небольшой степени.

Но зачем Улиссу скрываться от собственного эффектора?

Чтобы не дать мне попасть в ту же ловушку? Но я уже здесь, неужели он не чувствует? Какой смысл дальше скрываться?

Загадка.

Ладно, подойдём с другой стороны. Улисса, согласно сообщению Стэнли, заманили в ловушку. Эта башня, несмотря на все усилия, никак не была похожа на капкан, достойный Соратника. Даже пресловутая «Розалинда» в своё время ничего не смогла мне противопоставить. Но, предположим, сенсоры «чёрной вдовы» просто не могут проникнуть внутрь на достаточную глубину, чтобы увидеть там какую-нибудь адскую машину вроде той, что некогда построил специально для меня глупый Сяо-Ван. Неужели Улисс в здравом уме полез бы туда, в текущем его состоянии? Для меня это было проверкой на самостоятельность, эффектор должен не только обладать всеми возможностями Соратника, но и иметь свободу воли, способность самостоятельно находить решение и следовать ему до конца. Улиссу ничего такого самому себе доказывать не надо.

Так почему же он сюда сунулся?

Значит, не имел иного выхода, таинственная Лилия передала ему через, скорее всего, Стэнли нечто, заставившее Улисса откликнуться.

А может, не Улисса?

Майкл Кнехт всё ещё сидел там, внутри этой только формально человеческой оболочки, в самом ядре пылающего сознания Соратника. Мне ли не знать.

Сегодня за весь день прозвучало слишком много голосов из прошлого, особенно много – для существа, чья память сконцентрирована в последних полутора сотнях часов.

Неужели история с Корой повторяется, и всесильная Лилия – ещё один потерявшийся кандидат, научившийся жить, спрятавшись от хрустального мира, а значит и от никогда не спящего взора Ромула.

Научившись не только прятаться, но уже и нападать, возомнив Корпорацию своим главным врагом.

Это бы объяснило только часть странностей всей этой истории. Почему именно Улисс? Ретроспектива событий кричала – многоходовка была рассчитана исключительно на Улисса. Ни на Ромула, ни на Урбана, ни на других Соратников. На Улисса.

И назвалась-то она как – Лилия. Ромул, который наверняка уже знает о происходящем, сейчас, наверное, всё понял. Только сам не может вернуться, поскольку их корабли сейчас со скоростью в 20 каэмэс удаляются от земли в сторону орбиты Марса и в ближайшие полгода вернуться им не помогут никакие перегрузки. Видимо, решил, что раз Улисс сам не поднимает тревогу, значит знает, что делает. Только почему именно я оказался последней не разменянной пешкой в этой игре, какова моя роль в сегодняшних событиях?

Мне некому было ответить на этот вопрос.

Что же касается Ромула… согласно одной из легенд, по другому не скажешь, Лилия Мажинэ была не просто первым Соратником, она была единственной любовью человека, который впоследствии назовётся Ромулом. Она погибла при туманных обстоятельствах, и вернулась под личиной Соратника Улисса. Который, я знал это точно, ровным счётом ничего по этому поводу не помнил, для него это был набор фактов, который ему сообщили. Просто набор фактов.

Ну и почему, собственно, выбрано это имя? На что это намёк? На то, что в последнее мгновение той ключевой схватки у основания Хрустального шпиля Ромул позволил Улиссу фактически убить Кору, завладев её телом в качестве своего первого эффектора?

Так это неправда, воспоминания об этом были сильно смазаны, но превосходство Улисса в том столкновении было очевидным, он просто до последнего давал Коре шанс отступить, принять его правоту, перестать бояться своей природы и стать одной из них, Соратников. Но – не судьба.

Я, кажется, всё больше запутывался.

И вообще, откуда кто-то посторонний может знать про Лилию и Ромула, про Лилию и Улисса?

И тут у меня словно спала пелена с глаз.

В этом построении не хватало ещё одного вектора. Лилия – Кора.

Я вздрогнул, как от подступившего озноба.

Разгадка разила свежей могилой. Но от этого она не переставала быть разгадкой.

Так просто.

Это звучало невероятно, но это объясняло всё. Почему Лилия. Откуда такая агрессия по отношению к Корпорации. Почему целью непосредственной атаки стал именно Улисс. Зачем он согласился на это смертельное рандеву. И самое главное, наконец объясняло мне, как я должен поступить дальше.

Не то чтобы я хоть на секунду уверовал в собственный шанс на победу, нет, просто у меня не было другого выхода.

В отличие от других, я не просто знал Улисса изнутри, как не знает его даже Ромул, как не знает себя даже он сам. Я мог думать как он, поступать как он, думать как он. Я был им, я был его эффектором.

Но ещё я был другим человеком, с собственным именем и полутора сотнями часов своей, и ничьей другой памяти.

Ильмари Олссон, ещё один солдат на этой затянувшейся войне.

Но перед тем, как ринуться в бой, мне предстояла ещё одна нелёгкая задачка.

Найти в этой долбаной башне Улисса и остальных.

Иначе притча становится слишком похожей на скверный анекдот. Вор-домушник, забывший, какую квартиру собирался обнести, а потому вскрывающий в доме все двери по очереди.

Они там, я знаю, просто укрыты от моих глаз. У той, кто нам сегодня противостоит, есть для этого все возможности. И она ими не преминула воспользоваться.

Я почувствовал, как во мне поднимается неудержимая волна ненависти. Я уже готов был разорвать её голыми руками. Очень для меня необычно, так ненавидеть незнакомого, в общем, мне человека. Я и к старым-то врагам всегда относился как к явлению природы. Повстречай я однажды мнимого слепого Ма Шэньбина, в настоящий момент генерал-партнёра «Янгуан Цзитуань», со спокойным сердцем прошёл бы мимо, а ведь он был не просто предателем – он был убийцей своего друга. В наше время размытой вины персональная ответственность за конкретные деяния почти не встречалась. Круговая порука корпоративного подчинения и обезличенности. Однако он сумел, и всё равно такой ярости к нему я не ощущал.

А тут, ничего ещё не совершивший человек… Да человек ли?!

Я был там, я чувствовал каждую секунду умирания Матери, чувствовал, как Соратники по капле отдавали самих себя этому горнилу, лишь бы хоть на гран облегчить Ей последние мгновения, тем самым спасая миллионы от сумасшествия, сердечных приступов, неизлечимых проблем с периферической нервной системой, в конце концов давая им шанс на жизнь – и без того во время смерти погибло множество людей.

В сошедших с монорельса составах, сгоревших в стратосфере суборбитальниках, рухнувших на землю винтолётах были живые люди, которые даже не успели сообразить, что случилось. Просто именно с них начался новый мир, всю глубину грехопадения которого нам ещё не дано ощутить.

И вот, все эти вселенские кишки, вываливающиеся пред всеобщее обозрение, с бесконечным спокойствием воочию наблюдает нечто, не подобрать подходящего слова, отстранённое, холодное, презрительное, всецело поглощённое своими собственными планами. Выжидающее скользкое, скрученное в тугой узел тело змеи.

Этому существу всё равно, что происходит на его глазах, ему главное грамотно воспользоваться последствиями.

Как вообще можно быть одним из немногих, кто на всей планете способен воспринять происходящее во всей глубине трагедии, и всё равно остаться в стороне?! С холодным сердцем следить, как погибает то, что является синонимом самой жизни, ждать, пока другие израсходуют на безнадёжные попытки хоть что-то исправить все свои силы, ждать, пока Ромул с основной группой Соратников покинет метрополию, мгновенно превратившись в одного из обыкновенных статистов, и тогда ударить!

Я сам был жертвой Улисса. Я лучше других знал, как он холоден, жесток и настойчив в достижении цели. Но я видел, что это за цели, и я знал альтернативу.

Неужели и там, у этой анонимной твари, скрывающейся за именем давно ушедшего человека, тоже нашлись какие-то резоны помимо банальной мести, чтобы поступать подобным образом?

Я не мог представить, что это могло быть. И, честно признаться, не желал искать никаких оправданий.

Да, одиночка, сумевший переиграть таких противников как Ромул и Улисс на их же поле интриг планетарного масштаба, заслуживал в чём-то уважения. Но теперь Лилия уже ни во что не играла. Она грубо пользовалась своим внезапно обрушившимся на неё преимуществом в силе, а ещё чужим чувством вины.

Улисс и Кора были там, в этой башне, прикрытые от внешнего мира чем-то вроде маскирующего поля. Мне, да и остальным, давали понять – не ваше дело, не лезьте.

И Ромул не вмешивался. Хоть не было его на планете, здесь оставалось ещё трое Соратников, их эффекторы, в конце концов – боевые отряды Корпорации, пусть они и были сейчас связаны многочисленными боестолкновениями с силами старших корпораций. Было бы желание – эту башню смели бы вместе с обоими жалкими кольцами обороны.

Вопрос в том, зачем вообще Улисс туда пошёл?

Да, чувство вины.

Да, давние счёты.

Но он же понимал, что именно сейчас стоит на кону! Откуда такая внезапная сентиментальность, самолично совать голову в петлю!

Мне некогда было в этом всём разбираться.

И выбора особого не было. Тикали секунды, уносясь в бесконечность.

Нужно их отыскать.

Нужно их отыскать.

Нужно и…

Мне нужен мой хрустальный мир.

Осознание этого дёрнуло меня, будто током.

Бронеперчатка как бы нехотя поддалась моей команде и разгерметизировалась, раскрывая магнитные замки крепежей. Спустя пару минут я почувствовал грудью прохладу лёгкого сквозняка восходящих потоков.

Освобождаться от «чёрной вдовы» было не сложнее, чем со связанными за спиной руками выбираться из запертого сейфа. Раз, два и готово.

Я с самого начала ошибся, припёршись сюда в подобном облачении. Армопластовое пугало посреди крошащихся урбанизированных развалин. Панцирь будет защищать черепаху ровно до того момента, как она окажется лежащей на спине. И вот тогда он её не защитит, а убьёт.

Настала и мне пора избавляться от своего панциря. Ты эффектор, Ильмари, помнишь? Для тебя армопласт и гауссова винтовка – не более чем костыли для временно недееспособного. Ходить с их помощью можно, и то с трудом. Но победить врага с их помощью нельзя. От чего тебя защитит эта машинерия? От Лилии?!

А остальные… остальные лишь статисты, как ты сам ещё пять минут назад.

Бесполезная груда металла застыла, мерцая раскрытым настежь чревом. Датчики, дисплеи, сенспанели, гиродины, миоусилители, фидеры. Всё для того, чтобы тебе там было удобно и легко.

Я стоял на краю парапета, глядя в привычно клубящуюся бездну у своих ног, и сквозь тонкую отсыревшую ткань пилотажного костюма всей кожей пытался вдохнуть этот затхлый сырой воздух. Воздух прогнившей насквозь агломерации.

Мои колени безвольно подогнулись, и я осел на грязное покрытие, скрючившись в неловкой позе умирающего.

Мне нужно моё чувство реальности. Осколки стекла под ногами, капли конденсата у меня на щеках, впивающийся в бок острый бетонный угол, тепло башни, звук далёких сирен и уже почти боестолкновений.

Над моей головой в низком бесформенном небе висела «люстра». За мной что, наблюдают? Наплевать. Лилии сейчас не до меня, всё её внимание уходит на то, чтобы Улисс не отчудил. Знай она Улисса так, как его знаю я… да неважно.

Мне нужен мой дарёный хрустальный мир.

Колючая изнанка реальности, больше не смягчённая обволакивающей любовью Матери. Хрустальный мир распарывал тебя до кости каждой своей гранью. Главное в этом деле – не просто суметь прикоснуться, а уйти после этого прикосновения с прежним числом конечностей.

Хрустальный мир не прощал ошибок.

Но он же давал тебе поистине бесконечные возможности.

Я почувствовал.

Поднятая к внезапно расфокусировавшимся глазам ладонь сочилась кровью – борозда шла от запястья до кончика мизинца. Ну, здравствуй.

Всё вокруг меня стало больше походить на обмотанный для верности колючей проволокой алмазный резец.

Но и я стал другим. Больше я походил теперь на стремительно текущий поток вязкой жидкости, в котором набатом билась одна единственная мысль.

Нужно их отыскать.

И тогда я обернулся в сторону башни на противоположном краю бездонной пропасти. Всё было так просто, если постараться. Это место выглядело как сплюснутый чёрный сфероид, насилу вписанный между окружающих перекрытий. Чернота подпирала стены и потолки, заставляя их трещать по швам, выпячиваясь во все стороны многометровыми флюсами.

Так просто.

Нужно было искать не следы привычного дыхания Улисса, а полное отсутствие специфических остаточных энергий, которые свойственны любому месту, любому предмету, особенно в недрах столь урбанизированного пространства. Слишком много проводов, труб, шахт, решёток, рёбер жёсткости, сварных швов и шуршащих по ним тараканов. Это не подделать, а значит, любой экран тотчас становится заметен. Кора Вайнштейн в своё время успешно скрывалась от Майкла Кнехта, лишь оставаясь частью действительности. Но скрывать нечто вне тебя от того, кому был доступен хрустальный мир…

На что ты рассчитывала? Так тебе только сложнее будет заметить моё приближение.

Лёгкое упражнение, обращение интерференционных решёток, и происходящее внутри чёрного пузыря мне стало различимо в той достаточной степени, чтобы можно было идентифицировать участников собрания.

Улисс, Кора, существо, именующее себя Лилией, в стороне стоят, словно пришибленные, Цагаанбат, Стэнли и Баум. Лилия им что-то говорит, мне отсюда не слышно.

Я чувствую присутствие ещё по крайней мере двух сущностей, но они явно не участвуют в ситуации, а лишь наблюдают. Поэтому оставим их за скобками. На потом. Если у тебя будет это «потом».

А ещё я вижу расположение каждого стрелка, каждой огневой точки, каждой мины-ловушки в радиусе километра. Ну, что ж, «чёрная вдова» мне сегодня и правда не понадобится.

Похоже, Улисс всё-таки понемногу справлялся с последствиями времени смерти, и я вместе с ним возвращал свои возможности. Главное теперь не упустить момент.

Первые шаги мне давались тяжелее всего. Я будто ступал по раскалённым углям. Но потом дело пошло. Кажется, за мной тянулся кровавый след, но это уже было неважно. Я плыл, струился, перетекал с места на место подобно лёгкому, бесшумному сквозняку. И враги на моём пути расступались сами собой.

Я не знал, что они в тот момент видели, да меня это и не интересовало. Дух Живого Элвиса? Сатан-Клауса? Генерал-партнёра в твидовом пиджаке и при цилиндре? Чудовище Годжиру, восставшую не ко времени из вод навеки отравленного Японского моря?

Я двигался вперёд, а меня провожали ошарашенными взглядами.

Вот что значит быть Соратником. Безликий, для каждого свой – когда глядишь на этих людей сквозь хрустальный мир, они все кажутся такими, в сущности, детьми. Им, заблудшим, испуганным, запутавшимся, одиноким, нужно было заменить их Мать. Иначе они не доживут даже до обозначенного в Предупреждении грозного нашествия.

Но с ними мы ещё поговорим, если протянем этот досадно бесконечный день. А пока надо идти.

Я надвигался на цель подспудно, как волна цунами вдали от материков – гладкая, незаметная выпуклость на спокойной поверхности океана. Она до последней секунды будет оставаться такой же невзрачной. И только уже проносясь мимо она покажет уцелевшим, как на самом деле неудержима её сила.

Лилия стояла ко мне спиной, и говорила, говорила, говорила. Кажется, уже не столько Улиссу, сколько самой себе. В чём-то убеждала, о чём-то спорила.

Улисс же молча на неё смотрел. Мне показалось, или он тоже меня заметил лишь в последний момент?

И тогда я ударил.

Всеми силами, какие во мне были.

Всей разящей мощью хрустального мира.

Без жалости и сожаления.

Ведь я теперь доподлинно знал, кто стоит передо мной, и чем это может кончиться не для нас с ней – для всего мира.

Буквально в последний миг она обернулась и взглянула на меня. Без страха или удивления, но с любопытством.

Ощущение было, будто я на скорости в полторы сотни миль влетел в бетонное ограждение.

Последнее, что я запомнил, это был хруст моих костей, их словно перемалывали в каменных жерновах. И тогда наступил мрак. А я умер.

Две смутные, как бы всё время выпадающие из зримого пространства фигуры склонились над телом. Женская и мужская. Обе одеты скорее в форму, чем в гражданскую одежду – слишком она рациональна, предназначенная для быстрого перемещения по пересечённой местности, а не для обычной жизни в дебрях каменных джунглей агломерации.

При них не заметно не только оружия, но вообще каких бы то ни было устройств, хоть отдалённо напоминающих средства уничтожения себе подобных, однако от обеих фигур веет отчётливо различимой опасностью, будто они сами по себе представляются противником, к которому не стоит без нужды подходить слишком близко.

При этом женская фигура полна участия, она смотрит на распростёртое на голом замусоренном полу тело с теплотой и почти что с любовью.

Мужская, напротив, была зла на то, что случилось. У него на итог сегодняшней встречи были совсем иные планы.

Две смутные фигуры продолжали свой тихий неспешный разговор, не отрывая глаз от тела.

– Ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я называл тебя Лилией?

– Имею на это полное право. Теперь, по крайней мере, ты понимаешь, почему Ромул в тот день ни за что бы не вмешался, точно так же как не вмешался сейчас. Перед ним была дилемма – какую из двух половин своей дражайшей Лилии Мажинэ поддержать. Вместе же мы, как видишь, не уживаемся.

– Но откуда тебе известно, ведь ты не помнишь ни единой…

– Поверь мне, я знаю это в точности. После того, что ты со мной сделал, произошло много всякого. Например, я сумела не только закрепиться в новом теле, но и вернуть себе часть прежней памяти. Это нетрудно, если знать, где искать. Мы же ничего не забываем, это наша природа, наше проклятие. Просто нужно быть готовым, что некоторые воспоминания станут причинять тебе впоследствии слишком сильную боль.

– Так всё – ради этого?

– Ради восстановления справедливости? Не смеши меня, Майкл. Или ты предпочитаешь дурацкое имя Улисс? Справедливостью тут, в любом случае, и не пахнет. Мы могли стать единым целым. У меня сердце стынет при одной мысли о том, как это было бы прекрасно. Не твои бессловесные эффекторы, а единое существо с двумя телами. Возможно, существо более могущественное, чем сам Ромул. Ты знал, что он с самого начала планировал превратить ту, настоящую Лилию в нечто вроде эрзац-заменителя Матери?

– Откуда мне знать.

– Так и было. Однако его планы расстроил случай. Да ещё какой глупый. Запланированное перерождение пошло не так. Подумаешь, для этого Лилию пришлось убить. Она согласилась на это ради него, она вполне по-человечески любила этого человека, понимаешь? Но Ромул уже не был человеком. Он был Ромулом.

– Так почему ты позвала сюда меня, а не его?

– Я же вижу, что он делает. Могла убедиться, ваш хор, наверное, было слышно и на звёздах, вашему неуловимому Симаху-Нуари. Слишком далеко всё зашло, планы Ромула уже не свернуть. А повергать этот мир в окончательный хаос раньше времени у меня нет никакого желания. Я ведь тоже его часть, забыл?

– Я не забыл. А ещё я не забыл, чем ты была занята последние годы. Ты готовила разрушение Корпорации.

– Ничего ты не понял. Иногда ты кажешься мне слишком тупым для Соратника, не говоря уже о том, что мы с тобой как близнецы, и быть твоей копией от этого ещё неприятнее. Я же не слепая, вижу, что Корпорации так и так скоро конец. У меня была дюжина реальных возможностей устроить в метрополии форменный конец света, куда там жалким стычкам в Галилеевой группе. Но я ждала, пока в это дело удастся втянуть персонально тебя. Даже о смерти Парсонса, если уж на то пошло, я не желала. Матёрый профи, это большая для вас потеря. Он сам сделал для себя такой выбор, догадавшись, против кого я копаю.

– Так мы снова возвращаемся к началу нашего разговора. Зачем?

– Помимо того, что мне было необходимо, наконец, с тобой встретиться и поговорить?

– Это мы все тут и так в курсе. Ты так ловко изображала госпожу Месть, что даже я почти поверил.

– Знаешь, ещё пару лет назад я бы и пришла сюда мстить. Но сама себя в итоге перемудрила. Мстить собственному отражению? Собственному второму я, с которым мне по собственной же глупости пришлось разойтись так неблаговидно?

– Разойтись? Мы так и не сумели тебя разыскать до старта «Сайриуса», и я к собственному ужасу понял, что тебя попросту убил.

– Как видишь, нет, и можешь больше себя не мучить. То, что ты со мной сделал, не имеет оправданий, потому что я вспомнила, как это было. Но и моя доля вины в том есть. Я была испуганным ребёнком в теле взрослого. Не понимала сути окружающего мира, и отказывалась от помощи тех, кто мог бы мне всё объяснить. Взрослых детей не бывает, я сама предпочла человеческую безответственность ноше Соратника. Во мне победил страх. И вот я здесь, под чужим именем, в чужом теле, дважды убитая любившими меня мужчинами. Треклятый кусок энергетического паразита, заменившего мне обычную человеческую душу.

– Неправда.

– Правда. Я тогда точно так же была готова тебя убить. Ты же до последнего давал мне шанс одуматься. И лишь потом ударил в полную силу. Ты ведь и сейчас можешь, не так ли?

Следует минутное молчание.

– Могу. Постой, я понял, ты пришла сюда не ради меня, а ради него?

Мужская фигура указала на лежащее ничком тело.

– И всё-таки ты непробиваемо глуп, Улисс. Не ради него, я его сегодня впервые вижу вблизи. Ради себя. Я вообще природная эгоистка, ты не заметил? Меня другие мало волнуют.

– Объясни в таком случае, почему ты ударила его в тот самый момент, когда могла попробовать убить меня?

– С тем же успехом я могу спросить тебя, почему ты сам не ударил меня, когда я была отвлечена твоим Ильмари.

– Ему я бы всё равно не помог.

– Вероятнее всего. Но ты же правда шёл сюда убивать, так в чём же дело? Дело Ромула внезапно стало не таким важным?

– Считай это минутной слабостью.

– Враньё. Ты в точности знаешь, почему ты остался в стороне. У тебя в голове есть решение этого уравнения. Просто ты его осознанно не допускаешь до собственного разума, да, Соратник?

– Это ещё почему?

– Защитный механизм. Они у нас совершенны, иначе от нас не было бы толку. Ты знаешь правильное решение, но оно тебя пугает. И ты послушно подчиняешься этому страху, загоняя его внутрь.

– Ладно, допустим, я должен был для себя отстоять незыблемость Плана, но ты-то чего добивалась всем этим маскарадом? Хотела просто поговорить? Ну так говори, вот он я.

– Настойчивый. Одобряю. Хорошо, я тебе расскажу, а ты сделаешь вид, что мне поверил. Впервые я столкнулась с Ильмари на том вашем мемориальном собрании у руин Хрустального шпиля. Кое у кого странное представление о сентиментальности. Водить на место былого преступления своего свежеиспечённого эффектора, это, на мой вкус, пахнет очень дурно.

– Я тогда тебя почти сумел разглядеть.

– Сумел бы, мы бы здесь не разговаривали. Ну так вот, парень этот твой у меня всё не выходил из головы. Думала сначала, это потому, что он – твоё слабое звено, через него я смогу выйти на тебя самого. Но, как видишь, в итоге получилось ровно наоборот. Через тебя я вышла на него.

– Всё ещё непонятно.

– А ты дослушай. Ответь мне на такой вопрос – почему ты не хотел его брать сюда, даже моё бренное… хм… тело захватил в качестве приманки, а его нет.

– Он слишком самостоятельный, мог наломать дров.

– Мимо, он и так, как видишь, наломал.

– Звать его сюда было бессмысленно, чем он тут поможет?

– Снова мимо, помог же. Мы оба всё ещё живы. Ну не чудо? Думай дальше.

– От него зависела боевая операция на севере.

– И опять не попал. Если бы ты моими стараниями вдруг дематериализовался, он бы прямо на поле боя тотчас превратился бы в овощ, хорош командир.

Пауза.

– А у тебя какая версия?

– Всё та же, ответ перед тобой, но ты не желаешь его видеть. Заметь, ты так сильно не желаешь его видеть, что даже накрыл нас маскирующим полем в надежде, что обессиленный эффектор откажется от поисков, но он всё равно нас нашёл, думая, что поле это моё.

– Ему нечего здесь делать!

От этого крика вполне физически ощутимо дрогнули стены.

– Ты злишься, Улисс? Значит, ты не прав. Сформулирую так – я стремилась если не предотвратить ещё одно твоё преступление, Соратник, то по крайней мере суметь ткнуть тебя в носом в уже содеянное, чтобы ты уже сам с собой дальше разбирался.

Мужская фигура, не мигая, продолжала смотреть на тело.

– У нас с тобой, Улисс, поразительное везение попадать в тупиковые ситуации.

– Он… он сюда так и прошёл, без брони, без оружия?

– Ты только сейчас это понял?

– Значит, он пользовался хрустальным миром…

– Какое дурацкое название.

– Но этого не может быть, после гибели Матери я оттянул остаток запасов энергии к ядру. Искра пока ещё слаба…

– То есть забрал всё себе.

– Он оставался моим эффектором, но с урезанными возможностями.

– Остался слепым, глухим и беспомощным.

– Но всё равно стремился в бой.

– Это ты его туда бросал, Улисс.

– Ты так говоришь, будто он до сих пор остаётся самостоятельной личностью. Пойми, эффектор – это как рука или нога.

– Напомни мне, зачем ты так с ним поступил, там, на Европе? Зачем сделал своей марионеткой?

– Нам нужен был исполнитель из числа персонала с нужным допуском, времени на объяснения у нас было, важна была оперативность, половина личного состава получила запредельные дозы, они нуждались…

– И ты угадал, морячок. Из миллиардов людей в метрополии и доброго миллиона в пространстве Галилеевой группы, ты выбрал именно его, Ильмари Олссона. Который сегодня пришёл тебя спасать, не имея к тому никакой возможности. Пришёл спасать не «как рука или нога», а как друг, боевой товарищ, соратник. Соратник вовсе не в том дурацком смысле, в котором употребляете это слово вы, люди Ромула.

– Погоди, ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что изначально запланированное на сегодня развитие событий представлялось мне таким – когда Ильмари доберётся до нас, я тебя атакую всеми своими силами. Ввиду того, что мы на самом деле – до сих пор почти одно и то же, он, не разобравшись в пылу схватки, надёжно укрытой твоим полем, Улисс, убьёт нас обоих, покончив со всем этим фарсом раз и навсегда. Сегодня должны были погибнуть не Кора, Майкл и я, сегодня должна была погибнуть Лилия. Возможно, снова перевоплотившись, но лучше бы нет.

– Но ты в последний момент передумала, как и я.

– Да, но, в отличие от тебя, я знаю, почему.

– Поделишься?

– Потому что этот парень заслуживает не только свободы, но и продолжения того, что он считает своим делом. Можно как угодно относиться к Ромулу, но если его дело даже таких несчастных, как Ильмари, заставляет верить в себя, то оно уже поэтому стоит внимания. Да и ты, Улисс, какую ненависть я бы к тебе ни испытывала, если ради тебя в бой идут такие, как Ильмари, то я лучше отойду до лучших времён в сторону. Всё равно теперь, когда Мать мертва, у меня нет планов для старушки-Земли, и мне нет особого дела до человечества. Делайте своё дело, а я подожду.

– Вот так ты решила.

– Да. И, мне кажется, Ромул на это пойдёт. У меня всего одно условие.

– Какое?

– Я не собираюсь соблюдать нейтралитет всё время. Однажды наступит момент, и я потребую свою плату. Нечего улыбаться, это будет приятный товарищеский суд над одним из вас, может, и над тобой, а может, сразу над всеми. Я буду следить за вами неотступно. И за каждую ошибку вам предстоит расплатиться. Никаких шуток. Наказанием будет смерть. Настоящая. Окончательная. Хотя, знаешь, я уже не уверена в том, что для таких, как мы, это вообще наказание. «Живи и смотри, что ты натворил», да?

– За остальных не поручусь, но ты же знаешь, что я согласен, я за этим сюда и шёл.

– Остальных спросят, и они согласятся.

В полумраке беззвучно шевельнулись тени двух безмолвных наблюдателей.

– Я одного не пойму. Что тебе судьба Ильмари? Ведь для того, чтобы меня привести сюда, не нужно было играть в такие сложные игры, ты половину Пояса Хильд поставила на уши, косвенно спровоцировала начало войны в системе Юпитера, погиб Парсонс, не говоря уже о просто случайных гражданских…

– Мне нужно было продемонстрировать серьёзность своих намерений. И Ромул всё понял, иначе ваши люди уже ровняли бы тут всё с землёй.

– Намерений бороться с Корпорацией?

– Намерений держать Соратников в узде. Вы – чудовища, фанатики, пусть и действующие из лучших побуждений. Впрочем, теперь, после гибели Матери, вы о себе и сами всё знаете. Хранители больше не справляются со своей ролью, они это поняли и самоустранились. Они ослепли, и чем дальше всё заходит, тем меньше они способны что-то поделать. Посмотри на Стэнли, ты же должен помнить, каким он был? А сейчас? Если бы не химия, он бы давно тут кончился, на полу. Он привёл сюда близнецов, сумел, но и от их присутствия ничего не зависит. Только ты, я и Ильмари. И потому Стэнли обескуражен сейчас куда сильнее, чем ничего не понимающая марионетка Баум. Разве что Цагаанбат никогда на самом деле не испытывала особых сомнений по поводу собственной роли в сегодняшнем спектакле. Кстати, Ильмари тоже не сомневался, но как раз в этом он оказался неправ.

Оба вновь склонились над неподвижным телом.

– И всё-таки, почему он?

– Версию о том, что мне кажется чудовищным три десятка лет держать на положении бессловесного исполнителя того, кто по праву рождения мог быть полноправным Соратником, ты, конечно же, не рассматриваешь. Вы с Ромулом за всё это время ни на секунду не усомнились, не заподозрили, не попытались прислушаться…

– Послушай, Кора… нет, Лилия или как тебя сейчас там… не надо разыгрывать передо мной новых патетических спектаклей. С самого начала ты была холодна к чужим драмам. Судьба Ильмари тебя волнует не больше, чем те тысячи людей, которые гибнут сейчас по всей сол-систем.

– Не буду спорить. Я тоже наделала в своей жизни ошибок. Но в тот момент, когда я впервые разглядела в нём искру, он не выходил у меня из головы. И сегодня я устроила ему ловушку, ценой выхода из которой была не жизнь, но судьба.

– Ты решила, что он может быть нашим шансом? Несчастная жертва случая, кандидат, по недомыслию ставший моим эффектором.

– Он и есть наш единственный шанс, Улисс. Даже Ромул это признаёт. Суди сам, мы слепы и глухи, Ромул слеп и глух. Предупреждение под вопросом с того самого момента, как оно было опубликовано. Вы вернулись ни с чем, а значит и остальным предсказаниям вашего оракула грош цена. А если нападения не будет? Даже Хранители не знают этого. Твой Ильмари – ещё одно, чего они не увидели, а значит, в нём может скрываться зерно нового будущего. Он человечнее нас.

Пауза.

– И ты его чуть не убила.

– Но не убила же. Он только начинает просыпаться, и поверь мне, на полное восстановление уйдёт много времени.

Неподвижное тело непроизвольно дёрнулось – очередная судорога. На самом деле я до сих пор не мог пошевелить даже пальцем. Мои лёгкие поднимались и опадали, сердце сипело в груди, но кажется, это происходило чисто механически – по воле одной из двух сумрачных фигур.

Я не мог даже сфокусировать зрение, всё плыло словно в каком-то тумане. Но больше всего меня пугало другое.

Я не только не знал, кто это рядом со мной такие, я не мог понять, о чём они беседуют.

Первая мысль была панической – каким-то образом я попал в компанию опасных людей, видимо, имеющих какое-то отношение к Корпорации, я лежу, едва одетый – на мне был один тонкий пилотажный андерсьют – лежу раненный, безоружный и беспомощный. Весь в их власти.

По силе тяжести я смутно догадывался, что всё происходит в метрополии, но как я сюда попал… мои последние воспоминания содержали смутные образы стационара «Шугуан», кажется, это на Европе. Я кого-то впустил снаружи, выполнив приказ, но дальше был только мрак, очень плотный и живой, будто там, в грандиозной лакуне памяти, в темноте шевелились огромные существа, гремели битвы и жили своей жизнью миллионы человек.

Но я к этому уже не имел никакого отношения. Я лежал, недвижимый, на замусоренном полу, и пытался издать хоть самый скромный хрип.

А ещё я пытался вспомнить то, что меня сюда привело.

Интересная ситуация.

Полутруп, почти ничего не помнящий, замерший у ног своих мучителей, думает не о них, не о себе, а о какой-то загадочной вещи, которую он никак не мог вспомнить.

А ведь это вертелось на кончике онемевшего и, ко всему, прикушенного языка, это кололо кончики пальцев, это стучало в висках. Вспомнить. Мне нужно вспомнить.

Между тем неспешный диалог вполголоса продолжался.

– Ты не понимаешь, я не могу тебе его отдать.

– Майкл, расширяй горизонты, ты слишком узко мыслишь для Соратника. Он уже не ваш. И больше никогда не станет вашим. Отныне ты для него… это так же гадко, как застать любовь всей твоей жизни в постели с посторонним. Мне понадобилось несколько десятков лет, чтобы только помыслить о том, чтобы тебя вновь увидеть вживую. Да и то, ты же помнишь, впервые я на тебя посмела взглянуть лишь в прицел «Барретта». Он же всё вспомнит, рано или поздно. Я сумела избавить его от тебя, это ты меня и научил в своё время, как и куда бить, но я не могу избавить его от воспоминаний. Твоих и о тебе. Ильмари больше не бывать Соратником, как не бывать им мне.

– И ты, конечно же, заботливо возьмёшь его под своё крыло.

– Не смей язвить. Ты не знаешь, что это такое, метаться в горячке и вспоминать. Годы напролёт – вспоминать, проживая сразу несколько жизней. Он больше не часть тебя, смирись с этим. Я ему помогу. И всё. Дальше наши пути разойдутся. Он слишком гуманист, а я слишком рациональна. Нам с ним тоже не по пути.

Теперь мне стали заметны остальные зрители. Они также были мне незнакомы.

Одетый в строгий деловой костюм пожилой мужчина с густым искусственным загаром. Это, наверное, был упомянутый в разговоре Баум. Он производил впечатление человека, чьё самомнение за последние дни буквально сломали об колено. Он сюда пришёл договариваться, на любых условиях, но договариваться. Теперь он понял, что договариваться тут никто с ним даже не подумает. Максимум, чего он может добиться – что его оставят на том месте, которое он занимал раньше, разве что теперь у него не будет иллюзий относительно того, кто в доме хозяин. Он привык считать Ромула и прочих выдающимися, но всё-таки людьми, противниками, ему в принципе равными. Эта иллюзия сегодня рассеялась, как дым.

Повседневно, без изысков одетый мужчина средних лет с седыми волосами и обветренным лицом, характерным для людей, часто бывающих на открытых пространствах вне агломераций. Вахтовый рабочий? Анархист-выживальщик? Кажется, его называли Стэнли. Этот тоже выглядел обескураженным, но природное его любопытство пересиливало все страхи, и он с жадностью ждал дальнейшего развития событий, то и дело поглядывая в дальний угол помещения, где в тумане небытия притаилась пара таинственных фигур, которые именовались Хранителями. Об этих вообще ничего нельзя было сказать конкретного.

Далее, женщина неопределённого возраста, крепкое телосложение, металлический, но как бы отсутствующий взгляд. Спецкостюм, какие надевают оперативники в случае, если нельзя воспользоваться пауэрсьютом. Эта ничем происходящим в помещении не интересовалась, только механически оборачивалась на своё имя. Кора. Её звали Кора.

Другая женщина, по возрасту младше Баума, но куда старше Стэнли. Несомненно, служила в мобильной пехоте. И на космическом флоте. То и другое было заметно по собранной позе. Судя по ней же, левую ступню ей заменял спецпротез. Звали её Цагаанбат. Несмотря на странное имя, она больше походила на меня, было в её генах нечто скандинавское – широкая кость, суровые черты лица, пышные, уже сплошь седые волосы. При ней не было оружия, но её это ничуть не смущало. Она могла сама стать таким оружием, если только прикажут. В ней чувствовались цепкий ум и железная воля, но здесь она их не спешила демонстрировать, выжидая. Она ещё отнюдь не была уверена в исходе сегодняшней встречи.

И оставшиеся двое.

Мужская фигура, неопределённого возраста, средневысокого роста, ничем не выдающегося телосложения, абсолютно лишённая растительности голова, даже бровей и ресниц не осталось. Улисс. В моих давних воспоминаниях Соратники были чем-то мистически-неопределённым, лидеры Корпорации, суперагенты с возможностями, которые не снились даже самым упакованным «меккам». Стоит ли упоминать, что я ни одного даже и помыслить не мог увидеть воочию.

Наконец женская фигура, что называла себя Лилией. Похоже, что настоящего своего имени она не знала вовсе. О ней я вообще не мог сказать ничего внятного, просто чувствовалось, что она – настоящее связующее звено всей этой разношёрстной и жутковатой компании.

Что-то незримое роднило её с Улиссом, иногда они в самом деле начинали казаться мне двумя частями единого целого, зачем-то ведущими друг с другом бесконечный спор. Несомненное сходство было также между ней и Корой, как будто передо мной стояли сёстры-близнецы, не мешала ни видимая разница в возрасте, ни отсутствие общности в фенотипе. Ни даже то, что одна из них всё время норовила выпасть из моего поля зрения. Наконец, если то, о чём они говорили – правда, то именно Лилия была моей личной Немезидой – это благодаря ей я лежал здесь и бесконечно задавался всеми этими вопросами, точно также, как в своё время задавалась ими она.

Паутина связей, она оплетала всех здесь присутствующих, и об истинной плотности этой паутины я мог только догадываться. Да я вообще хоть о чём-то мог не только «догадываться», но просто знать?!

– И главное, Улисс, на самом деле ты с самого начала знал, что ты натворил с Ильмари, но почему-то предпочёл этого не замечать.

– Предпочёл не замечать, что Ильмари – не просто человек, не просто эффектор?

– Да. Ты же зачем-то не пускал его сюда, хотя потом и изобразил удивление внезапным открытием.

– Я просто не хотел, чтобы он… после смерти Матери наша с ним связь ослабла, он стал более самостоятельным, и мне важно было, чтобы в самый ответственный момент он…

– Не сорвался? Ты видишь, ровно это и случилось. Но ты же просто мог в любой момент взять над ним полный контроль, не мне тебя учить, как это делается.

– Я должен был полностью сосредоточиться на тебе.

– Это правда. Но это часть правды. Взгляни этой правде в глаза, Улисс, ты опасался не за него. Что может случиться с эффектором, если погибнет его Соратник, ничего, умрёт, или останется жить идиотом с пустым мозгом. Ты всё это время боялся его самого. Подумай над этим. Ты знал, ты всё знал. Ты же сам признался, что спокойно привёл сюда Кору, моё… хм, тело. И я, как видишь, сумела этим всем воспользоваться. Теперь он свободен от тебя, и тебе придётся открыть себе глаза на правду. Ты же видишь в нём искру. И это тебе теперь с этим жить. Да, и ещё, как ты думаешь, мог ли об этом всём с самого начала не знать Ромул?

Если то, о чём они говорили, было правдой, получалось, что я долгие годы был чем-то вроде лишней конечности Соратника Улисса. В чём состояла эта своеобразная работа, я не помнил, но сегодня всё завершилось.

К лучшему или к худшему.

Почему я так спокоен?

Хорошо, это чуть подёргивающееся тело слишком слабо, чтобы испытывать какие-то эмоции, чтобы спросить этих двоих, есть ли у них нечто, заменяющее обычную человеческую совесть. Но неужели украденное у меня некогда моё собственное «я», пусть теперь и возвращённое в виде едва живого огрызка, оказалось не способно теперь даже к таким простым эмоциям как страх и гнев?

А ещё я страшно хотел вспомнить – вспомнить хоть что-нибудь о том, что они называли «искрой». В этом понятии содержалось то главное, что составляло моё текущее существование. Но я не помнил. Зато вспомнил вдруг другое.

Я уже видел однажды Кору и Улисса.

Там, на борту стационара «Шугуан». Верхний, «грязный» зал, металлические двери тамбуров, массивный погрузчик и штабеля «гробов». Они вернулись ни с чем, и я им был нужен, чтобы двигаться дальше. Обычный спящий агент, каких миллионы. И со мной не стали церемониться.

Человеческая память устроена не так, как у Соратников. Она построена на ассоциациях, чем острее эмоция, с которой связано воспоминание, тем сложнее от него избавиться. Валяясь на грязном полу, я был человеком последний раз в жизни, и потому тот далёкий день я вспомнил первым.

А вторым – мои последние мгновения в роли эффектора.

Вокруг простирался, кутаясь в вездесущих облаках смога, частокол башен Мегаполиса, под ногами зияла пропасть, а на той её стороне меня ждал противник. А я искал нечто, без чего не мог полноценно существовать. Нечто неуловимое и одновременно вездесущее. У этого было простое название – «хрустальный мир». Что это могло быть?

Восходящие потоки сырого воздуха освежали мне лицо, под ногами я ощущал твердыню башни, в сером небе темнел рыбообразный контур «люстры», по мутным стёклам струился конденсат, позади меня в недрах «чёрной вдовы» дрожало смертоносное пламя, в кабелях бежало электричество, в моих жилах толчками струилась кровь.

Всё это и было моим хрустальным миром.

Осталось протянуть к нему руку и ощутить его убийственную мощь, нечеловеческую жестокость, математическую бездушность и почти разумную податливость. Его нельзя было не любить. И я протянул руку. И сделал первый шаг навстречу будущему.

Бессильное тело пошевелилось, неуверенно пробуя своё новообращённое чувство пространства.

Ресницы дрогнули, губы скривились, издавая слабый хрип.

Первыми, почему-то, на это отреагировали те двое, что продолжали кутаться в небытие. Хранители приблизились и некоторое время разглядывали меня своими немигающими глазами. Отступили, кивнули, будто бы мне, а не своим мыслям, и тут же куда-то делись, как и не было.

Лишь после этого ко мне шагнули мужчина и женщина. Не сговариваясь, одним похожим жестом протянули мне руки, помогая встать.

Выглядело это так, будто из-под самых небес протянулись ко мне лучи божественного тепла. Пусть я для них был лишь очередным уравнением в их бесчеловечно сложной модели мира, какая-то толика гуманности в них всё-таки оставалась, им было искренне меня жаль. Так жалеют в самом конце – жалеют тех, кто только начинает. Он ещё не знает, в каком мире ему жить, как он велик и жесток. Он ещё радуется тому, чему радоваться нельзя – хрустальный мир это не подарок судьбы, а проклятие. Оно делает нас вот такими, говорили взгляды этих двоих.

Но мне было всё равно.

Как всё равно и до сих пор.

Лилия, несчастное искалеченное существо, пытающееся оправдать собственные ошибки неадекватностью последовавшего за них наказания, марионетка стоящей за ней «третьей силы». Улисс, с обречённостью смертника каждодневно рубящийся с реальностью за будущее миллиардов людей, которые не просили их спасать. Кора, пустая оболочка, каждодневное напоминание о том, что было так возможно. И рядом я. Ловушка случайного, чудом уцелевшая жертва, наконец обретшая свободу.

Я не держал зла ни на того, кто сделал меня рабом, ни на ту, что сделала меня свободным, хоть оба они совершили это против моей воли. Пусть играют в свои игры, однажды настанет время таких, как я.

И тогда, возможно, мы встретим рождение новой Матери.

Я улыбнулся и поднял лицо к небу. Где-то там ждал моего первого слова уставший от бесконечной войны Ромул.

– Я живой.

Мне пока больше нечего им сказать.

Люди Лилии уже свернулись, последний винтолёт ждал нас. Мы с ней кивнули напоследок Улиссу – в его глазах светилось любопытство – и вдвоём двинулись на выход. Она говорила правду, мне ещё нужно учиться жить заново, и без её помощи это будет непросто. А Улисс… в следующий раз мы встретимся лишь спустя два столетия. Мне нужно искать свою роль в этом мире, Соратникам же требовалось дальше воплощать свой План.

Война только начинается, ты слишком рано от неё устал, Ромул.

Мегаполис молчал, затаившись между обломанными клыками башен, в лабиринтах путепроводов, в паутине коммуникаций, в смешении судеб, в сыром прогорклом воздухе агломерации. Он жаждал запретного знания: что будет с ним и с его жителями, что будет с этим миром. Пройдя через время смерти, он не умер сам, а лишь на время затих, погружённый в вой сирен и далёкие звуки перестрелки. Формально все квазиорганы этого гигантского почти живого, почти разумного организма продолжали действовать, но делали это скорее по инерции. Эта махина не умела сама себе ставить задачи, сама себе избирать цели, не умела, и всё.

Мы шли вдвоём по опустевшим пандусам и вслушивались в это тягучее ожидание. Рано или поздно оно закончится, с Ромулом или без, так что у того и правда теперь нет особого выбора. Как нет его и у нас двоих. Но однажды и эта петля времени захлестнётся в окончательно стянутый узел, и вот тогда мы вернёмся и напомним Хранителям о нашем праве.

Близнецы тоже молчали, молчали и глядели нам вслед. Они не узнавали эту реальность, и это повергало их в судорогу всепоглощающего ужаса.

Даже их, которые единственные на всём свете могли сказать себе, что они ниоткуда здесь не появились, что они были тут всегда. Всегда пока длится время.

Эпилог

Сквозь защитную решётку внешних окон можно было разглядеть только узкую полоску каменистой тундры, по которой волочились длинные хвосты снежной пыли. В Антарктике поздняя весна всегда была сухой и ветреной, зато тёплой. Ещё две недели, и можно будет окончательно забыть про морозы, и в полностью освободившейся от ледяного панциря прибрежной зоне тут же продолжатся строительные работы, приостановленные ещё в марте. Весь материк стремительно осваивался согласно разграниченным между старшими корпорациями зонам ответственности. Даже теперь, когда и на дальних планетах, и в метрополии царил хаос почти открытой войны всех против всех, здесь продолжалась планомерная деятельность. Слишком важно было застолбить антарктические владения.

«Янгуан Цзитуань» сосредоточила свои усилия на шельфе Залива Маккензи, на Побережье Ингрид Кристенсен и далее на север вдоль Побережья Моусона. Умеренный по здешним меркам климат, богатые залежи руд, нефтегазоносные поля приповерхностного залегания, а главное – минимальная ледниковая опасность: в других местах ледяные языки по-прежнему норовили с неожиданным проворством выпучиться из тающего панциря, и в буквальном смысле слизнуть подвернувшиеся им надземные постройки.

Впрочем, большинство сооружений здесь всё равно возводились под землёй.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин поплотнее запахнул красный парадный лунпао[44], расшитый в соответствии с его регалиями по груди и спине золотыми драконами, и проследовал в глубь залы. Для его слепых глаз и этого куцего вида на девственные просторы Антарктики было достаточно. Позади с глухим рокотом выдвигалась бронеплита.

Генерал-партнёр устало потёр щёки, опускаясь на простую циновку. Непростительное отхождение от протокола, но и цао ни ма, везти сюда за триста километров именной цзяои с круглой спинкой было бы верхом безрассудства. Если ждёшь таких гостей, лучший способ сообщить всем, где ты – это начать перемещать туда-сюда главный символ власти генерал-партнёра «Янгуан Цзитуань». Нет, пусть дурацкий стул маячит себе в зале приёмов основного купола комплекса Упэнчуань Дася, а для принятия пищи сойдёт и обыкновенная циновка. Ради соблюдения протокола же с собой достаточно прихватить императорскую трость, традиции есть традиции.

Молчаливый слуга в аскетичном чёрном шэнъи, один из трёх отобранных для прислуживания генерал-партнёру, степенно отмеривал обычные пол-цяня сырого юннаньского молочного пуэра. Раскрошенная точа чуть не отдельными листочками сноровисто перекидывалась при помощи куайцы на покрытую чёрной эмалью чашу рычажных весов ганьчэн, пока грелся на древесном угле изящный фарфоровый чайник. Генерал-партнёр предпочитал чай очень точно выбранной крепости, ошибиться – означало неминуемо вызвать справедливый начальственный гнев. Но такого покуда не случалось.

Рядом с чайником ждала своего черёда супница-шаго, в ней доходил фотяоцян, предмет особой гордости мажордома резиденции, сумевшего добыть необходимые ингредиенты на таком отдалении от Поднебесной.

Слуга закончил отмерять чай и, ловким движением взболтав воду, вернул чайник на угли. Церемонный поклон дал знать генерал-партнёру, что всё готово.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин был доволен – деловито подоткнув рукава, вцепился молочно-белыми зубами в янжоучуань, защёлкал лакированными куайцы над свежими овощами. Дело вскоре дошло и до настоявшегося фотяоцян, от почти забытого в этой глуши вкуса выступили слёзы умиления, пришлось дать команду слуге начать обмахивать себя красным, в цвет лунпао, веером шаньцзы. Расшитые золотом соловьи затрепетали в воздухе, издавая звук взмахивающего крыла.

Как и всякий разумный человек в его возрасте, генерал-партнёр Ма Шэньбин не стал дальше налегать на еду, предпочтя её лишней чашке традиционного для этого времени суток чуть красноватого пятнадцатилетнего сягуаньского пуэра. Во всей метрополии давно предпочитали перуанский, он был и экологичнее, и, честно сказать, вкуснее, но истинный сын народа хань пил только юннаньский. Запах топлёного молока плыл под голыми металлполимерными сводами. Генерал-партнёр нарочно приказал не организовывать убранство, он здесь всё равно ненадолго, рачительная скромность в быту в таких случаях особо приветствовалась. Кого вообще волнуют эти условности.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин отодвинул чашку и скосил глаза на циферблат своего «гоутонга» в инкрустированном перламутровом корпусе. Конец стражи дракона, пора бы уже и гостям появиться.

Широким жестом он дал знать слуге, что остатки трапезы можно уносить, сам же откинулся на шёлковую подушку, заботливо подложенную ему под поясницу.

Слепым почему-то прощаются многие слабости. Пусть он был и зрячее многих. Позавчера ему исполнилось сто шесть лет, пепел директора Цуй Хунхая уж двадцать пять лет как развеян по ветру, а напоминание о нём всё ещё с тобой, генерал-партнёр. Да и куда тебе без этого напоминания.

Ты агент-предатель, возглавивший некогда бюрократические структуры своего главного и единственного врага – «Янгуан Цзитуань», этот факт требовал ежесекундного подтверждения, иначе можно сойти с ума.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин дождался, пока слуга не скроется, и лишь только тогда поднялся, опираясь на свою резную шоучжан. Он вовсе не чувствовал себя на свой возраст, современные медицинские технологии творили чудеса, особенно если финансовые возможности безграничны, но генерал-партнёр отдавал себе отчёт – истинный возраст живёт в его душе, она была стара как мир, и черна как мир.

А значит, не опираясь на что-нибудь, обязательно рано или поздно упадёшь.

Ему уже давно не на что было опереться, кроме этой, цао, палки. Ибо он сам лишил себя возможной опоры.

– Цзаошан хао, генерал-партнёр Ма Шэньбин.

А вот и гости. И голос знакомый.

Две патетически задрапированных в плотные шерстяные плащи фигуры. Они замерли в дальнем углу залы, будто всегда там были, а не возникли буквально только что.

– Вы предельно точны.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин постарался вложить в эту простую фразу весь доступный его голосу яд.

– Вы же знаете, генерал-партнёр, я всегда был предельно точен в своих обещаниях. Вы помните Собрание Трёх? Вы же присутствовали тогда в «Хао Чжиюань» в качестве личного советника директора Цуя.

– Верно. А заодно в роли наблюдателя со стороны Корпорации.

– А ещё со стороны Корпорации там присутствовал я, пусть и не во плоти.

Ромул?!

У него прыгнуло и застучало сердце. Почему? Когда в ночных кошмарах генерал-партнёру Ма Шэньбину виделся этот день, каждый раз, каждый, цао ни ма, раз это был Улисс.

– П-припоминаю.

Запинки он сдержать всё-таки не сумел. Слишком шокирующей была новость.

– Своим замечанием про Корпорацию вы, генерал-партнёр, кажется, хотели напомнить мне о той вашей давней завиральной теории, согласно которой Соратники и я лично предали Корпорацию, оставив её на растерзание врагу. Ну, что же, теперь, когда Корпорация действительно канула в Лету, принесённая в жертву моим планам, вы действительно имеете право так говорить. Но я всё-таки продолжу.

Фигура сделала широкий жест в такт своей речи. Чудовище измывалось над беспомощной жертвой.

– Тогда я сказал, «имейте в виду, через пятьдесят лет на мировой карте останутся лишь те корпорации, которые будут, пусть негласно, со мной сотрудничать. Остальные сгинут вместе со своей верхушкой». Как видите, прошло немного времени, и вот я здесь. Разговариваю тет-а-тет с неформальным, а на самом деле единоличным главой Совета «Янгуан Цзитуань», генерал-партнёром Ма Шэньбином. Главой последней из старших корпораций, не до конца ещё ставшей частью Плана. Агентом-отступником, так долго скрывавшимся от справедливого правосудия.

– Я присягал не вам, Ромул, и даже не Соратнику Улиссу, хоть он сегодня и не посмел явиться, наверное, от стыда за свои былые поступки. Я присягал Корпорации, а боролся только с вами обоими лично.

– Громкие слова, высокий стиль, мало осталось мастеров так витиевато изъясняться на пунтухуа, генерал-партнёр, все прочие норовят упрощать, моё вам почтение. Однако вы прекрасно знаете, что Корпорация это с самого начала – лишь часть заранее рассчитанного и в каком-то смысле предсказанного будущего. Рассчитанного и предсказанного мной. Корпорация – одно из отражений Плана, как бы вам ни хотелось думать иначе.

– Корпорация – это люди.

– Да, но это мои люди. До последнего оперативника или спящего агента. И вы – моя креатура от начала до конца. Сколь бы вам ни хотелось думать о себе иначе, продолжая столько десятков лет гордиться своей фальшивой слепотой. Вы думаете, что боролись со мной? Тогда как я попал сюда сегодня?

Генерал-партнёр Ма Шэньбин мотнул головой и тяжело опёрся на трость.

– Я же сказал, подобные мне всегда предельно точны в своих обещаниях. Позавчера в это же время к вам на стол попал листок рисовой бумаги, где с изяществом древних мастеров каллиграфии было сказано, что вам суждено встретиться со своей судьбой. Вы струсили и сбежали сюда в тщетной надежде спрятаться на каменистых скатах антарктического побережья. Вы подумали, что вас всё-таки нашли, генерал-партнёр.

– Резонная мысль, не находите?

– Не нахожу. Если я вас искал столько лет, то почему я так легко вас нашёл снова?

– Подкупленные люди, скрытые маячки…

– Глупости. Считайте, что я всегда был здесь, стоял у вас за спиной, следил за каждым вашим шагом, и тогда, когда вы, верные своему до шизофрении противоречивому пониманию лояльности боевым товарищам, до последнего пытались оттянуть войну, и тогда, когда вы отдавали приказ о закладке трёх крепостей-стационаров на орбите Ганимеда. Стоял и следил. Не находите, любопытное времяпровождение, а генерал-партнёр?

– Не понимаю, зачем вам это понадобилось? Иных развлечений не осталось?

– Ответ прост. Вы – мой человек. Не человек погибшей в горниле войны Корпорации, а мой. И до сих пор им остаётесь, ни на секунду не покидая пределов Плана. Вы иначе видели свою роль в этом мире? Я вам сочувствую, но вынужден разочаровать. Если вы поразмыслите чуток, вы придёте к тому же выводу. Неприятно, но резонно.

– Значит, я до сих пор жив…

– Ровно потому, что на самом деле вы в точности выполняли то, что было должно.

– Но зачем тогда вы пришли?

Пауза. Одна из двух фигур, которая всё это время говорила, сделала шаг вперёд и вновь замерла.

– За вами. Я же обещал, что вы встретите свою судьбу. Штампованный оборот, затасканный, признаю. Но вы были живы, пока мне нужна была самостоятельная, пусть и согнутая в бараний рог единственным индивидуумом корпорация «Янгуан». Сегодня же начинается новый этап в её истории. Познакомимся ещё раз.

Фигура откинула складки капюшона, обнажив подёрнутую лёгкой сединой голову молодящегося патриарха. Генерал-партнёр Ма Шэньбин узнал в человеке себя. Перед ним стоял его двойник, и разговаривал он, как теперь стало понятно, его голосом.

– Удивлены?

– Удивлён, но теперь понимаю, чего-то подобного стоило ожидать. Вы, Ромул, всегда предпочитали тайну огласке, единственное появление на публике во время Собрания Трёх – это исключение, лишь подтверждающее правило. Правда, зачем тогда все эти разговоры, церемонии. Вы ведь уже всё решили, ну так делайте своё дело, не тяните, а то ещё выкину какое-нибудь коленце, потом подчищать придётся.

Пришелец, говорящий за Ромула, дежурно осклабился.

– Это уж оставьте мне. Если вы сейчас сверитесь с системой безопасности комплекса, вы к собственному удивлению обнаружите себя мирно беседующим с пустотой. Ничего страшного, временная психическая хворь в вашем почтенном возрасте простительна, и она нисколько не повлияет на вашу репутацию и влияние. Что касается того, зачем я здесь, позвольте напомнить один нюанс.

Гость принялся вольно расхаживать по залу, в его пластике стремительно прорезался хозяин.

– Ряд исследователей античной культуры соотносит миф о Ромуле и Реме, братьях-основателях Рима, с библейской версией сотворения мира, в которой сыновья Адама Каин и Авель оказались в такой разной степени поражены бременем грехопадения их отца, что один убил другого. Перефразируя обращение ангела к Каину, можно выразить то, зачем я сегодня здесь, пусть и не во плоти, таким диалогом: «Ромул, где твой брат, Рем? – Разве сторож я брату своему?»

Генерал-партнёр Ма Шэньбин передёрнул плечами. Его знобило.

– Знаете, последние полторы сотни лет, со времён Смуты Книги и в особенности Войны за воду всякие религии были не в чести. Я что-то припоминаю из того, о чём вы говорите, но не настолько, чтобы мне из всего этого стало хоть что-нибудь понятно.

Кажется, генерал-партнёр всё-таки потерял в тот момент контроль над своими эмоциями, фактически оскорбив Ромула, биологический возраст которого едва не достигал двух сотен лет. Более того, Ромул вообще был самым старшим человеком на планете.

– Я прощаю вашу слабость, генерал-партнёр, и поверьте, я и не думал над вами глумиться. Здесь писарь, и мне действительно нужно вам сказать нечто важное.

Короткий кивок головы в сторону молчаливой фигуры, оставшейся в отдалении. Они оба теперь смотрели в глаза генерал-партнёру Ма Шэньбину не отрываясь, словно в попытке отыскать там, на дне его расширенных зрачков, нечто сокровенное.

– А теперь слушайте. Вы думаете, что я пришёл сюда праздновать победу у тела поверженного противника. Между тем нет ничего больнее, чем видеть, как ты проиграл, упустив верного тебе человека, не сумев ему вовремя помочь, подсказать, объясниться. Таких преданных делу агентов за всю историю Корпорации были единицы, и даже избрав иную лояльность, перебравшись в стан врага, вы, генерал-партнёр, продолжили следовать духу Плана. Пусть того, старого, несовершенного, Плана времён постройки «Сайриуса», но в душе вы всё ещё мой человек.

Глаза, от этих глаз нельзя было оторваться.

– И я благодарен за все годы труда, и в особенности за то, что вы делали, уже формально борясь с каждым моим проектом, до которого дотягивались ваши руки. Потому что я знаю, ради чего вы так поступали. Так что, если бы дело было в этом, вы бы просто покинули это помещение, просто вновь став человеком Ромула, вновь – одним из Знающих. Но увы, есть поступок в вашей жизни, который не заслуживает ни прощения, ни снисхождения. Некоторое время я позволял вам с этим жить, слишком много в вас вложено труда, но теперь настало время расплаты.

Короткий соглашающийся кивок.

– Тень?

– Да, ваш названный брат, ваш Авель. Человек в армопластовой колбе, заменяющей ему всё, включая самую жизнь. «Мекк». Монстр с душой беззаветного фанатика. Вы его предали тогда, да вы и сами это знаете.

– Знаю.

– Вы виновны в предательстве брата. Поэтому сегодня будете казнены, генерал-партнёр Ма Шэньбин. Вы согласны с этим решением?

Тень… сколько раз он пытался вымолить прощение у собственной стремительно улетучивающейся памяти, будто у него самого. Всё бесполезно.

– Да, Ромул, я согласен.

– Писарь зафиксировал согласие.

– Скажите, Ромул, а кто ваш? Кто ваш Рем? Кто ваш Авель?

Двойник не опустил глаз. Только мелькнуло что-то во взгляде, на самой его немигающей глубине.

– Лилия. Лилия Мажинэ, как бы впоследствии её ни называли – она мой Авель. И за это мне ещё предстоит расплатиться, поверьте мне, генерал-партнёр. Более того, я уже расплачиваюсь, каждый день, каждый новый бесцветный день.

Наступило неловкое молчание.

И тут ганерал-партнёр улыбнулся. Широко и радостно, как не улыбался, наверное, десятилетиями.

– Вы знаете, Ромул, мне только теперь пришло в голову, в какой же степени я – ваш человек. Буквально месяц назад специальная группа активного поиска, созданная по моему приказу в иерархии «желтожетонников», выследила подпольно выращенного арт-инта в стадии гармонизации. Он уже умел ставить себе задачи. Слишком шустрые разрабы теперь сами включены в группу поиска. Арт-инта я отключил самолично.

– Всё так же верны заветам, да?

– На том стоим.

Двойник тоже улыбнулся.

– Вы были прекрасным агентом, Ма Шэньбин, и противник из вас получился замечательный. Но время открытого противостояния на этом, с исчезновением Корпорации, заканчивается.

– Надолго ли? В прошлый раз Корпорация никуда и не уходила, вернувшись спустя тридцать лет в ещё больших силах.

Оба тут же посерьёзнели.

– На этот раз навсегда. Вы так и не поняли, генерал-партнёр, теперь вся сол-систем – это одна большая Корпорация. Только знает об этом лишь горстка Соратников да вы. Но вам осталось недолго.

Пауза.

– Я хотел бы ещё раз взглянуть на небо, если вы не против.

– Прощай, старый друг.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин поправил складки своего лунпао, не без удовольствия отметив, что на двойнике, в отличие от него, платье лежало несколько мешковато, и дал команду на открытие бронеплиты. За ней были скрыты шестнадцать крупнокалиберных роторных гауссовых пулемётов, направленных жерлами внутрь. Только нажать на спуск.

Но он не стал этого делать. Он просто двинулся вперёд навстречу своей судьбе. Он слишком устал сегодня.

А высоко в небесах на эллиптической орбите вращался снежно-белый сфероид, под завязку забитый медицинским оборудованием. В его недрах, в чане с солевым раствором колыхалось будто наполовину растворившееся в биологической жидкости тело. Для должной степени регенерации нужны годы, но однажды молодой, обновлённый Ромул, позабывший о двухсотлетнем возрасте, вернётся в мир, чтобы собственными глазами увидеть, что он с ним сотворил. До назначенного времени оставались ещё целые столетия, но их было так мало, так невозможно мало…

Поэтому у него нет времени на излишние сантименты.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин, опираясь на трость, двигался вперёд шаткой стариковской походкой.

Вилась по голой скале позёмка.

Нёсся по орбите сфероид.

Ждала своего часа «третья сила».

Спали окончательно ослепшие Хранители.

Трудились каждый на своём участке Соратники.

Закладывались в космосе и метрополии будущие оборонительные рубежи.

Умирали и рождались одинокие люди, оставшиеся без Матери.

Умер и Ма Шэньбин.

Ромул же размышлял о другом. Он думал, как часто ему теперь хватит сил петь этим людям Песни Глубин, чтобы они хоть частично, на время, могли вернуть себе радость жизни. Потому что иначе – всё бесполезно.

Ромулу будет попросту некого спасать.

Время истекло