— О чем она умолчала? — я опять пристал к жене.
Жена улыбнулась.
— Заметил?
— Я столько лет с тобой живу. Конечно, заметил! Что она там вытворила?
— Да, ничего не вытворяла! В том то и дело!
— Ну, конечно! Само так вышло!
— Да! Само! Она не старалась!
— О чем речь-то? Не томи уже, Тома!
— Ну… — жена потупилась, сдерживая смех.
— Тамара! Мне нельзя возбуждаться и нервничать! — пригрозил я.
— Ой! — вздохнула жена. — В общем, Янис забыл дорогу в татарский аул к своей зазнобе!
— Грехи мои тяжкие! — я рассмеялся. — Умут в шоке, Мария довольна?
— Оба довольны. Тоже веселились, наблюдая. Нет причин быть в шоке. Дети же.
— Не скажи! — я покачал головой. — Такие, как ты и она… Один раз увидишь и на всю жизнь!
Тамара вспыхнула, наклонилась, поцеловала меня.
— Спасибо, любимый! Это так приятно слышать!
Подошла Манана забрать Сонечку.
— Я очень рад, Манана, что ты с нами! — сказал я.
— И я, — ответила Манана. — Вы даже не представляете, как я рада и счастлива!
Я Тамаре кивком указал на Бахадура. Тома кивнула в ответ.
— Не скрывают уже.
Манана поняла, о чем речь, покраснела.
— И этому я рад! — успокоил я её. — И как вы решили?
— Что? — не понимала Манана.
— Ну, я не знаю… Свадьбу, например, может, сыграем.
— Не нужно! — улыбнулась Манана.
— Как так⁈
— Мы не дети. Потом… я не перейду в его веру. Он не перейдет в нашу. Нам это не нужно. Нам хорошо вместе. Этого достаточно.
— Но люди что скажут?
— Коста, — грустно усмехнулась Манана, — мне плевать, что они скажут. Я вдова. Он тоже никем не связан.
— Хорошо! — улыбнулся я.
Манана отошла. Я посмотрел на Тамару.
— Что? — она удивилась.
— Как что⁈ Не по-твоему выходит! Ты же хотела их поженить! И ты смиришься⁈
— Ты и с обычной головой плохо соображал, — жена начала хихикать, — а с больной — совсем плох!
— Я тебе всыплю!
— Я и поженила их! — жена вняла угрозе. — А то, что под венец не пойдут, так Манана права. Не дети. Главное, что живут вместе и счастливы! И никто их не осудит! Меня все устраивает!
— И Бахадур…?
— Нет! — жена поняла, о чем я собираюсь спросить. — Прекратил свои набеги!
— Тифлис вздохнул с облегчением? — улыбнулся я.
— Мужская часть — да, — жена рассмеялась. — Женская, наверное, горюет!
Тут подошел и сам «виновник торжества».
— А я все знаю! — сказал алжирцу, незаметно кивнув в сторону Мананы.
— Да, да! — признался друг, улыбаясь.
— Ты счастлив?
— Да! Она — хорошая женщина!
— Бахадур! — я наклонился к нему. — Ты же понимаешь, что твоим приключениям конец?
— Конечно! — пират удивился вопросу.
— И что? Прямо вот больше не будешь по крышам убегать от чужих мужей?
— Друг мой! Я устал бегать. Я хочу покоя. А с Мананой я получил все, что хотел. Если бы ты знал, — тут знойный бербер не удержался, — что она вытворяет в постели!
— Бахадур! — я даже покраснел.
— Да ладно тебе! Будто я не слышал, что вы с Тамарой творите⁈
— Да ну тебя!
Пират рассмеялся.
Потом подошли братья. Поблагодарили за идею бизнеса с Умутом.
— Думаете, получится? — спросил.
— Так сразу и не скажем, — мудро рассудили братья. — Посмотрим. Умут скоро должен будет все подготовить. Мы завтра как раз отсюда опять прямо в Одессу поедем. Там договорились встретиться. Там уже окончательно все решится.
— Вы вот о чем подумайте, братья… В Тифлисе апельсины не особо и нужны. Своих фруктов хватает.
— Эээ… — замычали испуганно новоявленные бизнесмены.
— Спокойно! Я не закончил. Остаются русские войска. Госпитали. Гарнизоны на Черноморском побережье. Везде цинга. Так что — удачи! Дай-то Бог!
— Дай Бог! — кивнули братья, обрадовано зашушукавшись.
Покончив с «аудиенциями», всю оставшуюся ночь предавался веселью. И даже несмотря на то, что ничего не пил, все равно опьянел от небывалого ощущения счастья, умиротворения, веселья, любви. В конце не удержался, попросил налить мне вина на пару глотков, сказал короткий тост.
— Сколько бы человек не мотался по свету… В поисках ли счастья, по делам ли — неважно. Важно, что он всегда должен возвращаться в семью. Потому что, если человек умен, то он должен понимать, что нет ничего важнее на свете семьи! За всех нас! За нашу большую семью, которая, может, и сложилась случайно и неожиданно… Из людей разных, непохожих друг на друга. Но — сложилась! И теперь все мы, такие разные и непохожие, умрем друг за друга. Потому что только так поступают люди в настоящей семье!
…На следующий день меня вернули в госпиталь. Гости разъехались. Остались лишь самые близкие. Планировали тронуться в путь через неделю, когда врачи разрешат мне покинуть госпиталь. Но что-то пошло не так…
Явился вдруг в лазарет командир Моздокского казачьего полка — редкостный грубиян. Пришел в мою палату. Не назвав своего имени, гаркнул:
— Ну-ка, хлопцы! Освободили помещение! Мне с нашим героем побалакать треба! А ты, грек, сиди-сиди. Я по твою душу.
Полковник подхватил стул, перенес его к моей постели, уселся, прочно утвердившись и расправив, чтобы не мешало, висевшее на черкеске оружие. Скептически осмотрел меня с нескрываемой насмешкой.
— Хороша у тебя рожа! Казачья!
Я закашлялся.
— Чё заалел як красна девица?
— Прошу прощения, Ваше высокоблагородие! Чем обязан?
Казачий командир поскрёб ногтем висок.
— Каким должен быть казак? — спросил меня и наклонился, заглядывая в глаза.
Я терялся в догадках, что означает сия сцена. Не дождавшись моего ответа, полковник начал перечислять:
— Казак должен быть исполнительным по отношению к начальству, лихим и расторопным в походе, сметливым, толковым и точным при исполнении поручений и заботливым к своему коню. Конь казаку — и оружие, и помощь, и товарищ.
Полковой командир со значением посмотрел на меня: мол, все понял?
— Господин полковник, ценю и уважаю казачество. Но какое отношение ко мне имеет ваше столь точное определение? Я в пехоте служу.
— Вот и я думку гадаю, на кой черт ты мне сдался⁈
— Эээ…
— Не экай мне тут! — рявкнул полковник. — Говори, как на духу: пойдешь в казаки⁈
Я замер. Что за дебильный разговор? Может, полкану, как и мне, тоже от лошади досталось? Копытом, например, лягнула по темечку?
— Прошу прощения, ваше высокоблагородие, как-то не задумывался над такой возможностью.
— А ты подумай! — ответил мой собеседник, вставая. С высоты своего немалого роста припечатал. — Я еще вернусь!
Я не просто подумал. Всю голову сломал, зачем меня в казаки вдруг стали агитировать? Что за странный фортель выкинула моя судьба? Неужто где-то там, на небесах, вспомнили, что Константину Спиридоновичу Варваци суждено погибнуть через 10 лет в звании хорунжего? Черноморского казачьего войска хорунжий, не Терского — так было в документах. Выходит, не о чем нам говорить с моздокским полковником? И зачем вообще мне в казаки? Я на гражданку хочу. В отставку. Тамаре под бочок. Навоевался!
Завеса над причинами таинственного визита приоткрылась быстро. Буквально на следующий день. В Моздок примчался наказной атаман Черноморского казачьего войска, Николай Степанович Завадовский. Хоть и не из знатных, и роду самого незавидного, из простых казаков, но большая шишка на Кавказе, вся увешанная орденами. Чудны дела твои, Господи! Генерал-лейтенант, загоняя коней, поспешал из самого Екатеринодара, чтобы почтить визитом подпрапорщика! Разве бывает такое⁈
Прибыл он не один. Взял с собой отставного войскового старшину Александра Лукича Посполитаки. Не иначе, группа поддержки в одном лице. Зато в каком! С первого взгляда видно: этот казачий грек или греческий казак — тот еще жук. Жучара каких поискать!
Заявилась в больничку эта парочка без лишней помпы. Прошли ко мне в палату и давай меня уговаривать в казаки идти. Я ничего не понимал.
— Не хватает в казачьем войске, — заливался соловьем атаман, — грамотных офицеров. Разрешено нам таковских переводить к себе из армии с прибавлением в чине.
Завадский, видя мое недоумение и растерянность, быстренько разговор свернул.
— Ты, хлопчик, погутарь с Лукичем. Он тебе все растолкует. Я все ж генерал-лейтенант, хоть батька и был овчаром. Мне не по чину тоби умовляти!
Атаман нас покинул. Его ждал богатый стол и кизлярка с чихирем у моздокского казачьего полковника.
Я перевел дух. Кавалерийский наскок черноморцев меня несколько выбил из колеи.
— Александр Лукич! Как грек — греку, растолкуй ты мне, что все это значит? То терцы ко мне заявились, теперь — вы…
— Цесаревич! — внушительно пробасил Посполитаки.
— Что — Цесаревич⁈
— Цесаревич является августейшим шефом казачьего войска.
Я умоляюще сложил руки. То, что наследник — главный русский казак, для меня не секрет. Но это не объясняло, с чего вокруг меня атаманы загарцевали. Или… Не может быть! Неужели припомнил Александр Николаевич мое участие в его лондонской любовной интрижке? Или без Тамары не обошлось⁈ Ну, фифа, ты у меня дождешься!!!
Я оттер внезапно выступивший пот со лба. Посполитаки смотрел на меня с доброй усмешкой.
— Навел про тебя справки. Как любит говорить мой атаман, дюже богато у тебя талантов, грече, и связями не обделен! Нам такой человек пригодится. Но — по порядку. С Ильей Дмитриевичем Орбелиани знаком? Можешь не отвечать. Знаю-знаю о твоем участии в его судьбе. Подфартило князю с тобой, ой, подфартило! Ныне он из Петербурга приехал в Ставрополь, в главный штаб всего казачьего войска. Привез цыдулю, да непростую. Личное послание Цесаревича наказным атаманам порешать вопрос с неким подпрапорщиком Варваци. Забрать его к себе в казачество и исполнить все желания. Каково⁈ Понимаешь теперь, отчего все так всполошились? Так что давай, выкладывай: чего тебе надобно, старче? А мой командир, Николай Степанович, побудет для тебя золотой рыбкой.