— Поздравляю с Георгиевским крестом! За что получил? Когда ждать производства в офицеры?
— Получил за спасение погибающих во время шторма. А до производства придется ждать не меньше года. Нас, разжалованных в солдаты, быстро не награждают офицерским чином. И лишь по личному распоряжению Государя[3].
— Я здесь тоже из-за шторма. Прибыл вытаскивать из плена моряков.
— Да вы что? — Рукевич поразился так, что встал как столб.
— Тащи, унтер, тащи! Не привлекай внимание. Кто есть в крепости из старших офицеров нашего полка?
— Подполковник Резануйлов.
— Не знаю такого. А кто командует?
— Генерал-майор Симборский. Андрей Михайлович.
— Сразу веди меня к нему.
— Слушаюсь!
— Прекрати! Давай без чинов.
— Раз без чинов, позвольте вопрос? Почему поручик?
— Произведен за отличие через чин!
— Ничего себе! Даже боюсь спросить, за что!
— Вот и не спрашивай.
— Понял!
Зашли в крепость. Рукевич выступал в роли гида.
— Тут у нас кордегардия. Направо госпиталь с цейхгаузом. За ним жилье маркитанта. Далее запасной пороховой погреб. Стоки для сбора дождевых вод.
— Полли, ты ври да не завирайся! Вижу пока груды камня, досок и кирпича.
— Эка вы меня на англицкий манер окрестили. Мне нравится.
— И меня зови Коста.
Рукевич кивнул. Не успел и шагу сделать, как раздался окрик.
— Унтер! Почему посторонние в крепости⁈ Кто разрешил⁈
Ба! Еще один старый знакомый. Штаб-офицер Малыхин! Делать нечего: этот прицепится — не отстанет. Я приоткрыл башлык.
— Иди ты! — поразился Малыхин.
— Иду! — ответил я. — К генерал-майору.
— Ступай, Рукевич! Дальше я сам!
Подхватив меня под локоть и ломая мне всю конспирацию, штаб-офицер потащил меня к палатке Симборского. Застрочил как из пулемета. Высыпал на меня град вопросов и, не дожидаясь ответов, вывалил кучу полковых новостей. Из важного уловил лишь про следствие над Дадиани и допросы Золотарева.
— Не выйдет у вас дуэли!
— Малыхин! Ну, Бога ради! Оглянись вокруг! На меня посмотри! Ну, какая дуэль?
— И правда! — засмеялся Малыхин. — Давай я тебе презанятный анекдотец расскажу!
Я обреченно кивнул.
— На майдане был?
— Через него и проскочил в крепость.
— Видел солдат в числе покупателей? Ничего не смутило?
— Видел. А в чем проблема?
— Как по-твоему, могут у солдат заваляться рубли или даже абазы в походе? Задумался? Вот! Эти стервецы вот, что удумали… Монету свою стали чеканить!
— Пади ты! — поразился я.
— Вот тебе истинный крест!
Малыхин залез в карман. Вытащил блестящую монету и передал мне. Я вгляделся. С одной стороны греческая, с другой — не то персидская, не то грузинская. Сплав оригинальный, звонкий.
— Красивая, — не мог не оценить я фальшак. — И выглядит как настоящая.
— Только пальцами не гни. Сломается, — предупредил меня Малыхин. — Вылили из гипса форму, где-то нашли металл…
— Известно где! — усмехнулся я. — Как и горцы. С сожжённых кораблей. Этакая кооперация…
— Думаешь? — задумался Малыхин. — Эх, не миновать этим фальшивомонетчикам шпицрутенов.
— Продай!
— Тебе? На что она тебе сдалась?
— Нумизматическая редкость! С блестящей легендой!
Малыхин сдвинул кивер. Почесал лоб.
— Вы, греки, знаете толк в коммерции! Держи! Так дарю! В награду за идею[4].
— Ты, Малыхин, все же дай знать начальству. Прознают горцы — и прощай торжище! А мне через него в крепость очень удобно попадать. Надеюсь, не впервой у вас в гостях.
— Да и пусть прознают! Евреи уже ассигнации берут.
— Евреи? Здесь?
— Ну, да! Горские.
Мой визит в крепость — просто праздник открытий. Сначала солдатская монета, теперь таты. Невольно на ум пришла старая песенка: «евреи, евреи, кругом одни евреи…» Почему ее считали антисемитской? По-моему, очень даже хвалебная. Я бы не отказался, если бы в позднем СССР распевали у студенческого костра: «Ах, эти греки, греки! Кругом одни греки!»
«Кстати, насчет евреев… Есть отличная идея!»
Я откинул полог палатки Симборского.
— Господин генерал-майор! Поручик Варваци Эриванского полка прибыл с докладом о подготовке к выполнению личного поручения адмирала Лазарева!
[1] Грузинские правители после присоединения Грузии чеканили свои монеты. Потом в Тифлисе был устроен монетный двор, который выпускал абазы до 1835 года. После абазы стали изымать из обращения.
[2] Ругательное название горских евреев на Северном Кавказе. Соответствует русскому «жид».
[3] Унтер А. Ф. Рукевич станет прапорщиком в августе 1839 г., через год после получения солдатского Георгия. С этого момента начнется его боевая карьера, завершенная с генеральскими эполетами.
[4] Реальная история.
Глава 11
Вася. Тифлис, конец июля 1838 года.
Тем, кто имеет хоть малейшее представление о сочетании понятий «Тбилиси» и «июль», не нужно объяснять состояние города и самочувствие людей в это время года. Когда уже в семь утра солнце начинает свою беспощадную обжигающую и выжигающую все и вся работу, заставляя людей на протяжении всего дня искать спасительную тень, максимально ограничить передвижения, а то и вовсе не показывать носа на улицу. Когда даже после захода светила еще долгих два-три часа накаленный город медленно остывает, не давая возможности насладиться прохладой. И только к полуночи легкие начинают ощущать что-то вроде свежего воздуха. Можно выбраться наружу, подышать. Переговорить с соседями, жалуясь на невиданную жару. Из года в год одни и те же жалобы. С той лишь разницей, что возможны споры: было ли жарче в прошлом году или все-таки нынешний — бьет рекорды. И лишь одно желание у всех: когда же, наконец, эта 35−40-градусная пытка закончится? Дождь ли пойдет (будто кузнец опускает раскаленную заготовку в холодную воду), на время остужая крыши, улицы, площади задыхающегося города. Или природа смилостивится, перенаправив холодные массы с севера, которые громадным зонтом прикроют всех от палящих лучей великой звезды. Пушкин, умевший одной фразой передать суть, заметил: в Тифлисе солнечные лучи «не нагревают, а кипятят недвижный воздух».
Четверо здоровых мужиков безропотно прислушались к совету хрупкой 18-летней девушки, предложившей забыть о последнем ночлеге. Наоборот, двигаться без остановок, чтобы въехать в город до восхода солнца. Тогда будет достаточно времени, чтобы управиться со всеми неизбежными хлопотами с поиском пристанища. Чтобы не заниматься этим, обливаясь потом и проклиная все на свете. Поэтому кавалькада въехала в город в начале пятого утра. Через заставу проехали быстро, документы были в полном порядке. Пронеслись через проснувшиеся мадатовские сады, подъезжали к Эриванской площади.
— Куда вас сопроводить, Тамара Георгиевна? — спросил Лосев.
— Нет нужды, Виктор Игнатьевич, — улыбнулась Тамара. — Все-таки, мой родной город. Так что это мне уместнее спросить вас: где вы устроитесь?
— О нас не беспокойтесь! — махнул рукой Лосев. — И все-таки?
— Мы к немецким поселенцам. Они сдают дома для проживания. Надеюсь, как и в прошлый раз, снимем квартиру у того же хозяина. Тут неподалеку.
— Ну, а мы в солдатские казармы! — отрапортовал Лосев.
Встрял Бахадур, ткнув в Васю.
— Не хочешь расставаться? — рассмеялась Тамара.
Бахадур кивнул.
— Виктор Игнатьевич? Вася? — обратилась Тамара к офицерам.
Вася взглянул на Лосева.
— Ну, разве мы можем отказать Тамаре Георгиевне? — вопросом на вопрос ответил Лосев. — Сам-то как?
— Да я бы с радостью. Но только ведь дела. Нужно оформлять бумаги…
— Ладно, успокойся. Это я возьму на себя. Все одно — бегать по канцеляриям штабов дивизий и корпуса. Так что у тебя задача остается прежней: служить и оберегать нашу…
Тут Лосев запнулся, не зная какой эпитет сейчас применить по отношению к юной девушке. Беспомощно взглянул на Дорохова и Васю, надеясь, что они придумают.
— Подопечную! — предложила, улыбнувшись, Тамара.
— Необыкновенную и удивительную девушку, с которой нам посчастливилось повстречаться! — серьезно произнёс Дорохов.
— Да! — обрадовался Лосев.
— Благодарю вас, господа! — кивнула Тамара. — И мне было приятно ваше общество. Очень надеюсь, что мы еще увидимся. Что я с мужем когда-нибудь обязательно приму вас в собственном доме.
— Договорились! — ответил за всех Лосев. — Что ж…
Начали прощаться. Лосев предупредил Васю, что нужно быть готовым ехать дальше дня через два-три. Тамара указала точное местоположение немецкой слободы. В общем, оговорили явки-пароли и разъехались.
Удача, как обычно, благоволила Тамаре. Знакомая квартира была свободна. Хозяин был настолько рад прежним жильцам, что без лишних разговоров перетащил еще одну кровать для Васи в комнату Бахадура. Устроились. Мужчины тут же легли спать. Вася за время перегона уже свыкся с храпом алжирца. Особо не мучился, да и сам засыпал на ходу. Тут же закрыл глаза и отключился.
Тамара по своему обыкновению сначала тщательно умылась. Легла. С полчаса никак не могла заснуть. Улыбалась, не замечая, как гладит рукой кровать, на которой так счастливо потеряла девственность. Потом заснула, дав себе указание проснуться не позже, чем через три часа. Слишком много дел предстояло провернуть.
Ровно через три часа, уже одетая, постучала в дверь мужчин. Растолкала их, не обращая внимания на их стоны и кряхтение.
— Завтракать! — приказала.
Мужчины подчинились.
— Какие планы? — спросила их. — Ну, с тобой понятно! — предупредила ответ Бахадура. — Опять завалишься в кровать.
Бахадур, широко улыбаясь, подтвердил предположение своей любимицы.
— А ты, Вася? Тоже спать?
— Нет. Прошвырнусь по городу. Гляну. Если хотите, могу с вами, — предложил с готовностью. — Мне же с Лосевым и Дороховым только в пять вечера нужно встретиться, как договорились. Времени полно.
— Нет, Вася! — улыбнулась Тамара. — Не думаю, что тебе нужно к портным или обувщикам. Но за предложение — спасибо! Лучше, действительно, посмотри город.