Камень стал белым, пустым, да и ощущение давящего купола исчезло.
– Она и предложила, но девочка ни в какую… а как Василина настаивать попробовала, так… едва откачали.
– Кого?
– Василину… ты не думай, девочку никто не винит. Со страху она… вот и… постановление. Будешь опекуном значиться и наставником. Ну а если усыновить… в рекомендациях оно имеется. Бабка ее тоже одаренная, хорошей крови, но… работать уже поздно. Подправят, конечно, только на многое рассчитывать не приходится.
Он вздохнул и поднялся.
– Мне пора. Сегодня тебя выпустят. Приятель твой еще вчера откланяться изволил. Тоже умный товарищ, лишнего не скажет, понимает… ему с людьми жить. И лучше бы так, чтобы люди об иных вариантах и не задумывались. Папенька его немалый чин имеет. Думаю… позаботятся. Все мы позаботимся, чтобы оно не впустую.
Святослав поверил.
Иногда ведь можно?
Астра сидела на подоконнике. Благо, подоконники в госпитале были широкими и низкими, самое оно, чтобы сидеть и рисовать на подмерзшем стекле. Пальцу было холодно, да и от окна тянуло холодом, но она упрямо не вставала.
Ждала.
– Простудишься, – с легким укором произнес Святослав. – И заболеешь.
– Дивы не болеют.
За эти пару недель, которые вдруг показались невероятно длинными, Астра успела передумать… всякого. Она и не догадывалась, что настолько подвержена этим вот мыслям.
Разным.
Путаным.
О свадьбе, которую делать надо. Или не надо? А если надо, то на когда, потому что там, в лесу, все это было неважно, но лес остался вовне, а знакомые стены наводили на весьма приземленные размышления.
…о заявлении, что нужно будет подать и, желательно, до зимних праздников.
…о том, как на нее посмотрят. Наверняка, с неодобрением, потому что мужчин мало, особенно магов, и не диве лишать какую-нибудь хорошую женщину личного счастья.
…о том, что все эти взгляды должны бы быть Астре безразличны, но она все равно заранее их боится. И злится на себя за этот страх.
…о платье, которое то ли нужно, то ли нет. И еще о другом, напрочь испорченном и изъятом, как улика. Впрочем, справедливости ради изъяли не только у нее. Ниночка жаловалась, что почти весь шкаф выгребли, пока они в госпитале сидели.
И украшения.
Туфельки.
Антонина не жаловалась. Она переменилась, сделавшись молчаливою, задумчивой. И чудилось за этой вот молчаливостью вкупе с задумчивостью неладное. Будто она тоже что-то для себя решила, но теперь сомневалась, правильное ли решение.
В госпитале, если подумать, то вовсе даже неплохо было. Ниночка, правда, жаловалась, что кормят отвратительно и пахнет здесь больницей, но и понятно, чем еще больнице пахнуть-то? А кормили вполне даже прилично.
Их в госпиталь отправили сразу и всех.
Святослава, который, вернувшись, вдруг споткнулся, упал и выгнулся в эпилептическом припадке. А она взяла и растерялась, словно никогда-то с эпилепсией дела не имела. Потом, конечно, поняла, но…
Алексей просто осел.
И Антонина успела подхватить потяжелевшее вдруг тело, не позволила ему упасть, но опустила на ковер осторожно. А сама села рядом, взялась за руку с видом прерастерянным и тихо прошептала:
– Он ведь там не остался?
Никто не остался.
Легче всех возвращение перенес Ингвар, разве что перекинулся, но скорее, чтобы видом своим не нервировать людей, заполнивших чердак. Людей этих было так много, что Астре подумалось: пол может и не выдержать. Дом-то старый. И там, внизу, наверняка побелка с потолка сыплется, того и гляди осыплется вся. А еще подумалось, что людям этим веры нет.
Ходят.
Смотрят.
И при оружии. И она взяла за руку Розочку, а та – Машку. Так они и выходили, вчетвером. То есть, Святослава несли, Астра же держалась рядом.
До госпиталя.
– Идем? – Святослав набросил ей на плечи свое пальто, еще холодное, только-только с гардероба принесенное. – Там Матвей машину прислал, довезут с комфортом.
– Идем, – Астра потрогала тяжелую ткань.
И пальто у него пахнет… им пахнет.
Надо бы спросить…
…вдруг он не помнит, что произошло там, в лесу? В первый-то день и Астру не узнал, когда она тихонько пробралась в его палату. Отдельную выделили, охрану поставили, но… людям нужен сон, а она умеет ходить тихо.
И пришла, чтобы убедиться, что живой.
Помочь, может, раз уж стала почти нормальною дивой. А он открыл глаза и уставился на нее, и во взгляде его не было узнавания.
Потом же улыбнулся и спросил:
– Ты кто?
– Астра.
– Звезда, – Святослав кивнул и глаза закрыл. – Это хорошо… ночью без звезд никуда.
И за руку ее взял.
Осторожно так.
Но не узнал. Определенно, не узнал.
Потом еще Анатолий Львович сказал, что это остаточная эйфория от переизбытка силы, что изменения сознания лишь внешний эффект.
– Дифференциация энергетических потоков, – он говорил это, явно сомневаясь в том, что правильно поставил диагноз. – Дополнительная. Никогда подобного не видел и, честно говоря, не знаю, чего ждать…
Он хотя бы говорил.
Те, другие, приехавшие вместе с Казимиром Витольдовичем, больше молчали, а если и открывали рот, то чтобы задать очередной вопрос. Не Астре. Ее они будто бы опасались, а вот остальных осматривали весьма тщательно.
– Задолбали! – не выдержала однажды Ниночка. – Откуда я знаю, почему энергетические линии изменили рисунок? Они у меня это спрашивают?! Это пусть они мне скажут!
Когда она злилась, то силу не удерживала, и та выплескивалась вовне к радости древнего больничного фикуса, принесенного в палату Анатолием Львовичем, чтоб поживее было.
Он так сказал.
Астра же тогда еще подумала, что Ниночке дарили гвоздики и хризантемы, и еще даже гладиолусы из старого сада, принадлежавшего бабке ее бывшего то ли жениха, то ли ухажера. Но никак не старые фикусы, прокуренные, пропитанные дымом и больничными запахами.
Ниночке фикус понравился.
Она ему тоже.
И к концу недели тот зазеленел, вытянулся, выплюнул пару тяжелых глянцевых листьев. Да и вовсе преобразился, сделавшись будто больше, солиднее.
– Устала… почему Эвелинку отпустили, а нас держат?
– Ее не отпустили. Ее перевезли, – ответила Калерия, которая к происходящему относилась с удивительным спокойствием.
– Ага… в Москву.
– Скорее в Ленинград, – Виктория сделалась молчалива и задумчива, хотя она и прежде не отличалась болтливостью.
– Почему?
– Там лучшие целители. Да и… этот ее…
– Упырь? – фыркнула Ниночка, но без обычного раздражения. – Что? Можно подумать, большая тайна. Упырь, он упырь и есть. Не будешь же теперь делать вид, будто ничего не знаешь. Может, ее вообще сейчас не отпустят, закроют в каком-нибудь институте…
Голос стал жалобным.
– Не закроют, – Астра расчесывала волосы Розочке. – И нас выпустят. Просто… хотят убедиться, что мы не пострадали.
– Не пострадали? Да я… у меня тетя умерла, между прочим! – голос Ниночки сорвался на визг, впрочем, успокоилась она довольно быстро. – А меня даже на похороны не выпустили… и как теперь быть?
Виктория подошла и обняла ее.
А Ниночка отталкивать не стала, но сама вцепилась в рукав старенького халата. Так и стояли…
Глава 36
…машина и вправду ждала.
И Матвей Илларионович при ней был, стоял, облокотившись на крышу, разглядывал госпиталь с немалою задумчивостью, но увидевши Астру очнулся, отряхнулся.
– Доброго дня, – сказал он.
– Доброго, – Астра улыбнулась человеку, который вновь заслонился от мира ворохом амулетов и так, что она едва-едва могла разглядеть его суть. – А Эвелина где?
– Дома. Сказала, что надобно поглядеть, какой там порядок навели. Я-то распорядился, но сами понимаете…
…прочих отпустили три дня тому. Наверное, Астра тоже могла бы уйти, никто не стал бы держать, но она осталась. И вновь же никто не стал говорить, что ей можно идти, что палата нужна иным, настоящим больным.
– Вещи собрать опять же…
– Уезжаете?
– Скорее переезжаем, – он вновь был в форме. – Квартиру выделили. Потом, может, поближе к полигону переберемся, но… ей ведь сцена нужна, а то затоскует.
Сказано это было с нежностью.
– Свадьба через две недели, – он открыл дверь, приглашая садиться. – Будем рады, если найдете время…
– Обязательно.
В доме пахло…
Дымом.
И пирогами. Тушеною капустой, грибным духом, немного луком, который плавал в кастрюльке, маринуясь. Селедкою.
– Повезло взять свежую, – селедкой занималась Антонина. – По знакомству оставили…
Рыба была большою и жирной, и Антонина ловко потрошила ее, разделывала на аккуратные белесые кусочки, которые раскладывала, покрывая узорами маринованного лука.
Все было…
Будто и не было ничего.
Астра огляделась.
– Окна заменили, правда, все равно дует. Теперь и не заклеишь нормально, так и станет сквозить, – проворчала Виктория, которая чистила свеклу. Пальцы ее покраснели, а сама она гляделась недовольною. – И обои переклеили. Заботливые.
Она тряхнула головой и тихо добавила:
– Жить я здесь все равно не смогу. Пахнет… они не хотели умирать.
– Мало кто хочет, – согласилась Антонина. – Но тебе… даже не знаю, куда податься. Всюду люди и…
– Люди – это ничего, люди… когда просто уходят, грустно становится и только. В больнице вот умирали, а я не плакала, – это Виктория произнесла едва ли не с гордостью. – Но вот когда такое место, где… смерть до срока, да еще и…
Она передернула плечами и невпопад сказала:
– Мне работу предложили. По… профилю, так он выразился.
Виктория посмотрела на Астру, будто ожидая. Чего? Одобрения? Возмущения?
– И что за работа?
Астра подвинула к себе миску с вареными яйцами и вздохнула. Может, сейчас у нее выйдет лучше?
– Ездить. Смотреть. Слушать… он сказал… этот, который старший, такой… забавный мужчина. С шарфиком, – Виктория облизала палец. – Сказал, что после войны есть много мест… беспокойных. Говорит, что с них потом лезет всякое, и что с моей помощью получится оценить. А я не знаю…