Она слышит песню листвы, и печальные голоса ветвей, которые касаются друг друга осторожно, опасаясь прикосновением причинить вред.
Она ощущает тепло солнечного света.
И мягкость мха под ногами.
Дыхание… тех, кто тоже видит. Правильно, они же связаны теперь, что кровью, что нитями жизни. И… и пускай. Людям никогда не доводилось бывать в предвечном лесу? Но это не потому, что недостойны, просто… случая не выпадало.
И вот выпал.
Нити натягиваются. Нити сплетаются в руках ведьмы, которая теперь настоящая ведьма, и без неё Астра не сумела бы удержать все это. А так нити становятся прочнее. Нити врастают в тело того, кто, наконец, позволяет себе выдохнуть. И открыв глаза – Астре не нужно видеть его, теперь она странным образом знает, что происходит вокруг, чувствует, что каждый лист в древних кронах, что каждого человека или не-человека – он улыбается.
– Получилось… – этот шепот заглушается звоном листвы. – Получилось…
Мертвому не стать живым.
Но можно стать окончательно мертвым, чтобы, переродившись, вернуться в круг жизни. Все ведь на самом деле просто.
– Скажи там… – он ложится на мох и раскидывает руки. – Скажи, что мне жаль… я не хотел никого убивать… то есть хотел, голод – такая штука… неприятная… но я старался быть человеком. Не всегда получалось, да… и ведьм жаль. Ведьмы – это дети природы, с ними нельзя по-взрослому, если по-взрослому, то они старятся…
– Твоя книга, – Святослав оглядывается, ему неуютно в этом лесу, впрочем, не только ему. Место слишком огромно и пугающе, и Святослав, как никто другой, чувствует его чуждость.
– Ее больше нет. То, что было нужно, Фима переписала. А остальное – лишнее. Некоторым знаниям лучше умереть. Всему лучше умереть… в свое время.
Он замолчал.
И молчал долго.
Он погружался в мягкие перины мхов, позволяя тем укутывать себя слой за слоем. Со стороны это гляделось жутко, пожалуй, поскольку Астра слышала эхо чужого страха, острого, едва сдерживаемого.
– Когда-то… давным-давно, – ее собственный голос звучал песней ветра. – Когда древо мира только проросло из семени творения, тогда не было ничего. И никого. Кроме этого древа.
Она присела рядом и ладонью закрыла глаза того, кто скоро вернется домой.
– Древо росло и давало плоды, что силы, что материи. Так появились миры. Миры рождали детей. Дети умирали и питали миры, а миры, умирая, питали древо, которое росло и рождало новые…
Астра не знала, поймут ли они.
– А душа? – тихо произнес кто-то.
– Она тоже часть всего этого… только неделимая, – она поднялась, опершись на руку Святослава. И позволила себе оглядеться.
Лес…
Остался прежним. Он будет стоять тысячу лет. Или две тысячи. Или пять и даже сто. Он, предвечный, существует вне времени и пространства. Это сложно понять, но принять достаточно легко. И остальные чувствуют.
– Значит он…
– Мертвое стало мертво, а живое вернулось к жизни.
Она зажмурилась.
Солнца не было, точнее того привычного желтого кругляша, которому положено делиться светом и теплом. В общем, кругляша не было, а вот света и тепла – в избытке.
И Астра скинула туфли.
Огляделась.
Лес…
Лес, пронизанный солнцем, окрасился во все оттенки золота. Янтарь медовый или мед янтарный? Упоительно сладкий воздух, и тянет плясать, кружиться…
– Что ты… – маг пытался хмуриться, но Астра качнула головой и, нащупав тонкую булавку, вытащила ее.
– Идем, – она потянула его за руку. – Идем, пока есть еще время.
– А оно есть?
– Есть. Пока…
– Эй, вы куда… – Ниночка попыталась было встать, но споткнулась о корень и упала на четвереньки, попятилась, поползла и, наткнувшись задом на ствол, замерла.
– Танцуй, – сказала Астра, подпрыгивая на месте от нетерпения.
Неужели они не слышат?
Слышат.
Робко, осторожно, словно не до конца доверяя самой себе, закружилась берегиня. И с каждым поворотом все быстрее. Взметнулись руки золотыми крылами, пахнуло раскаленным солнцем и свежим хлебом, и тихое урчание двуипостасного заглушилось песней.
Астра и не знала, что можно так петь.
Так, что душа обмирает.
Застывает.
И разлетается на куски одновременно от счастья и горя, и слезы вскипают на глазах, а губы сами растягиваются в улыбке. И хочется смеяться до тех пор, пока силы есть. А песня наполняла лес, совершенно нечеловеческая, но такая созвучная.
Ветер и тот стих, не смея тревожить певицу.
Птица-гамаюн… в ней птичьего разве что руки, с которых спускались тяжелые покровы крыл. И волосы, что тоже не волосы, но перья. И… не стоит на нее смотреть. Кто смотрит на поющую птицу-гамаюн, тот утратит и память, и разум, и себя самого.
Только, кажется, генерала это нисколько не заботит.
Смотрит.
Улыбается счастливо, и от этой его улыбки зависть разбирает. А потому Астра отворачивается и тянет за собою мага. В конце концов, она его спасла, а значит…
– Дети… – он все еще оглядывается.
– Детям здесь хорошо. Лес позаботится, – ей странно, что он не понимает таких простых вещей. Но идет, что зачарованный.
Шаг за шагом.
Шаг…
И ветви вновь шумят, опускаются ниже, укрывая их двоих от целого мира.
– Наверное, я был бы не против остаться здесь навсегда, – теперь этот взгляд, весь этот человек, принадлежит Астре.
И в силах ее оставить его здесь.
И самой остаться.
Дети… детям в предвечном лесу будет хорошо и спокойно. Никогда-то и никто их не обидит, ни делом, ни словом, ни даже взглядом. Они будут счастливы.
Каждый день.
Каждое мгновенье.
И искушение столь велико, что Астра почти поддается. Но его губы пахнут дымом. И миром, настоящим, живым. Этот тоже жив, но…
…иначе.
– Нельзя, – она отвечает осторожно, и сама тянется к губам, касается и отступает. Игра? Или нечто большее? Астра не знает.
Она ничего-то не знает.
О любви.
О людях.
О мирах вот…
– Здесь все… слишком предвечно, – ей уютно в его руках, и можно положить голову на плечо. – Да, лес укроет и защитит, но я еще не готова стать деревом.
– А… он?
– Не знаю. Может, деревом. Может, мхом… может кем-то еще в совсем другом мире и времени. Главное, он получил возможность уйти. То есть вернуться.
И стоять тоже хорошо.
Спокойно.
– Значит, это все… дивы?
– И да, и нет. И точно не знаю. Было бы слишком просто, если бы взять и сказать наверняка.
Поймут ли ее?
Астра не знает. Но хотелось бы. Только об этом она подумает после. Теперь же Астра просто стоит, опираясь на человека, а тот и рад быть опорой.
– Знаешь… мне твоя бабушка кое-что оставила.
– Знаю.
– И…
– Я согласна, – кажется, она поспешила, потому что ее человек удивился. И смутился. И обрадовался тоже. Это хорошо, что обрадовался, иначе получилось бы до крайности неловко.
– Только это на всю жизнь, – сочла нужным предупредить Астра.
Так, на всякий случай.
А ее человек усмехнулся и, коснувшись губами волос, тихо ответил:
– Я знаю.
Потом добавил:
– Так даже лучше… надежней.
Глава 33
Эльдар так и не понял, как очутился в лесу.
Откуда вообще лес взялся на чердаке. Вот его не было. И вот он был. Стоят вековые сосны. Или это дубы? С ботаникой у него никогда особо не ладилось. Главное, что лес был.
Эльдар потрогал ближайший ствол, убеждаясь, что тот ему не примерещился. Шершавая кора царапнула ладонь, обожгла резкой болью, и Эльдар поспешно одернул руку.
Твою ж…
Дерево загудело. И в этом гудении послышалась угроза.
Это все она!
Она и другие твари! Эльдар их видел. И слышал… и все-все слышал. Он прикусил губу, заглушая крик, готовый вырваться из горла.
Мир меняется?
Пускай.
Магии становится меньше? И меньше одаренных? Исчезают нелюди? Разве это плохо? Нет, это… это ведь чудесно, просто-напросто замечательно! Что плохого в том, что, наконец, будет восстановлена историческая справедливость?
Ничего.
Он поэтому и стрелять не стал. То есть, сперва не стал, потому что стоял далеко. И не был уверен, что попадет, а еще, что, попав, уничтожит ту тварь, которая явно была главною, иначе прошлые не стали бы ее слушать. А они сидели.
И слушали.
И…
Очередное дерево преградило путь, а босая нога провалилась в моховую кочку.
– Проклятье! – прошипел Эльдар, но тихо, чтобы твари не услышали.
О да, теперь он знал… он понимал, как ошибался! Умные люди способны признать свою ошибку, а он умный человек. И тем больнее осознавать, что по незнанию, по недомыслию едва все не уничтожил.
Ему бы вернуться.
Эльдар огляделся, пытаясь понять, куда идти. Если есть вход, то должен быть и выход.
Так где же?
Вернуться и подать доклад. Не только тем людям, которые возложили на Эльдара надежды. У них, конечно, была власть, но кроме власти были и желания. И они вполне могли бы пойти навстречу собственным желаниям в ущерб интересам всего человечества.
Личное порой берет верх над общественным.
Но Эльдар не допустит…
Он выдернул ногу.
Думай.
Вход там же, где выход… только… он стоял в стороне, когда все вдруг переменилось, и теперь, похоже, несколько потерялся. И как быть? Кричать? Его найдут, но… удастся ли сделать вид, что он оказался здесь случайно? Ко всему дива… его дива освободилась от красной ленты, и значит, будет зла.
Эльдар был бы зол, если бы кто-то пытался подавить его волю.
И не поверит, что все делалось для ее же блага.
Определенно не поверит.
Вторая кочка оказалась глубже, ко всему под слоем мха прятались корни, меж которыми скользнула ступня. Эльдар попытался было выдернуть ногу, но корни вдруг сжались.
– Отпусти! – прошипел он дереву, хотя вряд ли то могло его слышать.
…он должен успокоиться.
Выбраться.
Найти вход или выход, или хоть кого-то из этих… нелюдей. Заговор налицо. Глобальный. Тварей против людей… новая война, в которой человечество может одержать оглушительную победу. И в очередной раз мир переменится.