ают! — Дорохов никак не мог успокоиться. — Меня! Ну, нет! Я такого унижения так не оставлю! Матерь Божья! — тут Дорохов без паузы сменил шипение на восторженный возглас.
Вася очнулся, поднял голову. И сразу понял причину такой резкой смены тона у Дорохова. Впереди уже можно было разглядеть пару, которую им нужно было сопровождать и охранять. Оба — и алжирец, и совсем юная девушка в походном платье — внимательно смотрели на приближающихся мужчин. И эта девушка, которую Алексеев почему-то называл по имени-отчеству, была невыносимо хороша и заслуживала тысячи восторженных восклицаний.
Тех порядка сорока шагов, которые оставались до Тамары и Бахадура, Васе хватило, чтобы и разглядеть в подробностях, и оценить красоту девушки. Сразу отметил её стать. Стояла в четверть оборота, ровно держала спинку. Руки сложила в замке на животе. Длинная тонкая шея, голова в гордой посадке. Черные глаза. Тонкий прямой носик. Легкая улыбка. Взгляд живой с едва заметной, но доброй насмешкой. Идеальные пропорции фигуры. Высокая грудь. Тонкая талия. Вася удивился, когда, оценив все это по скупой солдатской шкале (будто докладывал начальству свои соображения о рельефе местности, будущего поля битвы, и разведданные о враге), неожиданно выдал совсем нехарактерный для себя эпитет «скульптурная красота». Потом порадовался за себя, что так верно определил самую суть достоинств Тамары. Но только внешнюю. Потому что если в холодном мраморе и можно было бы передать в точности все пропорции тела и черты лица, то уж никак нельзя было бы одновременно с этим передать еще и необыкновенную живость Тамариного лица, мягкий блеск её глаз, ровное дыхание, чуть вздымающее её упругую грудь. И уж совсем невозможно было бы передать то стойкое желание, которое сразу возникло при взгляде на девушку: желание просто прикоснуться к ней, чтобы почувствовать панбархат её кожи, пропустить через себя электрический разряд сбивающегося дыхания и нарастающего томления. Не было сейчас у Васи Милова, охальника и любителя пошуровать под юбкой у женского полу, похабных мыслей. Не думал он по обыкновению о задранных к небесам ножках и громких криках. К той девушке, к которой он приближался, такие картинки совсем не липли и вызывали мгновенное отторжение. Он, насмотревшийся за прошедшие недели на самые грязные человеческие испражнения, быть может, просто получил награду от Господа, явившего ему пример абсолютной чистоты и нежности.
Даже Дорохова прошибло. Его первое восклицание так и осталось единственным. Далее он уже молчал. Пожирал Тамару глазами. Но и во взгляде вечного шалопая сейчас совсем не было сального налета.
«А, ведь, он тоже растерялся!» – усмехнулся Вася про себя, бросив короткий взгляд на Руфина.
Дорохов взгляд почувствовал, среагировал. Понял, что Вася подловил его и поэтому усмехается. Быстро вернул свое обычное выражение на лице.
Меж тем Алексеев уже представлял Тамаре Лосева.
— Поручик Куринского полка Лосев. Тамара Георгиевна!
— Виктор Игнатьевич! Рад знакомству, Тамара Георгиевна!
— Прошу вас, Виктор Игнатьевич, просто Тамара! Это Ваня меня совсем в матроны записал! — протягивая свою ручку, улыбнулась Тамара.
— Да, конечно, Тамара! — Лосев приложился к ручке. — Мои товарищи и Ваша, надеюсь, доблестная охрана! — Лосев обернулся к Дорохову и Васе.
— Дорохов Руфин Иванович! — молодцевато шагнул Руфин, чуть дольше положенного задержавшись в поцелуе Тамариной ручки.
— Тамара.
Сказав это, девушка изящно вытянула руку, оставив Дорохова теперь уже в дурацком наклоне. Потом запросто протянула её в сторону Васи.
— Тамара!
— Вася! — растерялся Милов, пожимая тонкую ручку и сожалея, что Тамара была в перчатках.
— Вася! — передразнил его Лосев. — Унтер-офицер Девяткин! Вы не обращайте внимания, Тамара. Он в унтерах всего ничего. Не привык еще.
— Вася — прекрасное имя. Если вы не против, я так и буду вас звать. Без чинов.
— Да, хорошо. Мне годится! — легко согласился Вася.
— А это мой ближайший друг и ангел-хранитель Бахадур! — Тамара сделала небольшой шажок в сторону, открывая взору офицеров экзотического алжирца.
Бахадур ограничился коротким кивком. Потом пристально посмотрел на Дорохова. И глаз уже не отводил.
— Надеюсь, что Ваня вас предупредил… — Тамара начала заминать неловкую сценку.
— Да, Тамара. Мы в курсе. — подтвердил Лосев. — Уверен, проблем не будет.
— И я в этом уверена, Виктор Игнатьевич.
— Ну, что ж… — Лосев кашлянул. — Если вы готовы, то можем выдвигаться.
— Да. Только минуту. Попрощаемся с Ваней.
Лосев, Дорохов и Вася пошли к своим лошадям. Сели. Наблюдали. Тамара и Ваня как раз тепло обнимались в это мгновение.
— А глазами-то как он её пожирает! — завёл шарманку Дорохов.
— На тебя насмотрелся! — усмехнулся Лосев.
— Ты о чём это? — вскинулся Руфин.
— О том, что ты, братец, школяром выступил, а не грозным бабником, как о том всем хвастал.
— Ты нарываешься, Лосев!
— Прекрати, Руфин! Уж не вздумал ли меня на дуэль из-за этого вызвать?
— Вот уж!
— Так и признайся, что оторопел!
— Я признаюсь лишь в том, что она будет моей!
— Ох, ты! Фу ты, ну ты! Напугал! — Лосев рассмеялся.
— Пари! — взвился Дорохов.
— Ты, верно, Руфин, совсем голову потерял такую низость мне предлагать! И я тебя предупреждаю. Думаю, и комендант тебя об этом предупредил, когда оставил одного в кабинете. Забудь о своих штучках. И не смей! Если что замечу, не посмотрю, что ты товарищ мне.
— Так я и не буду ничего делать. Сама прибежит.
— А вот этого не будет! — Лосев говорил уверенно и с улыбкой.
— Ты, Лосев, совсем про меня ничего не знаешь. Например, того, что обо мне сказал Александр Сергеевич! — тут Руфин даже подбоченился в седле.
— И что такого сказал о тебе Александр Сергеевич?
— «Счастлив ты в прелестных дурах!» — гордо продекламировал Дорохов.
Лосев неожиданно рассмеялся. Потом объяснил причину.
— Так то — в дурах, Руфин! Нашёл, чем гордиться! А Тамара девушка умная и чистая. И на тебя не клюнет. Так что, тебе её никак не испачкать. Обломаешь свои зубы. А алжирец её вдобавок отрежет тебе руки. А то и по шее полоснёт. Он то уж точно о Пушкине и его «эпитафии» по тебе не ведает!
— Ну, это мы исправим! — хмыкнул Руфин и пришпорил коня.
— Вот… послал на голову! — вздохнул Лосев. — Ты, Вася, присмотри за ним, пожалуйста. Он ведь с головой не дружен. Точно выкинет какой-нибудь фортель. А мы стыда не оберёмся!
— Присмотрю! — уверил Вася, будучи на стороне Лосева.
Вася не лукавил и соглашался не из-за старшинства Лосева. Действительно не хотел грязных историй, связанных с Тамарой. Да и шкурный интерес никто не отменял. Лосев прав. Случись что подобное, стыда и позора не оберешься!
Подъехали Тамара и Бахадур.
— Готовы? — спросил Лосев, мягко улыбаясь. — Вижу, что готовы! Ну, тогда с Богом!
Поскакал впереди. Тамара и Бахадур сбоку от неё — за ним. Вася замкнул кавалькаду.
«Она статью и тонкостью очень на мою Кочениссу похожа, — подумал Вася, глядя в спину Тамаре. — Мою⁈ Вот тож! Мою! Хех! Скажешь тоже! Только грудь у Тамары… Ну, если бы Кочениссе не зажимали. Тоже, наверное, была бы такая. Побольше. И красивая. И упругая. И вообще, она хорошая же баба! Любила меня. Вот, что ей уперлось! „Веру поменяй!“ Ага! Щас! Могла и сама поменять. Может, и сладилось бы. Хорошая же девушка, в общем. И талия, как у Тамары. Ножки. Лицом, конечно, попроще. Зато работящая…»
Вася еще долго не мог остановить поток мыслей и сравнений. И все время вздыхал, пытаясь убедить себя, что он не может серьезно рассуждать о возможности совместной жизни с Кочениссой.
… Неприкрытый восторг Лосева — и тайный Васи — по поводу Тамары и её достоинств нашёл дополнительное подтверждение во время первой же остановки на ночевку. Когда зашли на постоялый двор, Лосев растерялся. Ничего на перегоне между Поти и Тифлисом не изменилось за прошедший год. Постоялые дворы, как были апофеозом убожества и антисанитарии, так таковыми и остались.
«В госпитале и то чище было!» — даже Вася удивился.
Лосев же беспомощно оглянулся на Тамару, даже не зная, как ей можно предложить ночлег в подобном месте.
— Виктор Игнатьевич, — Тамара мягко улыбнулась, — если вы не против, то мы с Бахадуром этой ночлежке предпочли бы бивуак на свежем воздухе. Нам не привыкать. Но вы можете поступать, как вам угодно. Я бы не хотела, чтобы из-за нас вы терпели такие неудобства!
— Тамара, голубушка! — Лосев чуть не всплеснул руками. — Вы мне честь спасли! Я же даже не знал, как вам предложить! Конечно, здесь останавливаться нет никакой возможности. Знаете, совсем не хочется после ночи в подобном заведении опять попасть на госпитальную койку!
Тут Лосев засмеялся, довольный своей шуткой. Тамара поддержала его.
— Тогда я позволю себе показать и место, где мы можем расположиться. Нам с Бахадуром оно знакомо.
— Ах, да! Вы же уже ездили этой дорогой! — вспомнил Лосев.
— Да! — Тамара счастливо и коротко улыбнулась своим воспоминаниям.
Так и поступили. Место оказалось у воды. По-солдатски быстро справились с ужином и чаем, пока Тамара и Бахадур отходили к речке. Когда вернулись, поужинали. Попили чаю. Чуть поболтали. Улеглись спать.
Вася не спал. Чувствовал, что заноза… Нет, гвоздь-сотка в заднице Дорохова заставит его пойти на штурм. Наблюдал за ним весь день. Видел, как постепенно звереет российский Ален Делонович Казанова, обнаруживший неприступную крепость в лице 18-летней девушки.
И Дорохов не спал. И, действительно, был зол. И… растерян. В этом признаваться не хотелось совсем. Но пришлось. Пропустил мимо ушей предостережение Лосева. Верил в свои силы и чары.
Он не заехал вместе со всеми на постоялый двор. Ждал результата ревизии местного гостеприимства. Увидел ретираду отряда и двинулся вперед, не дожидаясь остальных. Как только кавалькада его нагнала, бросился в бой, пустив в ход весь свой арсенал короля ухажеров и известного сердцееда. Болтал без умолку. Шутки, прибаутки, геройские истории, многозначительные намёки, томные взгляды, скорбные взгляды, залихватские взгляды, широкие улыбки, легкие улыбки, громкий смех, тихие усмешки, лихое гарцевание, выпивание воды с тем, чтобы она стекала по подбородку на разгоряченную грудь… И ещё десятки других приемов и приемчиков, всегда дававших гарантированный результат, сейчас не нанесли сколь-нибудь заметного урона в стане «врага». Словно он все это время стрелял деревянными стрелами без наконечников в железные ворота крепости. Но больше всего его злило не то, что не сработала привычная манера поведения.