о момент Свят просто ухватил кусок покрывала, затыкая горло. Он не собирался стонать.
Не здесь.
Не перед ней, которая всецело сосредоточилась на работе. Кажется, его кожа покрылась потом, и пот этот стекал по шее, по лицо, разъедая глаза. И Свят глаза закрыл.
– Дышите, – попросили его мягко, и в голосе теперь примерещилось сочувствие. – И глубоко. Да, вот так.
Дышать тоже получалось не слишком хорошо, будто то, что уходило из почек, сосредоточилось в легких. И там клокотало, мешало.
– Это туберкулез ваш, – сказала Астра на ухо, и прядки светлых волос скользнули по спине.
– Его… вылечили.
– К сожалению, не до конца. Каверны, конечно, известковались, но… он остался. Здесь, – и палец едва не пробил спину. – Я выжгу.
– Давайте.
…почему их сослали?
Всех и разом? Из-за того, что и вправду близки они были к прошлой власти, к прошлой жизни? Любимцы драконов, неподвластные, неподсудные, слишком гордые.
Чересчур иные?
И пусть раздражали они своей инаковостью, но… это ведь не повод. Скольких они вытянули во время той, первой войны? А в гражданскую? И всех брали, не глядя ни на масть, ни на положение? Скольких они могли бы вылечить в Отечественную?
И после.
Святослав стиснул зубы, того и гляди прорвет покрывало. Опасные мысли. Ненужные сомнения. А боли становится больше. И теперь ощущение, что он огня глотнул.
– Если кашлять захочется, то кашляйте, только, скорее всего, с кровью будет. И не только кашель, – руки убрались. – Вам нужно немного полежать…
– Потом, – он все-таки поднялся и с кашлем справился, хотя дива укоризненно покачала головой. А потом, размахнувшись, со всей силы своей немалой – и он еще ее хрупкою считал? – ударила по спине. Святослава согнуло.
А кашель и вправду с кровью получился.
– Вот так, – с удовлетворением произнесла дива. – Завтра продолжим.
– И…
– Вы хрупкий, – это было сказано так, что совестно стало за свою хрупкость. – И если бы не ваша иная кровь, вы бы уже… ушли.
Что ж, тогда остается поблагодарить неведомых предков.
И одну диву, что не спешила уходить, но подала платок, обыкновенный такой, огромный и застиранный, но сойдет.
– Спасибо. За все.
– Розочка, – она смотрела пристально. – Помните, вы обещали.
– Помню.
Свят пошевелил лопатками. Внутри все еще горело или, скорее, догорало. Но дышать и вправду стало легче. Да он скорее покрывало это сожрет, чем позволит кому-то приблизиться к диве.
К дивам.
– Я… пойду? – спросила Астра, убирая за ухо тонкую прядку волос. – Что касается квартиры, то чем быстрее мы туда заглянем, тем лучше.
– Тогда… чуть позже?
Святослав едва не сказал, что и ныне готов ехать, но понял, что совершенно не готов, что час, если не больше, он будет просто отдыхать и бороться с очередным приступом кашля, а еще огнем, который то разгорается, переплавляя его тело, то гаснет.
Дивья сила не собиралась уходить.
Он чувствовал, как она меняет его изнутри, и, проклятье, это действительно было неприятно.
– Конечно, – она кивнула и, посмотрев на него так, как обычно смотрят на пациентов, внимательно и с толикой сомнений, добавила. – Я Розочке скажу, чтобы молока вам принесла. С медом. Вам полезно.
Свят молча уткнулся лбом в покрывало.
Он согласен был и на молоко.
Очередной приступ скрутил так, что Святослав не смог сдержать стон, но дива к этому времени вышла. Кажется.
Хорошо, если вышла.
Глава 25
Виктория наблюдала за сестрицей издалека и морщилась, удивляясь тому, что можно так голову потерять. И от кого? Чем больше она смотрела, тем менее ей нравился новый Миркин ухажер. Говоря по правде, она не могла точно сказать, что именно ее раздражает.
Его манера хихикать над глупыми шутками?
Или то, как он норовит поцеловать ручку, и хихикает уже Мирка? И то, как краснеет она, как рядится. Платья с каждым днем становятся все более непотребными. И сегодня вон, напудрилась, напомадилась, духами облилась так, что находиться рядом просто-напросто невозможно. А этому нравится…
Или нет?
Или он просто пользуется ситуацией. Провинциальный пустой романчик закрутит, а потом сгинет, будто его и не было, оставив сестрицу хорошо если только с разбитым сердцем, а то ведь и хуже может получиться, куда как хуже…
Она сжала руку так, что карандаш треснул.
И ведь Мирка не послушает. Всегда полагала себя самою умной, и теперь вот твердо вознамерилась замуж выйти. А нужна ли она в том Ленинграде?
– Я отлучусь? – Мирка подошла бочком и глазки потупила, играя хорошую девочку. Вот только, если маменьку таким образом и получалось провести, то Виктория слишком хорошо знала сестрицу.
– Куда?
– Отлучусь, – она нахмурилась. – Не важно.
– С этим?
– Все еще завидуешь?
Нет.
Наверное.
Разве что самую малость и не ухажеру подозрительному, но тому, как легко и непринужденно Владимира с людьми сходится. Они к ней сами тянутся, а вот Виктория… она другая. Колючая, как матушка говорила, пока была жива. И бабка соглашалась, что, мол, нельзя такой нелюдимой быть.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – Виктория подавила вздох. Все равно ведь, не отпусти, так тайком улизнет, а потом, вернувшись, будет хлопать накрашенными ресничками, делая вид, что ничего-то не понимает, что вовсе не собиралась она никуда сбегать.
– А то! – Мирка ожила и засияла. И наклонившись, клюнула сестру в щеку, оставив липкий отпечаток помады. – Вот увидишь, Викушка, мы и тебе жениха найдем! Он ученый! А среди ученых знаешь, сколько холостых и недосмотренных?
– Понятия не имею.
– Я тоже. Но наверняка много. Поедем в Ленинград вместе… – глаза Мирки затянуло розовым туманом мечтаний. – И жить будем… детей родим.
– Главное, тут и сейчас не роди, – не удержалась Виктория. – А то будешь потом мыкаться, как дивная наша.
– Не буду. Что я, дура, что ли? Сначала свадьба, а потом все остальное.
Мирка вытащила из ящика зеркальце, покусала губы, насупилась, верно, что-то там, в отражении, ее не устроило. И на помощь пришла помада.
Потом пудра.
Карандаш.
– Все, я полетела. Если кто будет спрашивать… сама знаешь.
Вика кивнула. Знает.
И проводила взглядом парочку, испытывая преогромное желание сделать гадость. Какую-нибудь глупую, детскую, вроде опрокинутой чернильницы или кнопок на стуле. Но…
Посконников Михаил Валерьянович и вправду существовал.
Калерия выяснила, пусть и не хотела поначалу, но, узнав, для чего информация согласилась, что в делах сердечных осторожность не помешает. Не всем же так везет, как ей.
Виктория вздохнула.
Посконников Михаил Валерьянович существовал. И жил в Ленинграде на улице Революционеров, в третьем доме и второй квартире.
Служил когда-то.
Имел медаль, но какую-то несерьезную, про которую Виктория и не слышала. А главное, что он и вправду работал при институте магической механики, младшим научным сотрудником.
– Простите, – робкий голос отвлек от мыслей. – Мне до крайности неловко вас отвлекать, однако…
Стоявший перед ней мужчина был… нелеп, пожалуй.
Мятое пальто какого-то чересчур яркого и совершенно немужского лилового колера с оторванною пуговицей, которую мужчина держал в руке.
Горчичный костюм.
Зеленая рубашка и галстук, съехавший набок.
– У… вас случайно… совершенно случайно…
Растрепанный.
И несчастный до того, что сразу возникло желание его обнять и утешить.
– …не найдется иголки?
– Давайте сюда, – решилась Виктория, скорее от тоски душевной, чем из надежды, что из этого знакомства что-то да выйдет. Никогда не выходило, хотя, конечно, люди в библиотеку заглядывали приличные, но до сегодняшнего дня от Виктории им нужны были лишь справочники с газетами.
А тут…
– Мне неловко.
Он и покраснел еще.
Не старый. Мятый и… как там сказала Мирка? Недосмотренный.
– Все равно людей нет, а у меня получится лучше, чем у вас, – прозвучало это несколько самонадеянно, и кто другой непременно обиделся бы, но мужчина кивнул и вздохнул, как показалось, с немалым облегчением.
– Спасибо вам большое, – сказал он, протягивая пуговицу.
– А пальто?
– Ах да, простите…
Он поставил внушительного вида портфель у стойки и пальто стянул.
– А то я ничего здесь не знаю… третий день живу, а не знаю.
– Командировка?
– Длительная. Приехал лекции читать. По основам теории начертательной магии. Пока обустроился…
– А вы…
Виктория бросила взгляд на руки. Хорошие руки. Мужские. Не грубые лопаты, как у Ингвара, но и аристократической хрупкости, которая хороша на картинке, лишены. Правда, ногти явно обкусаны, а на мизинцах и вовсе сгрызены до крови. На пальцах царапины, а манжеты рубашки обзавелись той характерной каймой, которая появляется, если стирать рубашку обыкновенным полосканием в тазу. Впрочем, откуда мужчине знать, что рубашки нужно вымачивать, кипятить, а манжеты натирать хозяйственным мылом?
Стало быть, одинокий.
И кольца нет. И следа от кольца, который остается у некоторых сообразительных, однако не слишком порядочных особ.
– Чуднов. Илья, – представился командировочный. – Кандидат магических наук…
– Виктория, – Виктория протянула руку, которую осторожно пожали. – Библиотекарь.
– Библиотека у вас на диво хорошая!
Она отошла к креслу, что стояло у окна. Иголка с ниткой нашлись в сумочке, как и крохотные ножницы, купленные когда-то по случаю. Ножницы были немецкими, возможно, трофейными, и отличались удивительною остротой.
Вот Виктория и берегла их, в том числе от сестрицы, обладавшей просто-таки поразительным умением терять нужные и полезные вещи.
– Я, признаться, скептически отнесся, когда коллеги предложили заглянуть, но в ваших каталогах и вправду много интересного… – Илья не отошел, стоял рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу. И Виктория вынуждена была признать, что вот он, ее шанс в жизни.