е пять лет, где заслужил репутацию льва, фанфарона и хвастуна. Этот, по словам современника, «приятный в обществе господин и с хорошими манерами» довел побоями жену до развода и снова угодил в солдаты, исколов кинжалом отставного ротмистра Сверчкова. Возмутился, что его крупно облапошили в карты.
Он боялся, что своими выходками добьется того, что станет нерукопожатым в офицерском сообществе. С первых минут пребывания в Тенгинском полку искал славы, чтобы вернуть расположение товарищей. Когда разыгралась буря, он был в числе первых спасателей. Командовал азовцами, которые на лодке шесть часов боролись с морем, чтобы добраться до противоположного берега Туапсе. Лодка перевернулась, но Руфин спасся. Попал в число тех, кого отправили лечиться в Поти, как пострадавшего и особо отличившегося.
Раевский обещал пожаловать его унтером из уважения к былым заслугам и памятуя совместную службу в Нижегородском полку на войне с турками и персами. На фоне подвигов Васи, поступок Дорохова выглядел бледновато. Но кто же будет сравнивать рядового Девяткина и бывшего штабс-капитана, награжденного золотым оружием самим фельдмаршалом Паскевичем Эриванским⁈
Вася стоял на пороге. Слушал, как бывший штабс-капитан хвалился какими-то безумными выходками, дуэлями и картежными выигрышами. Наблюдал, не решаясь войти.
«Ещё обидится, что я речь его прервал! Полезет в драку!» — подумал.
Потом усмехнулся. Решил, что не полезет, и, даже если и полезет, то Вася истуканом стоять не станет. Ответит. Они пока на равных — оба солдаты.
«Интересно, а знаком ему простой прием барных драк: лбом с размаху приголубить?»
А потом его мозг, вдоволь напитавшийся за последние дни хорошей литературой, «щёлкнул» извилинами. Вытащил из недр давно позабытую фамилию «Долохов». Вася на уроках литературы не блистал. Чаще спал. Но один персонаж врезался в память. Вася напрягся.
«Долохов, Долохов. Это же… Ну, точно. У Толстого. Такой же забияка. Там с медведем какая-то история была. И в карты играл. Это что получается: Долохова Толстой с Дорохова списал⁈ Вот же…» — дальше литературных слов у Васи не нашлось.
Решительно вошёл в палату. Дорохов его сразу заметил.
— Бааа! Вася! Наш чемпион! Да, да, господа! Именно так моряки прозвали этого скромника!
Тут Вася обомлел. Чего, чего, а такого не ожидал! Откуда? Как?
— Что встал? — усмехнулся Руфин. — Никак не поймёшь, откуда про тебя знаю?
Вася отвечать не мог. Хватило только на кивок головы.
— Награда тебя ждет! Как и меня! Мне всё в штабе перед отправкой рассказали. Ждать осталось недолго, — усмехнулся Дорохов. — Знакомы ли вы, господа, с Васей?
Все дружно закивали.
— Признаться, поставил меня в тупик! — веселился Дорохов. — Такую отвагу проявил во время шторма. Меня затмил. Только о нём и говорили в экспедиционном отряде!
Вася попытался было высказать скромное отрицание. Но Дорохов не давал раскрыть рта.
— Ну, ну, не скромничай! — подошёл к Васе. — А вот тебе моя рука! И хватай мензурку с жженкой! Угощаю!
Вася руку пожал и посудину принял. Так завязалось их странное знакомство.
Дорохов Васю по-дружески отличал и часто вел с ним беседы. Вася постепенно освоился, перестал робеть. Стал выспрашивать, интересоваться мнением Дорохова по многим вопросам. В первую очередь рассказал про предложение Лосева о переводе к куринцам.
— Бежать нужно из Тенгинского полка, — тут же согласился с офицером Дорохов. — Лосев прав. Посадят тебя в крепостной гарнизон — и сгниешь там за понюшку табака. И еще! Проведешь лучшие годы жизни без женщин. Разве такое годится? Ни подвигов, ни славы, ни баб. Такая жизнь не по мне. Мне бы на коня![1] Я бы всем показал! Мне по душе там, где опасность. Только в полк возвращаться не желаю. Буду просить Раевского о переводе к казакам. И стану свою команду собирать из охотников. Как мой батюшка покойный со своим партизанским отрядом. Вот где жизнь! Сам себе командир! Пойдешь ко мне служить, коли выгорит дело?
— Поживем-увидим, — пожал плечами Вася.
— На лошади скакать привычен?
— Конечно. Я же из Урюпинска. Казачий край. Хоперцы!
— Ха! Тебе же, брат, прямая дорога в казаки! Что ж ты в солдатах делаешь⁈
— Так получилось.
— Понял. Молчу. У каждого — свои секреты. В общем, даст бог, свидимся в Грозной.
«Не было и гроша! — улыбнулся про себя Вася. — Теперь целых два предложения! Одно точно: из полка нужно уходить. А вот переходить к куринцам, или к Дорохову… Это уже после Тифлиса решу».
Так-то в душе, Вася, конечно, хотел к Дорохову. Но тут же нужно было учитывать и другие обстоятельства. Сколько тут Дорохов просидит? Как быстро организует свою команду? Вася же не мог вечно ждать и болтаться без дела? Кто ему позволит? В идеале нужно, чтобы была стопроцентная гарантия. Типа, вместе с Дороховым выбрались отсюда, поехали в Грозную через Тифлис. Там вылечился. И можно в летучий отряд к Руфину.
За этими размышлениями только на второй раз расслышал, как его кто-то громко зовёт.
— Вася! Девяткин! Скорей же ступай во двор! Раевский приехал!
Вася вздрогнул. Тут же часто задышал. И уже широко улыбался, оборачиваясь на зов. На долгожданный зов спасения!
Коста, Пшада-Вулан, начало июля 1838 года.
— Мы искали вас, Зелим-бей! — своим скрипучим мерзким голоском приветствовал меня Джеймс Станислав Белл, английский шпион на Кавказе, недодавленный мной в прошлом году.
Я, игнорируя его, обратился к шапсугскому князю.
— Достопочтенный помирился с англичанином?
— Я сделал ошибку, поверив подметным письмам. На общем собрании я повинился перед старейшинами и вождями, — огорошил меня Шамуз.
— Мы все выяснили! Это было недоразумение! Это ваша вина!
— Моя? — искренне возмутился я. — Вините вашего бывшего дружка Андрео Гая. Или как там его? Жабермеса?
— Вы знаете? — изумился Белл.
— Еще бы мне не знать? Я только из Константинополя! Сефер-бей мертв, Стюарт застрелился!
Белл выдал неподражаемый звук, словно кутёнка придавили в темном углу. Но не накинулся на меня с обвинениями. Сцепил зубы. Не моргая, выслушал мою версию событий в Стамбуле. Весьма далекую от реальной картины. Внутренне я наслаждался! И покатывался от хохота, глядя на ошеломленные лица слушателей.
Я был уверен, что ничем не рискую. Даже если из Стамбула дошли свежие новости, немало времени понадобится нанимателям Белла, чтобы разобраться в случившемся. Единственным человеком, кто мог меня вывести на чистую воду, был Эмин-паша. Но он далеко. В Адрианополе. И ему нет дела до Черкесии. Он на службе султана и должен управлять вверенным ему пашалыком. По крайней мере, так считали все мои начальники.
— До нас уже дошли страшные вести! Вы кое-что прояснили. Про Стюарта я не знал, — не унимался Белл. — Жду инструкций от Дауд-бея.
— Какие инструкции, Белл⁈ — осадил я его. — Максимум, что вы услышите: горцы должны своими руками обрести свободу[2]. Все кончено! Бегите!
— Как бежать? В такую минуту⁈
— Чем вам угодна эта ситуация? Когда мы встречались последний раз, вы мечтали последовать примеру своего спутника Лонгворта и удрать в Турцию.
— Как чем⁈ Вы не в курсе?
— Вы о чем, черт побери? — спросил я, раздражаясь.
— Спокойно! Я объясню! — торопливо заговорил Белл, переходя на английский.
Я отметил, что от его уныния, граничившего со страхом не осталось и следа. Это откровенно бесило. И настораживало.
— Черкесы считали войну с русскими чем-то вроде божьего наказания. И с каждым месяцем, с каждой новой экспедицией московитов, все более падали духом. И вдруг этот шторм. Гибель целый эскадры. Страшные потери Черноморского флота. И огромное богатство, которое привалило горцам. Они снимались целыми аулами и двигались к морю с арбами. Даже женщин с собой брали. Грабили выброшенные на берег корабли. Даже те, которые спаслись в пределах лагерей, пытались ночью поджечь, чтобы потом поживиться металлом. Снимали и тащили все подряд. Промокший порох, все виды железа, одежду, оружие. Даже обрывки канатов…
— На кой черт им разлохмаченные концы?
— Они раздергивают нити, красят их и потом ткут из них одежду. Сами знаете, какая тут бедность. Насколько людям не хватает самого обыкновенного… И на фоне этого морального подъема я придумал план, как его укрепить. Я говорю всем подряд, что султан объединился с египетским пашой. Что вскоре флот Мухаммеда Али прибудет к берегам Черкесии.
— Вы сумасшедший? Или самоубийца? Султан снова воюет с египтянами и терпит поражение. Все ждут нового русского десанта на Босфоре!
— Черкесам это знать ни к чему!
— И что потом? Я не стану участвовать в новом обмане и вам не советую.
Белл скривился. Попытался сменить тему.
— Что с Паоло Венерели? Он пропал. Его никто не видел, после того как вы вместе поехали встречать груз из Турции.
— Я ему не нянька! Быть может, засел в каком-нибудь ауле и пьет горькую в своем духе. Или черкесы его прирезали, не устояв перед соблазном прихватить такой куш.
— Это все крайне подозрительно, Варвакис!
— А мне плевать на ваши подозрения. Держите их при себе. Иначе…
Я махнул рукой. Мой отряд ощетинился ружьями. Защелкали взводимые курки. Мои телохранители выдвинулись вперед, чтобы прикрыть меня в случае стычки.
— Эй, эй, спокойно! Мы не враги! — всполошился старый Шамуз.
— Ты скажи это гяуру, с которого пылинки сдуваешь, — решился вмешаться Башибузук.
Белл недоуменно переводил взгляд с Шамуза на мой отряд. До него только что дошло, что он посмел угрожать предводителю отряда, превышающего его конвой раз в пять. И что церемониться с ним никто не собирается. Он усиленно морщил лоб, пытаясь найти достойный выход. И старый сераскир выглядел растерянным.
Я решил ему подыграть и заодно расправиться с предателем чужими руками.
— Шамуз! Человек, который создал тебе проблему, живет на левом берегу Кубани и выдает себя за армянского купца.
— Этот предатель на Кавказе⁈ — вмешался неожиданно Белл, распаляясь и пыхтя как чайник. — Нужно его срочно отыскать! Я сдеру с Андреа кожу заживо!