По городу видно, что власть думцы взять-то взяли, но пользоваться ей не умеют. Да что там думцы! Упустили город, сейчас надо все приводить в порядок. Об этом пришлось долго спорить с членами Петросовета в особняке Кшесинской. Зря, конечно, они в Таврическом дворце не остались, чтобы Думу и Временный комитет мало-мало контролировать, ну да ладно, будем держать дистанцию.
В особняке все было устроено на удивление правильно – телефонисты, машинистки, охрана, разделение по комитетам – и причина этого довольно скоро объявилась. Звали причину Петя Рутенберг, вывалился он на меня из дверей с объятиями и горящими глазами. Впрочем, вечер воспоминаний не состоялся, дел было по горло.
Пока, в отсутствии «шведов» порешили наш подпольный актив легализовать лишь частично, потому как нужно сохранить глубокий резерв. Хрен его знает, как там дальше повернется, вдруг утратим некие территории? А так будет там действующая сеть.
Ну и главное – самим наверх не лезть, дать кадетам облажаться по полной, хотя куда уж больше. Но у нас пока ни сил, ни возможностей взять власть не хватает, нужно создавать Советы везде, где только можно, усиливать там влияние «практиков» и понемногу всю эту структуру унифицировать. Ровно по программе, выработанной эмигрантским «теневым кабинетом» в Швеции.
– А зачем тогда Советы?
Незнакомый делегат, наверное, из новых, из заводских, еще не успел во все вникнуть.
– Сейчас главный лозунг «Вся власть Учредительному собранию!» Выборы мы однозначно выиграем, – поддержал план Муравский. – Мы ведь и в куда худших условиях Думу выигрывали.
– Вот именно. То есть, если мы проведем большинство в Учредительное, то просто проголосуем о передаче власти Советам.
– Так кадеты возмутятся! – возразил новенький.
– Кадетам от убийства в Царском теперь не отмыться, так что флаг им в руки, барабан на шею, – делегаты усмехнулись, а я продолжил. – Опять же, если сейчас взять власть, то мы все проблемы не вытянем. А так, в тени Думы, подучимся на ходу, разделим ответственность – заслуги нам в зачет, а за провалы пусть эти клоуны отдуваются.
И тут как прорвало. Заговорили почти все сразу, перебивая друг друга, выкладывая давно задуманное и только что пришедшее в голову.
– Надо съезд Советов готовить, общероссийский.
– Правильно, причем в Москве.
– И профсоюзов! Сперва по отраслям, потом общий.
– А что с армией? Солдаты воевать не желают.
– Запасные да, не желают, им и тут хорошо.
– Фронт хочешь-не хочешь, держать надо. Если немцы сомнут, революции гаплык.
– Значит, нужно как-то усиливать армию, – кивнул Красин. – Создавать ударные части, отряды Красной Гвардии, объяснять, пропагандировать. «Ушел с фронта – отдал немцу свой хлеб», в таком духе. И никаких «демократизаций».
Все верно, несущий каркас, как в строительстве.
– Почему?
– А ты на улицы посмотри. И Царское Село вспомни. Стоит открыть калитку, такое попрет – потом не расхлебаем. Так что пока никакой воли комитетам в строевых и боевых вопросах.
Делегаты Совета переглянулись и только собрались возразить, как от двери неожиданно раздалось с легким грассированием:
– Здравствуйте, товарищи!
Я повернулся на знакомый голос – Ленин! Ленин и Андронов! Но как?
– По льду, товарищи, по льду. Балтика встала, так мы через Аланды на санях и вот здесь! – радостно сообщил Старик, вешая в углу пальтишко и ушанку. – В Швеции остались за старших товарищи Гарденин и Коба. Там сейчас составляют списки на выезд, за месяц должны сюда всех переправить.
Ну и отлично, теперь я за Питер спокоен. И за пропаганду тоже.
– Что решили? – присел к столу Ильич.
– Да все как планировали. Союз Труда входит во все общественные структуры и не входит в государственные.
– То есть де-факто брать власть, де-юре от нее дистанцироваться. Замечательно, замечательно! – Ленин потер озябшие руки. – Выборы в Учредительное собрание когда намечаются?
– Будем продавливать на февраль, чтобы собрать как можно раньше, примерно в апреле.
Глава 2
Зима 1917
На первом этаже давно знакомого заводоуправления Нобеля было шумно, многолюдно и накурено до неразличимости лиц в трех метрах, несмотря на то, что курильщиков выгоняли на мороз.
– Следующий! Лесснеровцы! – выкрикнул сидевший за столом парень студенческого вида и поправил большую тетрадь перед собой.
К нему сквозь толпу двинулись двое рабочих средних лет с красными повязками, еще один высунулся в дверь на улицу и крикнул «Максим! Максим! Наша очередь!». На него зашикали – из приоткрытой двери шарахнуло морозным воздухом, немного разогнавшим клубы дыма.
За спиной студента, занесшего перьевую ручку над записями, встал один из делегатов, которого я видел в особняке Кшесинской. Перед столом – дядьки-красноповязочники, кричавший и, видимо, тот самый Максим, куривший на улице.
– Завод Лесснера, вот список, – подал бумаги усатый дядька, – семьсот пятьдесят восемь человек.
Делегат принял бумагу, пробежал ее глазами и недоуменно спросил:
– Погодите, так вы что, котельный завод Лесснера? А где с механического, с «Нового Лесснера»?
– Курят они все, давайте пока нам.
– Черт с ними, выписывай.
Студент застрочил в книге, делегат размашисто расписался и протянул бланк усатому.
– Вон, в углу у делопроизводителя поставьте печать Петросовета и вперед, в арсенал. Телеги или автомобили есть? Двадцать шесть ящиков с винтовками и пятьдесят один с патронами.
– Есть, есть, – пробасил усатый. – Патронов только маловато, они же по шестьсот в ящике?
– По восемьсот, в пачках без обойм. Пока по пятьдесят на ствол, потом еще будет.
Лесснеровцы двинулись к выходу – кричавший и Максим радостно, а старшие недовольно крутя головами.
– Сахарный завод Кенига! Кениговцы! Тоже курят? Тогда фабрика Гергарди!
– Тут порядок, пошли, глянем, как на руки выдают? – потащил меня вглубь Красин.
Там тоже все было налажено и революционный прогресс двигался в ритме танго. Во дворе стояла пара грузовых АМО, с которых снимали тяжелые ящики и подтаскивали в помещение. Так же сидели за столами студенты-гимназисты, к ним по одному, громыхая тяжелыми ботинками, подходили рабочие – люди, никогда не державшие в руках не то что «катеньку», но даже и пятьдесят рублей. Студенты сверяли фамилию со списком, сзади из ящика подавали новенькую винтовку. Красногвардеец брал ее в руки, клацал затвором, его фамилию и номер винтовки вносили в разграфленную на клетки амбарную книгу и давали расписаться в получении.
Я улыбался, а Леонид с неожиданной досадой сказал:
– Надо было двести тысяч требовать.
– И куда бы ты их дел?
– Запас карман не тянет…
– Вот ты куркуль…
– Сам ты! Кто двести пулеметов и автомобилей захапал?
– Ну я.
– Вот! Ты жадный!
– Я не жадный, я хозяйственный.
Двести автомобилей очень помогли Петросовету развезти по районам полученные сто тысяч винтовок, а после установки на них пулеметов Красная Гвардия получала летучие отряды, готовые прибыть по вызову буквально через 10–15 минут.
Расщедрились военные и Временный комитет Государственной Думы неспроста. Для начала, на меня возжелали посмотреть послы. После смены власти, они старались познакомиться с наиболее влиятельными фигурами, в это число попал и я – судя по всему, у них был неплохо налажен сбор информации. Впрочем, ничего удивительного, и Морис Палеолог, и Джордж Бьюкенен коротко общались с думцами и масонскими кругами и были в курсе всех дел.
Палеолог вполне демократично посетил меня с утра в поезде Моссовета, не побрезговав подъехать на запасные пути. После двадцатиминутной беседы он убедился, что я не собираюсь агитировать за Германию и откланялся. С Бьюкененом встреча состоялась уже в Таврическом дворце – ни о каком визите ко мне сухощавый англичанин даже и не мог помыслить, а мне было некузяво принимать его приглашение на завтрак в посольстве. И тоже весь разговор крутился вокруг отношения к немцам, к продолжению войны, к возможности сепаратного мира. И после этого разговора у меня появилось чувство, что англичане знают о деньгах германского генштаба. Без деталей, но какие-то подозрения имеют, уж больно специфические вопросы задавал посол.
Но фильтр мистер Скаммо прошел, особенно послам понравилось мое заявление, что проливы России не нужны, вполне хватит участия в международном контроле. Так что дипломаты дали добро или что там у них, и мы втроем – Носарь, как председатель Петросовета, я как председатель Моссовета и Красин как куратор боевых групп – составили делегацию на переговорах об оружии.
Господа Родзянко и Львов и поначалу ходили вокруг да около, вещали о революционном долге, высших интересах России и никак не желали переходить к делу. Пришлось самым наглым образом надавить на них, пугая новым всплеском «революционной активности» – еще не все винные склады были разбиты и разграблены. Думцы вздрогнули, комендант гарнизона Энгельгардт, кооптированный во временный комитет, взглянул на нас с интересом.
Тут нам карта и поперла. Мы развернули проект создания комендатур рабочей милиции по фабричным районам (фактического противовеса разгулу запасных), потребовав жалкие сто тысяч винтовок с патронами, немножко автомобилей и пулеметов. И офицеров для обучения. Ну и заодно заявили, что видим себя исключительно на городском уровне, а что там общероссийское правительство – это не наше дело. Похоже, именно это больше всего и хотели услышать временные, так что мы тоже установили двоевластие, только не по вертикали, а по горизонтали. Пусть пока поиграются, создадут Временное правительство – состав-то Прогрессивный блок еще два месяца назад согласовал, правда, господа кадеты и иже с ними записали в министры только себя, любимых, и начисто забыли о сотне депутатов от Союза Труда.
А тут такое облегчение – левые во власть не лезут. Так что Красин прав, мы могли вытребовать и двести тысяч винтовок, и даже броневики. А вообще черт-те что происходит – незнамо кто по незнамо чьей санкции вооружает целую армию.