— Не на тех, не на тех! — хлопал я кума по спине.
— Ну, что ж! — кум встал. — Пора!
— Не понял! — я изобразил крайнюю степень удивления. — Ты куда собрался?
— Ну, как же… — тут жизнерадостный Сальти засмущался. — Вам надо побыть вместе. А я чего тут? Доберусь, как-нибудь. Мне в Ялту нужно по службе.
— Э, нет! — я улыбнулся. — Никуда ты не пойдёшь! Я же любимчик адмирала! Сам так сказал.
— Ну, да, — кум не понимал, к чему я клоню.
— Видел люгер в бухте?
— Да, — тут его осенило. — Ты хочешь сказать…?
— Да! — я заважничал. — Он в моём полном распоряжении! Так что завтра с утра вас ждёт морская прогулка. С ветерком до Ялты вас подброшу! А теперь, пойдём, прогуляемся перед сном. О делах говорить не будем. Расскажете мне все про семью. Как там остальные.
Встали. Спустились на чудесный пляж, лежавший у подножья горы, к которой прилепилась дача адмирала. Долго гуляли. Много смеялись. И не было мыслей, способных испортить мне настроение. Я не отгонял их от себя. Их просто не было. Знал, что завтра, когда расстанусь с близкими в Ялте, сложнейшее и опасное задание целиком овладеет мной. Будет непросто. Результат — не известен. Но сейчас все это не омрачало моего легкого и веселого — по-настоящему летнего — настроения. Всё — завтра. А сегодня я гуляю с женой, с кумом и другом по пляжу. А через несколько часов снова лягу с Тамарой в постель. И разве есть на свете что-то, что может мне испортить ожидание этой ночи⁈ Пфыф! Нет ничего такого на свете!
[1] Н. Ф. Метлин — в будущем адмирал, герой покорения Кавказа и обороны Севастополя. Дослужился до морского министра и члена Госсовета. А. И. Панифлов — в будущем адмирал, герой Синопского сражения и обороны Севастополя.
[2] Это был Григорий Иванович Бутаков, будущая краса и гордость русского флота, адмирал и основоположник тактики парового броненосного флота.
[3] Об отчаянии капитана свидетельствует его рапорт Лазареву от 4-го июня — первый отчет о случившейся трагедии. «У офицеров и у меня погибло все без исключения. Мы ходим в чужом платье», — вот строчки из его письма командиру. Можно подумать, что одолженный мундир был главной проблемой капитана. Но это не так. Его ждал суд за потерю корабля. Вот, о чем стоило думать.
[4] История сохранила имена этих смельчаков. Алексей Коровин, Никита Епифанов, Яков Шарапов и Трофим Трубецкой. Бросившийся с противоположного берега их спасать прапорщик корпуса флотских штурманов Бедин также утонул. Другой вариант гибели последнего мы привели в тексте.
Глава 4
Вася. 31 мая 1838 года.
Через брод переправлялись, исполняя команду «От дождя!». Несли ружья прикладами вверх. Когда все оказались на противоположном берегу, начали строиться в походные колонны.
Из-за продолжавшегося ливня Ольшевский не стал разворачивать стрелковые цепи для прикрытия главной группы. Все четыре батальона получили команду «Ружья на перевес!» и сбились в плотное каре, ощетинившееся штыками. Быстрым шагом двинулись в обратном направлении, спеша занять гору, господствующую над местом крушения. Оставалась неизвестной судьба тендера Панфилова. Потому требовалось поспешать.
Колонна двигалась в тишине, постепенно взбираясь все выше и выше по пологому склону. Солдаты шагали плечом к плечу, без привычных шуточек и подбадривания друг друга. Лишь стучал барабан, задавая темп ходьбы. Полковник шел во главе отряда.
Первую версту миновали без проблем. Сталкивающиеся с тенгинцами горцы предпочитали в бой не вступать. Они тоже спешили к берегу, прознав про привалившее черкесам счастье. Заметив солдат, просто отворачивали в сторону.
На второй версте движение стало замедляться. Навстречу стали попадаться группы мародеров, возвращавшихся в аул. Поскольку дело происходило в лесу, черкесы начали постреливать, укрываясь от дождя под кронами деревьев. В батальонах появились первые раненые.
Лес становился все гуще. О плотном строе уже можно было забыть. Под мрачными зелеными сводами было темно и сыро.
Неожиданно из кустов на Ольшевского выскочил горец с шашкой в руке. Он резко рубанул полковника. Но тот не сплоховал. Вздернул вверх руку с шашкой, хитро вывернув кисть и направив острие под небольшим углом вниз. Дал шашке горца бессильно скользнуть по плоскости клинка. И тут же ловким кистевым ударом ударил нападавшего в основание шеи. Противник рухнул на землю, заливая мокрую листву кровью. Горца добили штыками подбежавшие солдаты.
«Экий молодец!» — восхитился Вася проворством старшего офицера.
Загремели выстрелы. Трудно промахнуться по колонне в тысячу человек. Быстро шагавший рядом с Миловым Никифор вдруг дернулся и захрипел. Выпустил ружье из рук. Стал оседать.
Вася его подхватил. С помощью других солдат обрАзного старосту роты уложили на шинель, в рукава которой предварительно сунули ружья.
Ольшевский обернулся к офицерам батальонов.
— Выдвигайте цепи застрельщиков. Первый батальон — боковое охранение, дистанция двести метров. Второй — авангард. Две роты третьего — арьергард.
Обычно жарче всего при движении колонны в арьергарде. Но не сегодня. Труднее всех досталось боковому охранению. 1-й батальон разворачивался попарно в цепь. На флангах — самые опытные. Солдаты заряжались на бегу. Унтеры надрывали голоса: «Рота шаржируй, слушай, ружье плашмя, заряжай по команде, чехлы долой, заряжай!» Вскоре в лесу завязалась перестрелка.
Васин батальон наткнулся на засеку. За поваленными деревьями виднелись папахи горцев и тонкие длинные стволы их винтовок. Загремели выстрелы. Черкесов скрыл пороховой дым. Тенгинцы ответили вразнобой. Брали ружья подвысь, а не плашмя, как требовалось по уставу, быстро доставая и скусывая патрон.
Никифор научил уже Васю своеобразному способу заряжания. Без шомпола. Он высыпал уже скушенный патрон и, не приколачивая его, ударял прикладом о камень. Взводил курок и сразу стрелял. За счет этого достигалась большая скорострельность. Теперь Милов использовал его науку. От частых выстрелов ствол его ружья раскалился так, что стало больно держать.
Стрелял он, припадая на колено. На него посматривали с удивлением. Так давно уже никто не стрелял, хотя рекрутов и учили подобному приему. Васю косые взгляды не волновали. Он следил, чтобы после выстрела показался дым из затравки. Не хотелось в запале набить ружье двумя патронами.
Могучие буки, грабы и чинары давали горцам хорошее укрытие. Выбить их из засеки ружейным огнем не выходило. Васина рота бросилась в штыки. Кололи через бревна. Взбирались на них и били сверху. Теряя раненых и убитых, горцы откатились. Те, кто не успел сбежать, хватались руками за штыки в испуге, посылали солдатам поцелуи и кричали: «якши, якши, рус!» Тут их и перекололи в запале. Офицеры не успели вмешаться.
Колонна продолжила медленное и осторожное движение по сигналу рожка, оставив после себя множество бумажных обрывков от скушенных патронов и поверженных противников. Со стороны арьергарда слышалось гиканье и громкое «ура!». Не иначе как там завязалась рукопашная. Очень не хватало артиллерийского прикрытия. Без картечи как без рук в бою с горцами. Ручные мортирки плевались гранатами, но толку от них было мало.
Наконец, добрались до вершины горы. Бриг был отсюда виден как на ладони. Экипажу Метлина подали знак.
Что с командой Панфилова, оставалось непонятно. Его тендер дымил. Видимо, горцы, вытащив все что можно, подожгли несчастное судно. Не иначе как хотели добраться до медной обшивки.
Сигнальные рожки сыграли «стой». Потом «отбой». Все легли. Обычно разрешалось прилечь лишь каждому второму. Но утомленным и не спавшим всю ночь солдатам требовалась передышка.
Задымили трубочки. Кто-то судорожно пил из манерки воду. Были те, кто водочкой баловался[1]. Другие поправляли обувь или меняли кремни в курках. Или сразу заваливались покемарить. Вася пересчитывал патроны в сумке. Рядом лежал уже перевязанный лекарем Никифор. Старику было худо. Он бредил. Саперы принялись копать могилы, чтобы похоронить убитых. Русских, не горцев. На тех не обращали внимания. После смерти Вельяминова головы врагам никто не рубил. Раевский не поддержал кавказскую традицию и за головы не платил.
— Поручик! — обратился
Ольшевский к Цеге-фон-Мантейфелю.
— Я понимаю, что люди устали. Но нужно помочь морякам с брига подняться на гору. Им пришлось куда хуже нашего. Потом возьмёте двух-трех гренадер понадежнее и попытаетесь разыскать отряд Панфилова. Вот этого бугая возьмите с собой, — полковник указал на Васю. — Из гренадер?
— Никак нет, Вашбродь. Рядовой Девяткин, карабинер, — ответил Вася, вскочив и вытянувшись, как подобает.
— Не ты ли отличился, Хомутова с парохода снимая?
— Так точно!
— Он еще первым пришёл на помощь морякам со «Скорого», — доложился ротный. — Хотел его к медали представить.
— Молодец! Как есть молодец! Найдешь экипаж «Луча», включу в наградные списки! — пообещал Ольшевский.
«Мне бы еще денежки от Раевского получить», — подумал Вася.
Рота с кряхтением встала и потянулась за поручиком. Спускались вниз навстречу морякам. На середине склона встретились. Стали помогать матросам карабкаться наверх. Они цеплялись за огромные лозы, оплетавшие вековые деревья. Вася и помыслить не мог, что виноград бывает таких размеров. Не лоза, а натуральное дерево.
Метлин пожал руку Цеге-фон-Мантейфелю.
— Вы невероятно вовремя. Нас вот-вот могли прижать к реке.
— Что-то слышно от Панфилова?
— Нет! Его тендер унесло дальше. Уверен, что двинулся в нашу сторону, но пока не может прорваться из-за черкесов, затеявших грабить бриг. Эх, все вещи пропали!
— Не волнуйтесь. Армия поможет.
— Какие же все-таки наши солдаты патриотичные люди. И славные товарищи! Со своим понятием чести!
Поручик удивился.
— Полноте, капитан-лейтенант. Пока у нас звание солдата будет составлять наказание, пока рекрутам, как преступникам будут брить лбы и заковывать в кандалы, до тех пор понятие патриотизм к солдату неприменимо!