писать заранее младший комсостав между полками первой, второй и третьей очереди куда проще — чисто в учетах порядок навести… но нет, всех в первую, марш-марш на фронт, там и закопаем.
Ну хоть с упряжью мы помогли, добавили себе столпотворения на складах. Впрочем, у нас в эти дни везде столпотворение и давай-давай. Кое-что я предвидел, но реквизицию автомобилей под армейские нужды предугадать не смог и едва-едва не остался без транспорта. Хорошо хоть на АМО задел создать успели, купил на свои деньги по машине, записал на Жилищное общество и Центросоюз, а свои сдал по реквизиции.
Война по зимнему времени раскручивала свой маховик тяжко и медленно.
Стремительное наступление на Францию по плану Шлиффена вязло в снегу и грязи, но драка там все равно шла нешуточная и союзники вопияли о помощи. Две русские армии двинулись на Восточную Пруссию, но тоже куда медленней, чем могло бы быть летом. Да еще эта неразбериха с перевозками сильно снизил темпы продвижения и потому первая армия взяла Гумбиннен, да там и застряла, а вторая вообще добралась только до Орлау и Ортельсбурга. Никакого прорыва к Танненбергу не произошло, как и последующего разгрома второй армии. Вместо разгрома войска Северо-Западного фронта просто отступили на довоенные позиции, где их ожидало свежее снабжение и пополнения.
По той же причине не случилось и успешного немецкого контрнаступления и все застыло примерно на линии государственной границы. Воистину, пока у нас в стране бардак, мы непобедимы.
А вот расстрелы мирного населения обеими сторонами произошли. Немцы отличились в оставленном без боя Калише, что не помешало им через два дня положить около ста человек за якобы “произведенные в войска выстрелы”. Ну и жахнуть по городу из пушек, для гарантии. Русская армия выкинула коленце в Паббельне, через день после занятия Кавалергардским полком. Просочившийся конный разъезд немцев дал пару залпов по группе офицеров, двоих убил, одного ранил. Ну кавалергарды и ответили — расстреляли около семидесяти жителей и спалили полсотни домов. Паритет, мать вашу.
В марте город накрыл вал раненых. Их, конечно, везли и раньше, но не в таких количествах, отчего поначалу чуть ли не каждому эшелону устраивали торжественную встречу. С представителями городской и государственной Дум, Красного креста, аристократии. Даже конфеты, снедь и папиросы, раздавали. И очень, очень нужные цветы.
А тут в силу российской логистики, когда все дороги ведут в Третий Рим, почти все раненые так или иначе проходили через Москву и мест в госпиталях перестало хватать очень быстро.
Мы-то подготовились, как только запасных отправили в полки, помещения вычистили, дезинфицировали и Московское Жилищное общество развернуло семь тысяч коек — при том, что изначально город имел двенадцать тысяч мест. Наташа работала врачом в Марьинорощинском лазарете, где в сорока помещениях лежало свыше двух тысяч человек. Приезжала домой поздно, только себя в порядок привести и спать, ну, может, парой слов перекинутся.
— Доброхоты у нас странные, тащат печенье да конфеты, а у нас постельного белья меньше, чем в обрез, — жаловалась она одним вечером. — Ванны нужны, лохани, тазы, мыло. У многих форма изорвана или порезана при обработке ран, нужна новая.
— Понял, сделаю, что могу. Еще что нужно?
— Да все нужно. Солдатам табак, чай, сахар, бумага, карандаши. Нам белье, посуда, лекарства, инструменты.
— Поговори с врачами, сделайте список.
— Хорошо, — Наташа погладила меня по руке, — и еще надо напечатать пособий для санитаров и медсестер, много добровольцев, а вот со знаниями и умениями у них плохо. А еще очень нужны начальники госпиталей, чтоб из военных врачей!
— Это зачем еще?
— Не слушаются. Дескать, мы воины, а вы шпаки гражданские, не вам командовать. Пока с помощью сторожей справляемся, среди них много отслуживших.
Вот все кругом заняты делом, а у меня стройки встали, подполье раздергано, артели по уши в предстоящей посевной, чтобы осенью хоть что-нибудь собрать. Медики все в работе, Собко в мыле с перевозками, завершением Амурской и Новосенакской дорог. Да еще новые паровозы в производство запускали, на Путиловском серию “Л”, в Коломне серию “С”.
Один я как продукт жизнедеятельности в фазовом переходе болтался. Вот и нашел, к чему руки приложить. Создали мы при обществе и Центросоюзе десять приемных пунктов и полсотни мастерских, написал я в газеты, что нужно для лазаретов и принялся за обеспечение. Свободных рук, конечно, мало, но и тут вековой бардак помог — военные чиновники никак не могли наладить медкомиссии. И чем дальше, тем больше росло число готовых встать в строй, но не выписанных солдат. Вот из них и формировали “команды выздоравливающих” и приставляли к делу, где врачам и сестрам помогать, где новую форму шить или даже сапоги тачать.
Мало-помалу наладилось и с потоком, и с распределением, и со снабжением. Не на отлично, но на троечку с плюсом. Дамы в благотворительных кружках шили форму и кисеты, мужчины учили грамоте и кое-где лекции читали. Из пожертвованной литературы создали несколько библиотек, туда по старинному эсеровскому рецепту добавили разрешенных, но правильно подобранных произведений.
Попадались среди раненых и практики, и мужики из артелей, пошли в ход и книжки с брошюрами посерьезнее. Ленин очень своевременно написал статью “Война и российские социалисты”, Исполком Союза Труда и Правды принял ее как общий манифест, мы напечатали и распространили.
Тому, кто сам землю пашет или гайки крутит, босфоры с дарданеллами нахрен не сдались. Но именно рабочих и крестьян послали на убой за проливы, на это мы и упирали. Артельные среди крестьянства авторитетом пользовались немалым, еще бы, “успешные”, грамотные, по науке работают, многие с техникой знакомы, так что пропаганда наша дорожку нашла.
Буквально на час заскочил Егор Медведник, проездом на Юго-Западный фронт, под Перемышль, строевой ценз зарабатывать на подполковника. Рассказал, что в занятой немцами части Царства Польского осталось изрядно наших ячеек, Савинков активирует запасные каналы связи и бог даст, будет у нас толковая информация о том, что делается по ту сторону фронта. Часть боевиков застряла на Балканах, но пока Болгария и Румыния в войну не влезли, есть еще полгода, чтобы спокойно оттуда до Бессарабии добраться. Да из других стран тоже, были у нас искатели экзотики, успели повоевать и в Китае, и на Филиппинах.
Из Пруссии немцы русскую армию выдавливали, зато наши вломили австриякам в Галиции и германцам пришлось устроить наступление на Варшаву, оттянуть на себя силы и это им вполне удалось, дошли почти до Вислы.
Для поднятия боевого духа российская власть переименовала Санкт-Петербург в Петроград, но почему-то оставила без изменений Екатеринбург, Оренбург, Петергоф и прочий Ораниенбаум.
Вот тут-то Митя и сдал свои экзамены на прапорщика. И получил предписание отправиться на Юго-Западный фронт, вослед Медведнику.
Собрали мы господина прапорщика в дорогу, со всем его хабаром, от чемодана-кровати до носовых платков. Терентий подогнал роскошную кожаную куртку, уж он в них толк знал. Ну и дальше, как там в песне, полотенце, ложку, кружку и небьющийся стакан, ага.
Подарил я свежеиспеченному офицеру цейсовский бинокль, наручные часы и Кольт М1911.
— А чего патронов только сотня? — спросил Митя, крутя в руках нежданное богатство.
— А того, что ты командир, твое оружие — роты и батальоны. А пистолет — это личное оружие, для личных целей. Так что на рожон не лезь, но труса не празднуй. И запомни, в атаку ходи не с шашкой, а с винтовкой.
— Почему?
— Немцы офицеров по шашке узнают и выцеливают в первую очередь. Шинель у тебя солдатская, с винтовкой не отличить будет. Так что если тебя сдуру убьют, домой можешь даже не приходить.
Глава 18
Лето 1914
Милый мой Митрич,
как часто с нами бывает — радости и беды настигают нас единовременно.
Ах вы, бедные мои! Вот уж повадились на вас шишки валиться, не пора ли и перестать?
Пережить нам пришлось тоже большую передрягу, так как хотя слухи о болезни А. М. и сильно были преувеличены, но болен он был серьезно и, не подвернись счастливый случай, не приехал бы к нему доктор Манухин, — через год А. М. не стало бы, наверное.
Увидимся мы скоро, тогда поговорим обо всем, только смотрите берегите сердце: говорят, на киевских хлебах я похорошела, помолодела и ни один смертный, и даже бессмертный, не может безнаказанно лицезреть столь ослепительное явление. О господи!
Позволю себе обременить Вас просьбой: Юрчик сейчас без дела, хотя знает языки, любит технику и неплохо владеет пером. Может, у Вас в Москве найдется для него дело.
Верчусь я как белка в колесе и утомляюсь нелепым положением “дивы”, которую “все жаждут увидеть”, а я до сей поры не знаю не только когда, но даже в чем именно я выступаю! Бестолочь невероятная.
Итальянский друг через Болгарию прислал мне милое письмецо. Благодарит Вас за книги из Швейцарии, что отправили по Вашей просьбе. Редактирует все ту же газету, здоров, но уверен, что скоро и ему придется повоевать.
Передавайте привет Натали, писать ей не буду, скоро увидимся. Рада, что она чувствует себя хорошо и бодро, — обожаю я эту женщину! И обязательно отпишите, как Митя!
Жму крепко Вашу руку, друг.
Ваша М.
Да, болячки скосили нас почти одновременно — Соня и Маня слегли почти на месяц, да я и сам изображал греческого посла Соплидополу. Поочередно переболели Ираида, Даша и Терентий. Одна Наташа стояла, как утес посреди всеобщей хвори, потому как медику в такой обстановке болеть никак невозможно. А когда все закончилось — тоже свалилась на неделю.
А вот Горький герой, несмотря на свою пневмонию дописал “Детство” и мы его немедленно запулили издаваться в Штаты и Европу. Ага, война — войной, а гешефт — гешефтом, каналы через Швецию работали вполне. Другое дело, что в Австрии и Германии его сейчас вряд ли напечатают, потому как русский. Или… или попробовать давануть на то, что он против войны и самодержавия?