— Да. Так тоже хорошо!
— Знаешь, как его зовут?
— Фалилей так и не ответил.
— Я попросила не говорить, — улыбнулась Малика.
— Почему?
— Его зовут Метин![2]
Чайки заметались над Босфором. Какой-то корабль выстрелил из пушки, салютуя.
— Малика! — пришлось прежде набрать воздуха.
— Да, да, любимый. Я назвала его в твою честь!
— Поверь. Что бы ни случилось, если будет необходимость, я всегда защищу тебя. И всегда защищу его.
— Знаю, Коста! Спасибо!
— Тебе спасибо!
— Ты женился?
— Да! Благодаря тебе!
— Чем же я «провинилась»⁈ — Малика коротко рассмеялась с немалой долей кокетства.
— Указала мне путь. Я уже не смог бы жениться ни на ком, кто бы не был похож на тебя и равен тебе.
— Значит, она хорошая девушка?
— Она выдающаяся девушка, как и ты.
— Как её зовут?
— Тамара!
Тут Малика вздрогнула. Потом опять коротко рассмеялась.
— Как царицу?
— Да! – я улыбнулся.
— Значит, ты опять нашел царицу!
— Я же сказал: после тебя на меньшее я был не согласен!
— Я подурнела? — поворот в разговоре был неожиданным.
— Малика, мы уже это обсуждали. Как бы ты не изменилась…
— Хочешь провести ночь со мной? — Малика не дала договорить.
— Душа моя, — я не растерялся, чувствуя, что Малика спрашивала втайне улыбаясь. Проверяла мои чувства. — Нет. Я не буду портить лучшие воспоминания моей жизни. И я не буду изменять моим царицам. Никогда.
— Значит, действительно, достойная девушка! — Малика рассмеялась. — Я рада за тебя, любимый. И за неё, за твою царицу! Будьте счастливы!
— Спасибо!
Служанка уже возвращалась. Малика встала со скамейки.
— Пора! Ты надолго здесь?
— Точно не скажу. Но уверен, что ещё свидимся!
— Хорошо.
— Как тебе Фалилей?
— Спасибо, любимый, за него! Прекрасный человек. Только, мне кажется, последнее время он немножко сам не свой.
— Малика! Как это возможно понять⁈ Он же всегда спокоен, как… Как… — я не мог найти достойного сравнения.
— Мужчины, мужчины! — усмехнулась царица. — Только и делаете, что бегаете и стреляете. А простых вещей не замечаете!
— Я обязательно поговорю с ним!
— Да, пожалуйста!
Малика подхватила сына на руки. Постояла мгновение, чтобы я успел его разглядеть. Я уже перешел все границы приличия и пялился, как деревенский мужлан. Лишь ребенок на руках Малики служил мне оправданием.
— О, Господи! У него – твои глаза!
— Да! — была довольна. Потом обратилась к сыну. — Мой мальчик! Мои глазки! Устал? Ну, пойдём!
Малика передала Метина служанке. Жена Ахмета пошла в сторону дома.
— Что? — я видел, что Малика чего-то ждёт от меня.
— Мужчины, мужчины!
— Царица моя! Никто и никогда не займёт твоё место в моём сердце! — я понял, чего она ждала.
Малика счастливо рассмеялась.
— Буду ждать новой встречи! — пошла к дому.
… Некоторое время не мог сдвинуться с места. Наконец, Бахадур растолкал меня.
— Какая женщина! — восхитился он.
— Да! Мне повезло! Она, Тамара!
— Тамара знает?
— Нет. Но уверен, что, если узнает, не обидится, не будет ревновать. Наоборот, похвалит меня. Как думаешь?
— Да. Тамара очень умная! Она поймёт! Пойдём?
— Да, пойдём. Пора делами заняться!
Не успели мы и шага сделать в сторону посольской резиденции, набережную разорвал истошный крик.
— Коста!
К нам со всех ног несся господин юнкер Цикалиоти, с трудом удерживая на голове фуражку, а на бедре — церемониальную шпагу.
[1] Это мнение С. М. Броневского, которой написал «Новейшие известия о Кавказе».
[2] Одно из значений имени — «твёрдый». Что совпадает с одним из значений имени Константин.
Глава 7
Вася. Аул Тешовых на реке Тешебс. Ранняя весна 1838 года.
Аул, в который привезли Васю, разительно отличался от Дзжи. Он привольно раскинулся вдоль высокого берега реки в окружении фруктовых садов. На старых грушах набухали почки, обещая богатый урожай. Полей и огородов было видимо-невидимо. На них уже шли работы. Но и праздного люда хватало. Шатался без дела по накатанной арбами дороге от усадьбы к усадьбе, что-то горячо обсуждая и потрясая оружием.
— Кого привезли? — то и дело спрашивали разгорячённые черкесы. — Не уруса из форта?
— Нет! Раб беглый. Невооружённым взглядом видать. Не слыхали, не ищет ли кто раба?
Горцы пожимали плечами. Пленники часто бегали. Хозяина искать надо. Или раба спросить. А будет упираться, отходить нагайкой, чтобы язык развязался. Советы сыпались всю дорогу в деревне, пока Васю не запихнули в кунацкую.
Его накормили и даже дали какое-то тряпье прикрыть телеса. Смазали ноги вонючей мазью. Зашедший следом за Васиными пленителями «знаток» русского языка стал выкрикивать ему в лицо:
— Урус? Какой аул? Кто хозяин?
Милов сидел у очага и чувствовал, как тепло разливается по телу и блаженно щурился. Оттаивал. И молчал.
— У, злой свиня! — брызгая слюной, разорался горец. — Чушка! Все урус чушка!
Вася и ухом не повел на оскорбление, но передвинул в горевшем очаге занявшееся полено — толстую сосновую палку — так, чтобы один его конец не лизало пламя.
В кунацкую ввалилась толпа горцев. Прямо от порога они стали громко кричать. Тыкали пальцами в Васю и требовали от парочки, его захватившей, отдать им пленника на расправу. Утром в аул вернулся отряд, ходивший атаковать Михайловское укрепление русских, поставленное в прошлом году у устья реки Вулан. Штурм не получился. В который раз русские пушки встретили горцев картечью. Многие погибли или стали инвалидами. Страсти в ауле были накалены до предела. Васе не повезло: если урусы захватили бы тела сельчан, его могли бы обменять, чтобы у родственников появилась возможность достойно похоронить своих близких. Но все тела принесли в аул. И сейчас горе захлестнуло людей. И оно требовало выхода. Лишь надежда на бакшиш за поимку раба сподвигла его пленителей встать на защиту Милова.
Один черкес протолкался сквозь них и бросился на Васю. Тот только этого и ждал. Выхватив горящую палку из очага, ткнул черкесу в лицо, целя в глаза.
— Сам умру, а ты слепым останешься! — страшно заорал русский.
Горец отпрянул и разразился ругательствами. Отпрыгнул в толпу. Хуцы и его товарищ кое-как вытолкали разгоряченных людей.
— Не имеете права нас лишать законной добычи! Позовите раба, который может по-русски нормально объяснить. Спросим уруса, из какого он аула.
Прибежал щуплый поляк с болезненным малярийным лицом. Его пропустили в кунацкую.
— Быстрее скажите мне, из какого аула вы сбежали и как вас зовут. Вас сейчас будут убивать! Люди настроены решительно.
Вася почему-то сразу поверил этому трясущемуся в ознобе несчастному пленнику.
— Василий. Я был в ауле Дзжи.
— Он Ивась из аула Дзжи! — закричал громко поляк и закачался, обхватив себя руками, сотрясаясь в ознобе.
Вася отбросил палку в огонь и бережно помог поляку сесть у очага.
— Он из аула разбойника Донекея! — зашумели на улице.
— Донекей мертв. Это все знают!
— А вдруг жив? Нам нужны лишние проблемы? — резонно возразил Хуци. — Я тотчас же съезжу туда и приведу хозяина этого нечестивого гяура.
Ссориться с кланом, рождавшим таких злодеев, как Донекей, смельчаков не нашлось. Люди постепенно разбрелись по своим саклям. Горячо обсуждали новость и гадали, не прогадал ли Хуци, связавшись с таким отребьем.
… К вечеру в аул приехал Хуци, Хази и тамада аула Дзжи. Зашли в кунацкую. Молча посмотрели на Васю и ушли торговаться. Спорили яростно. Никто не хотел уступать.
— Давайте сделаем так, — предложил тамада. — Отправимся в аул к кузнецу Исмал-оку. Ему хотели русского продать. Он здоровый. Кузнецу в самый раз такой помощник. Если нормальные деньги получим, отсчитаем вашу долю.
Хуци вздохнул. Переться на ночь глядя в аул в такую холодину желания не было. Но какой дурак откажется от денег?
— Ни мула, ни лошади вашему рабу не дам!
— Не беда! — ответил Хази. — Пусть этот зайчик-побегайчик трусцой за лошадью поспешает.
Вася при виде Хуци и тамады не удивился и не расстроился. Их появление было ожидаемо. Куда больше его волновал рассказ поляка, который быстро нашептал ему на ухо, что в двадцати километрах вниз по реке Вулан стоит русская крепость. И если Милову угодно связаться с москалями, он может попробовать туда сбежать по большой воде, которая придет в мае. Это было похоже на зачатки плана. Который требовал проработки и основательной подготовки. Больше Милов не собирался так бездарно бежать. И рабом быть не желал.
Его вывели во двор и привязали к лошади длинной веревкой. Тронулись. Веревка натянулась. Вася, с трудом перебирая вновь разболевшимися ногами, побрел следом.
Накрапывал дождь. Горцам, завернувшимся в бурки и башлыки, он доставлял минимум неудобства. А вот Васе пришлось несладко. Его рубище быстро промокло. Поднялся холодный северный ветер. Тысячи иголочек впились в и без того израненное тело Милова. Он брел спотыкаясь, но не издал и стона. Иногда падал, дергая при этом седло коня, на котором ехал Хази.
Черкес каждый раз начинал ругаться. Его все бесило. Татарин пропал с концами. Русского нашли, но придется делиться с теми, кто поймал беглеца. Еще и за одолженную лошадь придется заплатить. Он наливался яростью и не оглядывался на шатающуюся позади фигуру. Была бы его воля, угостил бы уруса нагайкой.
Есть предел человеческих сил. Наступил момент, когда Вася дальше идти уже не мог. Ноги отказали. Упал прямо на размокшую дорогу. Лошадь протащила его по грязи несколько метров. Только тогда на него обратили внимание.
Хази снова разразился ругательствами. Хуци сплюнул. Спрыгнул с коня. Помог Васе подняться и взгромоздил его поперек лошади, пристроив перед собой.
Тронулись. Васина голова бессильно моталась, ударяясь о коленку Хуци.
— Что ж вы за люди такие? — сердито спросил он горцев из аула Дзжи. — Должны будете!