– Важную? – почему-то прозвучало насмешливо.
– Важную, – согласился Святослав. – Ее он должен был передать… нужным людям, однако на встречу не явился. Его искали, само собой, и нашли.
– Мертвого.
Вряд ли нужно было уточнять.
– Увы… – Святослав развел руками. – И нашли на квартире, которая ему не принадлежала. А принадлежала некой вдове Охмуркиной, которая занималась незаконной сдачей этой самой квартиры.
Он замолчал, позволяя Астре осознать услышанное.
Вдову стало жаль.
– Квартира располагалась в новом доме и пользовалась немалым спросом, особенно среди мужчин, которые желали проводить время… – Святослав несколько замялся и слегка покраснел. – Не с женами.
– Вы ищете его любовницу? – Астра почти успокоилась.
– В том числе… понимаете, эта смерть весьма странна. Он был здоровым человеком. Не без слабостей, само собой… злоупотреблял алкоголем, любил вкусно поесть… Но его берегли. Следили за здоровьем весьма тщательно.
…а он умер.
Вдруг.
Именно тогда, когда проект – Астра категорически не желала подробностей – был завершен. И это действительно вызывает подозрения.
– Почему здесь? – спросила она.
А Свят прикрыл глаза. Думает, говорить или нет? Он и без того сказал слишком уж много.
– Адрес… вдова была женщиной предусмотрительной и потребовала паспорт. С адресом. Объект предоставлять отказался, а вот его пассия проявила большую сговорчивость.
– И…
Если у них были паспортные данные, то… почему просто не задержать?
– Вы ведь были знакомы с Серафимой Казимировной Цицинской? – с улыбкой произнес Святослав.
Глава 11
От дивы пахло хозяйственным мылом и самую малость – стиральным порошком. Мятным. Правда, запах мяты был раздражающе искусственным, а вот мыло…
…матушка покупала его много, по пять кусков, сетуя всякий раз, что всенепременно разорится. И куски эти, завернув в старые газеты, складывала в картонную коробку. А коробку убирала под кровать. И та стояла, источая этот химический характерный запах, к которому Святослав долго привыкал.
Этот запах проникал в сны.
Пропитывал одежду.
И привязывался к волосам. Хотя потом оказалось, что существовал он лишь в его, Святослава, воображении. И вот снова… нет, от дивы определенно пахло.
И руки вон красные, раздраженные.
А на подоле платья видны мокрые пятна.
– Серафима Казимировна? – дива повторила это имя. – Это невозможно.
Святослав и сам понимал, что невозможно. И вовсе не потому даже, что Серафима Казимировна Цицинская была не в том возрасте, чтобы затевать интрижки. И не потому, что преставилась она уж пару месяцев как. Но вот… казавшееся прежде логичным объяснение, что некто воспользовался доверчивостью старушки и украл паспорт, чтобы изменить его под себя, вдруг всякую логичность утратило.
Украсть у ведьмы, конечно, можно, но…
– Хозяйка уверяла, что документ подлинный. То есть, как минимум, печати на нем были активны.
Дива покачала головой.
И губу прикусила.
И все одно она какая-то бледненькая, заморенная, и сила в ней едва-едва теплится.
– Сейчас я думаю, что кто-то или чистый бланк достал, или нашел чужой паспорт… при толике таланта изменить его несложно.
– Почему она?
– Не знаю, – вынужден был признать Свят. – Возможно… документ делали даже не для квартирной хозяйки.
…и это тоже нужно будет проверить, правда, пока Свят еще не знал, где искать.
– А если уж делать, то лучше на живого человека. Мало ли, вдруг кто захочет регистрацию проверить?
– А возраст?
– Хозяйка на год рождения не смотрела, как нам призналась, а для кого другого и состариться недолго.
Она кивнула, соглашаясь, что этакая теория вполне имеет право на жизнь.
– Но все-таки почему выбрали именно ее…
– Ее не любили, – тихо произнесла дива и провела пальцами по грубому канту. – Ее боялись. Сперва… я помню, когда мы сюда приехали…
– Откуда?
Показалось, что не ответит, но худенькое плечико приподнялось, а другое опустилось.
– Высокое… это около Вязьмы.
– Далеко.
Она кивнула.
– Там… детский дом. Меня в него отправили после того, как родителей… забрали.
Взгляд острый и злой, впрочем, злость эта тает.
Нужно будет запросить расширенное досье, которое наверняка имеется, но отчего-то местные решили, что Свят и без него обойдется, оговорившись лишь, что трогать диву никак не можно.
Без особой на то нужды.
– Она… жила неподалеку. Я сбегала. Как-то у нее спряталась, думала, что совсем сбегу… это перед самой войной было. А как началось, то нас в эвакуацию отправили. И я решила, что никуда-то не поеду, что вернусь в Москву, найду наш дом и родителей тоже. Они ведь ни в чем не виноваты, а значит… я ребенком была. Глупая.
Свят молчал.
Он знал, что сейчас молчание – это именно то, что нужно.
– Я сбежала, когда всех стали в машины сажать. Знала, что никто-то не будет из-за меня задерживаться. Сперва спряталась в дровяном сарае, а там…
…найти диву, если она не желает быть найденной, непросто. Да и вправду, кто стал бы задерживаться из-за нее?
– …меня даже не искали, я знаю. Спешили все очень… а потом, уже когда машин не стало, я и выбралась. Серафима Казимировна меня на дороге встретила и сказала, что я дура, что здесь… будет неладно и нужно уходить. Она и сама собралась. И велела идти за ней. Сперва я не хотела, но появились самолеты. Они так гремели, сначала я даже не испугалась. Интересно стало. И я стояла, смотрела на небо. Я никогда прежде самолетов не видела, даже в Москве, хотя папа меня на все выставки, наверное, которые только были, водил. А их было много… так много… и потом стало еще больше.
Дива обняла себя.
– Когда… посыпались бомбы, никто ничего не понял. Мы просто смотрели, как они падают. И кажется, что это было так медленно… а на самом деле… первым же взрывом меня оглушило. Звон такой в ушах стоял… и потом еще я помню, как Серафима Казимировна тянула меня прочь от школы. Мы бежали и бежали, и кажется, целый день. На самом деле добрались до ближайшего леска, а там уже, в овражке, укрылись. И Серафима Казимировна прижимала меня к себе, а я дрожала…
…самолеты Свят помнил.
Ему было шестнадцать и казалось, что это самый подходящий возраст, чтобы пойти добровольцем, а его не взяли. Сказали, что не дорос еще. Да и вовсе негоже такой потенциал на пустое растрачивать. Что найдется дело и для него, только не сразу. Он помнил свою обиду, невероятнейшее разочарование и страх, что война вот-вот закончится.
Как иначе-то?
Она закончится, а Свят так и не станет героем.
Дурак.
– Потом мы шли. Долго. Лесом. Иногда выходили на дорогу, но на дороге было опасно, и мы снова уходили в лес. Особенно, когда самолеты появлялись. Правда, чем дальше от городов, тем меньше они летали. Порой случалось наткнуться на деревню, и тогда мы задерживались на день-другой, не больше. Серафима Казимировна всем говорила, что уходить надо, но ей никто не верил. Как можно было поверить в то, что произошло?
И на сей раз в глазах ее полупрозрачных читался вопрос, на который у Свята не было ответа.
…на войну он все-таки попал.
Через год.
Ему было семнадцать, но Родине требовались маги, в том числе и разума.
– Однажды нам удалось прибиться к обозу. Вывозили зернохранилище, и архив эвакуировали. Серафима Казимировна тогда сказала, что будет мне бабушкой.
…в архивах много полезного отыскать можно, в том числе и бланки паспортов, которые полагалось хранить пять лет даже после смерти владельца.
– Тебе не обязательно рассказывать.
– Нет. Наверное. Но… она сказала, что врать магам разума глупо. И что вы слишком любопытны, чтобы оставить вопросы без ответов. Я дам вам ответы, а вы от меня отстанете.
И Свят кивнул, принимая ультиматум.
– Мы ведь не сделали ничего дурного. Возле Савельевки, такая деревушка махонькая, Серафима Казимировна сказала, что караван обречен, если не пойдет другим путем. Но ее не послушали. Почему-то никогда ее не слушали. И… мы ушли.
– А они?
Дива пожала плечами.
– Откуда мне знать? Мы просто ушли. Надеюсь, она ошибалась.
– Она ведь была не просто ведьмой, так?
– Пророчицей, – согласилась дива. – Это я потом узнала. Она умела видеть вероятности. И пользовалась этим.
Свят мысленно выругался.
Ладно, ведьму упустить, но пророчицу, ту, чей дар встречается куда реже, нежели дар самого Свята? Ей были бы рады и в Ленинграде, и в Москве. Ее бы приняли с почетом и уважением. Ведьмы любят уважение.
И золото.
И яркую жизнь, от которой Серафима Казимировна взяла и отказалась, хотя не могла не понимать, что теряет. Или… наоборот, понимала слишком хорошо?
– Мы долго бродили. Потом осели в одном городке, который в тылу… и там продержались два года. Затем переехали опять. И снова… и уже когда объявили, что война закончилась, то сюда отправились.
Дива погладила себя по плечу, словно успокаивая.
– Здесь… она устроилась при больнице. Санитаркой. Она могла бы и больше, но сказала, что не хочет, что устала от людей, правда, потом все равно помогать стала. Я понимаю. Нельзя не помогать, – бледные кулачки сжались. – Просто… невозможно. Мне. И ей тоже. Ее сразу приняли, когда поняли, какой дар. Жили мы сперва у одной старухи, платили ей. Потом в бараке, а там уже и комнату ей дали.
– Ей?
– Сперва ей. Потом и мне… когда я пошла в медицинские сестры.
Ее голос едва слышно дрогнул, и Свят подумал, что это неспроста, что не все-то так гладко с этой квартирой и комнатой. Что наверняка выделили ее, пусть и по веским основаниям, но не без посторонней помощи, за которую пришлось платить.
– Серафима Казимировна… она говорила, что видела многое, что верить никому не след. И подозреваю, она и мне-то до конца не доверяла… а характер у нее… – дива едва заметно улыбнулась. – Как-то пьяный Толичка, когда только-только здесь появился, а Ингвара еще не было, в комнате его жила вдова полковника с тремя детьми… в общем, Толичка решил, что он тут главный. Бузить стал… не так, чтобы совсем уж, чтобы драться, но песни пел, кричал всякое… мешал всем. А когда просили уняться, то еще больше кричал… Серафима Казимировна тоже сперва попросила. Он же ее обложил матерно…